МОРАЛЬНЫЙ ДУХ АРМИИ: НЕБОЛЬШИЕ ТЕОРЕТИЧЕ КИЕ РАЗМЫШЛЕНИЯ 5 страница

Историографический анализ источников и литературы, изданной в рамках первого условного историографического этапа, позволяет выделить ряд тенденций в истории изучения темы укрепления морального духа армии императорской России в 1873-1914 гг.

Первая тенденция. Тема данного диссертационного исследования нашла отражение в мемуарах, общих трудах по истории русской армии, выполненными старыми военными специалистами, которые сохранили традиции в исследовании вопросов морального характера, их определяющей роли в жизни армии. Благодатными оказались условия относительной творческой свободы, положительный потенциал которых так и не был использован до конца.

Вторая тенденция. В условиях укрепления диктатуры большевистской партии доминирует негативное отношение ко всему старому, буржуазному. Работы учёных, даже принявших новую власть, подвергались острой критике.

Третья тенденция. Преобладала тенденция на свёртывание научной работы как в области истории дооктябрьской России, так и в рамках изучаемой проблемы.

Второй условный историографический этап – середина 1930-х гг. - середина 1950-х гг. Его главное содержание обуславливалось процессом утверждения в СССР культа личности И.В.Сталина и тоталитарного политического режима. Та относительная творческая свобода, что была у историков в 20-х гг. прошлого века. Причем, знаковым событием здесь можно считать выход в свет в 1938 г. сталинского Краткого курса истории ВКП(б)[209], где нашли окончательное идеологическое оформление догматы, которые стали долгое время довлеть над историками[210]. Культ личности И.В. Сталина привел к тому, что советская историческая наука развивалась под влиянием ряда новых обстоятельств.

Во-первых, историческая наука окончательно оказалась под властью правящей коммунистической партии, превратилась в средство идеологического воздействия на массы. Теоретическая основа исторических исследований была определена рамками догматизированного марксизма, превращённого в государственное мировоззрение. Концепция о решающей роли классовой борьбы стала исходным постулатом для исторических работ, в том числе и по военной истории. Ссылки на классиков марксизма- ленинизма, а в 30-е годы на И. Сталина, отодвигали на второй план практику использования новых источников.

Правда, еще в 1933 г. в одной из публикаций М.Н. Покровского[211] проводилась идея о том, что не стоит ограничиваться только цитированием классиков марксизма-ленинизма[212]. Ученый утверждал, что цитатничеством не заменить исторические исследования. Но М.Н. Покровский уже умер, начался сокрушительный разгром его научного наследия[213]. В исторической науке в СССР на долгое время в теории исторического познания занял ведущее место догматизм.

Во-вторых, развитие источниковой базы происходило крайне противоречиво, со многими деформациями[214]. Открытое письмо Сталина в журнал “Пролетарская революция” (ноябрь 1931 г.) “О некоторых вопросах истории большевизма” ознаменовало особый этап в развитии архивного дела, по сути, это был удар по источниковедению. Архивные разыскания И. Сталин оскорбительно назвал “копанием в случайно подобранных бумагах”, а исследователей, которые строили свою работу на основе архивных материалов – “архивными крысами”[215]. Тем самым, архивные разыскания и документальная основа исторических исследований – главное условие их достоверности и научности – ставились под сомнение. Документы, не соответствующие сталинским идеологическим установкам, засекречивались, не вводились в научный оборот. Например, в 1948 г. работники Военно-исторического архива обнаружили рукопись известного военного деятеля А.А. Брусилова под названием “Мои воспоминания”, которая была проникнута антисоветским духом. По донесению тогдашнего министра иностранных дел С.Н. Круглова ЦК КПСС немедленно принял решение о закрытии доступа к архивным материалам, связанным с именем А. Брусилова, что неукоснительно соблюдалось вплоть до 1962 г.[216].

Главным хранилищем документальных материалов по русской военной истории стал Центральный государственный военно-исторический архив (ЦГВИА)[217]. Также богатейший материал находился в Государственном историческом музее, в военном отделе Государственной библиотеки имени В.И.Ленина, в частности, в фондах Генерального штаба[218].

В-третьих, развитие историографии происходило в условиях жёсткой регламентации научной жизни, нетерпимости к инакомыслию, давлению на историков. По количеству постановлений и мер, принятых и предпринятых ЦК и СНК в области истории первая половина 30-х г. не имеет себе равных[219]. Изучаемый период был ознаменован судебными процессами над крупнейшими историками, причём репрессии затронули не только специалистов старой школы[220], но и историков ”школы Покровского”[221]. Последние активно участвовали в разгроме и травле старой профессуры, о затем сами оказались в числе репрессированных.

В-четвёртых, на историографию проблемы наложила неизгладимый отпечаток эскалация беззакония, которая не только принимала все более грандиозные масштабы во всех сферах жизни, в том числе и в сфере партийно-политической работы, но и находила всемирное оправдание в литературе[222].

В-пятых, Великая Отечественная война советского народа против немецко-фашистских захватчиков занимает особое место в военной историографии. Она выдвинула перед историками задачи патриотического воспитания, опираясь на опыт и традиции военного прошлого России.

В-шестых, историографическая работа советских историков не получила должного развития. Конечно, нельзя не сказать, например, о том, что наблюдалось определенное оживление библиографической работы, последовавшее за указанием ЦК ВКП(б) “О литературной критике и библиографии” от 2 декабря 1940 г.[223]. Особого внимания заслуживает статья Н Павленко ”Военно-историческая тематика в журнале ”Военная мысль”, в которой автор подвергает критике это издание за отсутствие на его страницах материала о войнах конца ХIХ – начала ХХ в., за слабую популяризацию русского военного искусства, за то, что не извлекается богатейший опыт, который хранится в многочисленных архивах[224]. Однако собственно историографических трудов по истории русской армии в конце XIX – начале XX веков не появилось.

В то же время, неправильным было бы полагать, с точки зрения диссертанта, что в той непростой обстановке вовсе не было благоприятных факторов для того, чтобы исторические исследования все-таки продолжали выходить в свет. Они имелись.

Во-первых, улучшился качественный состав кадров военных историков. Только в 1938-1939 гг. было защищено 459 докторских и кандидатских диссертаций. К началу 1940-1941 гг. учебного года 40 процентов преподавателей военных академий имели ученую степень и (или) ученое звание[225].

Во вторых, в годы Великой Отечественной войны, заставившей историков по-новому взглянуть на военное прошлое страны, появились сборники документов, подборка документов в которых имела стратегическую цель – всемирная популяризация героического прошлого нашей Родины[226]. Такие публикации имели, кроме академического, еще и воспитательное значение, так как служили делу патриотического воспитания советских людей, вступивших в великую битву с германским фашизмом.

Историографический анализ источников и литературы по рассматриваемой проблеме позволил соискателю установить, что тема не нашла комплексного исследования. Подобное детерминировалось тем, что проблема деятельности органов государственной власти и военного управления императорской России по укреплению морального духа русской армии конца XIX – начала XX веков стала одной из тех проблем, которая была отнесена в разряд неактуальных и опасных для науки и общества, как вообще история правящих верхов.

Не помогло здесь даже постановления ЦК ВКП (б) и СНК СССР ”О преподавании гражданской истории в школах СССР”[227], следствием которого явилось значительное расширение тематики военно-исторических исследований. Например, появляются работы общего характера, посвящённые истории русско-турецкой 1877-1878 гг. и особенно русско-японской войн[228]. Издание этих военно-исторических произведений было ориентировано на массового читателя, а не для узкого круга военных специалистов, характерных для первых лет советского периода. События рассматривались с позиций определяющей роли экономики на развитие военного дела, решающей роли народных масс. В центре повествования – ход военных действий, общее состояние войск, в связи с этим исследуемая проблема данной диссертации оставалась вне поля зрения учёных.

Рассматриваемая тема также не нашла, хотя бы фрагментально отражения и в общих курсах по истории военного искусства. Доцент Военной академии имени М.В. Фрунзе, полковник Е. Разин приступил к созданию многотомного труда по истории военного искусства, но к началу Великой Отечественной войны сумел написать лишь два тома и довести изложение материала до ХVIII столетия[229]. Правда, в предисловии автор отмечает, что исход войны зависит среди многих причин и от моральных сил армии, и от организаторских способностей начальствующего состава. Ясно, что подобный тезис в стиле “доказывания доказанного”, ни коим образом не может расцениваться как вклад в разработку темы, означенной в названии данного раздела настоящей научной квалификационной работы.

Однако некоторое опосредственное изложение отдельных аспектов темы деятельности органов государственной власти и военного управления императорской России по укреплению морального духа русской армии конца XIX – начала XX вв. нашло отражение в ряде научных трудов. В частности, в публикациях, посвященным изучению вопросов русской военной мысли, что стало принципиально новым явлением в развитии исторической науки в рамках исследуемого периода.

На страницах военной периодики появляются статьи Г. Габаева, К. Иванова, Б. Кофенгауза, пытающиеся осмыслить развитие не только советской военно-исторической науки, но и дать оценку этой отрасли исторической науки до октября 1917 г.[230]. Понятно, что статьи выдержаны в жесткой системе координат методологии времен культа личности И.В. Сталина. Главное внимание исследователей сосредоточено на критических аспектах, выполненных в духе ортодоксального классового подхода к оценке событий и явлений. Между тем, косвенно авторы признают, что в буржуазной армии, в том числе и армии царской России необходимо было уделять внимание морально-психологической подготовке личного состава частей и соединений.

Можно расценивать как небезынтересный историографический факт (но не более) то, что в 1943 году, с введением погон на форме одежды красноармейцев в печати появились статьи об истории офицерских собраний в русской армии.[231] Погоны всегда были символом воинского достоинства и чести, что должно было подчеркнуть преемственность Красной Армии боевой доблести старой армии. В статье задачи офицерского собрания определяются как возможность сближения, укрепления правильных товарищеских отношений, содействия военному образованию офицеров. Налицо и косвенные ссылки на исторический опыт армии царской России по сплочению воинских коллективов как в мирное, так и в военное время.

Настоящим событием в русле рассматриваемой проблемы явилась книга А. Кривицкого ”Традиции русского офицерства”[232], хотя и рассчитанная на широкий круг читателей, не выполненная в строго научном стиле. Опираясь на материалы дореволюционной печати, работы известных военных публицистов, автор обращается к характеристике русского офицерского корпуса, указывая, что традиции имеют огромное значение для духа армии: в них отражены и боевой опыт, и национальный характер. За многие годы научного забытья даётся положительная оценка М. Драгомирова и его системы воспитания. Автор подчёркивает ту моральную власть, которая была свойственна русскому офицеру в духовном воспитании солдат.

Высокую оценку М. Драгомирову дал в своей книге и М. Калинин[233]. Он отнёс этого выдающегося русского генерала к числу тех военных авторитетов прошлого, которые считали моральную стойкость одним из важнейших элементов достижения победы.

Необходимо подчеркнуть, что особенностью развития второго условного историографического этапа стало формирование такого важнейшего направления как исследование роли личности в процессе военного строительства. Первым к подобным исследованиям приступил П.А. Зайончковский, избравший тему, которая была чревата возможным обвинением в недостатке классового подхода. Предметом его изучения стала деятельность военного министра Д.А. Милютина, о которой (так же как о деятельности и других государственных деятелях царской России) писать было не принято. Первой публикацией на эту тему стала статья “Военные реформы Д.А. Милютина”[234], которая получила положительный отклик в военных кругах[235], что означало для автора поддержку в дальнейших изысканиях. Следующим шагом П. Зайончковского стал источниковедческий обзор фонда Д.А. Милютина в рукописном собрании Ленинской библиотеки[236], а затем публикация его дневников[237].

Особый интерес для диссертационного исследования представляет мемуарное наследие генерала Д.А. Милютина, крупного государственного и военного деятеля России. Публикация его дневников и воспоминаний было начата вскоре после смерти генерала: в 1919 г. в Томске маленьким тиражом вышел первый том “Воспоминаний”[238], сразу ставший библиографической редкостью. В последующие годы вышли следующие тома “Воспоминаний”[239].

Дневники Д.А. Милютина мы можем отнести к группе дневников-хроник, в которых преимущественно по памяти, отмечаются день за днём существенные для автора события, являя собой непосредственную форму самовыражения и самоутверждения этой яркой личности.

Для диссертанта особое значение имеет первый том “Дневника” (1873 – 1878 гг.), в котором Д.А. Милютин подробно рассказывает о ходе подготовки закона о воинской повинности, обсуждении его в Государственном Совете, о той борьбе, которая развернулась вокруг данного законопроекта. Например, жестко оппонировал военному министру министр иностранных дел князь Горчаков, считавший, что привлечение в состав армии представителей образованных классов может оказать ”вредное влияние на дисциплину и дух войск”[240].

Другой проблемой, которая нашла отражение на страницах дневника Д. Милютина, стала тема воспитания и образования будущих офицеров. Реформирование системы военного образования выступало в качестве основного направления деятельности военного министра, поэтому записи в дневнике показывают конкретные шаги в данном направлении. Результат преобразований вполне удовлетворил министра. Он, в частности, отмечал повышение интеллектуального уровня в войсках. А это становилось все больше одним из необходимых условий совершенствования организаторской и воспитательной работы в войсках по мобилизации их на успешное решение поставленных задач. Не случайно, автор “Дневников” пускается в рассуждения, правда, довольно тяжеловесные по стилю о том, что современным я зыком можно обозначить как “человеческий фактор”.

Анализ русско-турецкой войны привёл Д.А. Милютина к признанию некомпетентности высшего командного состава, особенно представителей царской семьи, деятельность которых на театре военных действий вызывала возмущение в армии. В то же время, военный министр неоднократно отмечал высокий боевой дух армии, на фоне которого контрастно выглядело слабое руководство. Сам Дмитрий Алексеевич не имел возможности повлиять на ситуацию, его рекомендация о назначении Н.Н. Оберучева на пост начальника штаба была отклонена.

В целом, анализируемые воспоминания дают возможность представить взгляды данного либерального государственного и военного деятеля, верно уловившего просчёты и ошибки в управлении войсками.

Однако автор не употребляет дефиниции “моральный дух армии”, не пытается выдать научных рекомендаций по его укреплению. Хотя рассуждения именно по данной проблеме, если посмотреть под современным углом зрения больше в опосредованной, нежели непосредственной форме, у Д.А. Милютина присутствуют.

Следовательно, мы не можем классифицировать “Дневники” в качестве носителя научной информации по рассматриваемой проблеме. Они, в первую очередь, представляют собой уникальный исторический источник.

Однако расценивать их просто как историографический факт для данного диссертационного исследования, полагает диссертант, нельзя. Такая постановка вопроса не позволила бы увидеть “рациональные зерна” по проблеме, означенной в названии данного раздела настоящей научной квалификационной работы. А подобные “рациональные зерна”, что выше доказано, в проанализированном литературном артефакте имеются.

Вышедшая в 1952 г. монография П.А. Зайончковского ”Военные реформы 1860-1870 гг. в России”[241] была, по сути, работой по военно-политической истории, в которой проявилось стремление автора к многогранности и масштабности в исследовании. Он осветил всю программу преобразований Д.А. Милютина и все военные реформы. Несмотря на обилие ленинских и сталинских цитат, работа была весьма близка к руслу позитивистской либеральной историографии. В заключении к книге намечен важный аспект исследования русско-турецкой войны 1877-1878 гг. как проверка эффективности военной реформы, то есть поставлена нерешённая ещё историками проблема результатов реформ. Сочетание исторического исследования с трудом источниковеда и археографа стало характерной чертой научного творчества П. Зайончковского.

В то же время, материал по теме, рассматриваемый в данном разделе нашего исследования, учёный изложил, преимущественно в разряде констатации проблемы, либо в комплексе с другими аспектами своих научных изысканий. Но, тем не менее, это было (по сравнению с выше проанализированными трудами) прямое обращение к отдельным граням исторического опыта деятельности органов государственной власти и военного управления по укреплению морального духа императорской армии в конце ХIХ – начале ХХ вв.

Анализ массива литературы и источников второго историографического этапа позволил выделить следующие тенденции:

Первая тенденция. Влияние на исследование политических установок времён культа личности И.В. Сталина, что, безусловно, нанесло вред качеству исторических исследований (по сравнению с первым условным историографическим этапом).

Вторая тенденция. Некоторое ослабление консервативного подхода к видению исторического процесса и крайнюю идеологизацию научно- исследовательской работы, вызванное Великой Отечественной войной, когда на первый план выдвинулись задачи военно-патриотического воспитания народа как одного из важнейших условий его мобилизации в достижение победы. Оформление принципиально новых направлений научного поиска на фоне количественного роста военно-исторических исследований. Произошёл поворот от абстрактной и крайне политизированной пропаганды к изучению отечественного военно-исторического опыта.

Третья тенденция. Тема данного диссертационного исследования не стала предметом целевого комплексного исследования ни в историческом, ни собственно историографическом аспекте.

Третий историографический этап – вторая половина 1950-х – 1991 гг., его хронологические рамки позволили диссертанту выделить три периода: первый период – вторая половина 50-х – первая половина 60-х гг.; второй период – вторая половина 60-х первая половина 80-х гг.; третий период – вторая половина 80-х – 1991 гг.

Первый период – вторая половина 50-х – первая половина 60-х гг. Характеризовался рядом явлений, детерминировавших развитие отечественной исторической науки. Все они - порождение курса правящей Коммунистической партии, выработанного на ХХ съезде КПСС в 1956 г. на преодоление последствий культа личности Сталина. Это нашло выражение в следующих явлениях:

Во-первых, в условиях зачаточной реанимации творческой свободы предпринималась попытка возродить подлинно научные принципы исторических исследований. Руководствуясь решениями ХХ съезда КПСС[242], учёные-обществоведы и гуманитарии сосредоточили внимание на создании трудов, где предстояло исправить деформации, порождённые периодом культа личности И.В. Сталина. В советской исторической науке данная задача стала приоритетной.

Во-вторых, усилилось внимание к общеметодологическим проблемам и конкретной методике военно-исторического исследования. Методологические проблемы военной истории рассматривались в специально изданных работах, газетных и журнальных статьях[243]. Немаловажную роль в повышении методологической стройности работ[244] сыграло Всесоюзное совещание о мерах по улучшению подготовки научно-педагогических кадров по историческим наукам, проведённое под эгидой ЦК КПСС в 1962 г.[245], а также обсуждение вопросов методологии истории на расширенных заседаниях секции общественных наук президиума АН СССР[246].

В-третьих, решения ХХ съезда КПСС позволили исключить из научного обихода сочинения Сталина и ”Краткий курс истории ВКП (б)”. Был ослаблен административно-командный контроль над исторической наукой, расширен доступ исследователей к архивным материалам. Постановление Совета Министров СССР от 7 февраля 1956 г., хотя всего лишь ”упорядочивало режим хранения архивных документов”, тем не менее, декларировало их ”лучшее использование”. С этого времени российские архивы приступили к объёмной работе по подготовке и изданию научно-справочных материалов, прежде всего путеводителей, сборников документов. Впервые в плановом порядке были рассекречены целые комплексы документов, в том числе дореволюционного времени[247]. Предпринимались попытки возродить подлинно научные принципы исторических исследований.

В-четвёртых, значительному развитию историографии исследуемой темы способствовало издание новых исторических журналов: в 1957 г. –“Вопросы истории КПСС”, “История СССР”, “Новая и новейшая история”, возобновление издания в 1959 г. – “Военно-исторического журнала”. В это же время свет увидели многочисленные выпуски учёных записок, серия “Военные мемуары”. Особую роль играл журнал “Исторический архив”, издание которого было возобновлено в 1954 г., на страницах которого были опубликованы новые документы, касающиеся данной диссертации[248].

В-пятых, изучение опыта Великой Отечественной войны привело исследователей к изучению роли морального фактора в этой войне, появляются работы как конкретные, так и общетеоретического характера[249]. В них имелись опосредованные, как правило, глухие ссылки на исторический опыт, накопленный в армии императорской России по проблемам морального фактора в войне. Разумеется, с комментарием, выдержанном в духе ортодоксального классового подхода к оценке событий и явлений. Тем не менее, налицо факт робкой постановки рассматриваемой проблемы.

В-шестых, на историографию анализируемой темы существенно повлияли следующие исторические события: резкое, более чем в два раза, сокращение численности Вооружённых сил, что повлекло за собой сокращение и военно-исторических органов. Научно-организаторская деятельность сосредоточилась в Военно-историческом отделе управления Генерального штаба, Военном издательстве Министерства обороны.

В-седьмых, обращение советских историков в 1940-е гг. к вопросам русской военной мысли привело к выпуску сборника, который был первой попыткой в советской военной историографии показать достижения военных теоретиков России конца XIX – начала XX веков. Труды, извлечения из которых в нем были опубликованы, за небольшим исключением являлись библиографической редкостью[250]. Так же были опубликованы и труды М.И. Драгомирова[251]. В сборник вошли наиболее известные его статьи “Опыт руководства для подготовки частей к бою”, “Подготовка войск в мирное время”.

В-восьмых, началась публикация переиздания мемуаров, имеющих отношение к рассматриваемой теме. Так, в 1960 г. было осуществлено переиздание воспоминаний С.Ю. Витте[252]. Следует отметить и публикации П.А. Зайончковского, который издал с основательными вводными статьями и серьезными научными комментариями дневники П.А. Валуева[253] и А.А. Половцева[254].

В-девятых, С начала 60-х годов получают распространение историографические и источниковедческие обзоры, в которых отчасти отразилась исследуемая проблема. Наиболее значимыми явились труды таких историков, как Л.Г. Бескровный, Г.П. Мещеряков[255]. Так, Л.Г. Бескровный при анализе мемуаров военных деятелей Д Милютина, П. Паренсона, А. Куропаткина, Е. Мартынова, М. Грулёва уделил внимание и проблеме состояния морального духа русской армии. В целом, эта специализированная историографическая литература применением аналитических форм познания, обозначения проблемы роли морального фактора вносит заметный вклад в историографическую работу, хотя не даёт полного анализа проблемы.

В-десятых, дальнейшее развитие получают и различного рода библиографические указатели, среди авторов которых следует отметить З.П. Левашеву[256], продолжившую работу в составлении каталогов периодической печати в хронологических рамках изучаемой темы.

Анализ степени разработки основных направлений деятельности органов государственной власти и военного управления по укреплению морального духа императорской России (1870 – 1914 гг.) в советской историографии в рамках рассматриваемого периода показывает, что тема нашла отражение в литературе и источниках, которые можно разделить на следующие группы:

1. Мемуары.

2. Исследовательские труды.

1. Мемуары. В 1960 году увидел свет трёхтомный вариант “Воспоминаний” С.Ю. Витте, впервые изданный в Берлине в 1921-1922 гг.[257]. Воспоминания С.Ю. Витте представляют собой мемуары-жизнеописания, охвативших по существу всю жизнь автора, работа над которыми шла в несколько приёмов. Жанр жизнеописания позволил автору несколько смягчить характеристики лиц, касавшихся событий, сохранявших политическую злободневность. С. Витте сделал хронологический пропуск — от предыстории манифеста 17 октября 1905 г. до своей отставки.

Для нашего диссертационного исследования интерес представляет второй том воспоминаний, в котором С.Ю. Витте даёт подробную характеристику всем военным министрам от П.С. Ванновского до А.Ф. Редигера, анализирует кампанию на Дальнем Востоке. Его критике подвергается вся система управления войсками во время боевых действий, когда армия практически оказалась под командованием двух лиц — Е. Алексеева и А. Куропаткина.

Характеризуя того или иного военного министра, С. Витте исходит, прежде всего, из их личных качеств, оказывающих самое непосредственное влияние на их деятельность и определяющих их моральный авторитет в армии. Поэтому карьера и личность А. Куропаткина подвергается особому рассмотрению. По мнению С.Витте, военное поражение на Дальнем Востоке привело к смуте в общественном сознании, так как была подорвана исконная вера в силу, непобедимость русской армии. Именно на армии и держалась всегда Российская империя. Эти изменения в общественном сознании и привели к участию армии в революционных событиях 1905 г. Неслучайно, поэтому премьер-министр требовал роспуска мобилизованный в годы войны контингент, который, по его словам, развращал здоровый организм войсковых частей. В данной связи упоминается на страницах воспоминаний роль императора, пытавшегося внести успокоение в войсках, поднять моральный дух фактом своего присутствия и общения с ними.

Своё негативное отношение автор выражает и по поводу реорганизации военного ведомства, вычленении Генерального штаба в самостоятельный орган, что привело ещё к большей деморализации, большему, чем поражение на Дальнем Востоке. Сам С.Ю. Витте не мог противостоять этому проекту великого князя Николая Николаевича, понимая его последствия для сложившейся системы управления. Вмешательство великих князей в дела военного ведомства было пагубным, означавшее только полный произвол и безответственность. Так же как и другие мемуаристы, С.Ю. Витте выражает обеспокоенность уровнем высшего военного командования и самой системой военного управления.

Немаловажный интерес для данного исследования имеет книга А. Верховского “На трудном перевале”[258], изданная в условиях начавшегося процесса реабилитации[259].

В своих воспоминаниях автор поднимает следующие проблемы: о патриотическом воспитании масс накануне русско-японской и Первой мировой войн, о роли в этом процессе государства, о состоянии командного состава, его неразрывной связи с политическим укладом жизни. Генерал говорит о влиянии на рост патриотизма только немногочисленной группы интеллигенции, которая пыталась проводить соответствующую работу в Думе и земствах, не встречая не только поддержки у властей, но и оказавшейся в опале. Роль офицерства в этом процессе также искусственно сдерживалась. Автор прямо обвиняет власти в том, что основная масса идёт на войну “тёмной и несознательной”. Анализ командного состава привёл А. Верховского к определённому выводу, что победа и поражение в войне, равно как и подготовка к ней, стоят в зависимости от ума, знаний и сердца вождей. Но та психологическая обстановка, которая сложилась в русской армии начала ХХ века, когда наказывалась инициатива, не способствовала воспитанию в командном составе черт победителя.

Воспоминания А.А. Игнатьева[260] охватывают всю военную карьеру автора, описание жизненного пути сочетается с его ценными наблюдениями и размышлениями. Служба в пажеском корпусе, близость к императору и его военному окружению подвели А.А. Игнатьева к выводу об “отгороженности непроницаемой стеной” Николая II от жизни общества и армии. Автор даёт объективную оценку лицам, с кем ему пришлось встретиться во время учёбы в Академии Генерального штаба, прохождения службы: А. Поливанову, А. Куропаткину, В. Сухомлинову, Ф. Палицыну, в то или иное время возглавлявшими военное ведомство.

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском: