Общее представление о сознании. Сознание как психологический феномен. Основные темы и понятия раздела 3 страница

Диалектическая психология исходит раньше всего из един­ства психических и физиологических процессов. Для диалек­тической психологии психика не является, по выражению Спинозы, чем-то лежащим по ту сторону природы или государством в государстве, она является частью самой природы, непосредственно связанной с функциями высшей организованной материи нашего головного мозга. Как и вся остальная природа, она не была создана, а возникла в процессе развития. Ее зачаточные формы заключены уже везде — там, где в живой клетке содержатся свойства изменяться под влиянием вне­шних воздействий и реагировать на них.

Где-то, на какой-то определенной ступени развития живот­ных, в развитии мозговых процессов произошло качественное изменение, которое, с одной стороны, было подготовлено всем предшествующим ходом развития, а с другой — являлось скач­ком в процессе развития, Так как знаменовало собой возник­новение нового качества, не сводимого механически к более простым явлениям. Если принять эту естественную историю психики, станет понятна и вторая мысль, заключающаяся в том, что психику следует рассматривать не как особые процессы, добавочно существующие поверх и помимо мозговых про­цессов, где-то над или между ними, а как субъективное выра­жение тех же самых процессов, как особую сторону, особую качественную характеристику высших функций мозга.

Психический процесс путем абстракции искусственно вы­деляется или вырывается из того целостного психофизиологи­ческого процесса, внутри которого он только и приобретает свое значение и свой смысл. Неразрешимость психической проблемы для старой психологии и заключалась в значитель­ной степени в том, что из-за идеалистического подхода к ней психическое вырывалось из того целостного процесса, часть которого оно составляет, и ему приписывалась роль самостоя­тельного процесса, существующего наряду и помимо процес­сов физиологических.

Напротив, признание единства этого психофизиологиче­ского процесса приводит нас с необходимостью к совершенно новому методологическому требованию: мы должны изучать не отдельные, вырванные из единства психические и физиоло­гические Процессы, которые при этом становятся совершенно непонятными для нас; мы должны брать целый процесс, кото­рый характеризуется со стороны субъективной и объективной одновременно.

Однако признание единства психического и физического, выражающееся, во-первых, в допущении, что психика появилась на известной ступени развития органической материи, и; во-вторых, что психические процессы составляют неотдели­мую часть более сложных целых, вне которых они не суще­ствуют, а значит, и не могут изучаться, не должно привести нас к отождествлению психического и физического.

Существуют два основных вида подобного отождествления. Один из них характерен для того направления идеалистиче­ской философии, которое нашло отражение в трудах Э. Маха, а другой характерен для механистического материализма и французских материалистов XVIII в. Последний взгляд за­ключается в том, что психический процесс отождествляется с физиологическим нервным процессом и сводится к последнему. В результате проблема психики уничтожается вовсе, разница между высшим психическим поведением и допсихическими формами приспособления стирается. Неоспоримое свидетельство непосредственного опыта уничтожается, и мы приходим к неизбежному и непримиримому противоречию со всеми решительно данными психического опыта.

Другое отождествление, характерное для махизма, заклю­чается в том, что психическое переживание, например ощущение, отождествляется с соответствующим ему объективным предметом. Как известно, в философии Маха такое отождествление приводит к признанию существования элементов, в которых нельзя отличить объективного от субъективного. и

Диалектическая психология отказывается и от того и от другого, отождествления, она не смешивает психические и физиологические процессы, она признает несводимое качественное своеобразие психики, она утверждает только, что психологические процессы едины. Мы приходим, таким образом, к признанию своеобразных психофизиологических единых процессов, представляющих высшие формы поведения человека, которые мы предлагаем называть психологическими процессами, в отличие от психических и по аналогии с тем, что называется физиологическими процессами.

Старая психология отождествляла психику и сознание. Все психическое тем самым было уже и сознательным. Например, психологи Ф. Брентано, А. Бэн и др. утверждали, что самый вопрос о существовании бессознательных психических явлений противоречив уже в определении. Первым и непосредственным свойством психического является то, что оно нами сознается, переживается, что оно нам дано в непосредственном внутрен­нем опыте, и поэтому самое выражение «бессознательная пси­хика» казалось старым авторам такой же бессмыслицей, как выражение «круглый квадрат» или «сухая вода».

Другие авторы, напротив, издавна обращали внимание на три основных момента, которые заставляли их Вводить поня­тие бессознательного в психологию.

Первый момент заключался в том, что самая сознатель­ность явлений имеет различные степени: мы одно переживаем более сознательно и ярко, другое — менее. Есть вещи, находя­щиеся почти на самой границе сознания и то входящие, то вы­ходящие из его поля, есть смутно сознаваемые вещи, есть пе­реживания, более или менее тесно связанные с реальной сис­темой переживаний, например сновидение. Таким образом, утверждали они, ведь явление не становится менее психичным от того, что оно становится менее сознательным. Отсюда они делали вывод, что можно допустить и бессознательные психи­ческие явления.

Другой момент заключается в том, что внутри самой пси­хической жизни обнаруживается известная конкуренция от­дельных элементов, борьба их за вступление в поле сознания, вытеснение одних элементов другими, тенденция к возобнов­лению, иногда навязчивое воспроизведение и т. д. И. Гербарт, сводивший всю психическую жизнь к сложной механике пред­ставлений, различал и затемненные или бессознательные представления, которые появлялись в результате вытеснения из поля ясного сознания и продолжали существовать под по­рогом сознания как стремление к представлению» Здесь уже заключена, с одной стороны, в зародыше теория 3. Фрейда, по которому бессознательное возникает из вытеснения, и с дру­гой — теория Г. Геффдинга, для которого бессознательное со­ответствует потенциальной энергии в физике.

Третий момент заключается в следующем. Психическая жизнь, как уже говорилось, представляет собой слишком отрывочные ряды явлений, которые естественно требуют допу­щения, что они продолжают существовать и тогда, когда мы их больше не сознаем. Я видел нечто, затем через некоторое вре­мя я вспоминаю это, спрашивается: что было с представлени­ем об этом предмете в продолжение всего времени, пока я о нем не вспоминал? Что в мозгу сохранится известный динами­ческий след, оставленный этим впечатлением, психологи ни­когда не сомневались, но соответствовало ли этому следу по­тенциальное явление? Многие думали, что да.

В связи с этим возникает очень сложный и большой вопрос о том, что нам до сих пор неизвестны все те условия, при кото­рых мозговые процессы начинают сопровождаться сознанием. Как и в отношении биологического значения психики, так и здесь трудность проблемы заключается в ее ложной постановке. Нельзя спрашивать, при каких условиях нервный процесс начинает сопровождаться психическим, потому что нервные процессы вообще не сопровождаются психическими, а психи­ческие составляют часть более сложного целого процесса, в ко­торый тоже как органическая часть входит и нервный процесс.

В. М. Бехтерев, например, предполагал, что, когда нервный ток, распространяясь в мозгу, наталкивается на препятствие, встречает затруднение, тогда только и начинает работать сознание. На самом деле нужно спрашивать иначе, именно: при каких условиях возникают те сложные процессы, которые ха­рактеризуются наличием в них психической стороны? Надо искать, таким образом, определенных условий в нервной си­стеме и в поведении в целом для возникновения психологических целостных процессов, а не внутри данных нервных про­цессов — для возникновения в них психических процессов.

К этому ближе подходит Павлов, когда уподобляет созна­ние светлому пятну, которое движется по поверхности полу­шарий головного мозга, соответствуя оптимальному нервному возбуждению.

Проблема о бессознательном в старой психологии стави­лась так: основным вопросом было признать бессознательное психическим или признать его физиологическим. Такие авто­ры, как Г. Мюнстерберг, Т. Рибо и др., не видевшие иной воз­можности объяснить психические явления, кроме физиологии, высказывались прямо за признание бессознательного физиологическим.

Так, Мюнстерберг утверждает, что нет ни одного такого при­знака, приписываемого подсознательным явлениям, на основе которого они должны быть причислены к психическим. По его мнению, даже в том случае, когда подсознательные процессы обнаруживают видимую целесообразность, даже и тогда у нас нет основания приписывать этим процессам психическую природу. Физиологическая мозговая деятельность, говорит он, не только вполне может дать разумные результаты, но одна только она и может это сделать. Психическая деятельность совершенно на это неспособна, поэтому Мюнстерберг прихо­дит к общему выводу, что бессознательное — физиологиче­ский процесс, что это объяснение не оставляет места для мис­тических теорий, к которым легко прийти от понятия под­сознательной психической жизни. По его словам, одно из немаловажных достоинств научного физиологического объяс­нения в том и заключается, что оно мешает такой псевдофило­софии. Однако Мюнстерберг полагает, что при исследовании бессознательного мы можем пользоваться терминологией психологии — с условием, чтобы психологические термины служили только ярлыками для крайне сложных нервных фи­зиологических процессов. В частности, Мюнстерберг говорит, что, если бы ему пришлось писать историю женщины, у кото­рой наблюдалось раздвоение сознания, он бы рассматривал все подсознательные процессы как физиологические,.но ради удобства и ясности описывал их на языке психологии.

В одном Мюнстерберг несомненно прав. Такое физиологи­ческое объяснение подсознательного закрывает двери для ми­стических теорий, и, наоборот, признание, что бессознатель­ное психично, часто приводит, как Э. Гартмана, действительно к мистической теории, допускающей, наряду с существовани­ем сознательной личности, существование второго «Я», кото­рое построено по тому же образцу и которое, в сущности гово­ря, является воскрешением старой идеи о душе, но только в но­вой и более путаной редакции.

Для того чтобы обзор наш был полным, а оценка нового разрешения вопроса достаточно ясной, мы должны упомянуть, что существует и третий путь разъяснения проблемы бессознательного в старой психологии, именно тот путь, кото­рый избрал Фрейд. Мы уже указывали на двойственность это­го пути. Фрейд не решает основного, по существу и неразре­шимого вопроса, психично ли бессознательное или не психично. Он говорит, что, исследуя поведение и переживания нервных больных, он наталкивался на известные пробелы, опущенные связи, забывания, которые он путем анализа вос­станавливал.

Фрейд рассказывает об одной больной, которая производи­ла навязчивые действия, причем смысл действий оставался ей неизвестным. Анализ вскрыл предпосылки, Из которых выте­кали эти бессознательные действия. По словам Фрейда, она, вела себя точно так, как загипнотизированный, которому И. Бернгейм внушал, чтобы 5 минут спустя после пробужде­ния он открыл в палате зонтик, и который выполнял это вну­шение в состоянии бодрствования, не умея объяснить мотива своего поступка. При таком положении вещей Фрейд говорит о существовании бессознательных душевных процессов. Фрейд готов отказаться от своего предположения об их суще­ствовании лишь в том случае, если кто-нибудь опишет эти факты более конкретным научным образом, а до того он наста­ивает на этом положении и с удивлением пожимает плечами, отказываясь понимать, когда ему возражают, что бессозна­тельное не представляет собою в данном случае в Научном смысле нечто реальное.

Непонятно, как это нечто нереальное оказывает в то же вре­мя такое реально ощутимое влияние, как навязчивое действие. В этом следует разобраться, так как теория Фрейда принадле­жит к числу самых сложных из всех концепций бессознатель­ного. Как видим, для Фрейда бессознательное, с одной сторо­ны, есть нечто реальное, действительно вызывающее навязчи­вое действие, а не только ярлык или способ выражения. Он этим как бы прямо возражает на положение Мюнстерберга, но, с другой стороны, какова же природа этого бессознательного, Фрейд не разъясняет.

Нам кажется, что Фрейд создает здесь известное понятие, которое трудно наглядно представить, но которое существует часто и в теориях физики. Бессознательная идея, говорит он, так же невозможна фактически, как невозможен невесомый, не производящий трения эфир.¹ Она не большей не меньше немыслима, чем математическое понятие "-1". По мнению автора, употреблять такие понятия можно; необходимо толь­ко ясно понимать, что мы говорим об отвлеченных понятиях, а не о фактах.

Но в этом-то как раз и заключается слабая сторона психо­анализа, на которую указывал Э. Шпрангер. С одной стороны, бессознательное для Фрейда — способ описывать известные факты, т. е. система условных понятий, с другой — он настаи­вает на том, что бессознательное является фактом, оказываю­щим такое явное влияние, как навязчивое действие. Сам Фрейд в другой книге говорит, что он с охотой все эти психо­логические термины заменил бы физиологическими, но современная физиология не представляет таких понятий в его рас­поряжение.

Как нам кажется, эту же точку зрения, не называя Фрейда, последовательно выражает Э. Дале, говоря о том, что психи­ческие связи и действия или явления должны объясняться из психических же связей и причин, хотя бы для этого приходи­лось вступать иногда на путь более или менее широких гипотез. Физиологические толкования и аналогия по этой причи­не могут иметь только вспомогательное или провизорное эв­ристическое значение для собственных объяснительных задач и гипотез психологии, психологические построения и гипоте­зы представляют собой только мысленное продолжение опи­сания однородных явлений в одной и той же самостоятельной системе действительности. Итак, задачи психологии как само­стоятельной науки и теоретико-познавательные требования приписывают ей бороться против узурпациовных попыток физиологии, не смущаться действительными или кажущими­ся пробелами и перерывами в картине нашей сознательной душевной жизни и искать их восполнения в таких звеньях или модификациях психического, которые не являются объектом полного, непосредственного и постоянного сознания, т. е. в элементах того, что называют подсознательным, малосозна­тельным или бессознательным.

В диалектической психологии проблема бессознательного ставится совершенно иначе: там, где психическое принима­лось как оторванное и изолированное от физиологических процессов, обо всяком решительно явлении естествен был вопрос: психично ли оно, или физиологично? В первом случае проблема бессознательного решалась по пути Павлова, во вто­ром — по пути понимающей психологии. Гартман и Мюнстерберг в проблеме бессознательного соответствуют Гуссерлю и Павлову в проблеме психологии вообще.

Для нас важно поставить вопрос так: психологично ли бессознательное, может ли оно рассматриваться в ряду одно­родных явлений, как известный момент в процессах поведе­ния наряду с теми целостными психологическими процесса­ми, о которых мы говорили выше? И на этот вопрос мы уже заранее дали ответ в нашем рассмотрении психики. Мы условились рассматривать психику как составное сложного про­цесса, который совершенно не покрывается его сознательной частью, и потому нам представляется, что в психологии совер­шенно законно говорить о психологически сознательном и о психологически бессознательном: бессознательное есть потен­циально-сознательное.

Нам хотелось бы только указать на отличие этой точки зре­ния от точки зрения Фрейда. Для него понятие бессознатель­ного является, как мы уже говорили, с одной стороны спосо­бом описания фактов, а с другой — чем-то реальным, что при­водит к непосредственным действиям. Здесь и заключена вся проблема. Последний вопрос мы можем поставить так: допус­тим, что бессознательное психично и обладает всеми свойства­ми психического, кроме того, что оно не является сознатель­ным переживанием. Но разве и сознательное психическое яв­ление может непосредственно производить действие? Ведь, как мы говорили выше, во всех случаях, когда психическим явлениям приписывается действие, речь идет о том, что действие произвел весь психофизиологический целостный про­цесс, а не одна его психическая сторона. Таким образом, уже самый характер бессознательного, заключающийся в том, что оно оказывает влияние на сознательные процессы и поведе­ние, требует признания его психофизиологическим явлением.

Другой вопрос заключается в том, что для описания фактов мы должны брать такие понятия, которые соответствуют при­роде этих фактов, и преимущество диалектической точки зре­ния на этот вопрос и заключается в утверждении, что бессо­знательное не психично и не физиологично, а психофизиологично или, вернее сказать, психологично. Данное определение соответствует реальной природе и реальным особенностям самого предмета, так как все явления поведения рассматрива­ются нами в плане целостных процессов.

Далее, мы хотели бы указать, что попытки выйти из тупи­ка, в который старая психология была заведена неумением разрешать основные проблемы, связанные с психикой и созна­нием, делались неоднократно. Например, В. Штерн пытается преодолеть этот тупик, введя понятие психофизических нейт­ральных функций и процессов, т. е. процессов, не являющих­ся ни физическими, ни психическими, но лежащими по ту сто­рону этого разделения.

Но ведь реально существуют только психическое и физи­ческое, а нейтральной может быть лишь условная конструк­ция. Совершенно ясно, что такая условная конструкция будет нас всегда уводить от реального предмета, так как он суще­ствует действительно, и только диалектическая психология, утверждающая, что предмет психологии является не психофи­зически нейтральным, а психофизиологически единым целост­ным явлением, которое мы условно называем психологиче­ским явлением, способна указать выход.

Все попытки, подобные попытке Штерна, знаменательны в том отношении, что они хотят разрушить созданное старой психологией мнение, будто между психическим и психологи­ческим можно провести знак равенства, они показывают, что предметом психологии являются не психические явления, но нечто более сложное и целое, в состав которого психическое входит только как органический член и что можно было бы назвать психологическим. Только в раскрытии содержания этого понятия диалектическая психология резко расходится со всеми остальными попытками.

В заключение мы хотели бы указать, что все положитель­ные достижения и субъективной, и объективной психологии находят свою действительную реализацию в той новой поста­новке вопроса, которую дает нам психология диалектическая.

У кажем сначала на один момент: уже субъективная психо­логия обнаружила целый ряд свойств психических явлений, которые свое действительное объяснение, свою действитель­ную оценку могут получить только в этой новой постановке вопроса. Так, старая психология отмечала в качестве особых отличительных свойств психических явлений их непосред­ственность, своеобразный способ их познания (самонаблюде­ние) или более или менее тесное отношение к личности, к «Я" и т. д. Ф. Брентано выдвинул как основной признак психиче­ских явлений их интенциональное отношение к объекту, или то, что они находятся в своеобразном, только для психических явлений характерном, отношении с объектом, т.е. своеобраз­ным способом представляют этот объект или направлены на него.

Оставляя в стороне признак непосредственности, как чис­то отрицательный признак, мы видим, что в новой постановке вопроса все такие свойства, как своеобразное представление предмета в психическом явлении, особая связь психических явлений с личностью, доступность их наблюдения или пере­живания только субъекту, — все это немаловажная, функцио­нальная характеристика этих особых психологических про­цессов с их психической стороны. Все эти моменты, которые для старой психологии были просто догматами, оживают и становятся предметом исследования в новой психологии.

Возьмем другой момент, с противоположного конца психо­логии, но показывающий то же самое с не меньшей ясностью. Объективная психология в лице Дж. Уотсона пыталась подой­ти к проблеме бессознательного. Этот автор различает верба­лизованное и невербализованное поведение, указывая на то, что часть процессов поведения с самого начала сопровождает­ся словами, может быть вызываема или замещена словесными процессами. Она нам подотчетна, как говорил Бехтерев. Другая часть невербальна, не связана со словами, а потому непо­дотчетна. Признак связи со словами выдвигал в свое время и Фрейд, указывавший, что бессознательными являются именно представления, разъединенные со словами.

На тесную связь вербализации и сознательности тех или иных процессов указывали и некоторые критики Фрейда, ко­торые склонны приравнивать бессознательное к асоциально­му, а асоциальное к невербальному; Уотсон также видит в вер­бализации основное отличие сознательного. Он прямо утвер­ждает: все то, что Фрейд называет бессознательным, является в сущности невербальным. Из этого положения Уотсон дела­ет два в высшей степени любопытных вывода. Согласно пер­вому, мы потому «не можем вспомнить самых ранних собы­тий детства, что они происходили тогда, когда поведение наше было еще не вербализовано, и поэтому самая ранняя часть на­шей жизни навсегда остается для нас бессознательной. Второй вывод указывает на слабое место психоанализа, которое как раз и заключается в том, что посредством беседы, т. е. словес­ных реакций, врач пытается воздействовать на бессознатель­ные, т. е. на не вербализованные, процессы.

Мы не хотим сказать сейчас, что эти положения Уотсона абсолютно правильны или что они должны стать исходным при анализе проблемы бессознательного, мы хотим сказать только, что то верное зерно, которое заключено в этой связи между бессознательньм и бессловесным (ее отмечают и другие авторы), может получить реальное осуществление и развитие только на почве диалектической психологии.

С. Л. Рубинштейн

[О СОЗНАНИИ] [6]

<...> Психические явления возникают в процессе взаимо­действия субъекта с объективным миром, начинающегося с воздействия вещи на человека. В вещах — источник происхож­дения всех представлений о них. Связь психических явлений с объективной реальностью заложена в самом их возникновении, она — основа их существований По самому смыслу и су­ществу сознание — всегда есть осознание чего-то, что находит­ся вне его. Сознание — это осознание вне его находящегося объекта, который в процессе осознания трансформируется и выступает в форме, в виде ощущения, мысли. Этим, конечно, не отрицается различие сознания и его объекта — бытия, но вместе с тем подчеркивается единство сознания, ощущения, мышления и т. д. с их объектом и то, что основой этого един­ства служит объект. В таком понимании психических явлений получает свое исходное выражение материалистический мо­низм в теории познания. <...>

По мере того как из жизни и деятельности человека, из его непосредственных безотчетных переживаний выделяется реф­лексия на мир и на самого себя, психическая деятельность начинает выступать в качестве сознания. Возникновение сознания связано с выделением из жизни и непосредственного пере­живания рефлексии на окружающий мир и на самого себя. Сознание — это всегда знание о чем-то, что вне его. Оно предполагает отношение субъекта к объективной реальности. <...> Становление сознания связано со становлением новой формы бытия — бытия человеческого — новой формы жизни, субъект которой способен, выходя за пределы своего собствен­ного одиночного существования, отдавать себе отчет в своем отношении к миру, к другим людям, подчинять свою жизнь обязанностям, нести ответственность за все содеянное и все упущенное, ставить перед собою задачи и, не ограничиваясь приспособлением к наличным условиям жизни, изменять мир — словом, жить так, как живет человек и никто другой.

Как выше уже отмечалось, психическая деятельность вы­ступает в новом качестве — сознания или, точнее, процесса осо­знания субъектом окружающего мира и тех отношений, в которые он с ним вступает, по мере того как из жизни и не­посредственного переживания выделяется рефлексия на окружающий мир и на собственную жизнь, т. е. появляется знание о чем-то, лежащем вне его. Наличие сознания предпо­лагает, таким образом, выделение человека из его окружения, появление отношения субъекта действия и познания к объективному миру. Сознание всегда предполагает познава­тельное отношение к предмету, находящемуся вне сознания.

Предметом осознания могут стать и психические явления, переживания. Но, вопреки интроспекционизму, осознание этих последних совершается не непосредственно путем самоотражения психического в психическом, а опосредствованно, через объективно данные сознанию действия людей, через их по­ведение. Самое осознание переживаний, чувств обусловлено осознанием объекта, на который они направлены, причин, их вызывающих. Самосознание всегда есть познание не чистого духа, а реального индивида, существование которого выходит за пределы сознания и представляет собой для него объектив­ную реальность. Таким образом, выше сформулированное по­ложение сохраняет свою силу и для осознания психического.

Развитие у человека сознания связано с общественно организованной деятельностью людей, с трудом и совершается на его основе. Труд требует осознания результата труда как его цели, и в процессе труда сознание и формируется.

С возникновением общественно организованного труда, при котором удовлетворение потребностей индивида совершается общественным образом, предметы начинают выступать не только как объекты личных потребностей индивида, а как ве­щи, значение которых определяется их отношением к общест­венным потребностям. В процессе трудовой деятельности, воздействуя на одни вещи посредством других, посредством орудий — вещей, специально предназначенных для воздей­ствия на другие вещи, — вообще, приводя вещи во взаимодей­ствие друг с другом, человек все глубже вскрывает их объек­тивные свойства.

В процессе общественно организованного труда возникает и язык, слово. В слове откладываются и объективируются на­капливаемые человеком знания. Только благодаря слову они обобщаются, абстрагируются от отдельных частных ситуаций и становятся общественным достоянием, доступным каждому индивиду как члену коллектива. Возникновение сознания как специфически человеческого способа отражения действитель­ности неразрывно связано с языком: язык — необходимое ус­ловие возникновения сознания. Осознавать — значит отражать объективную реальность посредством объективирован­ных в слове общественно выработанных обобщенных значений[7].

Связь сознания и языка, таким образом, — теснейшая, не­обходимая. Без языка нет сознания. Язык — общественная форма сознания человека как общественного индивида.

Однако неверно попросту отождествлять сознание с язы­ком, сводить его к функционированию языка (Эта отнюдь не новая тенденция усилилась в последнее время у нас в связи со значением, которое приобрело понятие второй сигнальной системы.) Верное положение о необходимой связи сознания и языка становится неверным, когда этой связи сознания с язы­ком придается самодовлеющий характер, когда она обособля­ется от связи сознания с общественно осуществляемой дея­тельностью людей и добываемыми в ней знаниями. Только включаясь в эти связи, а не сам по себе, язык и обретает свое необходимое значение для сознания.

Не слово само по себе, а общественно накопленные знания, объективированные в слове, являются стержнем сознания. Слово существенно для сознания именно в силу того, что в нем откладываются, объективируются и через него актуализиру­ются знания, посредством которых человек осознает действи­тельность.

Психологический подход к проблеме сознания исключает возможность рассматривать сознание лишь как некое готовое образование, В психологическом плане сознание выступает ре­ально прежде всего как процесс осознания человеком окружа­ющего мира и самого себя. Осознание чего-либо необходимо предполагает некоторую совокупность знаний, соотносясь с которой окружающее осознается. Сознание как образование возникает в процессе осознания окружающего мира и по мере своего возникновения включается в него как средство («аппа­рат») осознания. Сознание как образование — это знание, функционирующее в процессе опознания действительности. Наличие у человека сознания означает, собственно, что у него в процессе жизни, общения, обучения сложилась или складыва­ется такая совокупность (или система) объективированных в слове, более или менее обобщенных знаний, посредством кото­рых он может осознавать окружающее и самого себя, опознавая явления действительности через их соотношения с этими зна­ниями. Центральной психологической проблемой при этом ос­тается процесс осознания человеком мира.

Сознание не покрывает психической деятельности человека в целом. Психическое и осознанное не могут быть отождест­влены[8]. Вопреки картезианству, психическое не сводится к осознанному....Сознание, т. е. осознание объективной реаль­ности, начинается там, где появляется образ в собственном, гносеологическом смысле, т. е. образование, посредством которого перед субъектом выступает объективное содержание предмета. Сферу психического, не входящего в сознание, со­ставляют психические явления, функционирующие как сигна­лы, не будучи образами осознаваемых посредством них пред­метов[9]. Образы, посредством которых осознаются предметы или явления, всегда обладают той или иной мерой обобщенности; они объективируются в слове, которое обозначает их предмет.

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском: