Подведем некоторые итоги. 4 страница

Вышеуказанная «теория угрозы наказания» вызывает скептическое отношение у противников использования полиграфа, которые полагают, что, «согласно этой теории, полиграф скорее измеряет страх перед проверкой, чем ложь как таковую».

Кроме того, вызывает сомнение точка зрения Мэрси о единственно предопределяющей роли симпатической нервной системы в развитии психофизиологических реакций в ходе испытаний на полиграфе. Известно, что далеко не все изменения в организме, происходящие на психофизиологическим уровне, обусловлены действием именно этой составляющей вегетативной нервной системы: например, часто наблюдаемое при испытании на полиграфе снижение частоты сердечных сокращений, возникающее в ответ на предъявление опрашиваемому лицу значимых для него вопросов, определяется реакциями не симпатической, а парасимпатической нервной системы (В. Яниг, 1985).

Помимо сказанного, «теория угрозы наказания» создает большие трудности в объяснении высокой результативности модельных исследований — например, проводимых в лабораторных исследованиях тестов с отгадыванием задуманного числа или выбранной карты (Дж. Хэссет, 1981),— где полностью исключена угроза за сокрытие информации от экспериментатора.

Кроме того, в тех случаях, когда удавалось убедить испытуемых в отключении полиграфа (реакции регистрировались телеметрически), никакого существенного ослабления выраженности реакции не наблюдалось, что позволяет усомниться в том, что процесс «детекции лжи» является функцией «реакции избегания угрозы наказания».

Вместе с тем необходимо отметить, что, невзирая на высказанные выше замечания, «теория угрозы наказания» находит некоторое экспериментальное и весомое прикладное подтверждение: как свидетельствуют эксперты Конгресса США, вероятность выявления скрываемой информации методом специальных психофизиологических исследований в реальных условиях закономерно выше, чем в лабораторных.

Кроме «теории угрозы наказания» к этому же классу «теорий полиграфа» относят еще несколько концепций. В основу одной из них были положены хорошо известные отечественным психологам взгляды академика Лурии, высказанные им в начале 20-х годов. Обобщив огромный экспериментальный материал в процессе изучения состояния аффекта у преступников, он пришел к выводу, что совершенное преступление, осложненное необходимостью скрывать «состояние психической травмы», «...создает у преступника состояние острого аффективного напряжения; это напряжение, весьма вероятно, преувеличивается потому, что субъект находится под страхом раскрытия совершенного им преступления: чем серьезнее преступление, тем выраженное аффект и тем больше опасность его раскрытия, и, следовательно, тем сильнее этот комплекс подавляется...

...Такое напряжение, несомненно, является одним из серьезнейших факторов в признании преступником своей вины. Признание служит преступнику средством избежать следов аффекта, найти выход из создавшегося напряжения и разрядить аффективный тонус, который порождает в нем невыносимый конфликт. Признание может уменьшить этот конфликт и возвратить личность, в определенной степени, к нормальному состоянию, именно в этом и заключается психофизиологическая значимость этого признания» (А. Р. Лурия, 1932).

Идеи Лурии были трансформированы американскими исследователями в так называемую теорию конфликта, которая устанавливает, что выраженные физиологические сдвиги будут наблюдаться, когда «будут активированы одновременно: тенденция говорить правду и тенденция лгать относительно рассматриваемого инцидента» (G. П. Barland, D. С. Raskin, 1973).

В целом, «теория конфликта» согласуется с некоторыми экспериментальными данными. Так, некоторые исследователи, высказываясь в поддержку этой теории, указывают, что «вызванное конфликтом возбуждение во время лжи может быть охарактеризовано как тормозящее, связанное с активацией парасимпатической нервной системы» (П. Heslegrave, 1982). Однако большинство специалистов признают, что «теория конфликта» достаточно уязвима, и предостерегают от далеко идущих выводов, считая, что конфликт можно спутать с реакциями, «вызываемыми личными эмоциональными проблемами» (R. С. Davis, 1961).

Более того, с позиций «теории конфликта» не поддается объяснению широко известный факт возникно вения больших реакций при

предъявлении психически значимых стимулов, когда от испытуемого вообще не требуются ответы (так называемый молчаливый тест — silent-test) и практически исключается сама возможность возникновения конфликта.

Завершает «мотивационно-эмоциональный класс» теоретических концепций условно-рефлекторная теория, фундаментом для которой послужили принципы, открытые И. П. Павловым при изучении высшей нервной деятельности. Эта теория основана на том, что эмоционально значимые вопросы вызывают сильную физиологическую реакцию, в силу того что они обусловлены прошлым опытом проверяемого (Ben-Shkahar). Эта теория еще более уязвима, чем «теория конфликта», потому что дать приемлемое объяснение психофизиологическим реакциям на ложь в ходе лабора торных экспериментов, где процент детекции весьма высок, не представляется возможным.

Общим недостатком теорий «мотивационно-эмоционального класса», по мнению ведущих зарубежных специалистов, являются сложности при объясне нии значительной успешности детекции лжи в «мягких» условиях, когда у испытуемых нет высокой мотивации избегать обнаружения лжи, когда вообще не требуется лгать, когда испытуемые не пьпаются скрывать значимую информацию и даже когда испытуемые не подозревают, что их реакции регистрируются полиграфом.

В определенной мере указанный недостаток пыта ются устранить теории, основывающиеся на «когнитивных факторах», связанных с восприятием и переработкой стимулов, предъявляемых испытуемому в тесте с применением полиграфа.

К ним относится так называемая теория актива иии, согласно которой «детекция происходит из-за различной активационной силы предъявляемых стимулов» (Barland G. H., Raskin). Для эксприментального обоснования этой теории привлекают введенное Д. Ликкеном в 1959 году понятие «знание виновного». Его суть заключается в том, что признак преступления будет иметь особое значение только для виновного субъекта, вызывая более сильный ориентировочный рефлекс, чем на другие признаки, не связанные с преступлением. Для субъектов, которые не осознают себя виновными, «все темы равны и вызывают обыкновенные ориентировочные рефлексы, которые будут угасать при повторениях» (LykkenD., 1874).

Именно этим и определяется «когнитивный элемент» теории активации, где ставится акцент на том факте, «что индивид что-то знает, чем на его эмоциях, страхах, обусловленных ответах или лжи» (Ben-Shkahar). Результаты экспериментальных исследований, направленные на подтверждение теории активации, основываются, как правило, на регистрации кожно-гальванического рефлекса (КГР) — единственного физиологического показателя, в отношении которого зарубежные исследователи могли применить объективную количественную оценку наблюдаемых реакций.

В целом эта теория хорошо согласуется с результатами многих исследований, проводимых в данной области. В частности, применение теории активации по зволяет понять причины существенных различий в эффективности выделения психически значимых стимулов при различных уровнях мотивации.

Теория активации не нашла широкого признания у операторов полиграфа. По мнению ведущих специалистов в этой области Дж. Рейда и Ф. Инбау, эта теория может быть признанной только при проведении лабораторных экспериментов, поскольку в реальных условиях «угроза наказания подавляет эффект бдительности и внимания, найденный в лаборатории».

Проводя в лабораторных условиях эксперименты по исследованию реакций на нейтральные и значимые стимулы, израильские психофизиологи Веп-Shkahar G. и Lieblich I. эмпирически установили, что «психофизиологическая детекция зависит от относительной частоты значимых стимулов в группе, предъявляемой испытуемому в ходе испытания на полиграфе». Для объяснения обнаруженного эмпирического правила исследователи предложили так называемую дихотомизационную теорию, согласно которой лица, которые выбрали «определенный (значимый) стимул, проявят независимые процессы привыкания к двум классам стимулов (нейтральным и значимым)».

Создатели теории Либлич, Бен-Шахар и другие надеялись, что разработанные на ее основе методические принципы позволят в дальнейшем группировать последовательности стимулов по степени сложности и, определяя закономерности привыкания субъекта к каждой из групп, устанавливать их субъективную значимость. Однако в ходе своих экспериментов исследователи столкнулись с определенными противоречиями.

Во-первых, эта теория предсказывает, что в ситуации, когда значимые и нейтральные стимулы равновероятны, их разделение психофизиологическим способом было бы невозможно. Однако в большинстве исследований, использующих такие исходные условия, кожно-гальваническая реакция (КГР), вызванная значимыми стимулами, была больше, чем вызванная нейтральными стимулами.

Во-вторых, было установлено, что редко предъявляемые значимые стимулы вызвали более выраженные реакции КГР, чем нейтральные стимулы, предъявляемые в тех же условиях.

В целом, дихотомизационная теория весьма далека от реальных испытаний на полиграфе и может быть применима лишь к ограниченному кругу лабораторных задач.

Рассмотренными выше пятью «теориями полиграфа» не
исчерпываются попытки зарубежных ученых и специалистов создать
надежную теоретическую основу метода специальных

психофизиологических исследований (СПФИ). В частности, канадский исследователь Р. Хеслгрейв предложил четыре теории для объяснения

психического напряжения во время лжи.

Теория количества информации определяет, что более высокое напряжение во время лжи происходит потому, что больше информации (истинной и ложной) привлекает внимание и активируется в процессе лжи.

Теория возвращения затруднений устанавливает, что ложная информация является более трудной для возвращения, чем истинная, и это усиливает возбуждение.

Теория новизны гласит, что возрастание психического напряжения происходит из-за новой ассоциации непривычного ложного ответа с вопросом. В конце концов, Хеслгрейв приходит к выводу, что наиболее плодотворной, с его точки зрения, является теория конфликта. С начала 60-х до конца 80-х годов было предложено около 13 теорий для объяснения, почему люди острее реагируют, когда они лгут. Однако, по оценке доктора Г. Барленда, научного руководителя Института полиграфа Министерства обороны США, ни одна из них не дала объяснения по всем полученным фактам. К такому же выводу пришли в 1990 году и ведущие специалисты Израиля и Канады, которые констатировали, что ни один из теоретических подходов не способен охватить весь объем данных.

Поэтому в сложившейся в 90-х годах ситуации разработка теории испытаний выдвигается на первое место среди вопросов, стоящих на современном этапе при применении полиграфа в специальных целях. По оценке экспертов Конгресса США, сделанной еще в 1983 году, для создания всеобъемлющей теории полиграфа прежде всего необходимо проведение фундаментальных исследований, основанных на новейших достижениях психологии, физиологии, психиатрии, медицины и нейронаук.

13.3. Психофизиологический подход к испытаниям на полиграфе

13.3.1. История вопроса

Проблема поиска истины, по-видимому, существует столько же, сколько и сам человек. Еще в глубокой древности правители народов и их суды прибегали к различным способам уличить лжеца и тем самым установить истину. Исторические хроники и литературные памятники хранят свидетельства варварских методов установления истины, которые были распространены во всей средневековой Европе и нашли свое отражение в древнерусском и древнегерманском праве. Например, составленное в XI в. при Ярославе Мудром древнейшее собрание гражданских уставов Древней Руси разрешало применение специальных слож ных ритуалов, так называемых ордалий, или «судов божьих», в тяжбах между гражданами, где проводилось испытание каленым железом или кипящей водой.

Однако история донесла до нас и менее жестокие способы поиска истины. В далекие времена было подмечено, что при допросе человека, совершившего преступление, переживаемый им страх перед возможным разоблачением сопровождается определенными изменениями его физиологических функций. В частности, в Древнем Китае подозреваемый

подвергался испытанию рисом, который он должен был набрать сухим в рот и выслушать обвинение. Считалось, что если рис остался во рту сухим (это объяснялось прекращением слюноотделения якобы от страха), то вина подозреваемого была доказанной.

Необходимо подчеркнуть, что упоминания о подобных процедурах встречаются у самых различных народов, живших в разные времена и вдали друг от друга. Известно, что такие испытания практиковались, например, в средневековой Англии и встречались в изолированных культурах примитивных племен еще в середине XX столетия, где для выявления виновного дознаватели прибегали к контролю за динамикой показатей отдельных физиологических процессов (слюноотделения, двигательной активности рук). При этом требовались достаточно чувствительные регистраторы физиологических изменений в организме людей при прохождении ими испытания. Роль таких регистраторов как раз и выполняли горсть риса, специально подобранное яйцо с хрупкой скорлупой и т.д.

Первым европейцем, кто предложил применить анализ пульса в целях борьбы с преступностью, был автор знаменитого «Робинзона Крузо», который в 1730 году опубликовал трактат «Эффективный проект непосредственного предупреждения уличных ограблений и пресечения всяких иных беспорядков по ночам».

Несмотря на то что высказанное Дефо предложение содержало плодотворную мысль, понадобилось почти полтора века, чтобы она была воплощена в жизнь.

Используя «плетизмограф» (прибор для измерения кровяного давления и изменений пульсации сосудов), итальянский физиолог А. Моссо, проводя эксперименты в клинике, заметил, как у одной из пациенток без каких-либо видимых причин возросла амплитуда пуль совых колебаний. В последствии он установил, что пациентка, рассматривая книжную полку, увидела стоящий среди книг череп, который и напугал ее, напомнив о болезни.

Аналогичные эксперименты, выполненные в 1877,году, привели Моссо к мысли, что «если страх является компонентом лжи, то такой страх может быть выделен». Эти идеи повлекли за собой проведение исследований с применением примитивных устройств, направленных на обнаружение скрываемой человеком информации с помощью психофизиологических реакций.

Известный итальянский криминалист первым поставил этот метод на службу полицейской практики, помогая устанавливать истину в ходе уголовных расследований. В своей книге «Криминальный человек», опубликованной в 1895 году, им впервые были изложены результаты использования сфигмографа и плетизмографа для допроса преступников.

В начале XX века этот метод привлекает все большее внимание исследователей в различных странах. Среди ученых того периода следует отметить американского психолога и юриста В. Марстона, который

впервые назвал примитивный сфигмограф «детектором лжи». Термин оказался удивительно живучим: подхваченный прессой, он со временем прочно вошел не только в бытовую, но и в научную лексику для условного обозначения прибора, применяющегося в таком разделе современной прикладной психофизиологии, как «детекция лжи».

Активное развитие метода начинается в 20 е годы в США. Особая роль при этом принадлежит офицеру калифорнийской полиции Дж. Ларсону, который скон струировал устройство, обеспечивавшее непрерывную и одновременную регистрацию кровяного давления, пульса и дыхания. С помощью этого аппарата было проведено большое количество проверок лиц, подозревавшихся в реальных уголовных преступлениях, и зафиксирована высокая степень правильности результатов испытания (ReidJ., Inbau F.)

Однако решающий вклад в становление психофи зиологического метода внес криминалист Л. Килер, помощник и ученик Ларсона. Он впервые сконструировал полиграф, специально предназначенный для выявления у человека скрываемой им информации (1933 г.), и разработал методику испытаний на полиграфе (1935 г.). Благодаря его усилиям и настойчивости Ф. Инбау, Дж. Рейда и других, начиная с 30-х годов этот метод прочно входит в практику работы правоохранительных органов и ряда федеральных ведомств США. В оО-60-е годы проверки на полиграфе активно проникают в сферу частного предпринимательства, и к середине 80-х годов в США уже насчитывалось более 5000 операторов полиграфа. Проверки на полиграфе превратились в доходную и быстро развивающуюся отрасль частного бизнеса (Ю. И. Холодный, В. Митричев).

Теперь рассмотрим, как складывалась судьба метода «детекции лжи» в бывшем СССР. Поиск возможности применения методов психологии в целях выявления скрываемой информации при расследовании преступлений начался в СССР в 20-е годы. Инициатор этих работ — А. Р. Лурия. В основу его исследований был положен широко применявшийся в экспериментальной психологии ассоциативный метод, в дополнение к которому он предложил ввести запись на приборе быстроты реакции испытуемого на слова-раздражители.

Работая в лаборатории экспериментальной психологии при Московской губернской прокуратуре, А. Р. Лурия имел уникальную возможность экспе риментировать с лицами, подозреваемыми в соверше нии тяжких преступлений, в период между их арестом и судом, а также — после суда. Занимаясь исследованиями в этом направлении, ученый установил, что двигательная активность человека в условиях проводимого наблюдения очень точно отражает нервно психическое состояние испытуемого и дает объективную характеристику наблюдаемому процессу. Результаты исследования оказались успешными, и уже в 1927 году Лурия констатировал, что экспериментально психологический метод обнаружения причастности к преступлению следует рассматривать как объективный метод в криминалистике.

Несмотря на то что в своих работах А. Р. Лурия пошел путем сравнения реакций на различные типы слов у одного и того же испытуемого, что несколько отличалось от методов, применяемых американскими специалистами, его идеи оставили свой след в зарубежной методологии испытаний на полиграфе. В частности, именно А. Р. Лурия сформулировал генеральный принцип психофизиологических способов выявления у человека скрываемой им информации.

Наряду с экспериментальными работами А. Р. Лурия, получившими широкую известность в стране и за рубежом, отечественная психологическая наука, используя «кимограф», «пнеймограф», «сфигмограф», «плетизмограф» и «струнный гальванометр» (т.е. все инструментальные компоненты, которые использовал Килер для создания полевого полиграфа), пришла к выводу, что с помощью этих аппаратов можно регистрировать выраженность эмоций и аффектов (Н. Ф. Добрынин).

В целом проблема поиска эффективных психологических методов выявления скрываемой информации при расследовании преступлений представляла интерес, и отечественная наука внимательно следила за развитием исследований в данной области (Я. М. Коган). Но, невзирая на достигнутые результаты, исследовательские работы в данном направлении вскоре были прекращены, причиной чему послужили следующие обстоятельства.

В 20-е годы рост интереса к использованию методов экспериментальной психологии и психофизиологии при раскрытии преступлений в определенной мере был подкреплен появлением книги итальянского криминалиста Э. Ферри «Уголовная социология», в которой автор поднимал вопрос о привлечении научных достижении в сферу проверки показаний обвиняемых и свидетелей с использованием «сфигмографа». По явление этой монографии совпало с развернувшейся в те годы разработкой советской юридической наукой теории доказательного права, и новые методы сбора и оценки доказательств привлекли внимание правоведов и юристов, которые критически отнеслись к «сфигмографу» Ферри. Так, в 1927 году в своей работе «Теория доказательств в уголовном процессе» М. С. Стрвгович отметил, что хотя в рассуждениях Ферри «имеется безусловно верная и ценная мысль», однако предлагаемый им способ «по своей точности очень мало отличается от средневекового испытания огнем или водой» (М. Строгович,1927).

Десять лет спустя Генеральный прокурор СССР А. Я. Вышинский, выступая по проблеме оценки доказательств в советском уголовном процессе, расценил замечания ученого о новом и слабоизученном методе как покушение на основы советского процессуального права. После подобного заявления Генерального прокурора судьба экспериментального метода «детекция лжи» оказалась предрешенной.

Таким образом, негативное отношение к испытаниям на полиграфе, сформировавшееся в предвоенные годы, не основывалось на каких-либо

научных данных и было обусловлено всецело идеологическими мотивами.

Первая из работ, появившаяся в послевоенный период по теме полиграфа (Н. Полянский), лишь укрепила существовавший негативизм. Последовавшее в начале 50-х годов резкое увеличение использования проверок на полиграфе в США не привлекло внима ние отечественной юридической или психологической науки. И появившиеся в те годы публикации по данной тематике во многом способствовали углублению непонимания «проблемы полиграфа», смешивая воедино ее социально-правовые, естественно-научные, методические и технические аспекты (Н. Н. Порубок 1968, И. М. Николайчик, 1964).

В середине 60-х годов начинает формироваться иная позиция в отношении испытаний на полиграфе, призывавшая специалистов (правоведов, юристов, криминалистов, психологов) более внимательно подойти к данной проблеме. В частности, сторонники такой позиции категорически возражали против того, чтобы контроль физиологических параметров организма человека в процессе его опроса бездоказательно объявлялся антинаучной и реакционной, идеей.

Интересно было отметить, что некоторые специалисты, осторожно высказываясь в защиту объективного подхода к испытаниям на полиграфе, уже были знакомы с этой проблемой не только по зарубежным публикациям, но и в результате собственных исследований.

Длительное неприятие официальной юридической наукой данного метода прикладной психофизиологии повлияло на то, что естественно­научная сторона процесса выявления информации у человека с помощью полиграфа на протяжении трех-четырех десятилетий не попадала в сферу исследований отечественных психологов или физиологов.

Первым (после А. Р. Лурия), кто соприкоснулся с данной тематикой,

был академик П. В. Симонов. Занимаясь разработкой информационной теории эмоций в конце 60-х — начале 70-х годов, он провел значительный объем экспериментальных исследований по психофизиологии эмоций и, в частности, внимательно изучил «метод обнаружения эмоциональных реакций на значимый для субъекта сигнал». В результате этих работ в интересующем нас аспекте ученый пришел к выводу о том, что «эффективность современных способов выявления эмоционально значимых объектов не вызывает сомнений. Подобно медицинской экспертизе и следственному эксперименту, эти способы могут явиться вспомогательным приемом расследования, ускорить его и тем самым содействовать решению главной задачи социалистического правосудия: исключению безнаказанности правонарушений» (П. В. Симонов, 1970).

В начале 70-х годов группа ученых, возглавляемых профессором Л. Г. Ворониным, занимаясь в Институте биофизики АН СССР

исследованиями механизмов памяти, использовала в качестве экспериментального средства метод, на котором основан так называемый детектор лжи, что само по себе явилось лучшим свидетельством научной обоснованности и эффективности психофизиологического способа извлечения из памяти человека необходимой информации.

В середине 70-х годов была опубликована работа сотрудников ВНИИ советского законодательства МО СССР Г. А. Злобина и С. Я. Яни, в которой были представлены проблемы, касающиеся технической обоснованности, социально-политических последствий и процессуально-правовой допустимости применения полиграфа в борьбе с преступностью. Авторы пришли к выводу, что «проблема полиграфа вполне созрела и для ее глубокого научного исследования, и для практического эксперимента».

Время для пересмотра взглядов в отношении использования методов испытаний на полиграфе действительно наступило. К этому моменту проверки на полиграфе уже широко применялись в США, Канаде (Desroches et all), Израиле, Японии и других странах. В 1976 году Верховный суд Польши подтвердил допустимость использования метода проверок на полиграфе при расследовании уголовных дел (Widaski J., 1980).

К сожалению, исследования В. П. Симонова и Л. Г. Воронина, непосредственно затрагивавшие «проблему полиграфа», оказались практически неизвестными юристам и правоведам. В итоге резко негативное и излишне идеологизированное отношение правовой науки к психофизиологическому метода детекции лжи, практически полное отсутствие достоверной информации о его естественно-научной основе и организационно-методических принципах прикладного применения неизбежно привели к извращенному представлению о сущности испытаний на полиграфе и их реальных возможностях.

В целом, «проблема полиграфа» в нашей стране мучительно проходила тот же путь, который прошли в послевоенные годы кибернетика и генетика. Существенные изменения в отношении к проверкам на полиграфе происходят в начале 90-х годов. В 1993 году в России Генеральной прокураторой и Министерством юстиции была дана надежная правовая основа практическому применению психофизиологического метода «детекции лжи» в деятельности федеральных органов, осуществляющих оперативно-розыскную деятельность.

При ближайшем рассмотрении совокупности вопросов, связанных с применением метода испытаний на полиграфе на практике, становится очевидным тот факт, что различные аспекты «проблемы полиграфа» разработаны далеко не в равной мере. В частности, многие специалисты — и сторонники, и противники этого метода — считают, что, несмотря на активное и весьма эффективное применение проверок на полиграфе, не

существует хорошо разработанной и исследованной фундаментальной теории относительно того, как действительно работает полиграфический тест.

Вопросы для самоподготовки:

1. Какие основные теоретические концепции полиграфических
испытаний существуют в настоящее время за рубежом?

2. В чем заключается суть теории угрозы наказания?

3. Какие идеи А. Р. Лурия и И. П. Павлова были использованы
американскими исследователями для создания теории конфликта и
условно-рефлекторной теории?

4. В чем заключается суть теории активации и дихотомизационной
теории с точки зрения полиграфических испытаний?

5. Какие подходы к испытаниям на полиграфе существовали в
историческом аспекте?

6. Как складывалась судьба метода «детекции лжи» в СССР?

Глава 14

ПСИХОФИЗИОЛОГИЧЕСКИЕ ДЕТЕРМИНАНТЫ И ОЦЕНКА ЭМОЦИОНАЛЬНО ЗНАЧИМЫХ СОСТОЯНИЙ

14.1. Эмоции как психофизиологический феномен

В предыдущем разделе была показана важность объективной оценки психоэмоциональных состояний человека при производстве различного рода испытаний и экспертиз. Это предусматривает изучение эмоционального процесса как психофизиологического феномена.

За последние десятилетия накоплено большое количество фактов, систематизировано множество наблюдений и данных об эмоциях, приобретен некоторый опыт их экспериментального исследования. В нагромождении фактов проступают очертания целостной системы, позволяющей рассмотреть происхождение, развитие и функции эмоциональных явлений.

Детальный анализ разных концепций и подходов обнаруживает много общих моментов, а именно то, что психические процессы следует рассматривать как процессы регуляции отношений между организмом и средой. (Н. П. Бехтерева, С. П. Бочарова, А. Р. Лурия).

Это положение отражается и в определении эмоций, которые рассматриваются как «субъективные реакции человека и животных на воздействие внутренних и внешних разражителей, проявляющиеся в виде удовольствия и неудовольствия, радости, страха и т.д. Сопровождая практически любые проявления жизнедеятельности организма, эмоции отражают в форме непосредственного переживания значимость (смысл) явлений и ситуаций и служат одним из главных механизмов внутренней регуляции психической деятельности и поведения, направленных на удовлетворение актуальных потребностей (мотивации)» (А. Н. Леонтьев, К. В. Судаков. БСЭ,1978,т.ЗО,с. 169.)

В этом энциклопедическом определении полностью опущена

объективная сторона эмоций, которые при достаточной выраженности сопровождаются легко регистрируемыми соматическими (мимика, жестикуляция) и вегетативными (сердцебиение, уровень артериального давления, потоотделение и т.д.) компонентами. Строго говоря, эмоции — это объективный нервный феномен с ярко выраженным психическим, субъективно ощущаемым компонентом.

Из вышесказанного следует, что дать эмоциям исчерпываающее естественно-научное определение крайне трудно из-за произвольности определения субъективного компонента феномена. Это связано также с тем, что до недавнего времени сфера эмоций описывалась психологами, психиатрами, философами в различных терминах, таких как «эмоции», «чувства», «влечения», «мотивации» и т.д. Причем эти термины не рассматривались как синонимы, и их употребление в каждом отдельном случае могло подразумевать особую концептуальную позицию автора.

Так, основоположник научной психологии Вильгель Вундт считал, что

существует особый вид психических явлений — чувства. Эти явления бесконечно разнообразны и, по мнению Вундта, существует неисчислимое множество чувств. При этом он выделяет шесть главных компонентов чувственного процесса: удовольствие—неудовольствие, возбуждение— успокоение, напряжение—разрешение.

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском: