Пространство и время культуры

«Нет единственного пространства и единственного времени,

а есть столько времен и пространств, сколько существует субъектов…»

Л. Бинсвангер

«…время, которое укоренено в душе и есть как бы сама длительность мировой души, не теряет от этого своего космического характера

и не становится чем-то субъективным...»

П.П. Гайденко

«Ничто не озадачивает меня больше, чем время и пространство, и вместе с тем ничто не волнует меньше: ни о том, ни о другом я никогда не думаю...»

Чарльз Лэм

Все существующее обладает пространственно-временными характеристиками. Пространство и время – формы бытия всех предметов и процессов, которые были, есть и будут в мире. Пространство и время присутствуют в эмпирическом опыте каждого человека, поэтому люди всегда стремились понять, что они из себя представляют.

Предметом рациональных рассуждений пространство и время становятся с момента зарождения философии. Большинство исследователей выделяют две основные парадигмы, сложившиеся в истории философского осмысления времени и пространства. В разные исторические эпохи на первый план выходит какая-либо одна из них, затем уступая место другой.

Первое направление рассматривает эти категории как особые формы, не зависящие от систем и процессов, которые в них «протекают» (Демокрит, Эпикур, Ньютон и др.). Второе направление философского знания трактует время и пространство как определенные порядки смены и сосуществования вещей и явлений, которые зависят от взаимодействия последних (Аристотель, Декарт, Лейбниц и др.).

Однако в XX столетии, под влиянием естественнонаучных открытий, в первую очередь, теории относительности, изложенной в 1905 году А. Эйнштейном, окончательно закрепляется идея взаимосвязанности пространства и времени, которые трактуются как относительные и зависящие от систем отсчета (т. е. продолжается традиция, идущая от Аристотеля).

Бытие как всеобщий процесс, охватывающий человеческое существование, не является однородным. Существует природное бытие, социальное бытие, культурное бытие. На основе этих определяющих сфер человеческого бытия, выделяют и три основных уровня пространственно-временных параметров:

1) физическое пространство и время;

2) социальное пространство и время;

3) пространство и время культуры.

Физическое пространство выступает как одна из основных форм бытия, выражающая протяженность и порядок сосуществования вещей, структуру устойчивости. Категория времени выражает длительность событий, порядок их смены, аспект изменчивости. Время и пространство задают исходные ориентации, на которых строится любая известная картина мира.

Отличие социальных пространства и времени от физических определяется тем, что их возникновение и развитие всецело связаны с деятельностью человека.

Описание социального пространства, его структуры и характеристик – сложная задача, поскольку, как отмечает М. Кастельс, «пространство не есть отражение общества, это его выражение. Иными словами, пространство не есть фотокопия общества, оно и есть общество. Пространственные формы и процессы формируются динамикой общей социальной структуры»[126]. Аналогичные трудности возникают и при описании социального времени.

Между физическим и социальным пространством существуют сложные взаимодействия.

Одним из первых понятие социального пространства употребил Питирим Сорокин в работе «Человек. Цивилизация. Общество» для создания теории социальной стратификации и социальной мобильности. Он отмечал различие геометрического и социального пространств: «Люди, находящиеся вблизи друг от друга в геометрическом пространстве (например, король и слуга, хозяин и раб), в социальном пространстве отделены громадной дистанцией. И, наоборот, люди, находящиеся очень далеко друг от друга в геометрическом пространстве (например, два брата или епископы, исповедующие одну религию…) могут быть очень близки социально»[127].

Имея в виду, что пространственное описание явлений невозможно без системы отсчета – тела отсчета, ориентира, относительно которого ведется наблюдение, П. Сорокин продолжает: «Для того чтобы дать определение социальному пространству, вспомним, что геометрическое пространство обычно представляется нам в виде некой “вселенной”, в которой располагаются физические тела…Подобным же образом социальное пространство есть некая вселенная, состоящая из народонаселения земли… Соответственно, определить положение человека или какого-либо социального явления в социальном пространстве означает определить его (их) отношение к другим людям и другим социальным явлениям, взятым за такие “точки отсчета”. Сам же выбор “точек отсчета” зависит от нас: ими могут быть отдельные люди, группы или совокупность групп»[128].

Опираясь на традицию в изучении социального пространства (работы Г. Зиммеля, П. Бурдье, П. Сорокина, В.Е. Кемерова и др.), его можно охарактеризовать как порядок размещения социальных объектов в поле социальной деятельности, их взаимодействие и иерархическое соположение. Социальное пространство имеет свои координаты. Отдельные люди и группы людей занимают определенную позицию в этом пространстве. Многообразие социальных явлений предполагает многообразие пространственных связей и характеристик общества. На уровне индивидуального сознания координаты социального пространства задаются представлениями человека о своем месте в общественной системе, об участии в социальных взаимодействиях.

Категория «социальное время» фиксирует длительность и последовательность социальных процессов. Социальное (его называют еще «историческое» время) не совпадает буквально с физическим временем: «Для естественных наук время – это совокупность однородных отрезков. А история – совокупность неоднородных событий. Есть периоды, когда время как бы застывает, а есть периоды таких исторических преобразований, когда в жизнь одного поколения как бы вмещаются целые века. К тому же история развивается таким образом, – что насыщенность событиями и изменениями постоянно нарастает. Для историка не так уж важно, сколько лет потратил Цезарь на завоевание Галлии, а Лютер – на проведение Реформации, в любом случае не более одной сознательной жизни. Поэтому историческое время – это длительность, текучесть конкретных событий с точки зрения их значения для людей как своего, так и нашего времени»[129].

Течение социального времени может различаться по своему темпоритму в зависимости от территории или исторического периода – в городе темп жизни быстрее, чем в сельской местности, на рубеже XX–XXI вв. скорость течения жизни многократно увеличилась в сравнении с предшествующими столетиями, просторы русской земли традиционно способствовали неспешному ритму жизни: «Торможению исторической динамики в России способствовало и само большое, малонаселенное пространство страны. Давая возможность многообразных перемещений отдельным людям, общинам и целым сообществам, русский простор предполагал экстенсивность социальной жизни, ее растекание вширь, а соответственно и замедление социального времени. Поскольку последнее… измеряется темпом социальных изменений, экстенсивность развития социальных, политических, экономических форм тормозит временную динамику. Необозримые просторы Русской земли, равно как и особенности традиционного культурного сознания, поглощают, замедляют, останавливают ход истории…», – и далее: «В обширной стране с количественно различающимися часовыми поясами возникали и качественно разнородные временные типы, а соответственно зоны повышенной социальной активности – столицы и крупные города – и зоны повышенной социальной пассивности – провинциальные городки и сельские области»[130].

Потребность в социальном сотрудничестве выступает как основа социальных систем времени. По характеристике П.А. Сорокина и Р.К. Мертона: «социальное время, в отличие от времени в астрономии, обладает качествами, а не только количеством; эти качества производны от верований и обычаев группы, они также служат обнаружению ритмов, пульсаций, биений обществ, в которых найдены» [131].

Социальное время может быть проанализировано в характеристиках «внешнее» и «внутреннее» (Л.Г. Ионин, В.Д. Лелеко). Внешнее время независимо от индивида. Оно существует до рождения человека и после того, как он умрет. Однако события индивидуальной биографии человека привязаны к историческому времени и сориентированы в нем. Отсчитывать внешнее время помогают календарь и часы.

В отличие от внешнего, внутреннее время человека имеет начало и конец, совпадающие с рождением и смертью. Внутреннее время обращено в будущее и структурировано системой жизненных планов человека на ближайший день, неделю, месяц, год… Оно эмоционально окрашено: одним из самых сильных переживаний, стимулирующих активную деятельность человека, является переживание собственной смертности, конечности своего бытия. И, наконец, внутреннее время должно приспосабливаться к времени внешнему, поскольку оно зависит от него.

К важнейшим выводам, характеризующим специфику социального пространства/времени, относится и следующий: социальные время и пространство выступают как категории социального бытия не только для его описания на духовно-теоретическом уровне. Они «являются исходными схемами построения обыденного поведения людей и их повседневных взаимодействий, т.е. они постоянно действуют на уровне бытия социальных индивидов как условия связанности, непрерывности, организованности социального процесса…»[132]

В исторической динамике менялось соотношение в системе пространственно-временных координат социального бытия: «В традиционных формах общества пространственные характеристики социального бытия выражали время и подчиняли себе его измерение. В новое время, в ходе формирования индустриального общества, осуществляется «переворачивание» этой зависимости: время становится главным измерителем социальных качеств людей и вещей…»[133]

Когда говорят о пространстве и времени культуры, нередко имеют в виду два разных аспекта, в которых представлены эти категории.

1) Первый аспект связан с объективным развитием культуры в ее пространственно-временных характеристиках.

2) Второй аспект предполагает восприятие пространства и времени в культуре, а также изображение пространственно-временных процессов в художественных произведениях.

Начнем с анализа пространственно-временного бытия самой культуры.

Пространство культуры представляет собой специфическую форму бытия социального пространства. Оно характеризуется осуществлением культурной деятельности, объектом и субъектом которой выступает человек. С одной стороны, как отмечает Л. Н. Коган, пространство культуры формируется культурной деятельностью человека – «т. е. деятельностью по производству, распространению, потреблению ценностей культуры»[134]. С другой стороны, пространством культуры может быть названо только такое пространство, которое оказывает прямое и непосредственное влияние на человека.

На наш взгляд, основополагающим механизмом, определяющим границы социального пространства и пространства культуры, выступают процессы социализации и инкультурации.

Под социализацией понимается гармоничное вхождение индивида в социальную среду, усвоение им системы ценностей общества, позволяющей ему успешно функционировать в качестве его члена. В результате социализации человек становится полноправным членом общества, свободно выполняя требуемые социальные роли.

В отличие от социализации понятие инкультурация предполагает обучение человека традициям и нормам поведения в конкретной культуре. Инкультурация подразумевает овладение символическими смыслами культуры, поскольку именно процесс смыслообразования отличает деятельность как феномен культуры.

Культура в разных странах более специфична, чем социальная структура. К ней труднее адаптироваться, полноценно включиться и привыкнуть. Взрослый эмигрант, выехавший из России, например, в Германию или США, достаточно быстро усваивает социальные законы жизни, но гораздо труднее у него происходит усвоение чужих культурных норм и обычаев.

Если в социальном пространстве положение человека определяется посредством выявления системы его социальных отношений, то в пространстве культуры – через совокупность ценностных отношений к опыту той или иной группы, степень ценностной адаптации к нему. Здесь мы видим, как внешнее – социальное превращается во внутреннее достояние личности.

Важнейшей характеристикой пространства культуры является его четкая структурированность. Следует выделить горизонтальные и вертикальные параметры пространства культуры. Взаимосвязи как отдельных людей, так и разных субкультур в едином поле культуры могут находиться либо на одном горизонтальном уровне, либо стоять на разных ступенях по вертикали. Одна культура по разным признакам может быть включена в разные системы координат: в одном случае, находясь в горизонтальной плоскости, в другом – в вертикальной.

Вертикаль пространства культуры может быть связана с социальным структурированием общества. Например, для сословной организации общественной системы, обычно включающей несколько сословий, характерна иерархия, выраженная в неравенстве их положения и привилегий. Сословия, занимающие разные ступени в социальном пространстве, занимают разные позиции и в пространстве культуры (по терминологии П. Бурдье, они обладают разным «культурным капиталом»)[135]. В России со второй половины XVIII века и до революционных событий начала XX столетия, в соответствии с сословным делением, можно различить дворянскую, купеческую, крестьянскую, мещанскую культуру и культуру духовенства. В XIX веке были современниками два гения русской культуры – А.С. Пушкин и Серафим Саровский. Один принадлежал к светской, секулярной культуре, а другой к традиционному религиозному направлению, однако в жизни они не имели точек соприкосновения.

Таким образом, социальная дифференциация может лежать в основе формирования культурных границ внутри единой культурной целостности. В данном случае мы можем говорить о частичном совпадении координат социального пространства и культурного пространства.

По вертикальной оси п рактически любая сфера человеческой деятельности предполагает деление «причастных» к ней на любителей и профессионалов. Такое различие между профессионалами-творцами и любителями возникает в спорте, искусстве, религии и т. д. Если любители обычно занимаются той или иной формой деятельности раз от раза, в свободное от своих основных дел время, то для профессионалов она является главной сферой приложения сил и источником средств существования. Профессионалы выступают как «законодатели мод», создатели норм и образцов. Любители, как правило, достигают в этой форме деятельности менее высокого уровня. Для них важно, чтобы они получали удовольствие, удовлетворение, как от своих занятий, так и от достижений профессионалов. Любители могут проявлять большую увлеченность своим делом и тратить на него много времени и сил, а иногда и видеть в нем смысл своей жизни.

Вертикальная ось доминирует в пространстве русской культуры, в котором традиционно важнейшую роль играют отношения власти и подчинения и верховный руководитель обладает непререкаемым авторитетом, тогда как отношения горизонтальные не так важны.

Православная культура характеризуется строгой вертикалью. В православии доминирующее значение имеют отношения мира горнего и дольнего, Бога и человека через посредство священства, и на этом фоне менее сильны связи горизонтальные (что сближает православие и католицизм, но отличает их от основных протестантских течений).

С.Н. Иконникова предлагает иную трактовку координат пространства культуры. В ней вертикаль символизирует принцип преемственности, переход предшествующих культурных форм или их элементов в новые культурные образования. По мнению С.Н. Иконниковой, пространство культуры обладает «пористой» структурой. Древние пласты, артефакты способны подниматься в современные слои культуры по внутренним каналам[136]. Так классическая античность стала образцом для подражания в эпоху Возрождения, классицизма, а элементы культуры средневековья – в эпоху романтизма. Горизонталь в этом случае может осмысливаться как синхронное существование различных локальных и национальных культурных пространств, их взаимодействие и взаимообогащение.

Горизонтальные координаты пространства культуры могут строиться по оси «центр / периферия».

Рассматривая пространство любой культурной области в целом, в нем можно различить центр и периферию.

Если в городе центр его является и центром «высокой» культуры (театры, библиотеки и другие культурные учреждения), то на городских окраинах господствует неофициальная, периферийная культура быта. Если дома и квартиры – центры «нормального» «культурного» жилья, то чердаки, подвалы, лестничные клетки превращаются в места обитания иных, периферийных культурных традиций. День – время жизни доминирующих форм культуры, ночь – мир культурной периферии и «антикультуры».

Но введение представления о центре и периферии как основаниях структурирования пространственного бытия культуры ставит вопрос не только и не столько об изучении территориальных центров. Здесь важна роль центра как «эмбриона» или, пользуясь понятием О. Шпенглера, «прасимвола», т.е. самого глубинного основания культуры[137].

Смысловой сакрализованный центр выполняет функции адаптации и защиты, поскольку через него культура сохраняет свою идентичность, свои структурно-функциональные особенности. В центре пространства культуры удовлетворяются определенные интересы через саму статусную выделенность этой зоны пространства и ее признанные легитимные свойства, выраженные в порождении нормативности, власти, принадлежности к элите.

Периферия, напротив, представляет собой такую зону пространства культуры, которая отличается относительной пассивностью, отсутствием концентрации элит, нередко – повышенной опасностью. Чаще всего периферия предстает как пространство освоения того содержания, которое идет от центра. Именно это значение фиксируется и на уровне обыденного сознания, в рамках которого периферия связывается, как правило, с противоположностью центру.

Несмотря на все функциональные и структурные различия, центр и периферия неразрывно связаны друг с другом как взаимодополняющие противоположности. Центр, чтобы существовать в основном своем качестве, должен постоянно восстанавливать свои ресурсы – информационные, технологические, кадровые, научные, художественные и многие другие. Прекращение этого восстановления означает для центра утрату его статуса и вытеснение со стороны новых растущих центров. Таким образом, центр постоянно как бы «заказывается» со стороны периферии, которая потребляет те инновационные процессы, которые вырабатываются в центре, тем самым, подтверждая их значимость[138].

Одна из важных особенностей пространства культуры состоит в том, что в нем определяются координаты не только внешнего существования личности, но и внутриличностного бытия культуры. Внутриличностный аспект функционирования пространства культуры связан с самоидентификацией человека, с его способностью быть самим собой в своем социокультурном окружении. Пространство культуры выступает своеобразным синтезом внутреннего и внешнего мира человека, его этических и эстетических представлений и деятельности.

Жизненный мир каждого человека складывается из совокупности относительно самостоятельных субпространств культуры. Так, разная система ценностей выступает в качестве ориентира поведения человека на работе, дома, в театре, на стадионе, в храме. Человек может переходить из одного измерения пространства культуры в другое.

Время культуры – «важнейший аспект модели мира, характеристика длительности существования, ритма, темпа, последовательности, координации смены состояний культуры в целом и ее элементов, а также их смысловой наполненности для человека»[139].Уже потому, чтовремя культуры не может быть воспринято при помощи органов чувств – это чрезвычайно сложная в определении категория, во многом метафоричная. Она отражает непрерывность течения культуры из прошлого через настоящее в будущее, соединенные образом вечности. Вопрос о соотношении модусов времени в культуре является для исследователей основным.

Так Л.Н. Коган приходит к выводу, что «у творений культуры есть только настоящее время». Он вводит, на первый взгляд, парадоксальное словосочетание «вечное настоящее». Согласно позиции Л.Н. Когана, вечность «просвечивает» во времени через непреходящие ценности, через бессмертные шедевры культуры, срок жизни которых практически беспределен[140].

Авторы учебника «Введение в культурологию» акцентируют внимание на параметрах каждого из модусов времени[141]. Так, прошлое всегда со-бытийно, оно вопрошается, реконструируется, интерпретируется в настоящем. Прошлое присутствует в настоящем через системы отсчета (календарную дату, которая определяет место нынешнего, текущего дня по отношению к началу летоисчисления). Прошлое присутствует в настоящем, реализуясь через обычаи и традиции. Прошлого уже нет, но оно присутствует в нас как непрерывный диалог с творцами и произведениями прошлых эпох.

Настоящее характеризуется как непосредственное бытие культуры «здесь и сейчас». Оно предполагает уже не вопрошание, а действенный акт, поступок. Человек как субъект культуры непрерывно конструирует, организует, налаживает настоящее.

Будущее присутствует в настоящем как предвидение, предвосхищение, ожидание. Это предвидение может быть реализовано в форме предсказаний (гадалок, оракулов, астрологов), планов, перспективных проектов, долгосрочных прогнозов развития. Будущее характеризуется как проективная реальность, предполагающая ответственность в момент выбора своего шага в это будущее.

Конечно, наше стремление выделять модусы времени, в определенной степени является упрощением, поскольку течение времени непрерывно. Но такой подход имеет смысл. История человечества разворачивается в сочетании традиции и новации. Каждый миг времени содержит в себе следы прошлого и намек на будущее.

В непрерывном потоке времени можно различить границы, точки перехода, в которых прошлое «борется» с будущим. В экологии промежуточную зону между двумя экологическими сообществами принято называть словом «экотон». Нам представляется возможным ввести словосочетание «временной экотон» для обозначения границы во времени, – периода, когда прошлое угасает, а будущее только зарождается.

Показательным примером временного экотона является русская культура XVII столетия. В XVII веке завершалась история древнерусской культуры, основанной на церковном мировоззрении, и зарождались элементы культуры нового времени, для которой характерен процесс секуляризации.

Ярким представителем переходного периода был царь Алексей Михайлович, в котором сочеталась глубокая набожность с интересом к театральной «забаве» и поощрениями других подобных новшеств. Воспитателем для своих детей он выбрал известного просветителя Симеона Полоцкого. Воспитанница этого ученого монаха царевна Софья Алексеевна смогла встать во главе восстания и взять на себя правление государством (удивительный пример, свидетельствующий о новых веяниях в культуре, в которой от женщины ожидали только смирения и покорности, занятий рукоделием и чтения молитв). Не менее яркой фигурой переходного времени был и протопоп Аввакум – фанатичный защитник старой веры и одновременно автор жития-автобиографии – произведения, которое принадлежит к новому жанру, свидетельствующему о ценности отдельной личности в культуре.

В целом культура XVII века была ближе к средневековой культуре, чем к культуре последующих периодов. Однако будущее русской культуры все же определили те новые явления («обмирщение» культуры, расширение культурных связей с другими странами, изменение отношения к человеческой личности и др.), которые зарождались в это время[142].

Представления о пространстве и времени (и физических, и социальных, и культурных) напрямую зависят от определенного историко-культурного контекста. За каждым способом организации пространства / времени стоит определенное миропонимание, находящее в этих координатах свое символическое выражение. Приведем некоторые примеры восприятия пространства/времени в культуре.

Мы поддерживаем позицию А. Я. Гуревича, который не только подчеркивал историко-культурную и социальную наполненность категорий пространства и времени, но и указывал на то, что эти категории возникали и долгое время существовали именно как категории культуры, а не естествознания[143].

Каждая культурно-историческая эпоха формирует собственные представления о пространстве и времени. Различаются эти представления и в границах отдельных феноменов культуры.

Уже в эпоху доминирования мифологического сознания внутри него формируются представления о пространстве и времени как важнейших элементах модели мира.

Каждая область пространства (север или юг, правая сторона или левая сторона, верх или низ) наделялась особым значением. Так, например, в системе бинарных оппозиций правая сторона и верх традиционно имели положительные коннотации, а левая сторона и низ – отрицательные. И сегодня отголоски древних представлений можно услышать в словах «возвышенное» и «низменное», в словосочетаниях «правое дело» и «левая работа».

Для мифологического сознания характерно разделение пространства на профанное и сакральное. Профанное пространство – пространство реальной материальной жизни, наполненное содержанием реальных взаимоотношений человека, это чувственно воспринимаемое пространство. Сакральное пространство – это пространство, где священное открывает себя человеку. Наполнены сакральными смыслами места поклонения – Стоунхендж в Англии и иные мегалиты Европы, а также храмы Древнего Египта, Вавилона, Китая, Мексики. Область сакрального пространства обычно выступала внутренне структурированной, она отождествлялась с центром, который отмечался алтарем, храмом, крестом, мировой осью, мировым древом или мировой горой[144]. Образы мирового древа или мировой горы воплощают в себе идею троичного деления мира по вертикали (верхний, средний и нижний мир) и одновременно его единства.

Периферия пространства, напротив, – это зона опасности, которую в мифах и сказках должен преодолеть герой (к «дурным» пространствам относились болото, лес, ущелье, развилки дорог, перекрестки и т. п.). Иногда это даже место вне пространства (в некоем хаосе) – «иди туда, не знаю куда». Если вспомнить сказки, былины, то именно на перекрестках дорог чаще всего являлась человеку нечистая сила, на развилках дорог герои выбирают свою судьбу.

Победа над злыми силами означает факт присвоения пространства, т. е. приобщение его к космизированному и организованному «культурному» пространству (например, в былинах богатырь побеждает змея, переходит мост, который является пограничной зоной, уничтожает логово змеенышей, освобождает пленников, – чужая территория становится своей). Новые области, «чужое пространство» приобщали к освоенному путем сакрализации. Для этого помещали в ключевые точки нового пространства обереги, позднее кресты, читали молитвы и заговоры, ставили охранителей и стражей границ пространства и т. п.

Важная роль в рамках мифологического сознания принадлежала границам-переходам – лестнице, мосту, порогу, окну и т. п. Так, например, и сегодня принято закрывать темной тканью зеркала в доме, где умер человек. Это давняя традиция, об истоках которой мы не задумываемся, просто повторяя то, что делали до нас. Прежде считалось, что зеркало – это граница, «портал» для перехода в другой мир, и чтобы умерший не увел за собой, эту границу на время перекрывали.

Таким образом, уже обращение к мифологии позволяет сказать, что пространство оказывается содержательно наполненным, обладает специфической ценностной характеристикой, предстает структурированной сферой человеческого бытия.

Мифологические представления о времени основаны на дихотомии профанного времени (т. е. эмпирического) и «правремени» (которое ему предшествовало). Правремя – это время прошлого, время «прасобытий», в которых участвуют первопредки, культурные герои и другие мифологические персонажи. Согласно Е. М. Мелетинскому, мифическое время «представляется сферой первопричин последующих действительных эмпирических событий»[145]. Мифическое время актуализируется для живых носителей мифа через ритуалы и сны. События эпохи первотворения воспроизводятся в обрядах, т. е. «вызываются к жизни» в сакрализованное время праздника.

Постепенно мифическая модель времени усложняется, приобретая циклический характер. Идея круговорота, повторяемости, характерная для древних культур, формируется на основе повторяемости природных явлений и сопряжена с хозяйственной деятельностью человека.

Время в мифах, как и пространство, описывается при помощи бинарных оппозиций: день / ночь, утро / вечер, лето / зима, весна / осень.

Одной из важнейших характеристик мифологического сознания следует считать нераздельность представлений о времени и пространстве, которые мыслились совместно, образуя неразрывное единство: «Любое полноценное описание пространства первобытным или архаичным сознанием предполагает определение “здесь-теперь”, а не просто “здесь”…»[146]

В рамках религиозной картины мира также формируются собственные представления о пространственно-временных координатах бытия. Некоторые из этих представлений универсальны, свойственны всем религиозным системам. Например, для религиозного сознания, также как для мифологического, характерно «удвоение» пространства, признание существования двух пространств – профанного (эмпирического пространства) и сакрального (священного пространства). Другие характеристики пространственно-временных координат бытия будут свойственны только той или иной религии, поскольку каждая религия предлагает собственную картину мира. Для примера проанализируем христианскую концепцию бытия.

В границах христианской культуры складывается новое понимание времени, способствуя формированию идеи историзма. В христианском миросозерцании понятие времени отделяется от понятия вечности. Вечность неизмерима временными отрезками. Вечность – атрибут Бога. Время же сотворено и имеет начало и конец, ограничивающие длительность человеческой истории.

Новое осознание времени опирается на три определяющие момента – начало, кульминацию и завершение жизни человеческого рода. Время становится линейным и необратимым. Христианская временная ориентация отличается от античной. Время в античности лишено хронологической последовательности. «Золотой век» – позади, в прошлом. Иудейская концепция времени также иная. Ветхий Завет обращен в будущее, к «мессианскому времени». Христианское понимание времени придает значение и прошлому, поскольку новозаветная трагедия уже свершилась, и будущему, несущему воздаяние. Именно наличие этих опорных точек во времени с необычайной силой «распрямляет» его, «растягивает» в линию и вместе с тем создает напряженную связь времен[147].

В линейной концепции времени настоящее стало осознаваться как скоропреходящее, ускользающее, неуловимое: «Равномерно раздающийся с городской башни бой курантов непрестанно напоминал о быстротечности жизни и призывал противопоставить этой быстротечности достойные деяния…»[148] Не только в поступках человека соединяются время и вечность, но и в ритмах богослужения, и в молитвенном общении с Богом.

Христианское время в пространстве локализовано ближе к небесному миру. Начало церковной службы, как в европейских странах, так и в Древней Руси обозначалось звоном колоколов. Колокольня символически воплощает эту локализацию времени. Также и сами храмы, которые строили на высоких местах, чтобы они «парили» над окружающей местностью.

Пространственные представления в христианстве характеризуются строгой иерархичностью. Вертикаль доминирует над горизонталью. К верхней сфере, к божественному миру относится Рай, в котором пребывают души праведников. Противоположен ему ад, находящийся внизу, в котором отбывают наказание души грешников. Существует и своя небесная иерархия, небесные существа различаются по своей близости к Богу; ее продолжением на земле выступает церковная иерархия. Строго иерархично устроено пространство православного храма, как выражение Божественного порядка.

Храмы, монастыри – это зоны на земле, в которых совпадает эмпирическое и сакральное пространство, в которых священное являет себя человеку (например, согласно представлениям православной религии, когда люди собираются в храме для совместной молитвы, Бог непременно присутствует среди них). Храм иногда так и называют: «небо на земле» или «дом Божий».

Материальный и духовный миры, физическая и метафизическая реальность объединяются в христианских символах. Самый значимый из них – крест – символ рождения, распятия и Воскресения Иисуса Христа, символ любви Бога к человечеству и вечной жизни. Горящие перед иконами свечи и лампады символизируют огонь веры, который горит в душе религиозного человека и надежду на помощь Бога. Сам по себе храм является многозначным символом, каждая деталь в его внешнем и внутреннем устройстве символична. По своему плану храм иногда напоминает крест, иногда круг, который является символом вечности, иногда корабль, в знак того, что Церковь, подобно Ноеву ковчегу, плывет по житейскому морю к тихой пристани Небесного царства. Здание храма обычно завершается куполом, символизирующим небесную сферу. В русской традиции над куполом, как правило, надстраивается глава с крестом. Таких глав может быть несколько: три – как символ святой Троицы, пять – в знак Христа и четырех евангелистов, семь – в знак семи Таинств и семи Вселенских Соборов, тринадцать – в память о Христе и двенадцати апостолах. Православные храмы всегда ориентированы на восток. Восточная часть – область света, «страна живых», по преданию потерянный рай находился на востоке. На восток от Иерусалима расположено место Вознесения Иисуса Христа. И пришествие будущего Царства Божьего символизируется восходом солнца на востоке. Алтарь – основная святыня храма, всегда находится в восточной его части. Мы кратко описали только внешнее устройство храма, символика внутреннего убранства еще более многообразна.

Таким образом, мы можем утверждать, что пространство в христианской религии предстает как теоцентричное, иерархичное, символичное и воплощением всех этих черт выступает храм как образ «духовного неба» на земле.

Наряду с изучением религиозной картины мира, пристальное внимание исследователей привлекает тема пространственно-временных координат в искусстве. К проблеме художественного пространства/времени обращались отечественные мыслители П.А. Флоренский, Д.С. Лихачев, М.М. Бахтин, Ю.М. Лотман и многие другие.

Исходной идеей является представление о том, что всякое художественное произведение есть самодостаточный, завершенный в себе мир, обладающий своим внутренним пространством и временем.

Согласно позиции М.С. Кагана, искусство выступает как «зеркало», «портрет» культуры в целом. При таком подходе художественные пространство / время представляют собой переживание истории через «призму» представлений о пространстве и времени, свойственных той или иной культуре. Разные виды искусства могут создавать образы пространства, а могут выражать сущность времени и пространства как таковых: «Можно было бы сказать, что если живопись создает образы пространства, то архитектура создает образ Пространства; точно также литература рассказывает о конкретности течения времени, а музыка – о Времени как таковом»[149].

Д.С. Лихачев указывал, что пространство и время в художественном произведении, с одной стороны, отражают реальный мир, а с другой стороны, обладают собственным своеобразием: «… внутренний мир художественного произведения существует не сам по себе и не для самого себя. Он не автономен. Он зависит от реальности, “отражает” мир действительности, но то преобразование этого мира, которое допускает художественное произведение, имеет целостный и целенаправленный характер. Преобразование действительности связано с идеей произведения, с теми задачами, которые художник ставит перед собой… В своем произведении писатель создает определенное пространство, в котором происходит действие. Это пространство может быть большим, охватывать ряд стран в романе путешествий или даже выходить за пределы земной планеты (в романах фантастических и принадлежащих к романтическому направлению), но оно может также сужаться до тесных границ одной комнаты. Пространство, создаваемое автором в его произведении, может обладать своеобразными “географическими” свойствами, быть реальным (как в летописи или историческом романе) или воображаемым, как в сказке. Писатель в своем произведении творит и время, в котором протекает действие произведения. Произведение может охватывать столетия или только часы. Время в произведении может идти быстро или медленно, прерывисто или непрерывно, интенсивно наполняться событиями или течь лениво и оставаться “пустым”, редко “населенным” событиями»[150].

Для обозначения неразрывного единства пространства и времени в художественных произведениях М.М. Бахтин заимствует из психологии (впервые термин употребил А.А. Ухтомский) понятие «хронотоп» (греч. chronos – «время», topos – «место»). Это понятие метафорически соотносится с идеями А. Эйнштейна и перекликается с представлением о ноосфере В.И. Вернадского.

Сущность хронотопа состоит в установлении законов, по которым естественное время-пространство трансформируются в координаты, соответствующие условиям того или иного литературного жанра: «Жанровая структура хронотопа устанавливает меру деформации естественного времени-пространства. Следовательно, пространство в романе означает пространство в реальности, переведенное на язык жанра» [151].

В литературе хронотопы имеют, прежде всего, сюжетное значение, являясь организационными центрами описываемых автором событий. М.М. Бахтин утверждает, что каждый художественно-литературный образ в своей основе хронотопичен. Хронотопичен и сам язык, который является исходным и неисчерпаемым материалом образов. Следует принимать во внимание также хронотопы автора произведения и читателя-слушателя-зрителя. Каждый вид искусства характеризуется своим типом хронотопа (пространственные, временные, пространственно-временные). По Бахтину, границы хронотопического анализа выходят и за пределы искусства.

Возвращаясь к началу нашей главы, вспомним, что в естественнонаучном знании также формируются собственные представления о пространственно-временных координатах бытия человека. Представления о физическом времени и пространстве – это всегда порождение определенной культуры: «на самом деле пространство геометрии и физики описывает не чисто физическую, а культурную среду, ибо “точки”, “прямые”, “плоскости” и т. п. – это идеальные объекты, представляющие инварианты человеческого культурного опыта, сложившиеся в процессе практического освоения мира при помощи таких первых инструментов, какими являются циркуль и линейка»[152], – пишет Б.В. Марков. Наука сама по себе является феноменом культуры, а потому ее способ пространственно-временного представления мира носит символический характер.

Если использовать терминологию М.М. Бахтина, то можно утверждать, что современная культура характеризуется пересечением множества хронотопов. Однако доминирующим в современной картине мира считается образ «сжатого» пространства и утекающего «утраченного» времени.

По характеристике А.Я. Гуревича, современный человек – это «торопящийся» человек, чье сознание определяется отношением ко времени: «Время порабощает человека, вся его жизнь развертывается sub specie temporis. Сложился своего рода “культ времени”. Самое соперничество между социальными системами понимается теперь как соревнование во времени: кто выиграет в темпах развития, на кого “работает” время? Циферблат со спешащей секундной стрелкой вполне мог бы стать символом нашей цивилизации»[153].

Изменилось в современном мире и понятие «пространство». Новые средства сообщения и передвижения дали человеку возможность преодолевать за единицу времени гораздо большие расстояния, чем это было десятки, и тем более сотни лет назад. В результате мир «уменьшился». Очень важную роль в жизни людей стала играть категория скорости, которая объединила пространство и время[154]. Ярче всего это выражено в пространстве виртуальной реальности, где мы можем получить мгновенный доступ к любой области пространства. В целом тема пространственно-временных представлений в культуре современности изучена крайне недостаточно, она обладает большим эвристическим потенциалом.

Контрольные вопросы

1. Что имеют в виду, когда говорят о культуре как о «второй природе»?

2. Охарактеризуйте основные аспекты взаимодействия природы и культуры.

3. Какова роль «русского космизма» в формировании нового отношения в системе «человек–природа»?

4. В чем суть понятия «экологическая культура»?

5. Какова структура пространства культуры?

6. Приведите примеры вечных сюжетов в искусстве.

Литература

Вернадский В.И. Биосфера и ноосфера / В.И. Вернадский. Любое издание.

Воронцов М.В. Экологические кризисы в истории человечества / М.В. Воронцов. – М., 2002.

Гачев Г.Д. Европейские образы Пространства и Времени / Г.Д. Гачев // Культура, человек и картина мира. – М., 1987. – С. 198–227.

Гуревич А.Я. Категории средневековой культуры / А.Я. Гуревич. – М., 1984.

Дерябко С.Д. Слагаемые экологического сознания. К истории вопроса / С.Д. Дерябко, В.А. Ясвин // Человек. – 1999. – № 3. – С. 19–33.

Касавин И.Т. Миграционный архетип и его трансформации (пастухи и пираты) / И.Т. Касавин // Уранос и Кронос. Хронотоп человеческого мира. –М., 2001.

Коган Л.Н. Вечность: преходящее и непреходящее в жизни человека / Л.Н. Коган. – Екатеринбург, 1994.

Культурология: Учебник для вузов / Б.А. Эренгросс, Р.Г. Апресян и др. – М., 2007. Гл. 5.

Марков Б.В. Храм и рынок. Человек в пространстве культуры / Б.В. Марков. – СПб., 1999.

Петров К.М. Экология и культура: Учеб. пособие / К.М. Петров. – СПб., 2001.

Пивоваров Д.В. Время и вечность / Д.В. Пивоваров // Известия Уральского государственного университета. – 2006. – № 42. – Серия 3. Общественные науки. Выпуск 1. – С. 208–218.

Фуко М. Рождение клиники / М. Фуко. – М., 1998.

Хайдеггер М. Время и бытие / М. Хайдеггер. – М., 1993.

Художественные модели мироздания. Взаимодействие искусств в истории мировой культуры. – М., 1997.

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском: