Глава XXIII КОГДА ТЕБЯ НЕ СЛУШАЮТ

Владимира Владимировича увезла «Ско­рая».

В его опустевшей квартире работали эксперты-криминалисты. У подъезда стоял ми­лицейский «уазик». Сержант-водитель покури­вал, усевшись на бортик детской песочницы, а в машине на заднем сиденье расположился одетый в штатское милицейский оперативник. Восьми­классники и Ван Андреич попали в свидетели. Оперативник вызывал их по одному и допраши­вал наскоро только иногда делая пометки в блок­ноте.

Разумеется, не обошлось без Санта-Барбары и бабки Пупырко. Без их надзора никому не удава­лось даже старый шкаф выбросить, а тут, как-никак, настоящее преступление! Дворовые сплет­ники, как обычно, сидели на лавочке: Ван Анд­реич в середине, Санта-Барбара и бабка Пупырко по бокам. Но сейчас они потеряли обычную само­уверенность. Оказалось, что Ван Андреич успел наябедничать им на «генерала», не пожелавшего торговать щенками. И вот с утра они обсуждали зазнайство Владимира Владимировича и его не­внимание к простому народу. А таможенник тем временем истекал кровью.

Чтобы поднять тревогу, не нужна была особая проницательность. НУЖНО БЫЛО ТОЛЬКО НЕ ДУМАТЬ О ЧЕЛОВЕКЕ ПЛОХО. Ведь Лялька и Блинков-младший быстро поняли, что с Влади­миром Владимировичем беда. А пенсионеры слу­шали, как воет премудрая Катя, и думали: «Пле­вать генералу на собственную собаку». Знали, что кто-то подходил к дверному «глазку» и не отклик­нулся на звонок Ван Андреича, — и думали: «За­знается генерал, разговаривать не хочет».

Теперь они мучились угрызениями совести. Минут десять. Потом Санта-Барбара кивнула на милицейский «уазик» и сказала:

— Совсем обнищала милиция.' Смотрите, на чем ездят!

«Уазик» был облупленный, с проржавевшими насквозь крыльями.

Надо у этого милиционера документы про­верить, — заявила бабка Пупырко. — Может, он поддельный. Настоящие в форме ходят.

Он удостоверение показывал, — вступился за опера осторожный Ван Андреич.

Подумаешь! Помахал красной книжечкой! Да любую обложку можно купить и наклеить свою карточку!

Действительно! Ходят всякие и допраши­вают! — приободрился Ван Андреич. Когда гово­ришь о людях плохое, не нужно ничего делать, чтобы выглядеть хорошим. — Зря я ему все рас­сказал! Если хотел допрашивать, пускай бы в ми­лицию вызывал! Ничего, я его проверю!

Сыщик давно, еще в прошлом году, научился говорить не все, что хочется. Исправить пенсио­неров было невозможно, и он помалкивал, дожи­даясь своей очереди на допрос. Ван Андреич, а за ним Ирка и Князь просидели в «уазике» минуты по две-три и уже успели поделиться впечатле­ниями. Оперативник задавал всем одни и те же вопросы: в котором часу и при каких обстоятель­ствах обнаружили Владимира Владимировича и не видел ли кто во дворе незнакомых людей. Сей­час он допрашивал Кусачую княжну, а Блинков-младший остался последним. Торопливость опера ему не нравилась. Сыщику было что рассказать! Другое дело, захочет ли опер его выслушать.

Лялька вылезла из «уазика» с кислым лицом.

— Слова не дал сказать, — шепнула она. Опер уже махал из приоткрытой дверцы: иди сюда. Митек подошел и вскарабкался на продав­ленное сиденье.

Фамилия-имя-адрес, — скороговоркой по­требовал милиционер.

Невольно попадая ему в тон, сыщик отбара­банил:

Блинков-Дмитрий-адрес-тот-же-только-квартира-семьдесят-пять.

Когда и при каких обстоятельствах вы об­наружили тело?

Владимир Владимирович не тело, — бурк­нул сыщик. — Врач сказал, что...

Будем спорить или отвечать? — перебил опер.

Отвечать, — вздохнул сыщик и стал отве­чать.

Оперативник спешил. Время обстоятельных допросов настанет позже, а сейчас он гнал рас­следование, надеясь отыскать преступников по горячим следам. Поэтому вопросов у него было немного, и все они касались только последних суток. В округе случилось несколько похожих ограблений: жертва — одинокий человек, дверь квартиры не взломана — значит, хозяин открыл сам, не боясь «гостей». У опера давно сложилась версия, что преступники действуют под видом пен­сионных работников или слесарей. Ее он и про­верял, обрывая все попытки Блинкова-младшего рассказать о преступном синдикате.

Нельзя его винить. Опер не знал, что допра­шивает лучшего сыщика из всех восьмиклассни­ков Москвы. А Блинков-младший попал в при­вычный замкнутый круг. Чтобы доказать взрос­лым, что ты не фантазируешь, надо, чтобы тебя выслушали и проверили твои слова. А они не слу­шают, потому что уверены, что ты фантазируешь.

Ответив на все вопросы, Блинков-младший в последний раз попытался заинтересовать опера:

А я знаю, откуда у Владимира Владимиро­вича в кулаке была бумажка.

Я тоже знаю. Из мусорного ведра, — кив­нул опер.

Получилось, как в анекдоте про умственно от­сталого мальчика и шофера: «Дяденька, а я знаю, что у вас сломалось: автобус». Сыщик оскорбил­ся. Ничего не оставалось, как действовать само­му. Выходя из «уазика», он попросил:

Скажите экспертам, чтобы отдали Катин ошейник и поводок. Я ее возьму к себе, пока Владимир Владимирович в больнице.

Катя — собака? — рассеянно уточнил опер, что-то черкая в блокноте. — Скажи сам, что я раз­решил.

А как ваша фамилия?

Лейтенант Генералов, — ответил опер и с вызовом посмотрел на сыщика. Видно, его за­дразнили плоскими шуточками вроде: «С такой фамилией тебе не лейтенантом быть, а генера­лом».

Премудрая Катя набегалась и ждала у подъезда, переминаясь с лапы на лапу. Блинков-младший открыл дверь, и собака, обгоняя его, побежала вверх по лестнице. Когда он дошел до восемьде­сят третьей квартиры, Катя сидела на коврике и деликатно поскуливала. Митек позвонил; его разглядели в «глазок» и приоткрыли дверь.

Что тебе, мальчик?

Катя сунула голову в щель и рыла кафель ла­пами, пытаясь протиснуться в квартиру.

Дайте ее поводок и ошейник, — попросил Блинков-младший. — Генералов разрешил.

Сейчас. — Эксперт огляделся и снял с ка­кого-то невидимого для Митьки гвоздя Катину сбрую. — Держи.

Катя упрямо лезла в дверь. Отпихнув ее, экс­перт попытался дверь закрыть, но Митек остано­вил его:

Погодите. Генералов еще говорил про ка­кую-то зеленую бумажку. Ее надо приобщить к делу.

Бумажку?

Да. Она была в кулаке у Владимира Влади­мировича.

— Сделаем. Дверь захлопнулась.

Блинков-младший отошел от несчастливой квартиры и сел на ступеньку. Да, соврал. А что еще делать, когда тебя не желают слушать? Не мог же он позволить, чтобы эту бумажку выбро­сили с мусором. Ведь не зря Владимир Владими­рович защищал ее, не жалея жизни.

Шажок за шажком, осторожно, как пешеход на тонком льду, сыщик стал складывать свою версию.

Первое. Клочок бумаги в кулаке отставного таможенника был оторван от листка из папиной гербарной папки. В Москве вряд ли есть вторая такая. Свою папа привез из Венесуэлы, а в на­ших магазинах их не продают.

Второе. Известно, что было на этом листке: схема преступной организации.

Третье. Кому она интересна? То есть НА­СТОЛЬКО интересна, чтобы силой отнимать ее у Владимира Владимировича? Конечно, ПРЕ­СТУПНИКАМ, И НЕ ВСЯКИМ! Обычные квар­тирные грабители и не взглянули бы на какую-то схему. Да и Владимир Владимирович не стал бы за нее бороться с обычными: это не секретный документ, пускай берут. А он боролся насмерть. Он последний жалкий обрывок сжимал в кулаке, пока не потерял сознание.

Отсюда ВЫВОД: У ОТСТАВНОГО ТАМОЖЕН­НИКА ПОБЫВАЛ КТО-ТО ИЗ «ГЕРОЕВ» СХЕМЫ.

Их интересовал, конечно, не сам по себе лис­ток со схемой. Их интересовало, что известно Владимиру Владимировичу о преступном синди­кате. Нашли у него схему и убедились, что от­ставной таможенник ведет свое расследование. Тогда его ударили по голове, рассчитывал не ог­лушить, а убить.

Преступники не знали, что схему начертил не он, а Блинков-младший. А может быть, дога­дались по почерку, что автор схемы — другой человек (правда, Митек писал печатными бук­вами). Тогда смерть Владимира Владимировича аолжна была стать предупреждением сьСщику: не суйся — убьем/

И последнее: СХЕМА БЫЛА ВЕРНА! Сами того не желая, это подтвердили преступники. Ведь если бы они увидели в схеме грубые ошибки, то не тронули бы Владимира Владимировича. Он был бы неопасен.

Итак, Блинков-младший остался единствен­ным, кто знал о Синдикате. Положим, кое о чем он успел рассказать маме. И заработал домаш­ний арест — верный признак того, что мама за­интересовалась расследованием и считает его че­ресчур опасным для единственного сына.

Но!

Мама не слышала рассказа Владимира Влади­мировича о контрабанде животных.

Мама не видела Митькину схему.

Мама еще не знает о покушении на отставного таможенника.

Можно не сомневаться, что она и о контрабан­де все разузнает, и такую же схему нарисует без помощи сына, и вообще сама додумается до все­го. Только не сейчас. Сейчас мама неизвестно где. Вчера она вернулась домой, когда Митек уже спал, сегодня ушла, когда он еще не проснулся. Папе сказала, чтобы к ужину ее не ждали. У контр­разведчиков такое случается: их операции не ос­танавливают из-за того, что хочется поспать или перекусить.

Мамы нет, а единственный сын может вывес­ти милицию на след преступников, но его не же­лают слушать. И он сидит на лестнице с чужой собакой.

С СОБАКОЙ, НАТАСКАННОЙ НА ПОИСК НАРКОТИКОВ!!!

Надевая на Катю ошейник, сыщик заметил у нее за ухом широкую запекшуюся ссадину. Пре­мудрая собака защищала хозяина, и ей тоже до­сталось от преступников.

От дверей несчастливой квартиры ее пришлось тащить силой: Катя все еще надеялась увидеть Владимира Владимировича. Потом она решила, что ее ведут гулять, и сама побежала за сыщиком.

По пути он заглянул к себе в квартиру и со­вершил мелкое семейное преступление: выгреб из сервизного кофейника две сотни из отложен­ных мамой на хозяйство. Восемьдесят рублей сто­ил осмотр собаки в клинике Трохдрована, а ос­тальные он брал на всякий случай и надеялся вер­нуть.

Милицейского «уазика» у подъезда не было, и пенсионеры куда-то рассосались. На лавочке одиноко сидела Ирка.

А Лялька с Князем в парк пошли, Бантика гулять, — сказала она. — Тычто,.Катюсебе взял?

На время, пока Владимир Владимирович не выздоровеет. — Блинков-младший посмотрел в глаза напарнице: сказать ей? И представил, как Ирка, уперев руки в бока, кричит: «Митяи-ще! Ты с ума сошел?!»

Я тоже в парк пойду, — сказал он.

Валяй, — разрешила Ирка, — только нена­долго. Я без тебя обедать не буду.

Это в каком смысле? — спросил Блинков-младший. — Ты ко мне хочешь зайти или я к тебе?

Какая разница? И у тебя, и у меня борщ в скороварке.

Нет, у нас кислые щи сегодня, — ответил Митек. Ему хотелось поцеловать Ирку, но тогда бы она догадалась, что он идет не собачку выгу­ливать.

До скорого, — сказал сыщик и ушел, не ог­лядываясь. На глаза наворачивались слезы. Кто бы знал, как ему не хотелось идти в клинику Трохдрована!

Он шел, останавливаясь у каждого кустика, который вздумалось обнюхать Кате. Через силу шел. Но и не идти попросту не мог! Сыщика жда­ло самое крупное дело в его жизни.

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском: