1 страница. Я ушел от Деннисона в шесть и отправился домой на Вашингтон-сквер

Майк Райко

Я ушел от Деннисона в шесть и отправился домой на Вашингтон-сквер. Вокруг стоял холодный туман, солнце едва выглядывало из-за причалов Ист-ривер. Заглянув сперва в «Райкерс» в надежде найти Фила и Рэмси Аллена, я двинулся на восток по Бликер-стрит. Под конец я был такой сонный, что ровно идти не мог. Поднялся на третий этаж к Джейни, бросил шмотье на стул и подлез к ней под бочок. Кошка скакала по постели, играя простынями. Глаза я открыл, когда уже жарило вовсю. Радио в гостиной наяривало симфонию. Я сел, потянулся и увидел Джейни. Она сидела на диване, только что из душа, прикрытая одним полотенцем и с мокрыми волосами. Рядом на полу сидел Фил, тоже в одном полотенце, курил и слушал музыку — Первая симфония Брамса.

— Утро доброе, — сказал я, — дай-ка и мне закурить. Глянув искоса, Дженни подошла и протянула сигарету. На «доброе утро» она ответила довольно язвительно.

— Черт, — проворчал я, — ну и жара. — Отлепись от постели и прими душ, урод, — фыркнула она — Ты чего это? — А ничего. Опять траву курил! — Ну тебя, хватит, — отмахнулся я, пробираясь в ванную. — Какая трава, одно название.

Июньское солнце било в окна, и под холодным душем ощущение было, словно ныряешь в пруд где-нибудь в Пенсильвании. После душа я тоже завернулся в полотенце и, усевшись в гостиной со стаканом холодного оранжада, стал расспрашивать Фила, куда они вчера ходили с Алленом. Он сказал, что после Деннисона они пошли к Эмпайр стейт билдинг.

— Почему Эмпайр стейт билдинг? — удивился я. — Кажется, мы хотели спрыгнуть оттуда, — ответил он, — точно не помню. — Ничего себе.

Мы немного поговорили о «Новом видении» — теории, которую разрабатывал Фил, — а потом я допил оранжад и пошел в ванную надевать брюки. Сказал, что хочу есть. Пока Джейни и Фил одевались, я зашел в уголок за перегородкой, который назывался у нас кабинетом, и стал перебирать всякое барахло в ящике стола. Пора было начинать готовиться к новому плаванию. Я выложил кое-что на стол, а когда вернулся в гостиную, они уже оделись. Мы спустились по лестнице и вышли на улицу.

— Когда снова в плавание, Майк? — спросил Фил. — Думаю, через недельку-другую. — Врешь ты все, — встряла Джейни. — Вообще-то, — начал он, когда мы переходили площадь, — я и сам подумываю уйти в море. Все нужные бумаги есть, но я ни разу не пробовал. Слушай, как попасть на корабль?

Я в общих чертах просветил его. Фил удовлетворенно кивнул. — Так и сделаю, — сказал он. — А может так получиться, что мы окажемся в одной команде? — Запросто, — ответил я. — А ты давно это решил? Что скажет твой дядя? — Будет только счастлив. Он у меня патриот. К тому же избавится от меня хоть ненадолго.

Идея мне, в общем, понравилась, я ему так и сказал. В плавании всегда лучше иметь верного друга на случай каких-нибудь разборок внутри команды. Волк-одиночка, который вечно держится в стороне, рискует огрести массу неприятностей, потому что невольно вызывает подозрения у окружающих. Мы зашли в «Сковородку» на Восьмой улице. У Джейни еще оставалось кое-что от последнего чека из попечительского фонда. Она приехала из Денвера, штат Колорадо и дома не была уже больше года. Ее папаша, богатый старый вдовец, живет там в шикарном отеле и время от времени присылает письма про свою роскошную жизнь. Мы с Джейни взяли яичницу с беконом, но Филу вдруг захотелось яиц в мешочек. Два яйца, варить три с половиной минуты, сказал он. Новая официантка, стоявшая за стойкой, скорчила кислую физиономию. Экзотический вид Туриана то и дело вызывает косые взгляды — люди думают, что он какой-нибудь наркоман или педик.

— Только Аллену ничего не говорите, — сказал он. — Весь смысл в том, чтобы избавиться от него. Если он узнает, то все испортит. Я рассмеялся, но Фил настаивал: — Этот тип на все способен, я его давно знаю. — А почему бы тебе просто не послать его подальше? — Это на него не подействует. Некоторое время мы молчали, попивая томатный сок. — Непонятно что-то, — сказал я. — Он вроде безобидный, и ты сам позволяешь ему таскаться за тобой всюду, да и польза от него бывает. — Достал он меня своей пользой. — Ну, узнает он, и что сделает? — Да что угодно! — А если ты уже уйдешь в плавание? — Придем в порт, а он там, ждет на причале в берете и щелкает ракушки в компании арабских мальчиков. — Хорошо сказано, — усмехнулся я. — И правильно, — вмешалась Джейни, — не говори ничего этому педику. — Нет, про ракушки — это ты здорово, — повторил я.

Нам подали заказ, но яйца Филу достались совершенно сырые. Он подозвал официантку и продемонстрировал жидкий белок, тянущийся за ложкой. — Вы же так и заказывали — жидкие, — уперлась она. — Мы назад ничего не берем.

Фил решительно оттолкнул тарелку. — Хорошо, тогда еще два, варить четыре минуты. Может, теперь получится.

Он повернулся ко мне и снова заговорил о своем Новом видении. Официантка раздраженно забрала яйца и крикнула в окошко на кухню: «Еще два, четыре минуты». На этот раз все получилось. Она со стуком поставила тарелку перед Филом, и он спокойно принялся за еду.

— Так, — сказал я, доев, — короче, завтра иди на Бродвей, куда я сказал, и оформляйся. Через неделю, не позже, получим место на судне. Уйдем в море, и Аллен так ничего и не узнает. Фил кивнул.

— Отлично, чем раньше, тем лучше. — Только выбирать не придется, — предупредил я, — куда скажут, туда и поплывем. — Да все равно, хотя, конечно, хотелось бы во Францию. — Мне тоже хотелось бы, но ты ведь там был? — Только с матерью, в четырнадцать лет, и гувернантка вечно вертелась рядом. Я хочу в Латинский квартал.

Я развел руками.

— Латинский квартал в Париже, а мы с тобой увидим только полоску берега в Нормандии. В Париж никак не получится. — Ничего, прорвусь. Главное — свалить из Америки. — Во всяком случае, Рэмси Аллен останется за кормой. — Надеюсь, — кивнул он. — А в море будет куча времени, чтобы писать стихи, — добавил я. — Да, здорово. Джейни пожала плечами. — Мог бы и здесь, в Нью-Йорке, и стихи писать, и свое видение разрабатывать. — Здесь Ал, он душит мои идеи на корню, — усмехнулся Фил. — Старому поколению их не понять. — Не слишком-то ты уважаешь своего достопочтенного наставника, — заметил я. Фил мрачно скривился.

— Ерунда все это, — хмыкнула Джейни. — Деньги надо зарабатывать. Вот вернетесь, махнем на всю зиму во Флориду или Нью-Орлеан, да мало ли куда… Стихи, тоже мне придумали. У нас были сигареты, но спичек не оказалось. Фил окликнул официантку:

— У вас спички есть, мисс? — Нет, — ответила она. — Тогда найдите, — спокойно и четко произнес он.

Девушка достала из-под стойки коробок и бросила ему, попав в мою тарелку из-под яичницы. Несколько ломтиков картошки отскочили на стойку. Филип поднял спички и дал всем прикурить, потом бросил коробок обратно. Официантка вздрогнула от неожиданности.

— И зачем только я их вам дала! Фил молча улыбнулся. — Может, у нее месячные? — предположил я.

Ко мне тут же двинулся крепкий коротышка.

— Ты что тут, самый умный? — Ага. Запахло дракой. Джейни поспешила вмешаться.

— Эта сучка сама все начала. Почему бы вам не найти другую официантку? Коротышка бросил на нас злобный взгляд и отвернулся. — Ну их, пошли отсюда, — сказала Джейни, доставая деньги.

Мы нашли скамеечку на Вашингтон-сквер и устроились в тенечке, но мне скоро надоело, я сел на газон и стал жевать травинку, размышляя, какие книги возьму с собой в плавание и как мы с Филом проведем время в каком-нибудь иностранном порту. Фил и Дженни говорили о его девушке, Барбаре Беннингтон — для друзей просто Бабе — о том, как она отреагирует на его внезапный отъезд. Мимо шел старый пьянчужка и бормотал что-то вслух. Остановился у нашей скамейки и стал смотреть на меня. Никто не обращал внимания, он начал злиться. Старикашка был проспиртован насквозь, дергался всем телом и рычал.

— А-р-р… — начал он, но потом двинулся дальше. Фил с Джейни продолжали разговаривать. Вдруг старик вернулся и снова уставился на меня.

— Ты кто? — прохрипел он. Я дернулся и прорычал: «А-р-р».

— Иди домой! — прикрикнул на него Фил. Старикашка испугался и потащился прочь, продолжая дергаться и рычать на скамейки и деревья.

Мы посидели еще немного и пошли домой. Фил сказал, что идет прямо к себе и начинает собираться. Он снимал двухкомнатную квартирку с отдельной ванной в семейном отеле неподалеку от Джейни. Мы как раз сворачивали за угол и встретили Джеймса Кэткарта из Нью-Йоркской школы бизнеса. Он вызвался помочь нашему приятелю собрать вещи. Фил тут же стал втолковывать ему, чтобы молчал. Кэткарт был хорошим другом, но Фил все равно опасался, что слухи дойдут до Рэмси Аллена. Мы с Джейни поднялись наверх и приняли вместе душ, а потом сели в гостиной поболтать. Я занял кресло-качалку напротив дивана, где устроилась Джейни — в одном полотенце, по-туземному. Смотрел я, смотрел на это полотенце и вдруг почувствовал, что оно меня раздражает. Встал, стащил его и вернулся в кресло.

— Не понимаю, почему тебя так тянет в море, — проворчала Джейни. — Не бойся, это ненадолго, — ответил я.

Уилл Деннисон

В воскресенье я встал часа в два, подмел осколки бокалов и сходил позавтракал на углу, а заодно купил номер «Рейсинг форм» с новостями скачек. Вернулся домой и стал читать вчерашние газеты, а потом проглядел «Рейсинг форм», но ни одна лошадь мне не понравилась. Около четырех заглянул Дэнни Борман, он работает на военном заводе и похож на актера Джорджа Рафта, только ростом повыше. Рассказал, что последние две недели дела идут не очень: никак не может найти работу по подряду, где платят сверхурочные, а с другой связываться не хочет.

— Слушай, есть просьба, Уилл, — говорит. — Какая?

— Одолжи мне свою мухобойку, а? А я-то думал, деньги просить станет. — Само собой, Дэнни, не вопрос. Кистень был запрятан под рубашками в шкафу. Я протер его как следует шелковым платком и отдал Дэнни. Вот это настоящий мужик, не то что Филип с Алом — пальцем не шевельнут, чтобы денег заработать, только попрошайничают. — Ты там поосторожнее. — Уж как-нибудь, — хмыкнул он, — не впервой.

Дэнни направлялся в северную часть Ман-хэттена, и я решил присоединиться, потому что хотел заглянуть к Алу. В дверях он посторонился.

— После вас. — Нет уж после вас, — возразил я самым изысканным тоном. — Ты же гость.

Дэнни помешан на этикете, изучил книжку Эмили Пост от корки до корки. Я доехал с ним до Сорок второй улицы, он сошел там, а я на Пятидесятой. Добрался пешком до Пятьдесят второй, где жил Ал — между Пятой и Шестой авеню, прямо над ночным клубом. У него самая уютная комната в доме, на втором этаже с окнами во двор. Над камином висит картина в подводном стиле, вся в розовато-лиловых и голубых тонах: юноша в плавках с жеманно-задумчивым видом приложил палец к щеке. В комнате стоит длинная мягкая кушетка, единственное во всем доме удобное место для сидения. На кушетке уже устроились двое, и еще четверо — на кровати, так что я подошел к высокому окну и стал болтать с Хью Мэддоксом. Кушетку занимала Агнес О’Рурк, а Делла примостилась на подлокотнике. Делла — двадцатилетняя лесбиянка, много повидавшая на своем веку. На ее счету две или три душераздирающих истории и четыре попытки самоубийства. Рядом на кровати расположились Джейн Боул и Том Салливан, они живут вместе где-то на Восточных Сороковых и каждый день обходят всех знакомых. Ал безуспешно пытается вычеркнуться из их списка. Уселся он тоже на кровати, бок о бок с Банни. Эта девица из хорошей бостонской семьи всем рассказывает, что она клептоманка. Банни по уши влюблена в Ала. Грязнуля Крис Риверс никогда не принимает ванну и не убирает в комнате. Зубы тоже не чистит, они у него совсем позеленели. Крис сидит на стуле и тупо скалится, обводя взглядом остальных гостей. Ладно, у каждого свои проблемы. Я спросил у Хью, что новенького, и он ответил, что его разыскивает ФБР.

— Ого! — удивился я. — За что это, интересно? — Вероятно, насчет призыва, больше ничего в голову не приходит. Они вертелись у Тридцать второго пирса, но там никто не знает моего адреса. — А призывная категория у тебя какая? — Не знаю, теперь и не поймешь… Я им дал адрес девушки, которая потом переехала, а когда они явились ко мне на новую квартиру, комендант подумал, что это по поводу налогов, и сказал, что такого не знает. В общем, я и оттуда съехал, и адреса вообще не оставил, потому что задолжал квартирную плату за месяц. — А сначала какая была? — «Три-А», но с тех пор я развелся, два года прошло.

Хью портовый грузчик, ему около тридцати, ирландец. Снимает комнатушку на верхнем этаже рядом с Риверсом. Родители у Хью богатые, но он с ними не общается.

— Ну и что ты собираешься делать? — А что делать, пойду к ним и спрошу. От этих волчар бегать бесполезно, можно года на три сесть. — Объясни, что произошло недоразумение, — посоветовал я. — Все не так просто, — вздохнул он. — Черт, даже не знаю, чего ожидать. — Похоже, адвокат нужен. — Да, а платить чем?

Я почувствовал, что наша беседа принимает нежелательный оборот. Кто-то поднялся и объявил, что уходит. Ал тут же вскочил. — Ну, если вам пора… Все засмеялись, а Джейн Боул потянула за собой Тома Салливана.

— Пошли, дорогой.

Ушли все, кроме Хью. Банни надулась, потому что Ал не попросил ее остаться. Крис Риверс украдкой подошел и стрельнул у меня четвертак. Ему ни разу не хватило смелости попросить больше пятидесяти центов. Хью остался минут на десять, продолжая мрачно обсуждать свои проблемы.

— Не переживай, все обойдется, — сказал Ал. Хью снова повторил, что случиться может что угодно.

— Ничего не говорите миссис Фраскати, — добавил он. — Я ей должен за месяц. Потом и он ушел, торопясь на свидание с девушкой.

— Слава богу, — выдохнул Ал, — оставили, наконец, в покое. Вот уроды, разбудили меня в двенадцать и с тех пор так и сидели. Я сел в кресло, он на кровать и продолжал:

— Вот послушай, какая удивительная история приключилась прошлой ночью. — Давай, — откликнулся я, потирая руки. — Значит, мы поднялись на крышу, а Фил тут же кинулся к краю, будто собирался прыгнуть. Я перепугался, заорал, но он вовремя остановился и просто бросил вниз стакан. Я подошел и спросил, что случилось, попытался придержать его за талию, а Фил вдруг обернулся и поцеловал меня, очень страстно, а потом опустился на крышу и потянул меня за собой. — Похоже, ты дождался своего часа, — усмехнулся я. — Четыре года обхаживал. Ну-ну, продолжай, что дальше было? — Мы поцеловались еще несколько раз, а потом он оттолкнул меня и встал. — Неужели все? — Потом он говорит: «Давай прыгнем с крыши вместе!» «Какой смысл?» — спрашиваю я. Он отвечает: «Как ты не понимаешь! После этого нам придется… другого выхода не останется. Или так, или бежать». — Что он имел в виду? — не понял я. — Куда бежать? — Не знаю… Наверное, куда глаза глядят. — Вот и прекрасно, — усмехнулся я. — Сказал бы ему: «Отлично, дорогой, сегодня же рвем когти — и в Ньюарк».

Рэмси не оценил юмора, он был настроен серьезней некуда. Я выслушиваю от него подобную чушь с самой первой встречи.

— Во-первых, у меня нет денег… — начал он. Я вскочил с кресла. — Денег нет? Их не заработаешь, сидя на заднице! Ступай на верфи или лавку какую грабани. Столько ждал своего шанса, а теперь… — Понимаешь… я не уверен, что хочу этого. — Чего? — Ехать с ним сейчас. Боюсь, у него наступит реакция, и я останусь ни с чем.

Я в сердцах треснул кулаком по каминной полке.

— Отлично! Хочешь ждать, жди. Еще год, другой, третий — пока не сдохнешь. Знаешь, что я думаю? Весь этот твой Филипов комплекс — что-то вроде христианского рая, недостижимый платонический идеал, иллюзия, которая вечно где-то рядом за углом, но здесь и сейчас — никогда. Ты не хочешь уехать с ним, боишься проверки, потому что знаешь, что ничего не выйдет! Он весь сжался и зажмурился.

— Нет, нет, неправда! Я снова опустился в кресло. — Я серьезно, Ал. Если бы вы куда-нибудь уехали вдвоем, тебе, может, и удалось бы уломать его. В конце концов, ты только об этом и мечтаешь последние четыре года. — Нет, ничего подобного! Я вовсе не этого хочу. Я снова вскочил, возмущенно размахивая руками. — Ах, вот оно что, платоническая любовь! Никаких грязных телесных контактов, так, что ли? — Нет. — Ал покачал головой. — Я хочу спать с ним, но больше всего хочу его любви Мне нужны постоянные отношения.

Я закатил глаза к потолку.

— Боже, дай мне терпение — и побольше. В сердцах я дернул себя за волосы, и в руках остался целый клок. Надо сходить на Двадцать восьмую улицу и купить тоник Буно. В него добавляют шпанскую мушку — от облысения лучше средства не придумаешь. — Послушай меня, — говорю я Алу, — в который раз тебе говорю, могу и по слогам повторить. Пойми, наконец: Филип нормальный! Может, тебе и удастся разок переспать с ним, в чем я сомневаюсь, но ни о чем постоянном даже не мечтай, разве что о дружбе. Останавливаюсь и гляжу в окно, сложив руки за спиной, словно капитан на мостике боевого корабля.

— Мне нужно, чтобы он полюбил меня, — упрямо повторяет Ал. — Ты просто спятил.

Достаю из кармана зубочистку, ковыряю в зубах. Он продолжает: — Пройдет время, и Фил поймет меня, я знаю. Поворачиваюсь и тычу в него зубочисткой. — Добудь деньжат, и он будет твой. — Нет, так я не хочу. — То, что ты хочешь, невозможно. — Не понимаю почему. — Скажешь, на деньги он не падок? — Ну, может быть… но все равно это неправильно. Даже говорить об этом не хочу. — Факт есть факт, друг мой, пора взглянуть в лицо фактам, — изрекаю я внушительно, словно богатый папаша, наставляющий сынка. — Прежде всего займись собой, произведи на него впечатление. Посмотри на себя, ты же выглядишь как бродяга! На нем костюм из английского твида, в котором будто несколько лет спали не раздеваясь, дешевая сорочка с Шестой авеню и потрепанный галстук от «Сулка». Типичный завсегдатай дешевых притонов. Продолжаю:

— У меня есть сведения из надежных источников, что из-за войны сейчас страшный дефицит наркотиков. Марихуану продают по пятьдесят центов за косячок, а раньше брали всего десять. Почему бы не воспользоваться ситуацией? Достанем семян и засадим участок. Ал оживился.

— Звучит неплохо. — Семена можно достать в лавке, где продают птичий корм. Посадим где-нибудь за городом, а через месяц-другой приедем и соберем урожай. Как подкопим немного, купим свою ферму. После недолгого обсуждения Ал обещал, что завтра поедет искать семена.

Мы пошли перекусить в «Гамбургер Мэри», где он снова принялся обсуждать Филипа: что тот имел в виду, когда сказал то или это, и стоит ли ему звонить или лучше заявиться без предупреждения, любят ли друг друга Фил с Барбарой на самом деле, и если да, то как их поссорить. Я ел и приговаривал: да, почему бы и нет, понял, и все такое прочее — но уже не слушал. Сколько можно, год за годом одно и то же. После ужина я пожелал ему спокойной ночи и отправился на работу в свой бар.

Заведение называется «Континентальное кафе». Его широкие раздвижные двери все лето открыты, так что можно сидеть за столиком и глядеть прямо на улицу. Официанток разрешается угощать выпивкой. Внутри все как обычно: хром, красная кожаная обивка и электрический свет. Сегодня в баре один гомик, две шлюхи с сутенерами и обычный контингент военных. Трое полицейских агентов в штатском пьют скотч в дальнем конце стойки. Все как обычно. Я снял пиджак и переложил из него все в карманы брюк. Потом отыскал фартук с длинными завязками, обмотал их вокруг талии и занял место за стойкой, кивнув Джимми, второму бармену. Шпики мне подмигнули. Их обслуживал Джимми — с ног сбился, подавая то скотч, то сигары, то ломтики лимона, то содовую со льдом. С другой стороны пристроились двое морячков, ими я и занялся. Из музыкального ящика доносилось «Кого мы любим, тех не бережем».

— Эй, приятель, — спросил один, — почему эта бандура никогда не играет то, что заказываешь? Я махнул рукой. — Хрен ее знает, все жалуются.

Слышно было, как шпики вешают Джимми лапшу на уши насчет того, какой он классный парень, и его босс тоже, и как он должен хозяина уважать. Эта троица вечно у нас ошивается и пьет бесплатно сколько влезет: хозяин надеется, что они помогут в случае неприятностей. Один из морячков спросил, куда подевались женщины. Я ответил, что они все в Бруклине, на каждом углу толпятся, и стал растолковывать, как туда доехать. Эти придурки толком ничего не поняли, но все равно ушли. Я забрал их стаканы и ополоснул грязной водой, вот и все мытье. Тут появился мужчина лет пятидесяти в парусиновых брюках, сером пиджаке и такой же шляпе. Судя по виду, непростой работяга и при деньгах. Глаза осоловелые, явно поддал хорошо, но на ногах стоит твердо. Подошел к стойке с того конца, где шпики сидят, и попросил скотч. Я стал протирать стойку и вдруг слышу, там у них какая-то перебранка. Тот, в шляпе, то ли спорите официанткой, то ли подшучивает просто, а она его посылает подальше. Один из шпиков встал, обругал этого мужика и велел убираться. Тот начал выпендриваться, мол, а ты кто такой, ну и началось. Сначала его толкнул один, потом другой, и так толкали по очереди, как футбольный мяч, пока не запихнули в угол за телефонную будку, а там прижали к стенке и принялись метелить уже от души. Я ударов тридцать насчитал, он и руки не успел поднять. Свалился как мешок, а они его подняли за шиворот и усадили на стул. Он начал приходить в себя и стал вроде как отмахиваться, словно мух отгоняет. Шпик подумал, что тот драться лезет, и снова вмазал, да так, что со стула на пол сшиб. Двое других его подняли, отряхнули одежду и нашли шляпу. — Слушай, друг, кто это тебя так? — спрашивает один.

У мужика глаза совсем остекленели — похоже, сотрясение. Смотрит на того, кто помогал ему встать, и говорит: — Спасибо. — Не за что, приятель.

Нахлобучили шляпу на голову, потом один шпик схватил бедолагу за шиворот, другой рукой сзади за пояс, подтащил к выходу и толкнул изо всех сил, так что он перескочил тротуар и врезался в припаркованную машину. Постоял, держась за нее, потом повернулся, посмотрел стеклянными глазами и заковылял куда-то в сторону Шестой авеню. Его обидчик вернулся от двери, хохоча как школьник. Остальные двое ждали его, прислонясь к стойке.

— Еще скотч, Джимми, — бросил он под общий смех.

В баре все покатывались со смеху, но Джимми выполнять заказ не спешил. Думаю, он с удовольствием подсунул бы этим ублюдкам порцию слабительного. Через четверть часа тип в сером пиджаке заявляется снова, уже с полицейским. Агенты в штатском сидели все там же, но он их не узнал, только повторял снова и снова, что в этом баре его избили. Я заметил, как один из них сделал полицейскому знак. Тот обернулся к избитому.

— Что вы от меня хотите, мистер? Вы же сами говорите, что его здесь нет. Это точно то самое место? — Да, я абсолютно уверен, — настаивает топ; — и если вы не примете меры, я найду, к кому обратиться. — Держится уверенно, с достоинством, хоть и получил хорошую трепку. Физиономия вся распухла, а он стоит и курит, словно не замечает. — Ну и что мне делать? — повторяет полицейский. — Вы слегка перебрали, мистер, идите-ка домой, а обо всем этом забудьте. Тот послушал, послушал, повернулся и вышел.

Из квартиры наверху спустился хозяин, и агенты принялись рассказывать ему, что случилось. Он покачал головой.

— Вы, ребята, лучше ступайте отсюда, этот тип может устроить нам неприятности. Они ушли, обеспокоенно переглядываясь.

Вскоре мужик в шляпе явился опять, и с ним пять человек в штатском. Записали номер лицензии заведения, поговорили с хозяином и ушли. После этого поток клиентов совсем иссяк. Перед самым закрытием мимо проходила компания матросов, один из них сказал:

— Давайте зайдем и устроим драку. Хозяин так и подпрыгнул. — Э, нет! — Подскочил к двери и захлопнул ее прямо у них перед носом.

Когда мы с Джимми вымыли стойку и уходили, матросы вовсю мутузили друг друга. Один лежал, раскинув руки, на тротуаре.

— Нет, ты только погляди! — сплюнул Джимми, и мы пошли к Седьмой авеню. Он все переживал за того мужика, которого избили фараоны.

— Я много где побывал, — ворчал он, — и чем только не занимался, но все равно не понимаю, как можно видеть такое и посмеиваться. Вот кретины, посмотрел бы я, как они веселятся на его месте! Будь я хозяином бара, сказал бы им: «Парни, зря вы это. Здесь вокруг полным-полно переулков, там и развлекайтесь». А вдобавок ко всему они ушли и ни цента на стойке не оставили. Приличный человек непременно сказал бы: «Джимми, вот тебе доллар».

Майк Райко

В понедельники весь день слонялся по квартире. Фил отправился по инстанциям оформлять документы и обещал заглянуть на обрати ном пути. Я принял душ, наведался в холодильник, посидел на пожарной лестнице с кошкой на коленях, а потом развалился в кресле и стал Думать, как, было бы здорово, если бы у Фила все получилось. Мы бы завтра же с самого утра заявились в профсоюз моряков торгового флота и нанялись на корабль. Барбара Беннингтон сидела с Джейни. Она частенько забегала между занятиями в своем институте социальных исследований и иногда оставалась ночевать, чтобы не тащиться на Лонг-Айленд в Манхассет, особенно если утром занятия начинались рано. В общем, квартира номер тридцать два стала для них с Филом постоянным местом свиданий, да и остальные наши друзья вечно там ошивались. Джейни старалась, как могла, поддерживать чистоту и порядок, но когда квартира превращается в проходной двор, это почти невозможно. На полу вечно разбросаны книги, одежда, подушки, бутылки и прочее барахло — кошка чувствует себя там как в джунглях. Барбара — девушка, как говорится, с запросами. Длинные черные волосы, белоснежная кожа, печальные темные глаза. Она немного похожа на актрису Хеди Ламарр и знает об этом — когда разговариваешь с ней, то и дело напускает на себя этакий мечтательный отстраненный вид. Короче, с Джейни у них мало общего, разве что мужчины, ведь мы с Филом близкие друзья. Джейни тоже из хорошей семьи, но в ней больше непринужденности Среднего Запада. Это высокая стройная блондинка с мужской походкой, которая ругается как мужик и пьет как мужик. Кокетство Барбары заметно действует ей на нервы. Они сидели в гостиной и обсуждали платья или что-то там еще, а я взял на кухне стакан с присохшим на дне тараканом и стал отмывать, чтобы допить молока, и тут пришел Фил. Я вышел из кухни с молоком и ливерной колбасой на куске хлеба и спросил, как дела.

— Все готово! — объявил он.

Опустив на пол синий матросский мешок с одеждой и книгами, Фил гордо показал новенькие документы: пропуск береговой охраны, разрешение военно-морской администрации и билет члена профсоюза. Я спросил, откуда у него деньги на профсоюз — оказалось, что дядюшка отстегнул, да еще и благословил.

— Отлично, — говорю, — завтра первым делом с утра идем и регистрируемся.

Он плюхнулся на диван рядом с Барбарой и показал ей бумаги.

— Честно говоря, я не думала, что ты ив самом деле решишься, — вздохнула она. — Бедняжка Бабси, — ухмыльнулся Фил, целуя ее. — Кто теперь вольет рюмочку перно в твое нежное горлышко? — Вот все вы так, — вскинулась Джейни. — Бросаете нас и думаете, мы будем сидеть и ждать сложа руки. По-вашему, все женщины - Фил приосанился. — Вы должны хранить верность парням, ушедшим в дальние края. — Вот как? — фыркнула она, бросив в мою сторону иронический взгляд. Я включил радио и растянулся на полу, подложив под голову Подушку. — Я съезжаю из Вашингтон-Холла, — сказал Фил. — Можно перекантоваться здесь до отплытия? Джейни пожала плечами. — Мне все равно. Фил встал и засунул мешок за диван.

Тут вошел Джеймс Кэткарт и бросил на стул свои книги. Шестнадцатилетний первокурсник, высокий и неуклюжий, он вечно цитирует диалоги Ноэля Коуарда и похож на вальяжного литературного критика в голливудском исполнении. — Салют, ребята! — воскликнул он и спросил Фила, не передумал ли тот уходить в море. — Поможешь переправить мои вещи к дяде? — напомнил Фил — Конечно! — просиял Кэткарт. — Никто не забыл насчет Рэмси Аллена? Главное, чтобы он ничего не узнал.

Мы принялись обсуждать, что сделает Ал, если узнает, и как он может узнать, а потом перешли на общие темы. Фил с Барбарой заспорили, как обычно, об идеальном обществе. — Там будут одни художники и артисты, — стал объяснять он. — Идеальное общество — это непременно артистическое общество, и каждый его гражданин обязан за свою жизнь пройти полный духовный цикл. — Какой еще цикл? — не поняла Барбара. — Что ты имеешь в виду?

По радио передают ежедневную мыльную оперу: благодушный сельский старичок-врач, который только что помог молодой паре в трудной ситуации, давал жизненные советы под переливы органной музыки. «Запомните, — говорит он, — в жизни иногда приходится делать то, что не хочется, но делать это все равно нужно». Фил продолжал излагать свою теорию:

— Я имею в виду цикл духовного развития. Каждый совершает жизненный круг, в артистическом смысле, посредством искусства, и это его личный творческий вклад в дело всего общества. «Я практикую в Элмсвилле уже почти сорок пять лет, — объясняет старичок, — и понял одну очень важную вещь про людей». — Как же достичь такого уровня общества? Ш спрашивает Кэткарт. — Не знаю, — отвечает Фил. — Наше общество слишком далеко от идеала, так что о подробностях ничего сказать не могу.

«Плохих людей, в сущности, нет… — изрекает сельский врач, задумчиво попыхивая трубкой. — Погоди, сынок, не перебивай, я знаю, что Ты хочешь сказать. Я прожил намного больше вас. Вы делаете первые шаги по дороге жизни, так выслушайте меня, это будет вам полезно. Может быть, я и старый дурак, но…» — Даже в нашем неидеальном обществе есть люди, — продолжает Фил, — которые могут служить прототипом будущих артистических граждан. Чем больше появится таких деятелей искусства, тем скорее реализуется идеальное мироустройство. — А первый шаг к идеальному обществу — это Атлантическая хартия? — перебивает Барбара. — Что-то не похожи Рузвельт и Черчилль на деятелей искусства. «Бывают, конечно, и трудные времена, — вздыхает сельский врач. — Жизнь прожить — не поле перейти. Случается, падаешь духом, опускаешь руки… а потом вдруг…» — Про Рузвельта и Черчилля ничего не могу сказать, — кривится Фил, — скорее всего их задача — выполнить грязную работу, необходимую для прогресса. «А потом вдруг, — энергично восклицает старичок, — что-то происходит! Удача поворачивается к тебе лицом, проблемы решаются словно сами собой, разбитая дорога жизни оборачивается цветущим садом, и понимаешь…» — Только артистическая натура способна открыть Новое видение! — горячо доказывает Фил. — Черт побери, да заткните вы, наконец, этого придурка! Я вскочил и выключил радио. На этом дискуссия и закончилась. Кэткарт пошел в ванную, а Фил с Барбарой стали обниматься.

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском: