ТОР 5 статей: Методические подходы к анализу финансового состояния предприятия Проблема периодизации русской литературы ХХ века. Краткая характеристика второй половины ХХ века Характеристика шлифовальных кругов и ее маркировка Служебные части речи. Предлог. Союз. Частицы КАТЕГОРИИ:
|
Ср. выше в Житии Феодосия: «по сихъ же паки Ефремъ каженикъ отъиде къ Констан-тинюграду, и ту живяше въ единомъ монастыри». 2 страницаГЛАВА XII ственно из источника, восходящего в конце концов к общер. своду) первое сообщение вместе с фразой «Посемъ нача ввра крестьяньская и простира-тися въ Руской земли» под 6525 год в виду того, что под 6525 г. сообщалось то же, что под 6545 (о закладке св. Софии); составитель общего для Арханге-логородской летописи и летописи Авраамки источника сохранил первое сообщение, но зато опустил второе. Откуда же, как не из Жития Антония могли попасть в общерусский свод 1423 года сообщения, как о том, что Антоний стал известен при Ярославе, причем, очевидно, к нему в монастырь пришли три певца, так и о том, что Антоний построил монастырь? Второе сообщение вполне согласно с тем, что мы уже знаем о Житии Антония, всю честь основания и построения монастыря приписывавшего Антонию, а не Феодосию. Сообщение же о прибытии трех певцов должно быть комментировано именно так, как комментировали его составитель Тверского сборника, с одной стороны (певцы установили демественное пение на Руси), составитель Архангелогородской летописи, с другой (эти певцы были краснопевцами); ср. такой же комментарий в Степенной книге («оть нихъ же начатъ быти въ Рустей земли ангелоподобное пение изрядное осмоглаае, наипаче же и трисоставное согласование и самое красное демественное пение»), а также еще у Татищева 23. Можно именно думать, что и Житие Антония это прибытие певцов поставило в связь с установлением на Руси демественного пения и со введением Студийского устава в Печерском монастыре. Сказание о том, что ради прозвася Печерский монастырь, приписывало установление «како ПеТИ пенья манастырьская» Феодосию, но Житие Антония относило его ко времени более раннему, полагая, что и Студийский устав введен в монастыре еще преп. Антонием (ср. об этом выше в § 19110). Оговариваюсь здесь относительно того, что Житие Антония не давало, по-видимому, точного указания на время прибытия певцов; общерусский свод отнес его к 6545 (1037) году потому, что под этим годом говорилось вообще о начале монастырского жития на Руси. Последним заимствованием общерусского свода из Жития Антония представляется следующее известие, помещенное в нем, судя по своду 1448 г., под 6565 (1057 годом): «Тогда бысть игуменъ веодосш Печерскш въ Киеви» (Соф. 1-я и Новг. 4-я)24. Оставляю нерешенным вопрос, почему это известие читалось в Житии Антония под 6565 годом. Но, имея в виду, что именно около этого года случилось пострижение Феодосия (см. об этом ниже, в главе XVI), думаю, что и в Житии Антония этот год означал год прибытия к Антонию и пострижения от него Феодосия. 23 Под 1053 годом читаем: «Сегожъ года пришелъ митрополитъ Георгий изъ Царяграда и съ нимъ три человека съ роды своими Демественники, и учаху въ Руси пети на 8 голо- сов. Как попал к Татищеву митрополит Георгий, мне не ясно. 24 То же в Хронографе, в Ермол. (под 6562), в Львовск. (под 6562), в летописи Авраамки (под 6563). В Архангелогородской читаем под 6563: «При семь бысть Антоши Печерскш, и со-брашася къ нему братий 12, къ нему же и феодосии пришедъ пострижеся», а вслед за тем: «Въ лето 6567, Антонии Печерскш и Феодосии заложили церковь святыя Богородицы въ Печер-скомъ монастыри. В Патерице писано о нихъ. А создана по нихъ веодосием лита 6570». Глава ХIII Сказания о первых русских князьях § 192. Полученные, благодаря предшествующему исследованию, результаты дают нам возможность приступить к подробному анализу начальной части древней летописи, сказаний о Рюрике, Аскольде и Дире, Олеге. В нашем анализе мы отправляемся не от текста Повести вр. лет, а от текста Начального Киевского свода, дошедшего до нас, как я думаю, в довольно исправном виде, в исследуемой части его, в составе Новгородской 1-й летописи младшего извода. Я убежден в том, что соответствующий текст Повести вр. лет вполне удовлетворительно объясняется из текста Начального свода; но для того чтобы не быть голословным, присоединю в конце настоящей главы несколько строк относительно того, как видоизменился текст начальной части Начального свода под пером редактора Повести вр. лет. Начальный свод появился, как мы знаем, около 1095 года. В числе источников он имел два старших свода — Древнейший Киевский свод и Новгородский свод XI века; последний, как доказано, представляется переработкой Киевского свода. Поэтому ставим прежде всего вопрос, не отразились ли в сказаниях о первых русских князьях указанные два источника — киевский и новгородский? Утвердительный ответ на этот вопрос вытекает из следующих соображений. Не подлежит сомнению, что предание о Кие, Щеке, и Хориве должно признать киевским: ср. топографическую осведомленность рассказчика (увоз Боричев, гора Щекови-ца, гора Хоривица, река Лыбедь); равным образом киевским представляется предание об убиении Ас-210 ГЛАВА XIII кольда и Дира Олегом и Игорем (ср. гора Угорское, Олмин двор, церковь св. Николы, церковь св. Ирины); напротив, предание о призвании варяжских князей носит следы новгородского происхождения; сошлюсь и здесь на топографическую осведомленность рассказчика: конечно, Белоозеро было известно киевлянам, но стали ли бы они упоминать об Изборске, совсем незначительном городке Новгородской области? Равным образом новгородское происхождение занесенного в Начальный свод предания о смерти Олега в Ладоге и о могиле его в Ладоге совершенно очевидно (это новгородское предание вытеснено в Повести вр. лет другим киевским). Итак, мы видим на пространстве первых страниц Начального свода сплетение преданий киевских и новгородских. Это обстоятельство вполне согласно с предположенным нами существованием двух источников — киевского и новгородского — у составителя Начального свода. § 193. Попытка определить, что именно должно возвести к киевскому и что к новгородскому источнику, мы предпошлем еще следующие указания на наличность двух или нескольких источников для рассматриваемой части Начального свода. Указания эти извлекаются из того впечатления, которое производят некоторые из содержащихся в ней сказаний: в них нет цельности, соответствия подробностей основному замыслу, в них замечается компромисс, согласование двух версий, двух источников. Так в рассказе о призвании князей называются сначала три племени, а потом четыре: сначала Словене, Кривичи, Меря; затем Словене, Кривичи, Меря и Чудь; в призвании князей участвуют четыре племени, а князей на зов является трое; садятся эти князья не в центрах, которые были средоточием призвавших их племен, а в городах, не имеющих как будто прямого отношения к этим племенам: Новгород составляет исключение — это центр Словен, и в нем садится Рюрик; но почему Трувор садится именно в Изборске, а не в Пскове, Полотске или Смоленске, которые все имеют более права назваться центрами Кривичей, чем Изборск? Правда, а XVI веке составитель Ар-хангелогородского летописца дал нам комментарий, как будто разъясняющий наше недоумение: упомянув об Изборске, он говорит: «а то НЫНе пригородокъ Псковскbq, а тогда былъ въ Кривичехъ болшии городъ». Но, конечно, такой комментарий доказывает только то, что и в XVI веке поселение Трувора в Изборске, а не в большом городе Кривичском, вызывало недоумение книжников1. Еще непонятнее поселение Синеуса на Белеозере, в области не Мери, участвовавшей в призвании, а Веси, не принимавшей в нем участия2. Правда, составитель Повести вр. лет присоединил Весь к числу 1 Ср. в Степ, книге: «Отъ Варягъ бо Pycciю прозвахомся, а преже Словени быхомъ, еще бо граду Пскову не сущу, но бяше тогда началный градъ въ страке той, зовомый Избо-рескъ, идеже преже господьствуя Труворъ» (ПСРЛ XXI, 6). Что на Белоозере сидела Весь, а не Меря, ясно из целого ряда свидетельств. Приведу слова, сказанные в 1471 году на новгородском вече «потомъ же правнукъ его (Рюрика) князь великий Владимеръ крестися и все земли наши крести: Рускую, и нашу Словен-ску, и Мерску, и Кривичску, Весь, рекше Белозерскую, и Муромъ, и Вятичи и прочаа» (ПСРЛ VIII, 160). 14* 211 ЧАСТЫ племен, призвавших князей, но такое несомненно позднейшее распространение текста доказывает только, что уже в начале XII века поселение Сине-уса на Белоозере, а не в области Мери (в Ростове), вызвало недоумение внимательного летописца. В сказании об овладении варяжскими князьями Киевом нас останавливает в Начальном своде выставление действующими лицами Игоря и Олега одновременно; вследствие этого рассказ ведется в двойственном числе: «начаставоевати», «налезоста Днепрь реку», «узреста городъ Кы-евъ», «потаистася въ лодьяхъ», «излезоста на брегъ», «съзваста Асколда и Дира» и т. д. Впечатление получается такое, что мы имеем дело с двумя князьями, — но Игорю вкладываются в уста слова: «вы неста князя, ни роду княжа; но а з ъ есмь князь и МНЕ достоить княжити»; выше отношение Олега к Игорю определяется как отношение воеводы к князю (Олег назван воеводой Игоря). Но если Игорь князь, а Олег воевода, то рассказ должен был бы вестись в единственном числе, ср. ниже единственное число в рассказе об Игоре и Свенельде. Составитель Повести вр. лет дает иное толкование отношений Игоря к Олегу: Олег княжит вследствие малолетства Игоря; сообразно с этим в соответствующем рассказе об овладении Киевом находим всюду единственное число: «поиде внизъ», «увиде Олегъ», «похорони воя», «присла къ Асколду и Диру» и т. д.; но один раз при этом является двойственное число: «придоста къ горамъ къ Киевьскимъ». Это двойственное число обличает явную переделку в Повести вр. лет первоначального рассказа, ведшегося в двойственном числе. Следовательно, редакция Нач. свода (Новгор. 1-й летописи) более первоначальная, и мы остаемся лицом к лицу с недоуменным вопросом, почему пришлось вести рассказ в двойственном числе, если Игорь князь, а Олег воевода. Недоумение наше увеличивается еще более, когда увидим ниже, что Олег выступает самостоятельно от Игоря в поход против Греков: перед нами, конечно, князь, а не воевода. Правда, в конце статьи об этом походе прибавлено, очевидно, для низведения Олега в сан воеводы: «Прееде Олегъ къ Кыеву и ко.Игорю», но последние слова имеют характер явной вставки. § 194. Таким образом, мы обнаруживаем в сказаниях о призвании князей, об овладении ими Киева и о походе Олега следы спайки двух или нескольких источников, следы компромисса между ними. Имеем возможность указать еще на явную тенденциозность сказания об овладении Киевом. Мы привели слова, с которыми Игорь обращается к Аскольду: Аскольд и Дир княжат в Киеве (ср. выше: «и беста княжаща в Киеве»), а Игорь говорит им, что они не князья и не роду княжа; в очевидном соответствии с этим, выше об Аскольде и Дире сказано, что это были два Варяга, назвавшиеся князьями («и нарекостася князема»). Повесть вр. лет и здесь приходит на выручку, комментируя соответствующие слова, вложенные в уста Олегу, так, что Аскольд и Дир были боярами Рюриковыми, отпросившимися в Царьград и без разрешения князя засевшими в Киеве; но, конечно, такой комментарий, облегчая формальное понимание Олеговых слов, нисколько не делает рассказа более правдоподобным. Как же определить отмеченную нами тенденцию, ГЛАВА XIII сквозящую в речи Игоря и в признании Аскольда и Дира самозванными князьями? Я думаю, что здесь сказалась историко-политическая концепция составителя Начального свода, ставившая единство земли Русской в связь с единством княжеского рода. Этот единый княжеский род является эмблемой единой Русской земли. Но если княжеский род исконно един, то другие князья, князья не этого рода, должны быть: или признаны самозванными — этим признанием устранялось значение предания о князьях Аскольде и Дире; или — ЭТо не князья, а воеводы княжеские, действовавшие по поручению и от имени князя; князь Олег превращен в воеводу. Следовательно, кроме спайки разных источников, комбинации занесенных в них преданий, мы в Начальном своде усматриваем еще важный фактор: тенденциозное изложение и тенденциозное освещение извлеченных из источников и преданий фактов. В нашем анализе мы и отправляемся, с одной стороны, от наличности в распоряжении составителя Начального свода по крайней мере двух источников — киевского и более позднего новгородского, с другой же стороны, из того положения, что, соединяя свои источники, составитель Начального свода придавал им тенденциозную окраску. § 195. Начнем со сказания о призвании князей. Не найдем ли мы здесь влияния двух источников (киевского и новгородского), с одной стороны, тенденциозного освещения старых преданий, с другой? Как указано выше, сообщение о городе Трувора Изборске принадлежит новгородскому источнику. Следовательно, все сообщение о том, где сели призванные князья Рюрик, Синеус и Трувор, можно признать новгородским. Решимся ли мы, однако, признать вообще все сказание новгородским? Решимся ли мы возвести его к Новгородскому своду и отрицать существование его в Древнейшем киевском? Указанные выше соображения заставляют нас ответить на эти вопросы отрицательно. Мы отметили несоответствие городов: Новгорода, Белоозера и Изборска четырем племенам, участвовавшим в призвании — Славянам, Кривичам, Мерянам и Чуди. Следовательно, если города принадлежат новгородскому источнику, то племена мы должны возвести к другому источнику, а именно к киевскому. Но, как мы указывали, в начале сказания являются только три первые племени, а потом к ним присоединяется еще четвертое племя — Чудь. О скольких же племенах повествовал киевский источник? Считаю вероятным, что только о трех. Ср. ниже несомненное заимствование из киевского источника, где сообщено о дани, наложенной Игорем на Словен, Кривичей и Мерю («и дани устави, Слове-номъ и Кривичемъ и Мерямъ дань даяти Варягомъ»). Следовательно, четвертое племя — Чудь вставлено новгородским сводом — это и естественно; новгородцу было близко известно, что Варяги до последнего времени брали дань с Чуди, творили насилья над Чудью. § 196. Выяснив таким образом, что некоторые подробности, которыми обставлен рассказ о призвании князей, обличают два источника его, двух его составителей, обращаемся к главному его содержанию. Суть его в том, что северные племена были обложены данью и даже покорены Варягами; ЧАСТЫ восстание изгоняет насильников; освободившиеся племена начинают управляться самостоятельно, но начавшиеся внутренние раздоры приводят к тому, что эти племена призывают к себе варяжских князей и покоряются им добровольно. Таким образом, на смену того состояния, которое нарисовано рассказчиком в начале, является в конце рассказа прежнее состояние северных племен: сначала подчинение их Варягам, потом освобождение, наконец опять подчинение Варягам. Правда, насильственное подчинение Варягам сменилось как будто чем-то иным: добровольным подчинением варяжским князьям; но такой вывод из буквального смысла рассказа нисколько не вяжется с теми последствиями, которые имело это добровольное подчинение. Последствия эти следующие: во-первых, «и отъ техъ Варягъ, находник ТеХЪ, прозвашася Русь и отъ тЬхъ словетъ Руская земля; и суть Новгородски людие до днешняго дни отъ рода Варяжьска»; как ни толковать эту фразу, быть может, даже не читавшуюся именно в таком виде в Начальном своде (см. об этом ниже), из нее следует, что Варяги и после добровольного якобы призвания трех князей, пришедших, правда, с многочисленною дружиной, оказываются находниками и притом настолько влиятельными, что дают то или иное свое имя принявшей их земле. Во-вторых, Славяне, Кривичи и Меря, т. е. те самые племена, которые добровольно призвали Варяжских князей, облагаются несколько позже данью в пользу опять-таки Варягов; даже не в пользу киевского князя или его дружины, а, как по крайней мере читается в дошедшем до нас тексте, в пользу именно Варягов («и дани устави, Словеномъ, и Кривичемъ и Мерямъ дань даяти Варягомъ»). Итак, определенная нами схема рассказа остается в силе, несмотря на кажущееся различие обоих состояний северных племен: перед освобождением их от ига варяжского и после этого освобождения. Мне кажется, мы вправе признать поэтому, что в установленной нами последовательности трех моментов — подчинение Варягам, освобождение, подчинение Варягам — второй момент вставной. Этот момент говорит о восстании против Варягов, об изгнании их за море, о добровольном призвании князей: призвание князей — это, конечно, самая характерная часть всего эпизода; характерна она и в смысле определения той среды, того места, где мог возникнуть рассказ обо всем эпизоде. § 197. Киев не знает призвания князей *, приглашения их на стол. Напротив, в Новгороде это для позднейших веков его жизни вполне обычное явление. Но не коренится ли начало его в глубокой древности, не стоит ли оно в связи со всем строем государственно-правовых отношений Новгорода? Предание, как мы видели, записанное в Новгороде и попавшее в Начальный свод из Новгор. свода, влагало в уста Новгородцам, пришедшим к Святославу просить себе князя, такую речь: «аще не пойдете къ намъ, то налеземъ собе князя»: эти слова находят себе полное соответствие в решении веча, сообщенном в сказании о призвании Варягов: «поищемъ собе князя». Уже в конце семидесятых годов XI столетия новгородское вече резко проявляет свою самостоятельность: князь Глеб Святославич изгоняется из города. Такое проявление веча едва ли не вызвано какою-либо виной изгнан- ГЛАВА XIII ного князя, нарушением им той или иной вольности новгородской, опиравшейся на грамоте Ярослава. Трудно сомневаться в том, что именно во времена Ярослава Новгород приобрел какие-то особенные права; договорные отношения Новгорода к князьям в XII и XIII столетиях опирались на эти древние права; ясное свидетельство находим, например, в словах суздальского летописца XII в., который не отрицает того, что «издавна суть свобо-жени Новгородци прадеды князь нашихъ» (Лавр, под 1169 г.). Вот первое и главное основание, которое я выставляю в пользу того, что весь рассказ об освобождении Новгородцев и других племен от Варягов и далее о призвании ими князей происхождения новгородского, а не киевского. Вторым основанием выставлю то, что этот рассказ сообщает о том, как появилась княжеская власть именно в Новгороде: происхождение этой власти в Киеве, как видно из дальнейшего рассказа, иное; варяжские князья призваны не всеми русскими племенами, не всею землею, а только Новгородцами и другими северными племенами; следовательно, рассказ о призвании князей представляет по своему замыслу законченное целое; невероятно, чтобы киевский летописец мог с такой определенностью воссоздать хотя бы и фантастический рассказ о событии, представлявшем для него лишь попутный интерес. Третьим основанием в пользу новгородского происхождения интересующего нас рассказа — это отмеченная выше топографическая осведомленность автора его: в Киеве не могли вспомнить об Изборске; не стали бы там упоминать о Белоозере в рассказе о призвании княжеской династии, приобретшей в скором времени значение общерусское. Четвертым основанием в пользу иного происхождения рассказа об освобождении от Варягов и призвании князей сравнительно с сообщением об обложении северных племен данью в пользу Варягов, я считаю несогласованность того рассказа с этим сообщением. Выше я уже указывал, что города, где сели Рюриковы братья, не находят себе соответствия в тех племенах, которые были обложены данью в пользу Варягов; отмечу еще, что рассказ об освобождении от Варягов как будто еще тесно связывается с предыдущим сообщением об обложении северных племен данью; свергают иго варяжское те самые племена, которым Варяги творили насилья; но дальнейший рассказ о самом призвании Варягов переносит нас в другую обстановку: перед нами вече старшего города, а не вечевое собрание трех племен; призванные им князья садятся, старший — в старшем городе, а младшие в пригородах; Изборск и Белоозеро представлены как бы пригородами новгородскими. Таким образом, рассказ о призвании варяжских князей, сопоставленный с сообщением об обложении северных племен данью, должен быть признан новгородским, между тем как упомянутое сообщение признаем, в силу отмеченного противоположения, киевским. Пятое основание вытекает из только что сделанного вывода. Киевская летопись сообщала об обложении северных племен, и между прочим новгородцев, данью варяжскою. Новгородский летописец не отрицает этого
факта, но объясняет его добровольным подчинением Новгорода: насильников Новгородские люди сумели прогнать за море, а подчинились впоследствии варяжским князьям добровольно, требуя и от них водворения порядка и правого суда. Нельзя не видеть в таком воспроизведении исторического события проявления местного свободолюбивого духа; перед нами тот самый новгородский книжник, который другой раз при других обстоятельствах сумеет отстоять вольности родного города от поползновений пришлого князя. § 198. Предыдущие соображения приводят нас к следующему выводу: Древнейшая Киевская летопись сообщала о покорении северных племен — Словен, Кривичей и Мери Варягами и об обложении их данью. Сообщение это оканчивалось словами, которые в Новгородской 1-й изложены так: «И отъ тЬхъ Варягъ, находникъ тЬхъ, прозвашася Русь, и отъ техъ словетъ Руская земля, и суть Новгородски людие до днешняго дне отъ рода Варяжь-ска». Могли ли они быть изложены так же в Древн. Киевском своде? Находим два основания для отрицания такой возможности: во-первых, соответствующая им фраза в Повести вр. лет свидетельствует о том, что слова эти в Новгородской 1-й летописи заимствованы не из Начального свода; к Начальному своду можно возвести, с одной стороны, места общие Новгородской 1-й летописи и Повести вр. лет; с другой, те места Новгор. 1-й летописи, из которых могут быть выведены соответствующие чтения Повести вр. лет. В данном случае Повесть вр. лет представляет следующее чтение: «И отъ техъ Варягъ прозвася Руская земля; а Новъгородьци отъ рода Ва-ряжьска, преже бо беша Словени». Такое чтение извлекаем из Радзив., Троицк, и Моск.-Акад. списков. Лавр, список дает возможность для древнейшей редакции Повести вр. лет предполагать более полное чтение, а именно: «И отъ тЬхъ Варягъ, находьникъ техъ 3, прозвася Руская земля, Новъго-родьстии суть людие4 отъ рода Варяжьска, преже бо бЬша Словени». Итак, Повесть вр. лет вместо «прозвашася Русь» дает чтение «прозвася Руская земля» и опускает дальнейшее: «и отъ техъ словетъ Руская земля»; кроме того она прибавляет в конце «преже бо беша Словене». Нельзя не признать поэтому чтения Повести вр. лет как будто более первоначальным, чем чтение Новгородской 1-й летописи: в этой последней тавтология «и отъ техъ... прозвашася Русь, и отъ техъ словетъ Руская земля» указывает на комбинацию двух источников; опущение «преже бо бЬша Словене» представляется поправкой, ибо слова эти сами по себе темны, и удаление их из текста было поэтому естественно. § 199. Оставим поэтому пока в стороне Новгородскую 1-ю летопись и приступим к анализу восстановленной нами фразы Повести вр. лет. Ста- 3 Слова «Варягъ находьникъ техъ» в Лавр, опущены, вероятно, по причине механической — повторения слова «техъ». 4 Слова «Новгородьстии суть людие» в Лавр, испорчены в «Новогородьци ти суть лю-дье», и кроме того прибавлено (по-видимому, из списка, сходного с Радз.) после «лю-дье»: «Новогородьци». В Радз. эти слова изложены так: «Новъгородъ тии суть людье Новгородци». ГЛАВА XIII вим прежде всего вопрос, читалась ли эта фраза так же в Начальном своде, непосредственно предшествовавшем Повести вр. лет? Для решения этого вопроса привлекаю дальнейший текст Повести вр. лет под 885 годом и соответствующее ему место в Новгородской 1-й летописи. В последней читаем: «И беша у него (у Игоря) Варязи мужи Словене и оттоле5 прозваша-ся Русью»; в Повести вр. лет: «И беша у него (Олега) Варязи и Словени и п р о ч и прозвашася Русью». Вставка слов «и п р о ч и» весьма характерна именно для Повести вр. лет, которая, как увидим, проводит тенденциоз-до теорию варяжского происхождения Руси; теория эта находила себе опровержение в соответствующем месте Начального свода, ибо оказывалось, что Варяги назвались Русью только после перехода в южную Русь; но вставка слов «и прочи» устранила возникшее было затруднение. Следовательно, Начальный свод сообщал о том, что Варяги (или Варяги и Словене) прозвались Русью, только перейдя в южную Русь, осевши в Киеве. Нахожу поэтому невероятным, чтобы тому же Начальному своду принадлежало указание на то, что Русская земля прозвалась так от Варягов, в особенности потому, что указание это стоит там, где о превращении Варягов в Русь (по переселении их в Киев) еще не было речи. Это принуждает меня признать чтение Повести вр. лет измененным сравнительно с предполагаемым текстом Начального свода. Как же читалась соответствующая фраза в Начальном своде? Исключаем возможность того, чтобы в ней находились слова «прозвася Русская земля». Эти слова заменили собой, под влиянием теории о варяжском происхождении Руси, другое чтение. Решение вопроса, какое же именно чтение Начального свода подверглось указанной замене, можно бы ждать от соответствующего текста Новгородской 1-й летописи, но там еще резче выражено то самое, что мы признаем вставкою составителя Повести вр. лет, вставкою, сделанною под влиянием варяжской теории о происхождении Руси: «И отъ техъ Варягъ, находникъ техъ, прозвашася Русь, и отъ техъ словетъ Руская земля»; следовательно, не только Русская земля получила свое имя от тех Варягов, но от них назвались Русью и призвавшие их племена, или по крайней мере Новгородцы. Чтение Новгородской 1-й летописи ни в коем случае нельзя возвести к Начальному своду, во-первых, потому, что оно стоит в противоречии с дальнейшим, где сказано, что Варяги прозвались Русью, поселившись с Игорем в Киеве, во-вторых, потому, что оно не разъясняет, почему народ, называвшийся Варягами, дал имя Руси другим племенам, в-третьих, потому, что повторение — «прозвашася Русь», «словетъ Руская земля» указывает на непервоначальность текста, в-четвертых, потому, что с приведенною фразой не согласовано ее окончание: «и суть Новгородстии людие до днешняго дни отъ роду Варяжьска». 5 Так в Ком., где над строкой приписано «прочий»; в Толст.: «и оттоле прочш». Но это «прочш» заимствовано из Троицк, списка, а путем его из Повести вр. лет. Чтение Ком. списка находит себе соответствие в Карамзинском списке Новгор. летописи, который считаю списком Новгородской 4-й, исправленным по своду 1448 года. Следовательно, и в своде 1448 года не было слова «прочш»; не было его и в Соф. временнике; не было и в Нач. своде.
Итак, признаем чтение Новгородской 1-й летописи непервоначальным и притом возникшим под влиянием Повести вр. лет, ибо именно Повесть вр. лет проводила теорию о варяжском происхождении Руси. Имея в виду, что почти так же читается в своде 1448 г. (Соф. 1-й и Новгор. 4-й), делаем вывод, что соответствующее место Новгор. 1-й читалось так же в Софийском временнике. Софийский временник представляет текст Начального свода, местами исправленный по протографу Синод, списка (списка Новгор. 1-й старшего извода): см. об этом ниже в главе XV. Протограф Синод, списка в общем повторял текст Повести вр. лет второй редакции. Отсюда заключаем о возможности того, что слова «прозвашася Русь, и отъ т i х ъ словетъ Руская земля» или точнее не все эти слова, а только подчеркнутые, попали в Соф. временник из протографа Синодального списка и далее из Повести вр. лет, заменив другое чтение — чтение Начального свода. Такое заключение ведет нас и к дальнейшему выводу: слово «прозвашася» восходит именно к Начальному своду, ибо оно не находит себе соответствия в Повести вр. лет, не находило соответствия, следовательно, и в протографе Синодального списка: мы читаем в Повести вр. лет «и отъ техъ... прозвася Русская земля»; этому «прозвася» соответствует в Соф. временнике «словетъ», причем замена «прозвася» на «словетъ» произошла под влиянием наличности слова «прозвашася» в предшествующем тексте. Таким образом видим, что в Начальном своде читалось «И отъ техъ Варягъ находникъ техъ прозвашася х.». Что стояло за «прозвашася». не видно слово из предыдущих соображений, но ясно, что не слово «Русь»; это извлечено из последующего, из слов протографа Синод, списка «и отъ техъ... прозвася Русская земля». В исследовании «Сказание о призвании Варягов» я подставил вместо х слово «Варягы» (твор. мн.), полагая, что Начальный свод сообщал при этом о том, что призвавшие варяжских князей племена прозвались от этих князей Варягами. Я встретил возражение в устной беседе со стороны глубокоуважаемого А. Е. Преснякова, с которым я, с большою всегда пользою для себя, так охотно беседую о вопросах, связанных с исследованием русского летописания. А. Е. Пресняков сообщил мне, что он вместо «Варягы» предпочел бы читать «Новъгородьци», причем поставил бы перемену племенного названия (Словене) на территориальное (Новгородцы) в связь с поселением Рюрика в Новгороде; ср. замену названия Полян Киевлянами. Сначала поправка, предложенная А. Е. Пресняковым, показалась мне вполне приемлемою, но теперь, после продолжительных размышлений, я возвращаюсь к чтению «Варягы». Мотивировку этого чтения даю ниже, там, где возвожу его к первоисточнику. Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском:
|