Исторические легенды и реальные проблемы германской революции

Революция в Германии 1918/19

Как это было в действительности

Перевод с немецкого

С. П. ГАВРИША, Н. С. ПОРТУГАЛОВА, В. А. КОПТЕЛЬЦЕВА.

Вступительная статья, примечания - Редакция доктора исторических наук Я. С. ДРАБКИНА

Мюнхен 1979

Москва 1983

Издательство «Прогресс»

Вступительная статья

Исторические легенды и реальные проблемы германской революции

В сентябре 1968г. западногерманский журнал «Штерн» начал публикацию иллюстрированного рассказа о событи­ях германской истории полувековой давности. Все было рассчитано на сенсацию: броский заголовок — «Великое предательство», огромные фотографии генерала Людендорфа, кайзера Вильгельма с императрицей Августой-Вик­торией, Фридриха Эберта с супругой, батальных и рево­люционных сцен.

Редакционная аннотация интриговала читателя: «Пятьдесят лет назад генерал Людендорф своим тре­бованием перемирия вызвал цепную реакцию, которая ввергла Германию в революцию. Было ли поражение причиной революции или революция была причиной пора­жения? Совершили ли германские социал-демократы, кото­рые 9 ноября 1918 г. сформировали правительство, рево­люцию или покончили с ней? Себастиан Хаффнер дает в «Штерне» новый ответ на эти вопросы».

Вопросы были действительно непростые, и можно со­гласиться с автором, который, назвав последний, двенад­цатый выпуск своей журнальной публикации «Три леген­ды германской революции», заметил, что, пожалуй, ни об одном явлении новейшей истории Германии так много не лгали, как о германской революции 1918—1919 гг. И сегодня, хотя со времени событий прошло уже более шестидесяти лет, в исторической литературе и публицистике, притом не только немецкой, интерес к ним не остывает, я споры, казалось затихшие, то и дело разгораются с новой силой.

О неослабевающем интересе свидетельствует и судьба работы Хаффнера. В 1969 г. она в доработанном виде вы­шла книгой в издательстве Шерц (Берн—Мюнхен—Вена) под заглавием «Преданная революция», а десять лет спу­стя появилось ее новое издание, русский перевод которого предлагается советскому читателю.

В послесловии к этому немецкому изданию автор ука­зал, что из моральных соображений не счел возможным: переделывать книгу, хотя у него «чесались руки изменить некоторые формулировки, смягчить их или вычеркнуть». По его признанию, теперь он написал бы книгу иначе: «спокойнее, скептичнее, холоднее», ибо в ней-де «слишком много возмущения». Как мы видим, автор все же изменил название, и нет сомнения, что переделка в указанном направлении ухудшила и ослабила бы работу, поскольку именно благодаря своей критической воинственности кни­га, написанная с полемическим задором, думается нам, со­хранила надолго способность привлечь и увлечь чита­теля.

Разумеется, восприятие читателей в разных странах существенно отличается. Для широких кругов в ФРГ (и вообще в западном мире), вовсе незнакомых с марксист­ской исторической литературой, постановка вопросов Хаффнером явилась своего рода откровением, а найден­ные им ответы прозвучали как нечто совсем новое, необыч­ное. Дело в том, что в массовом сознании, сформированном буржуазным школьным образованием, обширной попу­лярной литературой, находящимся под непрерывным воз­действием средств информации, все еще живы многие традиционные представления и стереотипы мышления, которые укоренились в годы Веймарской республики, пе­режили фашистскую диктатуру и в той или иной мере сохранились до наших дней. Хаффнер справедливо имену­ет их «легендами» — ошибочными, слепыми, пагубными для немецкого народа.

Вступив в открытый бой с этими мифами, автор систе­матически разоблачает их не только в специально посвя­щенной им последней главе книги, но и на всем ее протя­жении. Он считает первой из легенд отрицание или умаление самого факта, что в Германии произошла в 1918 г. «настоящая» революция, а не просто военная катастрофа, приведшая к крушению кайзеровской импе­рии. Второй он называет истолкование Ноябрьской революции и последующих событий как якобы «большевист­ской анархии», импортированной из Советской России угрожавшей самому существованию Германии. Третьей — считает обвинение в адрес революционеров и демократов, что будто они своими действиями в тылу сорвали успех непобежденной на фронте немецкой армии, что, будто они, а не зарвавшиеся авантюристы-генералы повинны в воен­ном поражении Германии, — обвинение, вошедшее в исто­рию под названием легенда об ударе кинжалом в спину». Данный перечень ходячих исторических легенд можно было бы увеличить. Важнее, однако, подчеркнуть, что подобные искажения исторической картины получили в Германии очень широкое распространение и отравляли идейно-политическую атмосферу в стране на протяжении десятилетий. Они стали грозным оружием в руках, прежде всего реакционно-милитаристских сил, породивших фа­шизм и вторую мировую войну.

Остро антифашистское и антимилитаристское выступ­ление Хаффнера в печати было обусловлено, конечно, не только тем, что в 1968—1969 гг. отмечалась полувековая дата окончания первой мировой войны, германской рево­люции и рождения Веймарской республики. Предыдущие годовщины похожего отклика не вызывали. Очевидно, для него созрели условия именно к концу 60-х годов. Стоит вспомнить в этой связи о росте массового рабочего движе­ния, о взрыве в ряде стран Запада, в том числе и в ФРГ, молодежного демократического протеста против современ­ного буржуазного «истэблишмента», некоторых присущих ему традиционных воззрений и представлений.

Отдельные буржуазные и социал-реформистские исто­рики ФРГ и ранее высказывали сомнение: правильно ли •были в 1918 г. «установлены стрелки» на путях, по кото­рым движение Германии впоследствии пошло от демокра­тической республики к фашизму? Однако господствующим оставалось мнение, что в то время социал-демократиче­ские политики сделали правильный выбор, выступив про­тив революции в союзе с контрреволюционным генерали­тетом и консервативными элементами. В начале 60-х годов молодые историки на основе новых документальных исследований подвергли политику социал-демократических лидеров частичной критике. Но авторы не нашли лучшей альтернативы этой политике, чем возрождение давно опро­вергнутой жизнью центристско-каутскианской концепции так называемого «третьего пути». В этой связи в печати, развернулись дискуссии о «демократических потенциях», рабочих и солдатских Советов, высказывалось сожаление, что их подавляли, тогда как следовало их поддерживать.

Книга Себастиана Хаффнера несет на себе явный отпечаток споров того времени. Опытный публицист (ему тог­да уже перевалило за 60) не занялся, впрочем, специаль­ными историческими изысканиями, не рылся в архивах. Он ограничился тем, что перечитал ранее опубликованные мемуары участников событий, документы, использовал и некоторые результаты, полученные учеными в последние годы. Публицистический талант позволил ему выделить и поставить в центр внимания наиболее острые вопросы, что не рискнули сделать профессиональные историки. Он осмелился даже вынести в подзаголовок своей популярной работы тот вопрос—«как это было в действительности?»,— который по традициям «немецкого историзма» позволи­тельно выдвигать только солидным исследователям.

Надо сказать, что Хаффнер, удостоенный литератур­ной премии Генриха Гейне за «оригинальность и прозор­ливость», показал в своей работе не только умение сенса­ционно подать как новое давно забытое старое, но в ряде случаев такую смелость и последовательность суждений, которые не проявили историки ФРГ. Если они в критике лидеров СДПГ остановились, не пройдя и полпути, — Хаффнер прямо называет лидеров социал-демократии «великими предателями», дает яркие и глубокие психо­логические характеристики. Правителей Германии он во­обще клеймит, скорее преувеличивая, чем преуменьшая их личную ответственность за тот или иной поворот собы­тий.

До предела заострив критику правых лидеров герман­ской социал-демократии, Хаффнер осудил их не только как виновников крушения революции 1918—1919 гг., но и как разрушителей революционной пролетарской традиции, как политиков, которые «навеки» упустили благоприят­ный исторический шанс направить развитие Германии по демократическому пути и, напротив, открыли путь к фа­шистской диктатуре, к новой военной катастрофе.

Как и следовало ожидать, такая «дерзость» Хаффнера-публициста была осуждена профессиональными историка­ми ФРГ, назвавшими его работу «вершиной модной исто­рической пачкотни». В одном из отзывов было, например, сказано, что для изложения Хаффнера характерна «исте­рическая полемика против руководства социал-демократии, — какую едва ли можно найти в столь острой форме в трудах коммунистов, — особенно против Фридриха Эберта, которого он преследует с истинно патологической нена­вистью» [1]. Не только историков, но и некоторых современ­ных социал-демократических политиков смутил тезис Хаффнера о шансе, упущенном «навсегда». Об ошибках той поры и вообще об «упущенных возможностях» писать на Западе теперь стало модным. Но ведь как раз с 1969 г. — возмутились критики Хаффнера — канцлером ФРГ стал социал-демократ; не залог ли это прогрессивно­го развития страны? Автор дает на это ответ на последней странице послесловия к данной книге. Нам он кажется по меньшей мере неточным.

По нашему мнению, для советского читателя книга Себастиана Хаффнера представит интерес в ином плане. Он, вероятно, с удовольствием прочтет живой и образный рассказ о событиях германской революции, начавшейся ровно через год после Великого Октября. Он оценит мет­кие характеристики генералов и политиков кайзеровской империи, особенно правых лидеров германской социал-демократии— Эберта, Носке, Шейдемана и других. Все это в общем впишется как яркая иллюстрация в ту при­вычную картину Ноябрьской революции в Германии, ко­торая давно разработана марксистско-ленинской историо­графией, отражена в учебниках истории, в научных и популярных изданиях.

Читатель, несомненно, обратит внимание на весьма редкое в буржуазной литературе явление: автор книги положительно оценивает роль революций в мировой исто­рии, причем видит в них не только движение народных масс, а и творческий процесс, дающий народу новую жизнь. Он относит это суждение как к великим победо­носным революциям прошлых столетий (которые мы ха­рактеризуем как буржуазные) — в Нидерландах и Англии

в XVII в., в Северной Америке и во Франции в XVIII в.,— так и к социалистическим революциям XX в. в России и Китае. Вред народу, подчеркивает Хаффнер, приносят только революции задушенные и подавленные, преданные и проданные, такие, как германская революция 1918— 1919 гг. «Коллективный герой» этой революции, немецкий рабочий класс, считает автор, так и не оправился впоследствии от того удара в спину, который был ему тогда нане­сен: «немцы до сих пор больны из-за того, что их револю­ция была предана» (с. 214—215).

Немало страниц посвящено в книге героической борьбе рядовых революции — матросов, рабочих, солдат. При этом автор не скрывает слабостей и ошибок, которые были след­ствием их политической неопытности и наивности, благо­душия по отношению к тем, кто, злоупотребляя их довер­чивостью, отдавал их на суд и расправу злейшим врагам и убийцам. Он клеймит позором не только явных врагов и замаскированных предателей революции. Он не щадит и тех лидеров центристской «независимой» социал-демо­кратии, которые, претендуя на роль вождей революции оказались неспособными организовать ее действия, в кри­тические моменты оставляли массы без всякого руковод­ства, вместо просвещения в революционном духе затемня­ли их сознание, дезориентировали беспринципным согла­шательством.

В книге есть запоминающиеся зарисовки, проникновен­ные психологические характеристики, образные сравне­ния, свойственные публицистической манере Хаффнера. Иногда он выделяет сквозную тему, как бы ведущую нить, на которую нанизываются факты, будто сами собой под­тверждающие главную мысль автора. Так написана, ска­жем, глава о кайзеровской империи и социал-демократии, которая подводит читателя к некоей поворотной дате. Но наиболее примечателен в его манере описания и анализа событий прием драматизации.

Дату 29 сентября 1918 г. Хаффнер превращает в куль­минационный пункт, к которому «подтягивает» те или иные факты. При ближайшем рассмотрении нетрудно за­метить, что таким «поворотным днем» —речь идет о при­знании неотвратимости поражения Германии, реорганиза­ции правительства и обращения с просьбой о перемирии— можно: было бы считать едва ли не любой день между 27 сентября и 4 октября. Историческое значение этого дня

явно преувеличено. В других случаях Хаффнер концен­трирует факты вокруг реально значимых дат — 4, 9, 10 ноября, — достигая драматического эффекта многократ­ным перенесением места действия, заостренными ритори­ческими вопросами, полемическими выпадами, выявлени­ем противоречий и т. п.

Нет спора, такой прием, вполне правомерный в публи­цистическом произведении и применяемый в сочетании с другими, позволяет автору сделать повествование насы­щенным, динамичным, напряженным, обрисовать действу­ющих лиц более выпукло, чем в «простом» рассказе исто­рика. Вопрос лишь в том, что именно выпячивается, выдвигается на первый план, а что уходит в тень или вовсе исчезает из описания, теряется для анализа.

Не представляется возможным «сверить» все, о чем рассказывает Хаффнер, с данными, добытыми исследова­телями истории и обобщенными в многочисленных науч­ных трудах. Но читателям, проявляющим интерес к тому, как пишется история, небесполезно узнать о проблемах, которые по тем или иным причинам либо оставлены авто­ром без внимания, либо трактуются им иначе, чем это принято в исторических работах марксистов.

Следует сказать, что историки-марксисты далеко не сразу и не без труда достигли того понимания сложных вопросов революции 1918—1919 гг. в Германии, на кото­рое могут опереться ныне. Потребовались многолетние острые научные дискуссии, обширные и разносторонние исследования архивных документов и других первоисточ­ников, углубление методологического подхода, чтобы до­биться ясности в оценке характера германской революции, ее движущих сил, соотношения объективных условий и субъективных факторов, роли рабочих и солдатских Со­ветов, периодизации и т. п.

Для правильного представления возможностей и реальностей любой революции должны быть прежде всего проанализированы исходные ее рубежи, обычно именуемые причинами и предпосылками революции. Хаффнер, упоминая о неудаче революции 1848 г., обращает внимание на две близкие друг другу даты: образование СДПГ (1869 г.) и создание Германской империи (1871 г.) [2].

Хотя Хаффнер (в разрез с социал-демократической традицией) ведет начало партии не от лассальянцев, а от эйзенахцев, он заявляет, что следует Лассалю, а не Марк­су; он действительно не принимает в расчет социальные и социально-экономические факторы исторического процес­са, концентрируя все внимание на политике и даже уже на вопросе о государственной власти.

Парадоксально, но факт: в книге действует свыше 130 лиц, а среди них нет ни одного промышленника или банкира, почти ни одного профсоюзного деятеля, все ре­шают политики и военные. Империализм упоминается только в смысле внешнеполитической агрессивности, о капитализме говорится вскользь, соответственно и социа­лизм предстает лишь как отвлеченная идея. Все внимание сосредоточено на перипетиях взаимоотношений между государством и социал-демократией, а процесс оппорту­нистического перерождения ее вождей не находит соци­ального объяснения. Нельзя же всерьез принять утвержде­ния, что они перестали быть революционерами и стали сторонниками кайзеровской империи просто из-за того, что революция— «отодвигалась», что Германия на рубеже веков стала «более счастливой страной, чем в восьмидеся­тые годы» (?), что в Германии Бисмарка «царила удуш­ливая атмосфера», а Вильгельм II «распахнул окна и дал ворваться свежему воздуху», или из-за того, что социал-демократы, избранные в парламент, должны были испытывать чувство «признательности» (!) к властям предер­жащим... (с. 33).

Неудивительно, что при таком поверхностном, одно­мерном подходе исторический процесс лишается присущей ему глубины и объемности. Даже небывалая по масшта­бу мировая война оказывается результатом произволь­ной политики Вильгельма II, а революция — прямым след­ствием военного поражения и просчетов государственных деятелей, не сумевших предотвратить ее своевременными реформами. Более серьезных причин Хаффнер не ищет, его занимают лишь следствия. Поэтому в центре его внимания стоят манипуляции правящей верхушки в момент

неизбежного перехода от войны к миру, а в фокусе событий оказывается генерал Людендорф. Правда, автор заяв­ляет, что его герой не обладал ни демоническими чертами, ни гениальным вдохновением, но все же наделяет его «за­гадочным характером». Искусственная драматизация событий конца сентября 1918 г. создает ложное впечатле­ние, что судьба Германии, мира и революции зависела от шахматных ходов в игре Людендорфа, который якобы чуть ли не единолично «повернул» всю историю страны.

Никакой закономерности в развитии германской революции автор не усматривает: все сводится к длинной цепи случайностей, стихийных возмущений, мятежей. Казав­шийся незыблемым государственный строй «вдруг» ока­зался древесной трухой, революция сравнивается с лесным пожаром, наиболее характерным чувством объявляется... удивление: «удивление властей в связи с совершенно не­ожиданной утратой ими всякой власти, удивление рево­люционеров, совершенно неожиданно ее получивших. И та и другая сторона действовали как во сне...» (с. 76).

Верно, что германская революция началась стихийным триумфальным маршем. Но во-первых, именно он был по­казателем того, насколько назрел в стране политический кризис. Во-вторых, в том, что революция началась без об­щего плана, без штаба и боевой революционной организа­ции, действительно проявилась ее серьезная слабость. Автор же усматривает в этом также и ее «величие», «сла­ву»: дескать, действие «без вождей» и «прыжок в неиз­вестность» требуют от исполнителей больше мужества, чем от солдата, действующего по команде (с. 77—78).

Игнорирование Хаффнером социальных и социально-экономических факторов, определявших развитие револю­ции, побудило его вопреки фактам отрицать наличие у - поднявшихся на борьбу масс социальной программы. Между тем уже в ноябрьские дни во многих документах революции явственно звучали не только общее требование социалистической революции, но и конкретные антикапи­талистические требования, а с конца ноября они определя­ли лицо стачечных волн, которые, одна другой мощнее прокатывались по стране, достигнув огромной силы весной 1919 г. Все громче звучало хотя и не вполне четкое, но ясно антикапиталистическое требование «социализации» предприятий и шахт. Даже для начальной стадии, а тем более для последующих, неверно утверждение Хаффнера, что рабочие захватывали «не фабрики, а ведомства и ка­зармы». Это противопоставление понадобилось ему, чтобы подчеркнуть преимущественно антимилитаристский ха­рактер революции. С этой же целью в книге даже не упо­минается энергичная борьба производственных Советов за участие в управлении предприятиями.

В то время как многие страницы посвящены сговору лидеров социал-демократии с военщиной (союз Эберт - Грёнер), другие звенья заговора против революции не показаны: антисоветская и проамериканская внешнепо­литическая ориентация, приведшая к Версалю; сговор в социально-экономической сфере между монополистами и юнкерами, с одной стороны, профсоюзными лидерами и социал-демократическими правителями — с другой (пакт Стиннес — Легин, «деловое сотрудничество» с агра­риями).

Вне поля зрения Себастиана Хаффнера остается вопрос о социальном содержании или, иными словами, об основном характере германской революции. Историки-марксисты в итоге многолетних исследований и обсужде­ний пришли к выводу, что, хотя в Германии были налицо объективные предпосылки для пролетарской, социалисти­ческой революции, она в силу субъективной слабости ра­бочего класса осталась революцией буржуазно-демокра­тической, хотя и проведенной в основном пролетарскими средствами и методами. Правда, полуабсолютистская мо­нархия была заменена буржуазно-парламентарной рес­публикой, однако сохранились не только господство монополий, но и сильные позиции реакционной бюрокра­тии и военщины. Революционный пролетарский авангард не смог продвинуть революцию к решению социалистиче­ских задач, ибо был жестоко разгромлен.

Кое-где Хаффнер приближается к научно обоснован­ной точке зрения, зато местами дает определения не толь­ко противоречивые, но и ошибочные. Уже в предисловии он называет германскую революцию «социал-демократи­ческой» (с. 28), а в последней главе пишет, что «Эберт и его команда» совершили по отношению к своей собствен­ной «социал-демократической революции» настоящее «де­тоубийство». Он разъясняет при этом, что речь идет имен­но о той революции, которую социал-демократия проповедовала и обещала на протяжении полувека (с. 209). Однако мысль, что имела место социалистическая рево­люция, Хаффнер решительно опровергает: вопреки мне­нию врагов революции, он пишет, что она не была ни «большевистской» или «спартаковской», ни «социалисти­ческой» или «коммунистической» (с. 77, 123, 211).

Хаффнер правильно указывает, что революция вырос­ла на немецкой почве: «Русский пример мог оказать внеш­нее, зажигательное воздействие, но русских эмиссаров, которые могли бы направлять ход революции, не суще­ствовало» (с. 77). Однако наперекор фактам он вооб­ще пытается отрицать стремление пролетарских масс к установлению в Германии социалистического строя (даже в Баварской Советской республике, где это было всего очевиднее). Без всякого основания он противопоставляет диктатуру пролетариата пролетарской демократии, даже объявляет методы революции «лассальянскими», приписы­вая рабочим и солдатам мнение, будто решающий рычаг революции «не собственность на средства производства, а государственная власть» (с. 210).

Несомненно, самым сложным и значительным явлени­ем германской революции были рабочие и солдатские Советы. Они не случайно продолжают и в наше время привлекать к себе внимание разных исследователей и ис­толкователей. Хаффнер рассматривает роль и деятельность Советов под углом зрения борьбы за государственную власть, и в данном случае это вполне правомерно.

Поначалу автор вроде бы разделяет впечатление мно­гих участников революции, что в первую неделю Советы стали повсюду, где возникли, реальной властью, даже пи­шет, что западная часть Германии превратилась «из военной диктатуры в республику Советов» (с. 76). В пол­ной мере талантом драматизации Хаффнер блеснул при описании собраний Советов в Берлине 9 и 10 ноября. «Та­инственность» и «режиссуру» первого собрания он явно преувеличил. Собрание в цирке Буша действительно пока­зало, что рабочие и солдаты, совершившие революцию, вопреки первому впечатлению не сумели взять реальную власть в собственные руки. Они, добровольно и не сознавая, что творят, передали ее противникам революции — Эберту и Гаазе. Их доверчивость и политическая неопыт­ность дорого обошлись им.

Вскоре вопрос о власти, продолжая оставаться осью дальнейшего развития событий, был поставлен так: власть Советов или Национальное собрание? Аналогичная аль­тернатива возникла, как известно, и в ходе революции в России, а также в Австрии. Установление власти Советов означало дальнейшее продвижение ее вперед: от первой, незрелой, буржуазно-демократической фазы к углублению революции, возможно, к перерастанию ее в социалистическую. В противовес этому — с прямой целью сорвать такое развитие, остановить революцию, а если удастся, и повернуть ее вспять — все силы контрреволюции в Германии объединились под лозунгом созыва Учредительного нацио­нального собрания, идею которого выдвинул еще принц Макс Баденский.

Хаффнер по не вполне понятным мотивам отрицает наличие этой альтернативы, якобы придуманной социал-демократами. Но ее считали кардинальным вопросом рево­люции все революционеры в России и в Германии. В то время как Советы были зародышем новой, истинно рево­люционной власти рабочих и солдат, буржуазный парла­мент (а другим Национальное собрание быть не могло) должен был стать прикрытием и орудием власти контрре­волюционеров. Предложение же Хаффнера считать дейст­вительной альтернативой вопрос — революция или контр­революция? — недостаточно конкретно и привело его к серии ошибочных суждений.

Всегерманский съезд Советов, большинство которого «оставляли социал-демократические партийные и профсо­юзные бонзы, высказался за выборы в Национальное со­брание. Исходя из этого, Хаффнер легковесно заключил, что Советы вообще не имели ничего против парламента­ризма и даже хотели овладеть не законодательной, а толь­ко лишь исполнительной властью. Впрочем, дальше он пишет, что рабочие и солдаты «инстинктивно чувствовали, что, пока у власти остаются старая бюрократия и старое офицерство, революция будет обречена на гибель и ее не «пасут ни самая лучшая конституция, ни самый лучший парламент... И как раз в этом вопросе Эберт и все руковод­ство СДПГ совершенно однозначно встали на сторону контрреволюции. Они стремились спасти то, что револю­ция хотела сокрушить: старое государство и старое общество, воплощением которого были бюрократия и офицер­ский корпус. Они лишь хотели придать старому государ­ству парламентские формы и интегрироваться в него, что­бы в дальнейшем участвовать в управлении им» (с. 125). Здесь автор признает, что «парламентские формы» бы­ли составной частью того старого государства, во имя со­хранения которого Эберт и К° развернули войну против Советов, в которых преобладали члены их собственной партии. Он признает и то, что Советы, поддерживая тех, кто уничтожал их грубой силой, «повернули фронт против своих лучших друзей: они не желали слушать спартаков­цев, требовавших установления власти Советов» (с. 126). И все же, следуя моде, Хаффнер отдает известную дань концепции «третьего пути», рассуждая о возможности не­коего «сочетания» власти Советов с буржуазным парла­ментаризмом.

Не став на этой почве поклонником ни Каутского, о котором едва упоминает, ни Гаазе, которого называет «мягким меланхоликом», Хаффнер превозносит лидера баварских «независимых» Курта Эйснера, объявляя его даже «единственным вождем революции» и автором «сба­лансированной системы взаимного контроля между вла­стью Советов и парламентом» (с. 182). Однако такой ком­промисс никогда и нигде не был осуществлен. Советская республика в Баварии — кульминационная точка герман­ской революции — была самым жесточайшим образом по­топлена в крови объединенными силами баварской и прусской реакции.

Отношение Хаффнера к революционерам-спартаков­цам, создавшим Коммунистическую партию Германии и составившим ее ядро, к их вождям Карлу Либкнехту и Розе Люксембург, по меньшей мере, противоречиво.

Разоблачая социал-демократическую ложь о «больше­вистской революции», объясняя, что не спартаковцы «сде­лали» революцию, что ее совершили широкие массы рабо­чих и солдат, автор впадает в противоположную край­ность: он умаляет роль спартаковцев-коммунистов и их вождей, которые были в Германии единственной силой, стремившейся продвинуть революцию вперед, к сокрушению бастионов реакции, власти монополистов и военщины, подвести ее к решению социалистических задач.

Многократно подчеркивая стихийность революционных действий, создания по всей стране рабочих и солдатских Советов, автор «забывает» главное: кто звал массы к ре­волюции? Кто донес до них саму идею революционных Советов? Ведь без самоотверженной пропаганды, которую в условиях осадного положения вела горстка немецких революционеров, объединившаяся в группу «Спартак», и за которую ее руководители заплатили годами тюрьмы и каторги, германская революция не приобрела бы такого размаха.

Нет спора, в ноябрьские дни пагубно сказалась органи­зационная слабость спартаковцев. Карл Либкнехт был освобожден из тюрьмы лишь 23 октября, Роза Люксем­бург и Лео Иогихес лишь 9 ноября. Однако кипучая дея­тельность Либкнехта и его соратников в Берлине накану­не революции заслуживает, конечно, иной оценки, чем некритическое воспроизведение враждебного отзыва Бар­та, назвавшего стремление активизировать массы «рево­люционной гимнастикой».

Хаффнер сам признает, что имя Либкнехта было в дни Ноябрьской революции не просто известным, а, пожалуй, самым известным именем в Германии: «Его знали все, и никого оно не оставляло равнодушным: оно вызывало самую горячую любовь у одних и самую жгучую нена­висть у других». Но тут же автор считает почему-то нуж­ным умалить роль Либкнехта, утверждая, что он был-де «лишь символической фигурой» и даже его выступление с балкона императорского дворца явилось лишь «сенсаци­онной интермедией» (с. 102). Вопреки фактам Хаффнер называет Либкнехта «неизвестным заднескамеечником», отрицает его качества политика и вождя. Свидетельства такого рода либо почерпнуты из враждебной литературы, либо вырваны из контекста (как, например, ироническая характеристика, данная Розой Люксембург в частном письме). Да и сам Хаффнер почти тут же называет Либ­кнехта «одним из самых мужественных людей, когда-либо родившихся в Германии», «фигурой мирового значения», «олицетворением протеста против войны, олицетворением революции» (с. 156—158).

Розу Люксембург Хаффнер оценивает высоко, отмеча­ет, что даже враги нехотя восхищались ее выдающимися

способностями: тонким и острым интеллектом, увлекаю­щим даром оратора, политической страстностью, ориги­нальностью мыслителя. Указывая также на ее сердечность и доброту, он именует ее «политической фигурой первого ранга» и «величайшей женщиной нашего столетия» (с. 157), признает, что никто, кроме Розы Люксембург в «Роте фане», с самого начала революции день за днем не под­вергал ее ход столь прозорливому, откровенному и беспо­щадному анализу.

И тем не менее Хаффнер утверждает, что Карл Либкнехт и Роза Люксембург хотя и «работали, как одержи­мые на пределе своих сил», практически ничего «не до­бились». Их деятельность он называет агитаторской, про­светительской, журналистской, а не революционной, ошибочно считая таковой лишь организационную работу. Хаффнер не признает выдающейся исторической заслугой перед рабочим классом Германии и международным рабо­чим движением руководящее участие Либкнехта и Люк­сембург в образовании Коммунистической партии Герма­нии. Следуя моде противопоставлять взгляды немецких левых ленинизму, Хаффнер преувеличивает их действи­тельные слабости, которые они преодолевали в ходе рево­люции: известную недооценку роли революционного наси­лия, переоценку стихийного сознания масс (с. 159—160).

«Январскую неделю» 1919 г. в Берлине Хаффнер свя­зывает с решеним главного вопроса революции — вопроса о власти, отвергая попытки социал-демократических лиде­ров оправдать свои злодеяния ссылкой на якобы имевшее место «коммунистическое восстание». Остается, правда, нераскрытым установленный исследователями факт созна­тельного провоцирования правительством берлинских ра­бочих на преждевременное выступление. Сравнение 5 января 1919 г. с 9 января 1918 г. не учитывает проис­шедшие за два месяца революции существенные сдвиги в расстановке классовых сил.

Автор видит, что кровавый разгром в январские дни революционных рабочих укрепил позиции и влияние не столько социал-демократических правителей, сколько тех реакционных офицеров, которые во главе белогвардейских «добровольцев» помогли Эберту и Носке удержаться у вла­сти. Это контрреволюционеры развязали гражданскую войну против собственного народа. И первыми ее жертва­ми стали вожди германского и международного пролетариата Карл Либкнехт и Роза Люксембург. В книге не только показаны обстоятельства злодейского убийства, но и раскрыты его корни. Лицемерные попытки апологетов социал-демократии возложить вину на самих убитых Хаффнер отвергает. Нет, они были убиты преднамеренно: это было «убийством тех, кто превосходил своих противни­ков мужеством и умом, было убийством неопровержи­мой правды» (с. 164—165). Он не оставляет ни малейшего сомнения относительно главных преступников, стоявших за спиной офицеров-убийц.

Хаффнер не останавливается на этом. Он с полным основанием считает это убийство только первым шагом в длинной цепи убийств, осуществленных в «эру Носке» и миллионнократно повторенных затем в годы «эры Гитле­ра». В ходе гражданской войны 1919 г. складывался облик будущих головорезов СА и СС, формировался дух концла­герей и фашистского террора. Стремясь наглядно показать плачевный итог социал-демократической политики, Хаффнер в главе «Немезида» выходит за хронологические рамки революции 1918—1919 гг. и рассказывает о реакционно-монархическом военном мятеже в марте 1920 г. — путче Каппа-Лютвица.

Но не только в этой главе, а и на протяжении всей кни­ги прослеживается процесс укрепления и роста тех сил, которые позднее привели Германию к фашизму, а затем к новой военной катастрофе. Поскольку убийство революци­онных вождей, замечает Хаффнер, не признано преступле­нием и в нынешней ФРГ, оно до сих пор довлеет над ней и бросает на нее палящий свет, подобный смертоносному лучу лазера (с. 166).

Вернемся еще раз к основной идее книги Хаффнера. Он объявил своей задачей рассказать правду о германской революции 1918—1919 гг., разбить лживые легенды, иска­жающие картину славного периода германской истории. Сумел ли он это сделать?

Мы видели, что, разоблачая самые злостные легенды, автор сам не всегда смог избежать тех или иных ошибок. На главной слабости концепции автора, о которой говорилось выше мимоходом, следует остановиться подробнее.

Социальная революция — явление сложное и много-

плановое — прежде всего требует анализа объективных условий, ибо лишь на этой основе возможна глубокая оценка субъективных факторов. Поскольку Хаффнер пре­небрег этим правилом, сосредоточив главное внимание на характеристике сравнительно узкого круга личностей, он то и дело грешит преувеличением их роли, даже и нега­тивной.

Сорвав маску с правых лидеров германской социал-демократии, пригвоздив «великих предателей» к позорно­му столбу, Хаффнер, несомненно, сделал исторически полезное дело. Но, не вскрыв социально-исторических кор­ней оппортунизма в рабочем движении, он оказался не в; состоянии объяснить, почему такие личности на протяже­нии многих лет могли стоять во главе столь мощного ра­бочего класса Германии или его большинства. Ведь самое важное именно в этом, а не в том, «симпатичнее» ли вы­глядели бы Эберт и Носке, будь они крупномасштабными негодяями, а не мелкими обывателями (с. 211). Высказан­ные автором соображения о личных мотивах их поступ­ков, конечно, не лишены интереса, и надо отдать должное психологической точности его наблюдений. Однако харак­теристика социал-демократии как политической партии требует применения иных мерок.

Выше отмечалось, что предреволюционная эволюция социал-демократии, оппортунистическое перерождение ее руководства обрисованы в книге поверхностно. Не раскры­ты также противоречивый процесс пробуждения и прояс­нения классового сознания масс в ходе революции, их высвобождение из-под деморализующего влияния правых и правоцентристских лидеров, явно преуменьшены анти­капиталистические, социалистические устремления проле­тариата. Поэтому и вывод Хаффнера оказался неверным: немецкий рабочий класс в 1918—1919 гг. храбро сражался и истекал кровью вовсе не за «социалистическое единство» (с. 214). Этот лозунг «подбрасывали» массам в критичес­кие моменты лидеры СДПГ и НСДПГ, чтобы отвлечь их от революционной борьбы.

Карл Либкнехт многократно разъяснял пролетариям вред и лицемерие подобных призывов: «Не всякое «един­ство» усиливает. Единство между огнем и водой гасит огонь и испаряет воду; единство между волком и ягненком отдает ягненка на съедение волку; единство между проле­тариатом и господствующим классом приносит в жертву пролетариат; единство с изменниками ведет к пораже­нию... Апостолы единства хотят уже сегодня ликвидиро­вать революцию... Единство с ними было бы гибельным для пролетариата, было бы предательством международ­ного социализма»[3].

В действительности рабочий класс Германии боролся, если сказать кратко, за то, чтобы революция не ограничи­лась узкими рамками буржуазно-демократических преоб­разований. И «великий раскол» социалистического движе­ния не начался, как считает Хаффнер, с «великого преда­тельства», а предшествовал ему.

Надо заметить, что Хаффнер явно преувеличил «заслу­женную кару» понесенную предателями революции. Эберт не был «затравлен до смерти», а пробыл на посту президента шесть лет, продолжая политику, которую вел в революционные месяцы. Носке, хотя его «диктаторские» замашки не имели успеха «промаялся» почти тринадцать лет на посту обер-президента Ганновера. В 1933 г. он услышал лично от Геринга комплимент —таких, как вы, не прогоняют» — и получал в годы фашизма «заслужен­ную» пенсию. Правда, на исходе фашистской диктатуры у него были неприятности, но умер он в конце 1946 г. в возрасте семидесяти восьми лет. Как свидетельствуют мемуары, он ушел из жизни, не раскаявшись.

Следует также сказать, что часто употребляемые в кни­ге выражения о революции «подавленной», «задушенной», «разгромленной», «преданной», «потерпевшей крушение» и т. п. нуждаются в уточнении. По сути дела, все они относятся не к той реальной революции, которая произо­шла в Германии в 1918—1919 гг. и как революция буржу­азно-демократическая худо-бедно выполнила эти свои задачи. Они относятся к той революции, которая историче­ски назрела и могла бы совершиться тогда в Германии, — революций пролетарской, социалистической, — если бы ее не сорвали, не предали социал-демократические лидеры. Действительно великое предательство они совершили по отношению к рабочему классу, который к ней стремился. Они задушили, подавили, потопили в крови его революци­онный авангард. В конечном счете это и привело к тому, что рабочий класс и весь немецкий народ расплачивались столь дорогой ценой: фашистской диктатурой, второй миро­вой войной, еще более тяжелым поражением. Хаффнер прав, что от всего этого Германию могла бы оградить побе­да германской революции (с. 214). Надо только и здесь уточнить: победа социалистической германской революции.

Совершенно не прав Хаффнер, когда пишет, что «рабо­чий класс так никогда и не оправился от того удара в спину, который был ему когда-то нанесен», что его боевой дух был сломлен, что сыновья революционных бойцов 1918 — 1920 гг. «в 1945 г. уже не смогли повторить подвиг отцов, совершенный в 1918 г. Их внуки, живущие сегодня вообще уже ничего не знают об этом подвиге. Революционные традиции германских рабочих угасли» (с. 214).

Нет, это не так. Сыновья революционеров — коммуни­сты уже в июне 1945 г., когда еще дымились развалины немецких городов, писали в воззвании к народу Германии:

«После всех горестей и страданий, стыда и позора, по­сле самой мрачной эры немецкой истории... и социал-демо­кратические рабочие тоже признают нашу правоту: фашистская чума смогла распространиться в Германии только потому, что в 1918 г. поджигатели войны и военные преступники остались безнаказанными... Поэтому мы тре­буем: не повторять ошибок 1918 г.! Покончить с расколом среди трудящихся! Никакого снисхождения фашизму и реакции! Никогда не допускать в дальнейшем травли и враждебности в отношении Советского Союза, ибо, где начинается подобная травля, там подымает голову импе­риалистическая реакция!»[4]

Коммунисты и социал-демократы на востоке Герма­нии, поддержанные всеми трудящимися, смогли не только повторить подвиг отцов, но и пойти гораздо дальше их — на пути созидания нового, социалистического общества. И дети их многое знают о подвиге отцов и дедов, и рево­люционные традиции здесь вовсе не угасли. На западе Германии такое развитие было сорвано. Имело ли там место новое «великое предательство»? Хаффнер об этом умалчивает. Но только к ФРГ, а никак не к ГДР могут быть отнесены его слова, что «и по сей день есть еще мно­го немцев типа Эберта, ненавидящих любую революцию «как смертный грех». И по сей день много таких, которые-

отрекаются от революции 1918 г., считая ее позорным пят­ном в истории нации» (с. 215).

Коль скоро Хаффнер считает революцию 1918—1919 гг. плавным подвигом, он, будучи последовательным, должен был бы признать еще более славным подвиг создателей на немецкой земле социалистического государства рабочих и крестьян. Но не будем требовать от автора большего, чем он способен дать. И в ФРГ революционные традиции гер­манских рабочих не угасли, и мы верим, что и СДПГ спо­собна кое-чему научиться на своих ошибках. Поэтому мы ценим стремление автора содействовать своей книгой тому, чтобы был, говоря его словами, наконец прерван процесс вытеснения из сознания населения ФРГ славных страниц истории немецкого народа.

Я. С. Драбкин,

доктор исторических наук

И я скажу незнающему свету

Как все произошло: то будет повесть

Бесчеловечных и кровавых дел,

Случайных кар, негаданных убийств,

Смертей, в нужде подстроенных лукавством,

И, наконец, коварных козней, павших

На голову зачинщиков. Все это

Я изложу вам.

Шекспир. Гамлет. Акт V. Сцена 2.

Предисловие

Легенда Франца Кафки «У врат закона» рассказывает о человеке, который неоднократно стремится войти в воро­та, но стражник не пропускает его. Всю свою жизнь он проводит перед ними в надежде, ожидании и повторяю­щихся тщетных попытках смягчить неприступного стра­жа. Наконец, когда настал его смертный час, он уловил угасающим сознанием голос привратника, кричавшего ему: «Этот вход был предназначен лишь для тебя. Теперь я пойду и запру его».

Эта легенда Кафки приходит на память всякий раз, когда анализируешь историю Германской империи и немец­кой социал-демократии. Возникнув почти в одно время, они, казалось, были созданы друг для друга: Бисмарк соз­дал государственные формы, в рамках которых социал-де­мократия могла развиваться и которые она надеялась когда-нибудь наполнить устойчивым и разумным полити­ческим содержанием. Если бы ей это удалось, Германская империя, возможно, существовала бы и ныне.

Как известно, ей это не удалось. Германская империя попала не в те руки и погибла. Социал-демократия, кото­рая с самого начала чувствовала призвание управлять им­перией и которая, возможно, могла бы ее спасти, на про­тяжении семидесяти четырех лет существования империи[i] так и не сумела набраться ни мужества, ни сил, чтобы подчинить ее своей власти. Подобно человеку из легенды Кафки, она домовито обосновалась перед дверью. И в 1945 г. мировая история могла бы точно так же прокричать ей в уши: «Этот вход был предназначен лишь для тебя. Теперь я пойду и запру его».

Однако в отличие от легенды Кафки в этой истории су­ществует драматический момент, в который, казалось, все могло измениться. Перед лицом поражения на внешнем фронте привратники кайзеровской империи в 1918 г. са­ми открыли вождям социал-демократии так долго стояв­шие запертыми наружные ворота и добровольно допустили их (не без тайного умысла) в преддверие власти. И вот тогда социал-демократические массы, обгоняя своих вож­дей и увлекая их с собой, двинулись на штурм и вдребезги разбили последние ворота, за которыми находилась сама власть. Казалось, что после полувекового ожидания немец­кая социал-демократия в ноябре 1918 г. очутилась нако­нец у цели.

И тогда случилось невероятное. Вожди социал-демо­кратии, возведенные вопреки собственному желанию социал-демократическими массами на пустовавший трон, немедленно призвали старую, лишившуюся прежних хозя­ев дворцовую стражу и велели вышвырнуть своих сторон­ников вон. Год спустя они сами вновь оказались с наруж­ной стороны ворот — на этот раз навсегда.

Германская революция 1918 г. была социал-демокра­тической революцией[ii], которая была разгромлена социал-демократическими вождями — факт почти беспрецедент­ный в мировой истории.

То, как это происходило, и будет показано сцена за «ценой в настоящей книге. Однако, прежде чем поднять занавес над мрачной драмой, следует бросить беглый взгляд на длинную цепь событий, предшествовавших ей: на полувековой период надежд и ожиданий социал-демо­кратии перед воротами, ведущими к власти.

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском: