Диалог культур и кризис европоцентризма

Наш современник британский ученый Тойнби, исследуя всемирную историю, пришел к выводу, что до XX в. у человечества не было общей судьбы. Тибетская, китайская, египетская цивилизации, цивилизация доколумбовой Америки жили, подчас ничего не зная друг о друге, и уж, конечно, не имея общего исторического опыта. Сегодня ситуация коренным образом изменилась. Впе­рвые в истории человечества различные континенты соединены средствами массовой коммуникации, и события на каждом из них немедленно получают отклик во всем мире.

Следовательно, всеобщая современная история началась. Но это не означает, что все цивилизации находятся в процессе слия­ния в однородную массу. Мир может иметь общую судьбу, но не общую культуру.

Впервые человечество начинает жить «в мире миров», осознавая самобытность и самоценность каждой культуры.

Однако в XX в. обозначился и некий пространственно-культурный предел дальнейшего развития человечества. С одной стороны, человечество все в большей степени начинает ощущать себя единым социальным организмом на Земле и «Робинзоном» в космических масштабах, а с другой, – перед ним маячит признак антропологической и экологической катастрофы. Пожалуй, впервые культура пытается осмыслить во всей полноте исторический вызов укорененности человека в бытии. Поразительно, но ныне культура касается вещей не второстепенных, а главных для мироздания, т.е. идет на смертельный риск, формулируя перед человеком последние вопросы и побуждая решать их так, как будто бы до сих пор никаких решений не было.

Все что требует осмысления того образа культуры, который сформировался в предшествующие эпохи.

Традиционно культура рассматривалась как специфически человеческий способ гармонизации противоречий «неухоженности» социального бытия. Гармонизацию человеческого общества пытались обосновать с помощью эстетических, этических и религиозных ценностей. Словом, в культуре видели ту мачту, к которой велел привязать себя Одиссей, чтобы устоять перед голосами сирен. Нужно было зафиксировать сознание в одной точке и во что бы то ни стало остаться неподвижным.

Культура представлялась чем-то завершенным и постоянным. Она выкристаллизовывалась в нормах и образцах, будь то заповеди морали творения искусства, интеллектуальные добродетели мирового разума. Более того, в соответствии с высокими и абстрактными идеалами некоторые исследователи пытались построить идеальную модель культуры, выбросив из нее то «мрачное» Средневековье, то «индивидуалистическое». Возрождение, то «холодный» аналитический рационализм Нового времени.

При подобном подходе к культуре не возникает ни малейшего желания в обосновании ее как творчества. Напротив, структура охранительно консервативного подхода неизбежно выталкивает все, что неудобно для канона, все бескомпромиссно-критическое, из которого еще неизвестно, что получится, словом, проблемное бытие.

Неадекватность культурно-эпистемологической парадигмы peaлиям XX в. привела к разрушению нормативного образа культуры (в качестве такового рассматривалась западноевропейская культура) и формированию оппозиции «культура — цивилизация», с разграничением толкования и знания, смысла и информации, динамики и стабилизации. Эти идеи, разработанные рядом мыслителей (Ф. Ницше, О. Шпенглер), несмотря на все их новаторство, все же не смогли преодолеть до конца синдрома единой и единственной культурологической точки зрения на реалии истории. В конечном счете их европоцентризм сузил теоретические возможности альтернативного выбора стратегии дальнейшей эволюции истории и сфокусировал ее в «Закате Европы».

Наивный европоцентризм, сокрушенный двумя мировыми войнами, экологическими проблемами, побудил западноевропейскую культуру отказаться от высокомерных претензий на превосходство не только в сфере экономики и политики, но и в сфере духовной культуры. Политическое благоразумие диктует: мировое влияние Запада может сохраниться при условии определенного «примирения» с Востоком. Так, появилась потребность синтеза культур. Но синтез этот виделся все же преимущественно в соответствии с духом прошлых времен: он должен подключить к западным ценностям то, что в какой то степени созвучно им в культуре Вос­тока.

Однако этим намерениям не суждено было сбыться. Нереальность, а главное — изначальная ущербность задуманного синтеза в полной мере обнаружилась в национально-освободительных бу­рях, пронесшихся по афро-азиатскому континенту, в упорстве молодых суверенных государств придерживаться своей линии в мировой политике (движение неприсоединения, в первую очередь). Вероятно, последним фактором на пути отрезвления явились события 80-х годов, получивших условное название «фундаменталистского» взрыва, самым сильным из которых была Иранская революция.

Учитывая объективную обусловленность культурного плюрализма, бессмысленно надеяться на возможность его уничтожения. Всякая унификация чревата насилием. Но если синтез невозмо­жен, вполне допустимо, что реальна идея культурной толерантности, межкультурного диалога-адаптации. В современных условиях нет альтернативы стремлению народов к взаимопониманию на основе изучения истории развития культур, а также эволюции и трансформации собственных традиций с учетом общего исторического опыта.

А общий исторический опыт свидетельствует о том, что запад­ноевропейская цивилизация оказалась в кризисе далеко не в последнюю очередь вследствие узости свой культуры. «Чрезмерное развитие индивидуализма в современном Западе ведет прямо к своему противоположному — к всеобщему обезличению и опош­лению» (61. Т. 1. С. 25).

Мир массового потребления полностью поглотил и подчинил себе европейца. Обладание вещами в соответствии с рекламой, увеличение плотности потребления различными атрибутами ком­форта стало его идолом. Любовь заменил секс, дружбу — денеж­ный расчет, заботу о ближнем — брезгливая к неудачнику подачка. Еще в прошлом веке К. Д. Кавелин справедливо писал: «Западные европейцы забыли внутренний, нравственный, душевный мир человека, к которому именно и обращена евангельская проповедь. Последнее и есть, как мне кажется, ахиллесова пята евро­пейской цивилизации, здесь корни болезни, которая ее точит и подкапывает ее силы. Западный европеец весь отдался выработке объективных условий существования в убеждении, что в них одних скрывается тайна человеческого благополучия и совершенствования субъективная сторона в полном пренебрежении» (33. С. 465).

Анализируя западную цивилизацию, В. Соловьев отмечал, что в области знания ее постигла та же судьба, что и в области жизни общественной. Христианское рвение понять смысл жизни сменилось увеличением технологически подчинить во имя практической выгоды естественные силы. Следствием этого явилась утрата обществом объединяющего духовного начала. Западная цивилиза­ция тем самым обрекает людей на мелкий практицизм и заботу о банковском счете. Хотя в ней модно говорить о правах личности, сами права понимаются крайне ограниченно. Акцент делается не на личности, а на ее эгоизме и индивидуализме, на ее праве в угоду себе принести в жертву и семью, и государство, и этнос, и Родину.

Выражая глубокое различие между Восточной и Западной ци­вилизациями, известный английский писатель Р. Киплинг говорил: «Восток есть Восток, а Запад есть Запад, и никогда им не сой­тись». В этих словах нет всей истины. Современный кризис инду­стриального общества, его ориентации на технологический, эко­номический и политический рационализм, массовое производство и потребление делают необходимым внимательное отношение к ценностям традиционного восточного общества, к достижениям китайской, индийской, арабо- и ираноисламской культуры. Без диалога Востока и Запада у человечества нет будущего.

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском: