Надин Гордимер. Настоящее сафари

"Африканские приключения продолжаются!..Только для вас!..Настоящее сафари: экспедиция с проводниками, которые знают Африку как свои пять пальцев".

Объявление туристической фирмы, «Обзервер», Лондон, 27.11.1988

Тем вечером мама пошла в магазин и не вернулась. Что с ней сталось? Не знаю. И отец однажды ушел и не вернулся; но он сражался на войне. Мы все тоже повидали войну, но мы были детьми, мы были как дедушка с бабушкой, оружия у нас не было. Те, с кем сражался отец — бандиты, как их называло правительство, — нагрянули в деревню, и мы бежали от них, точно цыплята от своры собак. Мы не знали, куда податься. Мама пошла в магазин, потому что кто-то сказал — там, мол, дают масло. Мы обрадовались, потому что масла не было давным-давно; может быть, она купила-таки масло, а кто-нибудь напал на нее в темноте и отобрал его. А может, она попалась бандитам. Если попадешься бандитам, они тебя убьют. К нам в деревню они приходили два раза. Мы убегали и прятались в буше, а когда они уходили, мы возвращались, и каждый раз оказывалось, что они забрали все. Но, когда они пришли в третий раз, взять уже было нечего — ни масла, ни еды, так что они только подожгли крыши. Мама нашла несколько листов жести, и мы накрыли часть дома. Там мы и ждали ее в ту ночь, когда она ушла и не вернулась.

Выйти было страшно, даже по нужде, потому что бандиты опять пришли. Правда, не прямо к нам — наш дом стоял без крыши, и казалось, в нем пусто. Но мы слышали, как люди кричат и бегут. А мы даже бежать боялись: мамы не было и некому было сказать нам, куда бежать. Мой младший братик вцепился в меня, обхватил меня руками за шею и обвил ноги вокруг талии, как маленький обезьяныш цепляется за свою мать. А старший брат всю ночь сжимал в руке деревяшку — кусок одного из сгоревших шестов, на которых стояла крыша. Это чтобы защищаться от бандитов, если они найдут его.

Так мы просидели всю ночь и весь день. Ждали ее. Не знаю, что это был за день: школы и церкви у нас в деревне не стало, так что воскресенье от понедельника было уже не отличить.

На закате пришли бабушка с дедушкой. Кто — то из деревни сказал им, что дети остались одни, что наша мама ушла и не вернулась. Я говорю «бабушка с дедушкой», а не «дедушка с бабушкой», потому что так оно и есть: бабушка большая и сильная и еще нестарая, а дедушка маленький, и штаны на нем мешком висят, так что его самого и не видно, и он вечно улыбается, хотя даже и не слышит, что ему говорят, а волосы у него слипшиеся, будто он их намылил, а ополоснуть забыл. Бабушка отвела нас к себе — меня, малыша, старшего брата и дедушку, и мы все боялись (кроме маленького, он спал у дедушки за спиной), что по дороге наткнемся на бандитов. У бабушки мы долго прождали. Наверное, целый месяц. Все время хотелось есть. Мама так и не вернулась. Мы ждали, что она заберет нас, а у бабушки не было для нас еды, и для нее с дедушкой тоже еды не было. Одна женщина, у которой было грудное молоко, давала немножко для моего братика, хотя у нас дома он уже ел овсянку, как все. Бабушка водила нас собирать дикий шпинат, но все в деревне тоже его собирали, и нигде уже не осталось ни листочка.

Дедушка ходил за молодыми людьми искать нашу маму, но не нашел. Бабушка плакала с другими женщинами, а я пела с ними псалмы. Они принесли еды — немножко бобов, но через два дня опять ничего не осталось. Раньше у дедушки было три овцы, корова и огород, но овец с коровой давным-давно забрали бандиты, потому что им тоже было нечего есть, а когда пришло время засевать огород, у дедушки не нашлось семян.

Вот они и решили, что всем нам лучше уйти. То есть это бабушка решила, а дедушка просто хныкал и раскачивался из стороны в сторону, но бабушка на него не обращала внимания. Мы обрадовались. Уйти оттуда, где нет мамы и нет еды, — это же здорово. Мы хотели туда, где нет бандитов, а еды вдоволь. Славно было думать, что где-то такое место есть… где-нибудь.

Бабушка выменяла одежду, в которой ходила в церковь, на сухой маис. Сварила его и завязала в тряпку. Мы его взяли с собой в дорогу, а пить, она подумала, мы будем из реки, но никакой реки мы не нашли и так захотели пить, что пришлось вернуться. Не до самого бабушкиного дома, а в другую деревню — там была водокачка. Бабушка открыла корзину, в которой несла одежду и маис, и продала свои туфли, чтобы купить большую пластмассовую бутыль для воды. Я спросила: «Гото, как же ты теперь будешь ходить в церковь без туфель?» — но бабушка сказала, что дорога впереди долгая, а нести и так очень много. В той деревне мы встретили других людей, которые тоже решили уйти. Дальше мы пошли с ними, потому что они вроде бы лучше нас знали, куда идти.

Чтобы туда добраться, надо было идти через Крюгер-парк. Про Крюгер-парк мы знали. Это целая большущая страна зверей — слонов, львов, шакалов, гиен, бегемотов, крокодилов, самых разных зверей. До войны звери были и в нашей стране (это дедушка помнит, а мы, дети, тогда еще не родились), но бандиты перебили слонов и продали бивни, и всех оленей бандиты и наши бойцы съели. В нашей деревне был безногий — крокодил ему ноги откусил у нас в реке. Но все равно в нашей стране люди живут, а не звери. А про Крюгер-парк мы знали потому, что наши мужчины иногда уходили работать туда, куда белые люди приезжали смотреть на зверей.

Ну мы и пошли дальше. С нами были женщины и другие дети, как я, которым приходилось нести малышей на спине, когда женщины уставали. Один мужчина шел впереди — вел нас к Крюгер-парку. «Ну что, уже пришли? Ну что, уже пришли?» — спрашивала я бабушку. «Еще нет», — отвечал мужчина, когда она его спрашивала за меня. Он сказал, что идти еще долго, потому что надо обогнуть забор, а подходить к нему нельзя — убьет, не успеешь и глазом моргнуть, поджарит до угольков, точь-в-точь как провода на столбах, по которым в городах электрический свет ходит. Такой же рисунок — голову без глаз, без кожи и без волос — я и раньше видела на железном ящике в нашей благотворительной больнице, которую потом взорвали.

Когда я в следующий раз спросила, мне сказали, что мы уже час как вошли в Крюгер-парк. Но все вокруг было точно такое же, как буш, по которому мы весь день шли, и никаких зверей мы не видели, кроме обезьян и птиц, которые и вокруг деревни нашей живут, да еще черепаха, которая, ясное дело, от нас не сбежала. Мой старший брат и другие мальчишки поймали ее и принесли мужчине: пусть убьет ее, а мы приготовим и съедим. Но мужчина ее отпустил, потому что, сказал он, огонь разводить нельзя: пока мы в парке — никакого огня, а то кто-нибудь заметит дым и поймет, что мы здесь. Придут полицейские и сторожа и отправят нас обратно, откуда мы пришли. Он сказал, мы должны быть как звери среди зверей, сторониться дорог и лагерей белого человека. И тут я услышала — я первая услышала, это точно, — как кто-то хрустит ветками и шуршит травой, и чуть не завизжала, потому что подумала, это полицейские и сторожа к нам идут. А это оказался слон, а за ним — еще слон, и еще много-много слонов. Они двигались мимо нас со всех сторон, как большие темные пятна между деревьями. Они рвали хоботами красные листья копаифер и набивали себе рты. Слонята жались к мамам. Те, что постарше, боролись, как мой старший брат борется с друзьями, только вместо рук у них были хоботы. Мне стало так интересно, что я забыла бояться. Мужчина сказал, чтобы мы стояли спокойно и молчали, пока слоны не пройдут. А шли они очень медленно, ведь слоны такие большие, что ни от кого бегать им не надо.

Олень убежал от нас. Они так высоко прыгают — будто летят. Бородавочники, заслышав нас, замирали, а потом бросались наутек зигзагами, как один мальчишка из нашей деревни ездил на велосипеде, который отец привез ему с рудников. Мы пошли следом за зверьми на водопой. Когда они ушли, мы напились. Воды хватало, но плохо было, что звери все время ели. Только и знали, что жевать. Какого зверя ни увидишь — обязательно жует: траву, кору, корни. А для нас еды никакой не было. Маис кончился. Мы могли есть только то, что ели бабуины, — маленькие сухие фиги, кишащие муравьями. Они росли на деревьях у воды. Быть как звери оказалось трудно.

Днем, в самый зной, мы иногда видели спящих львов. Они были цвета травы, и поначалу мы их не замечали, но мужчина замечал и отводил нас далеко назад, а потом мы обходили их кругом. Мне хотелось лечь и лежать, как львы. Наш маленький похудел, но все равно был очень тяжелый. Когда бабушка искала меня взглядом, чтобы посадить его мне на спину, я отворачивалась. А старший брат перестал разговаривать, и когда мы останавливались отдохнуть, его потом приходилось трясти, чтобы он поднялся, точно он стал как дедушка и ничего не слышал. Я заметила, что по лицу бабушки ползают мухи, а она их не сгоняет. Я испугалась, взяла пальмовый лист и отогнала их.

Мы шли и ночью и днем. Мы видели костры — это белые люди готовили еду в своих лагерях, и откуда пахло дымом и мясом. Мы смотрели, как гиены, вечно сгорбленные, как будто им стыдно, крадутся через буш на эти запахи. Когда они оборачивались, видны были их сверкающие глаза — большие и черные, совсем как у нас, когда мы смотрим друг на друга в темноте. От бараков, где жили люди, работавшие в лагерях, ветер доносил слова на нашем языке. Одна из наших женщин хотела пойти к ним ночью и попросить помощи. Они бы дали нам еды из мусорных ящиков, сказала она и громко заплакала, и нашей бабушке пришлось схватить ее и зажать ей рот. Мужчина, который нас вел, сказал, что мы должны держаться подальше от людей, работающих в Крюгер-парке: если они помогут нам, то лишатся работы. Если они нас заметят, то самое большее, что смогут сделать, — это притвориться, что они нас не видели, что видели только зверей.

По ночам мы иногда останавливались поспать немножко. Мы спали все вместе. Не помню, на которую ночь это было — ведь мы все время шли, и шли, и шли, — но однажды мы услышали львов. Они были совсем близко. И не рычали громко, как издали. А просто сопели — вроде как мы после того, как побегаем, но по-другому: слышно было, что они не бегут, а ждут чего-то, и совсем рядом. Мы все сбились в кучу, стали лезть друг на друга. Те, кто оказался с краю, рвались в середину. Меня прижали к женщине, от которой плохо пахло, потому что она боялась, но я обрадовалась, что за нее можно крепко ухватиться. Я молилась Богу, чтобы львы забрали кого-нибудь с краю и ушли. Я закрыла глаза, чтобы не видеть дерева, с которого лев мог спрыгнуть прямо на нас, в середину, где я была. Но тут мужчина, который нас вел, вскочил и стал лупить по дереву сухой веткой. Нас он учил вести себя тихо, а сам вдруг заорал. Стоял и орал на львов, как один пьяный у нас в деревне когда-то орал непонятно на кого. И львы ушли. Только потом порычали на него издали.

Мы ужасно устали. Когда мы переходили реки вброд, мой старший брат и мужчина, который нас вел, переносили бабушку с камня на камень. Бабушка у нас сильная, но она сбила ноги в кровь.

Мы больше не могли нести корзину на голове, вообще больше ничего не могли нести, кроме маленького. Мы бросили все вещи под кустом. Главное, наши тела все еще здесь, сказала бабушка. Потом мы поели каких-то диких фруктов, которых дома никогда не ели, и у нас разболелись животы. В тот день мы шли в траве, которую называют слоновьей травой, потому что она высокая, почти как слон. Дедушка не мог присесть на глазах у всех, как наш маленький делал, и отошел подальше. Нам нельзя было отставать. Мужчина, который вел нас, велел никому не отставать, но мы попросили его подождать дедушку.

И все остановились и стали ждать, когда же дедушка нас догонит. Но он так и не пришел. Был полдень, насекомые жужжали очень громко, и мы не слышали, как он шуршит травой. И не видели его, ведь трава была такая высокая, а он — такой маленький. Но он наверняка был где-то рядом, в этих своих штанах мешком и рубашке, которая давно уже порвалась, а бабушка не могла ее залатать, потому что ткани не было. Мы знали, что далеко он уйти не мог, ведь он был слабый и ходил медленно. Мы все пошли искать его, но не поодиночке, чтобы не потеряться в траве, как он. Трава лезла в глаза и в нос. Мы тихонько звали дедушку, но места в ушах, чтобы слышать, у него и так почти не осталось, и это жужжание, наверное, заняло его целиком. Мы все искали, искали его, но так и не нашли. Мы всю ночь провели в этой высокой траве. Мне приснилось, что я нашла его, что он свернулся клубочком и спит, вытоптав себе место в траве, как олени делают для своих детенышей.

Когда я проснулась, его по-прежнему не было. И мы опять пошли искать, и протоптали в траве тропинки, так что ему самому теперь было бы нетрудно нас найти. А потом мы просто сели и прождали до вечера. Когда солнце прямо над головой, вокруг очень тихо и кажется, что оно не сверху, а прямо у тебя в голове, даже если лежишь, как звери, под деревьями. Я лежала на спине и видела, как над нами кружат и кружат эти мерзкие птицы с кривыми клювами и ощипанными шеями. Мы их часто встречали — они кормились на костях мертвых зверей. Нам ни кусочка не оставалось. Они все кружили и кружили, то выше, то ниже, то снова выше. И вертели шеями туда-сюда. Кружили и кружили. Я видела, что бабушка, которая все время сидела с маленьким на руках, их тоже видит.

Под вечер мужчина, который вел нас, подошел к бабушке и сказал, что остальным пора идти. Если они не найдут вскорости еды для своих детей, дети умрут, сказал он.

Бабушка ничего не сказала.

— Я принесу вам воды, — сказал он, — а потом мы уйдем.

Бабушка поглядела на нас — на меня, на старшего брата, на маленького, которого она держала на руках. Мы смотрели, как другие люди встают и собираются. Я не могла поверить, что сейчас вокруг нас никого не останется. Что мы окажемся одни-одинешеньки в этом Крюгер-парке, где нас наверняка поймают полицейские или звери. Слезы потекли у меня из глаз и из носа прямо на руки, но бабушка не замечала. Она поднялась, расставив ноги, как делала дома, чтобы поднять вязанку хвороста, забросила маленького за спину и привязала его своей одеждой: верх платья у нее порвался и в вырезе виднелись большие груди, но для ребенка в них ничего не было. Пойдем, сказала она.

И мы ушли из этого места, заросшего высокой травой. Мы двинулись за остальными и за мужчиной, который вел нас. Мы снова пошли — туда, куда он нас вел.

Палатка просто огромная, больше церкви, больше школы, и привязана к колышкам в земле. Я не знала, что все так будет, когда мы наконец дойдем — дойдем туда. Я такую же палатку и раньше видела, когда мама водила нас в город, потому что услыхала, что там наши бойцы, и хотела спросить у них, не знают ли они, где отец. В той палатке люди молились и пели. Эта — синяя с белым, как и та, но она не для молитв и пения, мы просто живем в ней с другими людьми, которые пришли из нашей страны. Сестра из клиники говорит, что нас две сотни, не считая малышей, а малышей у нас стало больше, несколько родилось по дороге через Крюгер-парк.

В палатке всегда темно, даже когда солнце ярко светит, и там внутри как будто целая деревня. Только вместо домов у каждой семьи свое место, огороженное мешками или кусками картона от коробок — что удалось найти, тем и отгородились. Это для того, чтобы показать другим семьям, что это место наше и чтобы они не входили, хотя дверей нет, и окон тоже, и крыш нет, так что если ты не совсем маленький, то достаточно встать — и видно все, что у всех в домах делается. Некоторые даже сделали краску из растертых камней и раскрасили свои мешки.

Крыша, конечно, на самом деле есть — сама палатка. Но она очень высоко. Как небо. Огромная, будто гора, а мы сидим внутри. Дождь сверху не льет, но с боков вода подтекает и заливает улочки между нашими домами — они такие узенькие, что пройти можно только по одному. Малыши, вроде моего братика, играют в грязи. Приходится через них перешагивать. А мой братик не играет. Бабушка носит его в клинику по понедельникам, когда доктор приходит. Сестра говорит, у него что-то с головой. Она думает, это из-за того, что дома нам часто было нечего есть. Из-за войны. Из-за того, что отец пропал. И еще из-за того, что мы долго голодали в Крюгер-парке. Наш маленький просто лежит целыми днями у бабушки на коленях или под бочком и все смотрит на нас и смотрит. Он хочет что-то спросить, но видно, что не может. Если пощекотать его, он иногда может улыбнуться. В клинике нам дают специальный порошок, чтобы добавляли ему в овсянку. Может быть, он когда-нибудь поправится.

Когда мы дошли сюда, мы — я и старший брат — были точно как он. Я почти и не помню.

Люди из деревни рядом с палаткой отвели нас в клинику. Там надо было расписаться, что мы пришли — дошли туда через Крюгер-парк. Мы с другими детьми сели на траве, а потом у меня в голове все спуталось. Одна сестра была хорошенькая, с выпрямленными волосами и в красивых туфлях на высоких каблуках. Она принесла нам специальный порошок. Сказала, надо размешать его в воде и медленно выпить. Мы разорвали пакетики зубами и слизали весь порошок. Он налип мне на губы, но я и губы облизала, и пальцы. Некоторых детей стошнило. Но я только чувствовала, как у меня в животе все задвигалось, как этот порошок ползет там, будто змея. А потом я икала. Другая сестра велела нам выстроиться в ряд на веранде клиники, но мы не могли. Мы остались сидеть, где сидели, падая друг на друга. Сестры брали каждого за руку и втыкали в руку иголку. А потом — другую иголку, которой брали у нас кровь и переливали в малюсенькие бутылочки. Это чтобы мы не заболели. Но тогда я не понимала. Глаза у меня сами собой закрывались, и мне все чудилось, будто мы идем, вокруг трава высокая, и слоны. Я не понимала, что мы уже пришли туда.

Но у бабушки еще хватало сил, она смогла встать, и писать она умела, так что она расписалась за нас всех. А потом бабушка добилась для нас этого места в палатке, под стенкой, — это самое лучшее место, потому что, хотя в дождь и мокро, но зато, когда погода хорошая, можно стенку приподнять, и тогда на нас светит солнышко и запахи палатки выветриваются. Бабушка знает одну здешнюю женщину, которая показала ей, где взять хорошей травы для циновок, и бабушка сплела нам циновки. Раз в месяц в клинику приезжает грузовик с едой. Бабушка показывает одну из карточек, на которых она расписалась. В карточке пробивают дырочку, а нам дают мешок маисовой муки. Здесь есть тачки, на которых можно довезти мешок до палатки. Мой старший брат отвозит мешок, а потом они с другими мальчишками бегут наперегонки обратно — возвращают пустые тачки в клинику. Когда повезет, кто-то из мужчин дает ему денег, чтоб он довез пиво, которое тот купил в деревне. Хотя это не разрешается — считается, что тачку надо сразу отвозить обратно сестрам. Брат покупает лимонад и со мной делится, если я его догоню. А в другой день, тоже раз в месяц, из церкви привозят кучу старой одежды и сваливают во дворе клиники. Бабушка приносит другую карточку, чтобы в ней пробили дырочку, и мы что-нибудь себе выбираем. У меня уже есть два платья, две пары штанов и свитер, так что я могу ходить в школу.

Люди из деревни разрешили нам ходить в их школу. Я удивилась, когда услышала, что они говорят по-нашему, а бабушка сказала: мол, только поэтому они и разрешают нам жить на их земле. Давным-давно, во времена предков, не было забора, который тебя враз убивает, и не было никакого Крюгер-парка между ними и нами: мы были одним народом и нами правил один король, и так было на всей земле от самой нашей деревни и до этого места, куда мы пришли.

Мы живем в этой палатке уже очень долго — мне сравнялось одиннадцать, а младшему брату уже скоро будет три, хотя он совсем маленький, только голова большая, и он еще не совсем поправился. Люди вскопали землю вокруг палатки и посадили бобы, маис и капусту. Старики делают плетни из прутьев, чтобы огородить грядки. Искать работу в городах нам не разрешают, но некоторые женщины нашли работу в деревне и могут теперь кое-что покупать. Наша бабушка еще сильная и находит работу там, где люди строят дома, — в этой деревне строят красивые дома из кирпичей и цемента, а не из глины, как у нас. Бабушка подносит этим людям кирпичи и таскает на голове корзины с камнями. Так что у нее есть деньги на сахар и чай, на молоко и мыло. В лавке ей дали календарь, и она повесила его у нас над головой, на стенку палатки. В школе я хорошо учусь, и бабушка набрала рекламных листков у магазина, где люди их выбрасывают, и обернула мои учебники. Она заставляет меня и старшего брата делать уроки засветло, потому что места в палатке нам хватает, только чтобы лежать всем вместе, вплотную, как мы спали в Крюгер-парке, а к тому же свечи дорогие. Купить себе туфли для церкви бабушка еще не может, но нам с братом она купила черные туфли для школы и крем, чтобы их чистить. Каждое утро, когда люди в палатке просыпаются, малыши начинают плакать, взрослые проталкиваются к выходу, а некоторые дети выскребают из котлов остатки вчерашней каши, мы с братом начинаем начищать туфли. Потом бабушка велит нам сесть на циновки и вытянуть ноги, чтобы она могла проверить, хорошо ли мы постарались. Больше ни у кого во всей палатке нет настоящих школьных туфель. Когда мы с братом и бабушкой смотрим на них, кажется, будто мы снова дома, и нет никакой войны, и ничего с нами не случилось.

Иногда к нам приходят белые люди и фотографируют нас, как мы живем в палатке. Они говорят, что снимают фильм. Я такого никогда не видела, но знаю, что это. Одна белая женщина протиснулась прямо к нам, на наше место, и стала задавать бабушке вопросы, а человек, который понимал язык белой женщины, повторял нам их на нашем языке.

— Сколько времени вы уже так живете?

— Здесь, вы хотите сказать? — уточняет бабушка. — В этой палатке? Два года и один месяц.

— В чем ваша надежда на будущее?

— Ни в чем. Я здесь.

— Но ваши дети?..

— Я хочу, чтобы они выучились. Тогда они смогут найти хорошую работу и зарабатывать деньги.

— Надеетесь ли вы вернуться в Мозамбик? На ину?

— Я туда не вернусь.

— Но когда война закончится… Вряд ли вам мешает остаться здесь… Разве вы не хотите вернулся домой.

По-моему, бабушка не хотела больше ничего говорить. По-моему, она не хотела отвечать белой женщине. Но белая женщина склонила голову набок и улыбнулась нам.

Тогда бабушка отвернулась от нее и сказала:

— Некуда возвращаться. Нет никакого дома. Почему бабушка так говорит? Почему? Я обязательно вернусь. Вернусь обратно, через весь Крюгер-парк. Война закончится, и бандитов больше не будет, а там, дома, нас, может быть, ждет мама. И может быть, дедушка просто потерялся и отстал, а потом пошел обратно потихонечку и вернулся через Крюгер-парк домой. И тоже ждет нас. Они ждут нас дома, и я их никогда не забуду.

Кэндзабуро Оэ. Подкидыши на этой планете

Погребальная церемония началась в три, хотя по обычаю деревни полагалось гораздо раньше. Видимо, из-за нас — мы прилетели не самым ранним рейсом. Шествие двинулось от отцовского дома по дороге вдоль реки, к храму Бодхи. Мы с Иери провожали плакальщиков взглядом; бабушка стояла между нами, опершись левой рукой на трость. Во главе процессии несли портрет дяди, за ним — мемориальную доску, а следом длинной цепью тянулись бамбуковые шесты с корзинами, и высокие венки, и причудливые бумажные флаги. Соседи, кто в трауре, а кто и в обычной одежде, стояли под навесами домов по сторонам дороги, прощаясь с покойным. Пелена осеннего ливня, сверкавшая против склона горы над рекой, ушла за перевал, на южный склон, темнеющий оттенками хвои. Странное зрелище являла собой процессия на фоне этого пейзажа. При виде бумажных цветов, просыпавшихся на тяжелый гроб из корзин на бамбуковых шестах, приходили на ум похоронные обряды туземцев из каких-нибудь глухих уголков Полинезии. И все было проникнуто покоем и светлой печалью. Красные, синие и желтые цветочки тихо просыпались из корзин на шестах, и всякий раз бабушка вытягивала тощую шею и щурилась, словно силясь разглядеть, что же там происходит.

Когда последние участники шествия тронулись в путь, мы с Иери и бабушкой вернулись в дом, там отдохнули немного, а потом поехали в храм, опять на машине Сю-чана. Бабушке тяжело ходить, поэтому Сю-чан направился в объезд и высадил нас на развилке, где от двора и кладбища при храме Бодхи отходит тропа, ведущая в лес. Мы вошли в храм с черного хода и едва — едва успели к началу службы. Монах, проводивший службу, и его помощники уже прошествовали в главное святилище, а дородный детина из городской похоронной фирмы по-военному, точно в старом кино, покрикивал с крыши на входящих, чтоб рассаживались по местам и сидели смирно. Бабушка села между мной и Иери в средней части, отведенной для членов семьи и прочих родственников, потянулась и замахала рукой, подзывая главного монаха. Видимо, она что — то хотела сказать ему. Монах остановился, но не подошел, а послал молодого помощника.

Суть бабушкиной просьбы сводилась к следующему: «Нельзя ли попросить удалиться того человека, который строит из себя распорядителя похорон?» Выслушав помощника, пересказавшего ему бабушкины слова, главный монах кивнул и передал просьбу крикуну. Тот утихомирился, и церемония продолжалась обычным чередом. После службы, выйдя из святилища в сад, я окинул взглядом мокрую веранду. Городской похоронщик в черном траурном костюме с манишкой и бабочкой сидел в углу на корточках, обхватив колени, и смотрел на усыпанные каплями дождя листья клинтонии.

Старший сын дяди поблагодарил плакальщиков, собравшихся в саду перед святилищем. Бабушка решила, что на этом все кончено. Мы еще дожидались, пока гроб установят на катафалк и повезут вверх по реке в крематорий, а бабушка вернулась в преддверие святилища и завела разговор с главным монахом, с которым они, похоже, были давние друзья. Тетя Фуса, глядя на это, проворчала: «Она пренебрегает своими обязанностями. Не хочет даже поздороваться со старыми знакомыми, а ведь они издалека приехали». Вскоре подошел Сю-чан, смахивающий на человечка из рекламы «Мишлен»[26]- траурный костюм был ему маловат, — и сообщил, что бабушка вышла с черного хода и ждет нас с Иери там же, где он нас высадил перед службой.

Мы двинулись обратно очаровательной тропкой, между рядами низеньких кустов, блистающих всеми красками осени; бабушка уже сидела в машине, на заднем сиденье, и при виде нас толкнула спинку пассажирского кресла, чтобы Иери пробрался назад и сел с ней рядом. По дороге к храму мы с бабушкой и тетей Фусой сидели сзади втроем, и было тесновато, хотя мы все худощавые да и некрупные. Но на обратном пути бабушка явно решила не допускать на заднее сиденье никого, кроме Иери: как только он уселся, она подтянула спинку кресла на прежнее место.

— Вы, кажется, хотели показать Иери лес, бабушка? — спросила тетя Фуса, посыпая бабушку с Иери и нас с нею втроем, стоявших у машины, очистительной солью, как полагалось после похорон. — Если поедем в гору, троим сзади совсем туго придется. Ма-чан, ты бы сел вперед, а я поведу. А ты, Сю, давай домой на своих двоих, ты же у нас бегун, да помоги там порядок навести.

Мы покатили по лесной тропе и, миновав мост через деревенскую речку, направились к дороге, серпантином взбиравшейся к вершине горы. Когда за мостом машина свернула, я оглянулся и увидел Сю-чана — вылитый человечек из рекламы «Мишлен»; ровно и очень сосредоточенно он бежал вниз по дорожке с оголенного листопадом утеса.

Дорога кружила и вилась, неуклонно забирая в гору. В семье со смехом рассказывали, что, когда отец впервые привез нас в свою деревню, я спросил О-чана, моего наставника с младых ногтей: «А когда папа был маленьким, здесь еще были мамонты?» Сам я не помню, как об этом спрашивал, но долгая дорога, которой приходилось добираться к отцовскому дому, пока не проложили туннель, на всю жизнь врезалась в память. И все же путь вдоль реки до «окружной» (выражаясь языком местной карты) деревеньки, по-моему, был еще длиннее.

От окрестных красот прямо-таки дух захватывало. За причалом на склонах по сторонам дороги, ведущей к деревне отца в долину, среди рыжей осенней листвы замелькали ярко-красные пятна. Когда мы взобрались повыше, углубившись на территорию «округа», я сообразил, что это делянки, засаженные хурмой. Именно делянки, не сады. Прежде здесь были поля, расчищенные под пшеницу после войны, в голодные годы. Бабушка, когда-то владевшая оптовым складом, объяснила, что на смену пшенице пришли каштаны, а затем дошло дело и до хурмы.

Еще немного спустя дорога нырнула в оранжево-красные заросли: ослепительно красная охра окружила нас со всех сторон. И чем выше в гору мы поднимались, тем гуще и ярче становилась листва. Стоило выехать на сравнительно ровный участок, как сквозь листву проглядывали высокие, величавые дома на прочной каменной кладке, крытые то соломой, то черепицей, не в пример домишкам из долины, — все респектабельные, все в едином стиле. Наконец тетя Фуса притормозила на отроге, откуда открывался обзор на все четыре стороны. По одну руку гигантской глиняной ступой уходила глубоко под гору просторная долина. По ту сторону необъятного провала долины тянулась на уровне глаз однообразная, хмурая гряда голубых гор.

— Вот они, горы Сикоку, — сказала тетя Фуса. — Понимаю, почему наши предки после долгих блужданий по тропам между этих хребтов наконец нашли убежище от гонителей именно здесь, в чаще леса. А все же удивительно, как это они вопреки всем невзгодам по-прежнему мечтали основать новое селение. Грустно все это, — вздохнула она, обводя взглядом раскинувшийся перед нами ландшафт.

Иери помог бабушке выйти из машины.

— И я о том же думала, глядя отсюда, с высоты, — подхватила бабушка, — когда мы приехали на телеге покупать каштаны для склада. Но с тех пор уже много лет прошло, и теперь при виде этой деревни в долине я понимаю, что и для большой общины места здесь достаточно — прокормиться нетрудно. Да вот хоть на эти склоны посмотрите. Тут земли столько, что все уголки и закоулки за целую жизнь не обойдешь. Простор необъятный! Вот потому-то легенда о чудесах нашего леса и прожила так долго в сердцах здешних людей. Но, кроме тебя, Иери-сан, никто не положил эту легенду на музыку… Я слушала кассету, что ты мне прислал, прямо здесь, на этом отроге. Твоя музыка и впрямь наводит на мысли о лесных чудесах. А кстати, Иери-сан, о чем твое последнее сочинение?

— Называется «Подкидыш», — процедил Иери и многозначительно умолк.

Не я один вздрогнул от этих слов. Бабушка и тетя Фуса испуганно замерли, словно окаменели, не решаясь даже повернуть головы. Удивительно, подумал я, между ними столько лет разницы — все-таки мать и дочь, — а реагируют совершенно одинаково. Я вспомнил о матери, оставшейся там, в далекой Калифорнии, и внезапно сердце зашлось от любви. Я едва не закричал в голос: «Помоги и мне, мама! Не оставь и меня “в беде”!» А Иери, всколыхнувший во мне эту боль, уже беззаботно шагнул за обочину, туда, где уступом ниже алела делянка хурмы, коротко подстриженной для сбора урожая. Склонившись над красным в желтых крапинках листом, он стоял и вдыхал запах дождя в сверкающих каплях…

— Не подходи так близко, Иери! — воскликнул я. — А не то решат, что ты пришел воровать хурму!

Слова сами сорвались с губ, но совсем не они накипали в тайниках сердца.

— Никто ничего такого не подумает, — возразила бабушка, пряча улыбку. — Будь это лет десять-пятнадцать назад, фермеры обнесли бы поля заборами. Но теперь все переменилось. Перед каждым фермерским домом — целые горы спелой хурмы, ты заметил? И это только та, которую выбраковали как переспелую, негодную для перевозки. Хурмы тут — ешь не хочу, на нее уже и ребенок не позарится… Да, Ма-чан, дети… Поглядишь на детей — сразу видно, как быстро меняется жизнь. Когда я была маленькая, мы носили соломенные сандалии; у каждого было всего одно кимоно без подкладки и один-единственный отрез красной ткани для оби. Мы собирали хворост, разводили костры прямо на земле и пекли бататы. А бывало, заходили в реку, раздевшись по пояс, и ловили рыбу бамбуковыми корзинками. Ты же видел книжки с картинками, помнишь?.. «Детские традиции в старину», «Детские праздники»… Все точь-в-точь так и было, как там нарисовано.

— Вы живете, как в старину, бабушка, — вмешалась тетя Фуса. — А мы уже и старину, и современность обогнали. Иери и другие уже шагнули в будущее.

— Будь по-вашему, — уступила бабушка. — Но что мешает старине побеседовать с будущим запросто, без затей? Иери-сан, не расскажешь мне о своем последнем сочинении?

— С удовольствием. — Иери вмиг оживился и, распрямившись, зашагал обратно к нам.

— Ну а мы с тобой, дети современности, пройдемся и тоже кое о чем поболтаем, — обратилась ко мне тетя Фуса. — Современности с будущим нетрудно найти общий язык.

Как я и подозревал, тетя Фуса хотела с глазу на глаз расспросить меня — как современница современника — о «Подкидыше». Рассуждала она в свойственной ей практичной манере. Она без обиняков заявила: если Иери чувствует себя одиноким из-за того, что мои родители застряли в этом американском университете, я должен позвонить им и попросить вернуться немедленно. Кей-чан пишет по-японски, так чего ради ему торчать в Америке, обременяя эту страну в трудные времена, когда курс доллара упал так низко? Он утверждает, что ему необходимо общаться с коллегами, но много ли ему толку от общения на английском, когда он его от французского едва отличает? Кей-чан, сказала тетя Фуса, сам ей в этом честно сознался в последнем телефонном разговоре.

Я так и не смог объяснить ей, что отец «в беде». Я сказал лишь, что Иери вовсе не чувствует себя брошенным ребенком: пока он работал над «Подкидышем», ничего такого я за ним не замечал. Он переживал только насчет струнных в финале, да и вообще его волновала не столько тема, сколько техническая сторона дела.

Тетя Фуса припарковалась на одной из природных смотровых площадок волнообразного гребня: стоило пройти еще немного, и вся долина, все днище глиняной ступы раскинулось под нами как на ладони. Выше по течению река начинала петлять, совсем как дорога, по которой мы приехали, и ослепительно сверкала на солнце всеми своими излучинами. Поодаль высился отростком леса сплошь покрытый кипарисами холм, а над кипарисами вздымались вековые кедры, неудержимо рвущиеся в небо. Среди этих деревьев совсем не к месту торчала бетонная коробка с высокой трубой. Время от времени труба выталкивала клубы белого дыма. Тетя Фуса сурово уставилась на трубу и как будто погрузилась в раздумья.

А я все разглядывал небо — голубое и ясное, словно и не было никакого дождя, пролившегося на нас совсем недавно. Задержавшись взглядом на солнце, я чихнул, и весьма кстати, ибо это наконец вывело тетю Фусу из задумчивости, о чем бы она там ни размышляла — о «Подкидыше» Иери, о смерти дяди или, что всего вероятнее, о том и другом одновременно.

— А, так ты тоже чихаешь от солнца, Ма-чан! — воскликнула она, вскинув голову и обернувшись ко мне. — Когда Кей-чан учился в школе, он прочел об этом статью в каком-то журнале. И решил поставить эксперимент — проверить, в самом ли деле люди от солнца чихают. Выбор подопытных кроликов был небогатый, так что он меня заставлял каждое утро смотреть на солнце, как я ни отбивалась. Кей-чан тогда был помешан на научных опытах, совсем как О-чан.

Прищурившись, тетя Фуса поглядела на солнце, уже клонившееся к западу, и вдруг чихнула — очень мило и забавно. Мы посмеялись, и тут я решился кое о чем спросить ее.

— По-моему, тогда отец был еще младше… — начал я. — Я слыхал, он как-то понес зерно на мельницу и, пока дожидался муки, прочел о святом Франциске Ассизском. И на полном серьезе забеспокоился, не следует ли ему задуматься о душе.

- Да, это чистая правда, — подтвердила тетя Фуса. — Видишь, во-он там река разделяется на два рукава, один светлый, а другой — в тени? А мельница — чуть дальше, у того рукава, что поуже, темного. Кей-чан вернулся, обеими руками прижимая мешок с мукой к груди, и лицо у него было все белое. Он так боялся, что святой Франциск выскочит из-за дерева и убедит его задуматься о душе, что даже расплакался, и глаза у него стали как у енотовой собаки…

— А отец говорил, вы сказали ему, что он похож на белую обезьяну…

— Он малость приукрасил, ну да это его личное дело. Тощая, костлявая енотовая собака — вот на кого он был похож… Но, по-моему, он с тех пор так и жил в ужасе от мысли о том, что наступит день, когда ему придется бросить все и задуматься о душе. По крайней мере, так оно было, пока он жил с нами до окончания колледжа. Помню, как он расстраивался, когда друзья приглашали его на занятия по английской Библии…

И старший брат тоже очень переживал из-за этого. Он боялся, что Кей-чан вступит в Токио в какую-нибудь религиозную организацию, хотя насчет политических партий совершенно не беспокоился. Однажды он даже сказал: если это случится, Кей-чан сам поставит крест на своем будущем — в социальном смысле. Правда, если вдуматься, и старший брат, и Кей-чан были несчастными людьми, только и знавшими, что спасаться от мыслей о душе. А впрочем, один из них уже превратился в белый дым, так и не задумавшись о душе всерьез…

А «Чудеса леса», о которых бабушка говорила, когда вспомнила ту композицию Иери, — это ведь та самая сказка, что бабушкина мама когда-то рассказывала Кей-чану. Точнее, Кей-чан сам ее заставил рассказать, чуть не силком. Он тогда был весь в науке и как только не пытался эту легенду толковать! Договорился до того, что «Чудеса леса» доставили на Землю на ракете то ли с другой планеты, то ли из другой вселенной. И вся наша цивилизация якобы из этой легенды и родилась. А я, простая душа, воображала, как где-то на другой планете построили ракету, назвали ее «Чудеса леса», набили детишками и отправили к нам на Землю. И бросили их тут одних-одинешенек. Вот так я это себе и представляла, и мне тоже было одиноко и грустно…

А если вдуматься, мы с Иери мыслим схожими образами, да? И всему виной, наверное, Кей — чан. Мне до сих пор становится грустно, как подумаю об этой ракете «Чудеса леса», — наверное, потому, что Кей-чан заявлял: дескать, все мы — дети, брошенные меж звезд. Сдается мне, он и Иери много чего наговорил в том же духе. Натворил невесть что, а потом взял да и укатил с Ою-сан в Калифорнию! Кое-кто, может, и удивится, но такой он и есть на самом деле, наш Кей-чан.

Бабушка с Иери стояли, прислонясь к каменной стенке, отгораживавшей от обочины делянку хурмы на верхнем уступе. При виде нас бабушка подалась вперед, подняла правую руку и замахала нам тростью. Мне-то казалось, они просто молча любуются лесом, игрой света и тени на красно-рыжей листве хурмы. Но теперь я понял, что все это время бабушка о чем-то терпеливо и упорно беседовала с Иери. Мы бросились к ним вприпрыжку, а она, не дожидаясь, пока мы подбежим, прокричала:

— Полное название — «Спасти подкидыша»! Иери и его друзья из благотворительного общества по вторникам наводят порядок в парке. Он рассказал мне, что однажды кто-то из них нашел и спас брошенного ребенка. И тогда Иери-сан дал себе слово, что если в свое дежурство тоже найдет подкидыша, то непременно спасет его. Вот о чем он думал, сочиняя музыку, и вот почему назвал ее «Спасти подкидыша».

— Так вот, значит, в чем дело, Иери! — воскликнул я. — Да-да, припоминаю этот случай с подкидышем в парке. Странно, что я не вспомнил сразу, как только услышал название… но ведь это было так давно! Вот, значит, в чем было дело, Иери! Ну, тогда это правильно, что музыка такая грустная. Он же как-никак подкидыш, — добавил я, погружаясь в нахлынувшую волну тихого счастья.

— Так вот, значит, в чем дело, повторила тетя Фуса. Она тоже все поняла — так же, как и я, но по-своему, и подытожила все на свой лад. — Если, — промолвила она, — все мы дети, покинутые на Земле, то Иери в своей музыке и впрямь выразил нечто грандиозное!

Об авторах

Вуди Аллен, американский писатель, сценарист, кинорежиссер и актер. Родился в 1935 г. в Бруклине (Нью-Йорк). С семнадцати лет сотрудничал в журналах «Ньюйоркер», «Плейбой», «Эвертрин», сочинял юмористические скетчи, выступал как актер-комик в ночных клубах, писал пьесы для бродвейских театров. В кино дебютировал в 1965 г. сразу как актер и сценарист, а в 1969-м сам поставил свой первый фильм. В 1977 г. вышел его фильм «Энни Холл» («Annie Hall»), получивший три «Оскара». В общей сложности Вуди Аллен участвовал в создании нескольких десятков фильмов: в пятидесяти двух — как актер, в сорока пяти — как сценарист, в тридцати шести — как режиссер. Вуди Аллен — автор шести юмористических книг, в т. ч. сборников «Сводя счеты» («Letting Even», 1971), «Без перьев» («Without Feathers», 1976), «Побочные эффекты» («Side Effects», 1980) и др.

Джон Апдайк, американский писатель, поэт, эссеист, литературный критик. Родился в 1932 г. в Шиллингтоне (Пенсильвания). Окончил Гарвардский университет; с середины 1950-х по сей день сотрудничает с журналом «Ньюйоркер». Автор романов «Ярмарка в богадельне» («The Poorhouse Fair», 1959); «Кентавр» («The Centaur», 1963), «Ферма» («Of the Farm», 1965), «Пары» («Couples», 1968), «Месяц отпуска» («А Month of Sundays», 1972), «Давай поженимся» («Marry Me», 1976), «Удачный ход» («The Coup», 1978), «Иствикские ведьмы» («The Witches of Eastwick», 1984), «Бразилия» («Brazil», 1994), «Гертруда и Клавдий» («Gertrude Claudius», 2000); серии романов «Кролик, беги!» («Rabbit Run!», 1960), «Кролик исцелившийся» («Rabbit Redux», 1971), «Кролик разбогател» («Rabbit is Rich», 1981), «Кролик на покое» («Rabbit at Rest», 1990) и «Воспоминания о Кролике» («Rabbit Remembered», 2000); серии романов «Бек: Книга» («Bech: A Book», 1970), «Возвращение Бека» («Bech is Back», 1982) и «Бека обложили» («Bech at Вау», 1998); а также пьес и сборников рассказов, стихотворений и эссе. Лауреат множества престижных литературных наград: Пулитцеровской премии (1982, 1991), Национальной премии кружка литературных критиков (1981), Национальной книжной премии (1963, 1982) и др.

Чинуа Ачебе, нигерийский писатель. Родился в 1930 г. в Нигерии, вырос в христианской семье в Оджид и (Восточный регион), окончил университет в Ибадане. Работал обозревателем на радио, освещал события в ходе гражданской войны, связанной с попыткой самоотделения Биафры. Автор пяти романов — «Распад» («Things Fall Apart», 1958), «Покоя больше нет» («No Longer at Ease», I960), «Стрела бога» («Arrow of God», 1964), «Человек из народа» («А Man of the People», 1966) и «Муравейники саванны» («Anthills of the Savannah», 1987), а также множества рассказов, публицистических эссе и книг для детей. В 2004 г. вышел в свет сборник его стихотворений. Произведения Чинуа Ачебе переведены на 50 языков. В настоящее время писатель живет в городе Аннан — дейл (Нью-Йорк, США).

Криста Вольф, немецкая писательница, родилась в 1929 г. в Ландсберге (ныне Гожув-Велькопольски, Польша). Работала редактором в журнале «Нойе Дойче Литератур» и в ряде издательств, состояла в Академии искусств ГДР. Автор множества рассказов, эссе и киносценариев, а также романов «Расколотое небо» («Der geteilte Himmel», 1962) «Размышления о Кристе Т.» («Nachdenken uber Christ Т.», 1968), «Кассандра» («Kassandra», 1983), «Медея: голоса» («Medea — Stimmen», 1996). Лауреат Национальной премии ГДР, премии Георга Бюхнера, Австрийской государственной премии в области европейской литературы. В настоящее время живет в Берлине.

Надин Гордимер, южноафриканская писательница, родилась в 1923 г. в Спрингсе (Трансвааль, ЮАР). Обладательница ряда почетных званий и наград, лауреат Букеровской (1974) и Нобелевской (1991) премий по литературе. Автор сборников рассказов «Нежный голос змия» («The Soft Voice of the Serpent», 1952), «Шесть футов земли» («Six Feet of the Country», 1956), «Что-то где-то там» («Something Out There», 1984), «Прыжок и другие рассказы» («Jump: And Other Stories», 1991) и др.; романов «Лживые дни» («The Lying Days», 1953), «Любовь по случаю» («Occasion for Loving», 1963), «Потерянный буржуазный мирок» («The Late Bourgeois World», 1966), «Почетный гость» («А Guest of Honour», 1970; премия Дж. Т. Блэка), «Хранитель» («The Conservationist», 1974; премия Букера), «Дочь Бургера» («Burger’s Daughter», 1979), «Июльские люди» («July’s People», 1981), «Забавы природы» («А Sport of Nature», 1987), «История моего сына» («Му Son’s Stoiy», 1990), «Рядом со мной — никого» («None to Accompany Me», 1994), «Домашнее ружье» («The House Gun», 1998). В 1999 г. Надин Гордимер опубликовала сборник статей и лекций «Жизнь в надежде и в истории: Заметки о нашем веке» («Living in Hope and History: Notes from Our Century») по проблемам литературы, культуры и прав человека, получивший широкий отклик во всем мире.

Гюнтер Грасс, немецкий писатель, родился в 1927 г. в Данциге. Романист, поэт, драматург, эссеист, художник-график. Автор романов «Жестяной барабан» («Die Blechtrommel», 1959), «Кошки — мышки» («Katz und Maus», 1961; рус. пер. 1968 под назв. «Кошка и мышь») и «Собачьи годы» («Hundejahre», 1965), «Дневник улитки» («Aus dem Tagebuch einer Schnecke», 1972), «Камбала» («Der Butt», 1977), «Крыса» («Die Rattin», 1985) и др. Лауреат Нобелевской премии по литературе (1999) и обладатель многочисленных наград; имеет ученую степень трех колледжей и университетов.

Сьюзен Зонтаг, американская писательница, родилась в 1933 г. в Нью-Йорке. В конце 1950-х — начале 1960-х гг. преподавала философию в ряде колледжей и университетов США. Две наиболее известные книги Зонтаг — «О фотографии» («Оп Photography», 1973; Национальная премия кружка литературных критиков в области критики) и «Болезнь как метафора» («Ulness as Metaphor», 1978). В 1978 г. Зонтаг выпустила сборник рассказов «Я и так далее» («I, Etcetera»), в 1980 г. еще один-«Под знаком Сатурна» («Under the Sign of Saturn»). В 1989 г. была опубликована работа «СПИД и его метафоры» («AIDS and Its Metaphors»). В числе произведений Зонтаг — романы «Благодетель» («The Benefactor», 1963), «Поклонник вулканов» («The Volcano Lover», 1992) и «В Америке» («In America», 2000), пьеса «Алиса в постели» («Alice in Bed», 1992), сценарии фильмов «Дуэт для каннибалов» («Duet for Cannibals», 1970) и «Брат Карл» («Brother Carl», 1971). Зонтаг — лауреат многих премий, обладатель почетных званий. В 1993 г. она была избрана в Американскую академию искусств и литературы.

Ханиф Курейши, англо-пакистанский писатель, родился в 1954 г. в Бромли (Великобритания). Драматург, сценарист, прозаик. Автор пьес «Граница» («Borderline», 1981), «Перелетные птицы» («Birds of Passage», 1983) и «Лондон меня убивает» («London kills те», 1991), киносценария «Моя прекрасная прачечная» («Му Beautiful Landrette», 1984, экранизирован С. Фрирзом в 1985), романов «Будда из пригорода» («The Buddha of Suburbia», 1990), «Предместья и другие игры» («Outskirts and Other Plays», 1992), «Черный альбом» («The Black Album», 1995), «Дар Гэбриэла» («Gabriel’s Gift», 2001) и др. Роман «Будда из пригорода» был отмечен премией Уитбреда в номинации «роман-дебют» и переведен на 20 языков.

Клаудио Магрис, итальянский писатель, родился в 1939 г. в Триесте. Филолог-германист, профессор современной немецкой литературы в университете Триеста. Автор книг по истории литературы и культуры, сборников эссе «Габсбургский миф в современной австрийской литературе» («II mito absburgico nella letteratura austriaca moderna», 1963), «Кольцо Клариссы» («L’anello di Clarisse», 1984), «Микрокосмы» («Mierocosmi», 1997) и др., а также романа «За морем» («Un oltro шаге», 1991) и др. Клаудио Магрис — лауреат ряда литературных премий; его книги переведены на множество языков.

Габриэль Гарсиа Маркес, колумбийский писатель, родился в 1928 г. в Аракатаке. Один из крупнейших современных латиноамериканских писателей. Лауреат Нобелевской премии по литературе (1982). Автор повестей «Палая листва» («La hojarasca», 1955) и «Полковнику никто не пишет» («Еl coronel по tiene quien lo escriba», 1961), сборника рассказов «Похороны Большой Мамы» («Los funerales de mama grande», 1962), романов «Недобрый час» («La mala hora», 1966), «Сто лет одиночества» («Cien anos de soledad», 1967), «Осень патриарха» («Е1 otono del patriarca», 1975), «Хроника смерти, объявленной заранее» («Cronica de una muerte anunciada», 1981) и «Любовь во время чумы» («Ш amor en los tiempos de colera», 1986).

Артур Миллер, американский писатель, родился в 1915 г. в Нью-Йорке, умер в 2005 г. Прозаик и драматург, лауреат Пулитцеровской премии, трех премий «Тони», французской театральной премии «Мольер» и премии Центра Кеннеди за достижения в творчестве. Среди пьес Миллера — «Все мои сыновья» («All My Sons», 1947), «Это случилось в Винга» («Incident at Vichy», 1964), «Смерть коммивояжера» («Death of a Salesman», 1949), «Суровое испытание» («The Crucible», 1953), «Цена» («The Price», 1968), «Сотворение мира и другие дела» («The Creation of the World and Other Business», 1972), «Потолок архиепископа» («The Archbishop’s Ceiling», 1977), «Часы Америки» («The American Clock», 1980), «Опасная зона: память!» («Danger: Memory!», 1986), «Разбитое стекло» («Broken Glass», 1994). Миллер выпустил сборник рассказов «Ты мне больше не нужна» («I Don’t Need You Anymore», 1967). В 1957 г. вышло собрание пьес драматурга («Collected Plays»). В 1981 г. был опубликован второй том его пьес, в 1987 г. — автобиография «Наплывы времени: Одна жизнь» («Time- bends: A Life»). В 2000 г. вышла его книга «Отголоски в коридоре» («Echoes Down the Corridor»), включившая разные произведения, публиковавшиеся в период 1947–1999 гг.

Эскиа Мфалеле, южноафриканский писатель, родился в 1919 г. в Марабастаде (Претория). Первый сборник рассказов «Человек должен жить» («Man Must Live») опубликовал в 1947 г. В 1957 г. был вынужден эмигрировать из ЮАР и в течение 20 лет жил в различных странах Западной и Восточной Африки, во Франции и в США. В 1977 г. вернулся в ЮАР, в 1978 г. получил должность профессора в университете Витватерсранда. Самая известная его книга «Вниз по Второй авеню» («Down Second Avenue») вышла в 1959 г. Эскиа Мфалеле — автор нескольких сборников рассказов, романов «Скитальцы» («The Wanderers», 1969) и «Чирунду» («Chirundu», 1980), множества новелл, стихотворений и эссе, а также автобиографического произведения «Африка — моя музыка» («Afrika Му Music», 1984).

Ньябуло Ндебеле, южноафриканский писатель, родился в 1948 г. в пригороде Йоханнесбурга. Доктор английской и американской литературы, доктор философии, доктор литературного творчества. С 1975 г. занимал преподавательские и административные должности в ряде университетов ЮАР. С 1998 г. — постоянный сотрудник Фонда Форда (Нью-Йорк), с июля 2000 г. — вице-канцлер Кейптаунского университета. Автор сборника рассказов «“Дураки” и другие истории» («“Fools” and Other Stories», 1983, премия «Нома») и сборника эссе «Вновь открывая обыденное» («Rediscovery of the Ordinary», 1991), двух книг для детей — «Боноло и персик» («Bonolo and the Peach Tree», 1992) и «Сара, Рингз и я» («Sarah, Rings and I», 1993), документально-художественного произведения «Плач Винни Манделы» («The Cry of Winnie Mandela», 2003).

Амос Оз, израильский писатель, родился в Иерусалиме в 1939 г. Автор романов «Коснуться воды, коснуться ветра» (1973), «Черный ящик» (1987), «Познать женщину» (1989), «Третье состояние» (1991), «Не называй это ночью» (1996), нескольких повестей, многочисленных эссе и критических статей, сборников рассказов «Там, где воют шакалы» (1965), «Где-то, быть может» (1966) и «Мой Михаэль» (1968) и двух детских повестей — «Сумхи» (1978, удостоена целого ряда наград, в т. ч. медали Г.К. Андерсена) и «Пантера в подвале» (1997). Его книги опубликованы более чем в тридцати странах на двадцати восьми языках. Амос Оз — лауреат многих престижных литературных премий, почетный доктор нескольких университетов, член ряда академий; с 1987 г. — профессор университета им. Бен-Гуриона в Беер-Шеве.

Кэндзабуро Оэ, японский писатель, родился в 1935 г. в деревушке Ехиме на о. Сикоку. Окончил Токийский университет, где специализировался в области французской литературы. За рассказы «Добыча» (1957) и «Содержание скотины» (1958) был удостоен литературной премии Акутагавы. В 1965 г. опубликовал эссе о жертвах атомной бомбардировки «Заметки из Хиросимы». В 1968 г. вышел шеститомник избранных произведений Оэ. Его перу принадлежат романы «Опоздавшая молодежь» (1962), «Личный опыт» (1964), «Футбол 1860 года» (1967), «Объяли меня воды до души моей» (1973), «Записки пинчраннера» (1976), «Игры современников» (1979), «Вставайте, о молодые люди новой эры» (1983), трилогия «Пылающее зеленое дерево» (1993–1995), «Кульбит» (1998) и др. В 1994 г. Оэ удостоился Нобелевской премии по литературе.

Салман Рушди, англо-индийский писатель, родился в 1947 г. в Бомбее (Индия). Автор романов «Гримус» («Grimus», 1975), «Полуночные дети» («Midnight's Children», 1981), «Стыд» («Shame», 1983), «Сатанинские стихи» («The Satanic Verses»), «Последний вздох мавра» («The Moor’s Last Sigh», 1995), «Земля под ее ногами» («The Ground Beneath Her Feet», 1999), «Ярость» («Fury», 2001). Кроме романов Рушди опубликовал книгу «Ухмылка ягуара: Путешествие в Никарагуа» («The Jaguar Smile: A Nicaraguan Journey», 1980); книгу для детей «Гарун и море историй» («Haroun and the Sea of Stories», 1990); сборники эссе и критических статей «Вымышленная родина» («Imaginary Homelands: Essays and Criticism», 1991) и «Переступить черту» («Step Across the Line», 2003). В феврале 1989 г. руководитель Ирана аятолла Хомейни публично проклял роман «Сатанинские стихи» за кощунство и призвал мусульман всего мира покарать автора-нечестивца. Рушди обратился в Скотланд-Ярд и долгое время скрывался, продолжая тем не менее выпускать книги; не так давно иранские духовные лидеры отменили смертный приговор писателю. В 1981 г. роман «Полуночные дети» удостоился премии Дж. Т. Блэка, литературной премии Союза говорящих на английском языке и Букеровской премии, а в 1993 г. — премии «Букер Букеров» за лучший из лучших романов.

Жозе Сарамаго, португальский писатель, родился в 1922 г. в поселке Азиньяни. Прежде чем стать профессиональным писателем, был слесарем, чертежником, служащим отдела здравоохранения, сотрудником издательства, переводчиком и журналистом. В 1947 г. вышел его первый роман «Грешная земля» («Terra do Pecado»). Затем последовал длительный перерыв, и только в 1966 г. Сарамаго издал сборник стихов «Возможные стихотворения». В течение двенадцати лет он работал литературным директором издательства, а также выступал в качестве литературного критика в прогрессивном журнале «Seara Nova». Из-под его пера вышли романы «Учебник живописи и каллиграфии» («Manual de Pintura е caligrafia», 1978), «Поднявшиеся с земли» («Levantado do Chao», 1980), «Воспоминания о монастыре» («Memorial do Con- vento», 1982), «Год смерти Рикарду Рейша» («О Апо da Morte de Ricardo Reis», 1984), «Каменный плот» («А Jangada de Pedra», 1986), «История осады Лиссабона» («Historia do Cerco de Lisboa», 1989), «Евангелие от Иисуса» («О Evangelho Segundo Jesus Cristo», 1991), «Эссе о Слепоте» («Ensaio Sobre a Cegueira», 1995), «Все имена» («Todos os Nomes», 1997) и «Пещера» («А Cavema», 2000); сборник рассказов «Квазиобъект» («Objecto Quase», 1978), пьеса «Ночь» («А Noite», 1979). В 1995 г. Сарамаго был награжден премией Камеса, а в 1998 г. удостоился Нобелевской премии по литературе.

Пол Теру, американский писатель, преподаватель и путешественник по Африке, родился в 1941 г. в Медфорде (Массачусетс). Автор романов «Уолдо» («Waldo», 1967), «Черный дом» («The Black House», 1974), «Большой железнодорожный базар» («The Great Railway Bazaar», 1975), «Семейный арсенал» («The Family Arsenal», 1976), «Рождественская открытка» («А Christmas Card», 1978), «Берег москитов» («The Mosquito Coast», 1981), «Моя другая жизнь» («Му Other Life», 1996), «Коулун Тонг: гонконгский роман» («Kowloon Tong: A Novel of Hong Kong», 1997) «Отель “Гонолулу"» («Hotel Honolulu», 2001), «Слепящий свет» («Blinding Light», 2005) и др., а также сборников рассказов, эссе и путевых заметок. Лауреат премий Уитбреда, Дж. Т. Блэка и других престижных наград.

Мишель Турнье, французский писатель, родился в Париже в 1924 г. Лауреат премий Гонкуров и Французской академии. Получил образование на философском факультете Сорбонны; изучал психологию, культурологию и этнографию. Автор романов «Пятница, или Тихоокеанский лимб» («Vendredi ou les Limbes du Pacifique», 1967), «Лесной царь» («Le Rui des aulnes», 1970; в 1996 г. по мотивам романа в Германии был снят фильм «Огр»), «Метеоры» («Les Meteores», 1975), «Золотая капля» («La Goulette d’Or», 1985), «Каспар, Мельхиор и Бальтазар» («Gaspard, Melchior et Balthazar», 1980), «Элеазар, или Источник и Куст» («Eleazar ou la Source et le buisson», 1996), сборника рассказов «Полночный влюбленный» («Le Medianoche Amoureux», 1989), книг для детей, из которых наиболее известна повесть «Жиль и Жанна» («Gilles et Jeanne», 1983).

Инго Шульце, немецкий писатель, родился в 1932 г. в Дрездене. Работал консультантом по театральному искусству в Государственном театре Альденбурга, основал рекламную газету. Проведя полгода в Санкт-Петербурге, выразил свои впечатления в первом сборнике рассказов — «33 счастливых мгновения» («33 Augenblicke des Glucks», 1995). Его рассказы и романы удостоены множества литературных премий и переведены на 20 языков.

Маргарет Этвуд, канадская писательница, родилась в 1939 году в Оттаве. Автор множества романов, рассказов, стихотворений и критических статей. Ее книги публиковались в тридцати пяти странах мира. Романы «История служанки» («The Handmaid’s Tale», 1985), «Кошачий глаз» («Cat’s Eye», 1988), «Та самая Грейс» («Alias Grace», 1996), а также последний на сегодняшний день роман «Орикс и Коростель» («Oryx and Crake», 2003) вошли в шорт-лист Букеровской премии. Роман «Та самая Грейс» был удостоен канадской литературной премии «Гиллер» и итальянской «Монделло». Роман «Слепой убийца» («The Blind Assassin») в 2000 г. завоевал Букеровскую премию. В настоящее время Маргарет Этвуд живет в Торонто. Ее спутник жизни — писатель Грэм Гибсон.

Дорогие друзья!

Благотворительный фонд «София» начал работу в 1999 году в районе Кунцево Западного округа г. Москвы. Мы понимали, что наиболее уязвимыми в нашей жизни являются ветераны, инвалиды, многодетные семьи, семьи с детьми-инвалидами. Именно они и стали нашими первыми подопечными. Программа «Социальная поддержка населения района Кунцево г. Москвы» и по сей день остается одной из самых важных в нашей работе.

В 2004 году у нас появилась возможность начать помогать детям-сиротам и одиноким старикам. Подопечные детских домов и домов престарелых обделены индивидуальным вниманием и теплом. Они нуждаются в личном друге, который приходит к ним не по службе, а из любви. Именно поэтому мы создали и активно развиваем волонтерскую службу. За два года в волонтерских акциях программ «Помощь домам престарелых» и «Обездоленные дети. Движение навстречу» приняли участие более 100 добровольцев. Здесь встречаются люди, нуждающиеся в поддержке и внимании, и волонтеры, желающие поделиться теплом, временем, сердцем. Благотворительный фонд «София» лишь посредник. Ежемесячно у нас проходит от 40 до 60 волонтерских акций.

Работая в домах престарелых, мы видели смерть. Мы знаем, как важно для человека умереть достойно, и знаем, как умирающий нуждается в помощи других. Это касается и проведения паллиативного лечения умирающих больных — мероприятий по обезболиванию анальгетиками и смягчению других беспокоящих симптомов. Это касается создания необходимых материальных условий — наличия функциональных кроватей, противопролежневых матрасов, средств ежедневного ухода. Также это касается и духовно-психологической поддержки, помогающей человеку избавиться от тяжелых, негативных переживаний и примириться с собой, найдя смысл своей жизни и смерти. И эту полноценную, комплексную помощь могут оказать умирающему в хосписе.

Мы признательны издательству «Открытый Мир» за обращение к этой теме. Мы надеемся, что выпуск этой книги позволит нашему обществу повернуться лицом к проблеме безнадежных больных и умирающих. Деньги, полученные от продажи этой книги, будут перечислены Ломинцевскому хоспису в Тульской области. Но нам хотелось бы, чтобы эта благотворительная акция не осталась единичным случаем, а переросла в общероссийскую программу по поддержке хосписов. И это во многом будет зависеть от вас. Вы можете помочь материально, купив эту книгу или внеся деньги на расчетный счет. Вы можете подарить частичку своего сердца и времени, трудясь волонтером в хосписе. Вы можете помолиться за развитие этого благого дела. Главное для нас — создание общей атмосферы любви и сочувствия к тем, кто так нуждается в нас.

Учредитель Благотворительного фонда «София»

Руслан Байрамов

Контактные данные Благотворительного фонда «София»: тел. (495)140-04-04, e-mail: sofiarbof@yandex.ru, сайт www.sofiafond.ru.

Спасибо, что скачали книгу в бесплатной электронной библиотеке Royallib.ru

Оставить отзыв о книге

Все книги автора

[1]Фонтане Теодор (1818–1898) — немецкий поэт и романист, автор очерков, живописующих прусский быт его времени. — Здесь и далее примечания переводчиков.

[2]Томас Мюнцер — вождь крестьянского восстания 1524–1525 гг. в Германии.

[3]Вот дерьмо, это просто шарлатан от политики (фр.).

[4]Сами небось знаете (фр.).

[5]Меня прислал отец (фр.).

[6]«Одиссея», XI, 476–477, пер. В.А. Жуковского.

[7]«Не простив, не смирившись, / Скрылась в тенистом лесу, где по-прежнему жаркой любовью / Муж ее первый, Сихей, на любовь отвечает царице» (лат.). «Энеида», VI, 472–474, пер. С. Ошерова.

[8]«О все видавшем» (эпос о Гильгамеше), IX, пер. И.М. Дьяконова.

[9]Там же.

[10]День труда — американский праздник, первый понедельник сентября.

[11]«Одиссея», XI, 633–635, пер. В.А. Жуковского.

[12]Завтрак (фр.).

[13]«Каритас» — международная католическая благотворительная организация, основанная в 1897 г.

[14]Имеется в виду персонаж Нового Завета, фарисей Никодим, услышавший проповедь Иисуса и пришедший к нему под покровом ночи с вопросом, как достичь спасения.

[15]«Эринмор» — сорт трубочного табака.

[16]Ияр — второй месяц года по иудейскому календарю. Тора называет его также йерах зив («месяц сияния»). Пятое ияра — день провозглашения независимости государства Израиль.

[17]Хамсин — жаркий, сухой и пыльный, обычно южный ветер на северо-востоке Африки и в Восточном Средиземноморье. Хамсин дует весной примерно 50 суток, несет много пыли и песка. Наибольшей силы хамсин достигает в послеполуденные часы, прекращаясь к заходу солнца.

[18]Поалей Цион (букв, «трудящиеся Сиона») — общественно-политическое движение, сочетавшее политический сионизм с социалистической идеологией, из которого вышли почти все сионистские рабочие партии. Первые группы Поалей Цион возникли в России в конце XIX века.

[19]Свершившийся факт (фр.).

[20]Сквоттеры — люди, самовольно захватившие жилые или пустующие помещения без законных на то оснований.

[21]От англ. «young» — «молодой» и «gangsta» — «банда».

[22]Во веки веков (лат.).

[23]Ослица и осленок упоминаются в Евангелии от Матфея (Матф., 21:1-11); осленок — в Евангелии от Марка (Марк, 11:1–1), от Луки (Лука, 19:28–40), от Иоанна (Иоанн, 12:12–19).

[24]Коктейль из виски с имбирным пивом.

[25]Лига плюща — восемь старейших и наиболее привилегированных частных колледжей и университетов США.

[26]«Мишлен» — французская компания по производству резинотехнической продукции. Торговая марка фирмы — толстый человечек, составленный из автопокрышек.

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском: