Посвящение фестивалю на Чёрной Скале

Расчехлены гитары, хоть и дождь идёт

Попеременно с липкой моросью из тучи.

И на эстраду серый небосвод

Взирает сверху вниз с горы могучей.

О демоны пролившихся небес –

Что вам за дело? К суете людей поющих

Прислушались и старый дикий лес,

И кислицы цветущей белой кущи.

Послушай, безмятежный островок,

Наперекор стихиям сотканный из песен,

Три дня для вечности – короткий срок

И спор с стихией песен просто неуместен!

Но я пою в холодный микрофон

И слышу эхо голоса соседа

Да сердца своего то стук, то стон

Как с вечностью извечную беседу.

Не оттого ль, что песня коротка,

А вечность – вечна, плачем и смеёмся

И песни сочиняем на века,

С любимыми навеки расстаёмся?

Но в памяти останется лишь миг

Прекрасный нескончаемого пенья

И блик костра, и твой небесный лик,

И хрупкое руки прикосновенье.

Дорога (посвящение фестивалю на Чёрной скале)

И снова весна, и станет ясна,

Дремавшая зиму тревога.

На тропах лесных в капелях весны

Меня позвала дорога.

Припев:

Дорогу под Чёрной скалой

Надолго запомним с тобой:

Там судьбы становятся песнями,

А песни – судьбой.

Там неба малиновый звон,

Там бьются сердца в унисон,

Там звёзды, заслушавшись песнями,

Слетают на склон.

Тоскует костёр по мне с давних пор.

Ну, что же ты смотришь так строго?

За синью озёр, синеющих гор –

Опять впереди дорога.

Припев.

Я снова клянусь, что скоро уймусь,

Довольно. До точки. До срока.

Но также, как жить, работать, любить, –

Нужна мне моя дорога.

Припев.

Школа радости

Нарисует нам художник

светлый дом,

музыкант поселит звуки

в доме том.

И за парты

рассадят там детей,

а за кафедры, столы – учителей.

Припев:

Математик любит цифры,

как филолог любит слово,

свет звезды далёкой любит астроном.

Зов далёких путешествий

любит школьный

наш географ…

Только как же стать Учителем при том?

Жизнь высокая

без знания – не жизнь!

Мало жить дано, да много надо знать.

Есть профессия,

любя детей, – учить.

Да не каждому,

не каждому под стать!

Припев:

И течёт рекой беседа

вопреки вселенским бедам,

много детям-непоседам

надо рассказать.

Это можно, только сложно,

чтоб мороз пошёл по коже…

Это только лишь Учителю под стать!

Но едва зашёл Учитель

в светлый класс,

вдохновенно мысль

над чувствами парит!

Распускаются цветы ребячьих глаз…

Говори, Учитель, вечно говори!

Припев:

Про любовь и благородство,

душ чтоб не было сиротства,

школа радости – вот все твои дела,

чтобы школьная планета,

сердцем преданным согрета,

как твоё святое дело бы жила!

Вальс расставания

Последнее в дневнике

пока ещё не записано.

Беспечный портфель в руке

с тетрадками, полными мыслей.

Припев:

И пылкая юность моя

летит коридорами школьными,

прислушиваясь к звонкам,

довольная и недовольная.

Вот так! Вот последний звонок –

и сердце забьётся тревожное,

и манит уж новая жизнь,

на детство ничуть не похожая.

Что ж, было во имя чего,

наверно, учиться стараться,

а истина так проста,

чтоб в жизни не потеряться.

Припев.

И вот уже не вернуть

все школьные дни, как мгновение.

А к школе моей лёгкий путь,

как жизненное откровение.

Прилюд

Тихо печалюсь я

иль радуюсь,

всем сердцем

эту жизнь любя.

Весь мир расколот

вечно надвое:

мир,

где есть ты,

светлый мой мир, –

и без Тебя.

Холодно,

ровно,

заморожено

речка мертвеет,

льдом блестя.

Ах, как же холодно,

как невозможно

в мире,

где нет,

в мире,

где нет,

где нет тебя!

Только с тобой

я солнцу радуюсь.

Только с тобой

весну встречать.

Только с тобой,

словно под радугой,

можно прожить

целую вечность

и не устать.

Вместо послесловия

Восковая персона

I

Стоял июльский день ненастный.

Как ветер воет, дождик льёт!

– Но надо думать о прекрасном –

тогда прекрасное придёт!

Так говорила мне Елена

(Она прекрасная во всём).

и захотелось перемены

июльским невозможным днем.

Провинциальность

душу душит,

любовь

лишь сердце холодит…

И вдруг спасительное –

Пушкин! –

своим стихом ко мне летит:

«К Talon помчался: он уверен,

что там уж ждёт его Каверин.

вошел: и пробка в потолок!..»

какой прекрасный лёгкий слог!

Вот так,

из северной столицы

необъяснимо привожу

в сны –

лица,

в ауру –

частицы –

всё,

от чего с ума схожу.

II

Когда на Невском, 18,

в кафе

от Вольфа-Беранже,

мы вдруг решили задержаться,

палило солнце

так, что сжечь

как будто Петербург хотело.

Всё вяло плыло и потело,

асфальт пылал

и грел, как печь.

И мы

в уют кафе нырнули,

где к фортепиано

скрипка льнёт.

Чужая речь.

Нас не надули,

коль русский дух здесь

не живет?

Хотя у самого окошка

сидит на первом этаже

одетый ярко, скоморошно,

причёсанный,

не в неглиже,

с пером,

с челом,

объятым думой…

Но мне он кажется угрюмым.

Что здесь он делает, о Боже,

двойник, на Пушкина похожий?

Из воска сердце и лицо.

Не для наживы ль подлецов?

Во всем коммерции зараза…

Здесь Пушкин встретился с Данзасом.

III

Звучало ль скорбное Andante,

когда его лицейский друг

согласье дал?

Роль секунданта

исполнить скольких стоит мук?

Несутся сани

к речке Чёрной,

да лучше бы

на край земли!

Но кони чёрны

и проворны,

И близорука

Натали.

– Данзас,

предотврати несчастье.

Он – Пушкин!

Он – не восковой!

И плачу я

от соучастья

чрез два столетья

над Невой.

– Данзас!

Хочу, чтоб всех вернули

в кафе

и мирно развели…

Данзас

в снег незаметно пули

бросает,

чтобы след нашли.

Метет поземка роковая.

Достать чернил –

и плакать вновь.

Молчит персона восковая.

Но вечна к Пушкину любовь.

Индейцы

Мы так часто играли в индейцев,

Босоногих товарищей рать

И решили во всём, разумеется,

Бледнолицых всегда презирать,

Бледнолицые – мамины дочки –

Обходили нас всех стороной,

А прилежные мальчики (очень!)

В голос звали меня все шпаной.

Ну, а мы штурмовали вершины

Наших гор и ползли по росе…

И гордилась пером петушиным

Я в своей распушистой косе.

Но, как вихрь, налетевшее время

Растворило наивных, смешных,

Растерялось индейское племя

На дорогах крутых и больших.

И теперь, я, не зная, где скрыться

От комедий и жизненных драм,

Прихожу к тебе, Брат Бледнолицый,

В твой уютный и добрый вигвам.

Трубку мира мне!

Дружно страницы

книги детства листаем, – «враги»…

Я запуталась, Брат Бледнолицый!

А индейцев-то нет… Помоги!

***

Мой дерзкий кораблик причалит –

разлуки рассеется дым.

Любовь к тебе исключает

любовь ко всем остальным.

Закончатся глупые игры

в работу,

в тоску по ночам.

И спустятся белые тигры

по трапу

за мной

на причал.

Их,

кроме тебя,

невозможно

совсем никому разглядеть.

Их даже твой

северный дождик

не в силах размыть

иль стереть!

О, как я остыла за зиму,

где всё порастает быльём.

Прости же, что так фантазийно

сегодня явленье моё.

И если ты всё ж не поверишь

в оптический этот обман,

храни нас, по крайней мере,

подаренный твой талисман.

***

Чижик-Пыжик,

верный друг Фонтанки,

под мостом

склонился

к лону вод.

У него монет

совсем-совсем,

как в банке, –

не поёт!

И водки (врут!) – не пьёт!

Я его не вижу.

Очень просто

всяким дылдам

счастье загадать!

Я же такого

маленького роста,

прямо просто

Чижику под стать.

У меня

больших желаний нету,

но одно –

я помню наизусть:

упадёт на постамент

монета –

это значит

я сюда

ещё вернусь!

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском: