Цукико: По дороге из Лондона в Мюнхен

Ноября, 1901

Ничем непримечательный поезд пыхтит по сельской местности, выпуская облака серого смога в воздух. Паровоз почти полностью черный. Составы, которые он тянет, раскрашены монохромно. У тех составов, у которых есть окна, стекла затенены, другие, у которых окон нет, черные, как уголь.

Поезд путешествует молча, ни свистков, ни гудков. Колеса о рельсы не скрежещут, а постукивают, издавая плавный и тихий звук. Он просто следует своему маршруту, почти не привлекая к себе внимание.

Со стороны может показаться, что это товарняк, перевозящий уголь или что-нибудь подобное. Он совершенно ничем не примечательный.

Но внутри всё совсем по-иному.

Внутри поезд имеет богатое убранство, а мебель позолочена. В нем тепло. Большинство пассажирских составов увешаны толстыми узорчатыми коврами, обиты бархатом фиалковых, кремовых и цвета бордо тонов, как будто их обмакнули в закат, в преддверии сумерек, и не вынимали, пока на небе не появились полночные звезды.

Свет в коридорах льется из бра, развешенных вдоль стен, ниспадающие кристаллики которых покачиваются в такт движению поезда. Тихонько и безмятежно.

Вскоре после отъезда цирка, Селия помещает книгу в кожаном переплете в безопасное месте, положив её у всех на виду среди своих книг.

Она переодевает своё окровавленное платье, сменяя его на жемчужно серое, перевязанное черными, белыми и темно-серыми ленточками, которое было особенно любимо Фредериком.

Ленточки плывут за ней, когда она идет по поезду.

Она останавливается перед единственной дверью, которая подписана двумя каллиграфическими японскими символами, а так же именем от руки, на табличке рядом с ними.

На её вежливый стук, девушку тут же приглашают войти.

В то время как большинство вагонов поезда насыщенны цветом, личный вагончик Цукико в основном нейтральных цветов. Голое пространство, окруженное бумажными ширмами и занавесками необработанного шелка, благоухающие ароматами имбиря и сливок.

Цукико, одетая в красное кимоно, сидит по средине своего вагона. Бьющиеся алое сердце в бледной комнате. И она здесь не одна. Исобель лежит на полу, положив свою голову Цукико на колени, тихо всхлипывая.

— Я не хотела мешать, — говорит Селия.

Она в нерешительности останавливается в дверном проеме, раздвижные двери которого готовы вновь закрыться.

— Ты не мешаешь, — говорит Цукико, приглашая её войти. — Может быть, ты сможешь мне помочь убедить Исобель, что ей нужно немного отдохнуть.

Селия ничего не говорит, но Исобель вытирает глаза и кивает, когда поднимается на ноги.

— Спасибо, Кико, — говорит она, разглаживая складки на платье.

Цукико продолжает сидеть, сосредоточив всё свое внимание на Селии. Исобель останавливается рядом с Селией, когда идет к двери.

— Я сожалею о герр Тиссене, — говорит она.

— Как и я.

На мгновение Селии кажется, что Исобель собирается обнять её, но ничего такого не происходит, она только кивает и выходит из комнаты, задвигая за собой дверь.

— Для всех нас последние часы выдались очень длинными, — говорит Цукико, когда Исобель покинула комнату. — Тебе нужно выпить чаю, — добавляет она, прежде чем Селия успевает пуститься в объяснения, зачем она сюда пришла.

Цукико усаживает ее на подушку и молча идет в конец вагончика, извлекая чайные принадлежности из-за одной высокой ширмы.

Это не полная чайная церемония, которую она исполняла несколько раз за эти годы, но тем не менее, то, как Цукико медленно и красиво приготавливает две пиалы для зеленого чая, действуют успокаивающе.

— Почему ты мне никогда не рассказывала? — спрашивает Селия, когда Цукико усаживается напротив неё.

— Чего не рассказывала? — спрашивает Цукико, улыбаясь поверх своей пиалы с чаем.

Селия вздыхает. Она думает, не почувствовала ли Лейни Бёрджес того же разочарования от тех чашек чая, выпитых в Константинополе. Она раздумывает, не сломать ли пиалу Цукико, просто для того, чтобы поглядеть, что же та будет делать.

— Ты поранилась? — спрашивает Цукико, кивая на шрам на пальце Селии.

— Я была обречена участвовать в состязании почти тридцать лет назад, — говорит Селия. Она отпивает чай из пиалы, прежде чем добавить. — Собираешься ли ты показать мне свой шрам, после того, как увидела мой?

Цукико улыбается и ставит пиалу с чаем на пол перед собой. Затем она отворачивает ворот кимоно, обнажая шею. На задней части шеи, на островке между символами татуировки, в кривом полумесяце ютился бледный шрам по форме и размерам, напоминающий кольцо.

— Шрамы остается с нами на куда большее время, чем длится игра, как ты видишь, — говорит Цукико, поправляя кимоно на плечах.

— Этот шрам остался от кольца моего отца? — интересуется Селия, но Цукико ничего не отрицает, не подтверждает.

— Как тебе чай?

— Зачем ты здесь? — в ответ спрашивает Селия.

— Я была нанята в качестве акробатки.

Селия ставит пиалу на пол.

— У меня нет настроения, играть в эти игры, Цукико, — говорит она.

— Тебе следует продумывать свои вопросы более тщательно, тогда ты сможешь получить на них исчерпывающие ответы.

— Почему ты никогда не рассказывала мне, что тебе известно о состязании? — спрашивает Селия. — Для чего было притворяться?

— Я была связана договоренностью, что не выдам себя до тех пор, пока меня об этом не спросят напрямую, — отвечает Цукико. — Я держу своё слово.

— Зачем ты явилась в цирк, в самом начале?

— Мне было любопытно. С тех пор, как я участвовала в состязании, подобных больше не проводилось. Я не собиралась оставаться.

— Тогда почему осталась?

— Мне понравился господин Лефевр. Место проведения моего состязание было куда скромнее, а это показалось мне исключительным. Так редко появляются места, которые действительно являются уникальными. Я осталась наблюдать.

— Ты наблюдала за нами, — говорит Селия.

Цукико кивает.

— Расскажи мне об игре, — просит Селия, надеясь получить прямой ответ, сейчас, когда Цукико стала более сговорчивой.

— Она больше, чем тебе кажется, — говорит Цукико. — В своё время, я точно так же не понимала правил. Речь идет не только о том, что ты называешь магией или волшебством. Ты полагаешь, что создавая новый шатер, цирк делает шаг вперед? Но все гораздо сложнее. Всё, что ты делаешь, в любую секунду дня и ночи, движет цирком. Как будто при тебе всегда есть шахматная доска, но на ней нет ни полос, ни канвы. Однако у тебя и твоего противника нет такой роскоши как четкие квадраты, чтобы остаться на них.

Селия обдумывает сказанное, пока отпивает чай. Попытка примириться с тем фактом, что все, что произошло с цирком, с Марко, было частью игры.

— Ты его любишь? — спрашивает Цукико, глядя на нее с задумчивым взглядом с намеком на улыбку, которая должно быть означала сочувствие, но Селии всегда было трудно прочесть выражение лица Цукико.

Селия вздыхает. Похоже, она не может найти достойной причины, чтобы всё отрицать.

— Люблю, — говорит она.

— И ты веришь, что и он тебя любит?

Селия не отвечает. Её беспокоит формулировка вопроса. Всего несколько часов назад, она была уверена в его любви. Теперь же, сидя в этой пещере из легчайшего надушенного шелка, то, что казалось незыблемым и несомненным, теперь выглядело таким хрупким и неуловимым, как пар над пиалами.

— Любовь непостоянна и мимолетна, — продолжает Цукико. — Она редко когда является прочным фундаментом для принятия решений, в любой игре.

Селия закрывает глаза, чтобы унять в руках дрожь. Возвращения контроля над своими чувствами занимает у неё больше времени, чем бы ей хотелось.

— Исобель когда-то считала, что он любит её, — продолжает Цукико. — Она была в этом уверена. Вот почему она оказалась в цирке, чтобы помочь ему.

— Он, в самом деле, меня любит, — говорит Селия, хотя, когда эти слова срываются с её губ, они не звучат так же убедительно, как у неё в голове.

— Возможно, — отвечает Цукико. — Он очень опытный манипулятор. Тебе самой ни разу не приходилось лгать, говоря им только то, что те хотят услышать?

Селия не знает, что хуже: знание того, что по окончании игры один из них умрет или вероятность того, что она для него ничего не значит. Что она всего лишь квадратик на шахматной доске. В ожидании того, когда ей будет предъявлен шах и мат.

— Это вопрос точки зрения, разница между соперником и партнером, — говорит Цукико. — Ты делаешь шаг в сторону, и один и тот же человек может стать тем или иным, а может быть и кем-то совсем иным. Трудно сказать, какое лицо окажется настоящим. И у тебя есть много факторов, чтобы не иметь дел со своим оппонентом.

— А ты сотрудничала со своим соперником? — спрашивает Селия.

— Место проведение моего состязания не было таким грандиозным. Вовлечено было меньшее количество людей, меньше было движения и развития. С отсутствием состязания, там не за что было держаться, нечего спасать. Большая часть из того, что осталось, полагаю, теперь чайный сад. Я не вернусь в то место, потому что состязание окончено.

— Цирк сможет продолжить свое существование, после того, как состязание... завершиться, — говорит Селия.

— Это было бы чудесно, — говорит Цукико. — Отдаю должное твоему герр Тиссену. Однако будет трудно сделать цирк полностью независимым от тебя и твоего соперника. Ты взяла на себя большую часть ответственности за все это. Ты жизненно необходима для его функционирования. Если я бы я вонзила нож в твою грудь прямо сейчас, поезд потерпит крушение?

Селия ставит свою пиалу на пол, наблюдая, как плавное движение поезда отзывается рябью на поверхности жидкости в пиале. Она прикидывает в уме, сколько времени потребуется, чтобы остановить поезд, пока она сможет заставить биться свое сердце. Девушка решает, что это вероятно будет зависеть от ножа.

— Возможно, — говорит она.

— Если бы я погасила костер, или это сделал его хранитель, то тоже возникли бы проблемы, да?

Селия кивает.

— Тебе должно быть придется трудно, если ты ожидаешь, что цирк продолжит свою работу, — говорит Цукико.

— Предлагаешь свою помощь? — спрашивает Селия, надеясь, что та сможет помочь в расшифровке системы Марко, в связи с тем, что у них один и тот же наставник.

— Нет, — говорит Цукико, изящно качает головой, смягчая улыбкой свой резкий отказ. — Если ты станешь не в состоянии управлять цирком должным образом сама, я вмешаюсь. Это уже продолжается слишком долго, но я дам тебе некоторое время.

— Сколько времени ты мне дашь? — спрашивает Селия.

Цукико отпивает чай.

— Время мне не подвластно, — говорит она. — Поживем-увидим.

Они сидят в задумчивой тишине в течение части того времени не поддающегося контролю, шелковые занавески мягко колышутся в такт движению поезда, и их окутывает аромат имбиря и сливок.

— Что случилось с твоим соперником? — спрашивает Селия.

Цукико не смотрит на Селию, а не опускает взгляд на свою пиалу с чаем, когда отвечает.

— Мой противник теперь столп праха, где-то на поле в Киото, — отвечает она. — Если конечно ветер и время не разнесло пепел по свету.

Бегство

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском: