ТОР 5 статей: Методические подходы к анализу финансового состояния предприятия Проблема периодизации русской литературы ХХ века. Краткая характеристика второй половины ХХ века Характеристика шлифовальных кругов и ее маркировка Служебные части речи. Предлог. Союз. Частицы КАТЕГОРИИ:
|
Сквозь частой тополовой рощиПленяя зрение очес, Возходит месяц над водою! И луч серебряный волною Лиется долу на предмет: То слабо вдруг, то устремленно, То косвенно, то преломленно, То прямо нам являет свет! *** О! коль ты кроток и прекрасен, Светильник мрака и любви! Прохладен, чист, блистающ, ясен… Ты мир!- и мир в моей крови Тебе дивяся возродится. Ах! вся душа не наглядится На гордый твой и милый вид! Катись путем твоим безмерным, Путем эфирным, гладким, верным… Да будет дух мой твой Друид! Какое сердцу наслажденье, Когда, являясь из-за гор, – Несешь ты чувствам умиленье, И очаровываешь взор! Меж облаков прозрачных, чистых, В упругих воздухах струистых, Сквозь легкую завесу сфер – Для мравиев, как для гигантов, Из звездных огненных брильянтов Горишь, как яркий солитер! *** Взойдешь ли осветить долину, И бархат черватый лугов… Лилеи, розы и жасмины, Благоуханный сонм цветов; Тут все как будто улыбнется! Куда твой свет, - куда польется, Там искры влажныя росы Как диаманты заблистают; И мнится на сердце растают Твои безценныя красы! *** Мелькнешь ли в безднах Океана, Катясь в зерцале гладких вод, Утешишь горлицу Ливана, Утешишь с нею смертных род – Для всех несешь твою отраду, Прольешь небесную прохладу Полям и нивам на браздах! Твой свет, в нощи, в лютейши мразы, Несчетны со сребром алмазы В Гранландских сыплет в вечных льдах! *** Светило! что тебе подобно Доднесь во множестве веков – Созданье свыше, благородно, Картина верная богов? – Так! смертный с чистою душею, Грядущей мудрости стезею Подобен свету твоему. Твой образ – истинно полезна: Прохлада – кротость в нем любезна: Отрада – лирный, звучный тон! Твой блеск – Поэзия гремяща, Изящна сладостна, паряща От чувств пред вышний Геликон!!! Саранск с.Константиново
Михаил Муравьев Сила Гения (1785, <1797>)
Любимцы гения от самой колыбели Прекрасного заемлют нежный вкус, И водят граций хор и слышат песни муз. Тьмой разных он путей ведет их к славной цели И расточает тьму даров: И плески множества, и почести дворов, И душ отменных дружбу. Дыханьем гения тревожится пиит, И умствует мудрец, и рвется сибарит Из рук отчаянной любовницы на службу, И в двадцать лет уже победой знаменит. Но менее сердит, Сей гений резвости влагает в пустомелю, Который при дворе на службе ту неделю С Темирой томноюна арфе он звенит, Внушает сказку Мармонтелю И с Бомарше смешит. Не может тяжкий труд и хладно размышленье Мгновенным гения полетам подражать, И сокровенную печать, Которая его дает благоволенье, Нельзя искусству похищать. Сей огнь божественный, сие одушевленье, Которое творит, - Он, он его своим возлюбленным дарит; Он обращает им все средства в наставленье. Вергилиев, Корреджев колорит, Иль поражающий и живописный вид Природы дикой, мрачной, Иль сердце нежное, которо тонко спит Под дымкою прозрачной, – Всё служит гению. Малейшие черты Источником ему бывают красоты, Но со счастливейшим души образованьем, Когда бы льстился мирт со лавром соплетать, Сердечный терн быть может дара тать; Душевно здравие владеет дарованьем. Ах! если дух тесним страстей обуреваньем И свет покрыт густою тьмой, Тогда и гений сам светильник гасит свой. Воспитанник его, оставленный и сирый, С расстроенною лирой, Заросшей странствует тропой. Соперник дерзостный Албана Иль Тассов ученик, Произведет ли он дышащих граций лик Или Армидин сад в средине океана? Услышит Духа бурь во песнях Оссиана Иль с Юнгом, может быть, Он будет слезы лить. Но сей покров волшебный, Который для него природу одевал, Рукою снят враждебной, И мир без своего очарованья стал. Не будет боле он в сени уединенной, У тока чистых вод, Взирати, восхищен, на ясный неба свод И жить с природою, потерян во вселенной. Без нужды воздыхать, возможно ль петь любовь? И между тем как томна кровь Влачится тягостно Меандром, Изобразит ли он любимую Леандром, Уединенную священницу любви, Прекрасну Иро, во крови У башни, где вела счастливейшу неволю, С возлюбленным своим делящу горьку долю? Изобретет ли он волшебный островок И посреди его лиющийся поток, Над коим зыблются древесные вершины, Остановляющий журчание свое Для восприятия стыдящияся Лины, И шорох листвия, пужающий ее? Ах! должно быть природы милым чадом, И слышать глас ея, И в полноте вкушать всю сладость бытия. Коль беден тот, что скорби хладом Зрел юности цветы поблекшей своея; Неосторожно свел две сцены жития, Со утром сумерки, надежды с сожаленьем, И, чашу роскоши стремительно пия, Все выпил радости и вместе с вожделеньем! Счастливый юноша! прекрасной музы друг! Питомец грации моральной! Будь доле в обществе небесных сих подруг; Довольно времени для истины печальной. Ах! юношества цвет Уносит резвости, стыдливость, воздыханья, Как роз благоуханья, Которые зефир по воздуху лиет. Не разгоняй сей рой сияющий и звучный Веселий резвых, легких снов, Которых общества желал бы философ В своей пустыне скучной, Желал бы суетно; меж тем как весь их строй Сегодня учится в уборной У Нины непокорной, Которой рабствует и пастырь и герой. Приложение 5
Манифест русского предромантизма – «Сила Гения» М.Н.Муравьева (образец анализа поэтического текста) Многое в идейно-тематическом звучании этого стихотворения объясняет двойственный характер его жанровой природы. С одной стороны, «Сила Гения» – особенно, по-видимому, в первой редакции (1785), – ощутимо связана с дидактическими традициями классицизма, итогом чего на жанровом уровне выступают зримые реликты эпистолы. Но в то же время стихотворение, о чем свидетельствует в т.ч. окончательный его поздний вариант (1797), стремительно приближается к жанровой модели предромантического дружеского послания. Последнее особенно значительно влияет на характер лирической медитации. Объектная тема произведения – осмысление глазами человека конца XVIII столетия феномена Гения в культуре и искусстве. Обращает на себя внимание в этой связи чрезвычайная насыщенность стихотворения ассоциативными для мировой культуры конца XVIII - начала XIX веков образами и именами. Культовые имена Мармонтеля, Бомарше, Вергилия, Корреджио, Тассо, Оссиана, Юнга – вплетены в единый рисунок с персонажами популярных в Европе еще с заката классицизма пьес и поэм (в т.ч. и на античный мифологический сюжет): Армида, Меандр, Леандр, Иро, Лина. Примечательно, что если первый «ряд» равно соотносим и с «легким» искусством и с творчеством трагедийного плана (Юнг, Оссиан) – то «знаки» литературных героев практически полностью связаны только с проблемами так называемого «нового «искусства для света»» и любовной его тематикой (Муравьев вступает в своеобразный «диалог» с собственным творчеством, как бы прямо отсылая читателя к своему манифестному «Посланию о легком стихотворении»!). Помимо собственно культурологического ассоциативного пласта заметные место и роль принадлежат и образам-типажам современных автору «людей света»: «...тревожится пиит, / И умствует мудрец,и рвется сибарит / Из рук отчаянной любовницы...»; «пустомеля», «...который при дворе на службе». Типажи намеренно схематичны, условны, в значительной степени диктуются канонами французской «легкой поэзии»: ср. – в первых строках образ «Темиры томной», которая «на арфе звенит», а в финале – «Нины непокорной, / Которой рабствует и пастырь и герой». Однако, весь «хор» этих второстепенных ассоциативных ярко выраженных ролевых персонажей – лишь «увертюра», подготовительный фон к главной философско-эстетической проблеме, ключевой для предромантизма – проблеме Гения. Стержневой образ лирического героя (в подтексте частью соотносимый и с автором) практически со всеми остальными названными нами персонажами связан лишь по принципу «отталкивания», контраста. Главный «закон» жизни света – искусство (в т.ч. – и в негативной коннотации: как игра, ложь, притворство). В отношении же к Гению «...сокровенную печать, / Которая его дает благоволенье, / Нельзя искусству похищать». Уникум Гения видится Муравьеву в свободной симфонии – равно: Ужасного и Прекрасного. Сравним: а) «... поражающий и живописный вид / Природы дикой,мрачной», «...дух тесним страстей обуреваньем»; «Услышит Духа бурь во песнях Оссиана»; б) «...сердце нежное, которо тонко спит / Под дымкою прозрачной»; «...будет... он в сени уединенной /... / Взирати, восхищен, на ясный неба свод»; «...должно быть природы милым чадом / И слышать глас ея, / И в полноте вкушать всю сладость бытия»; грации и музы – «небесные подруги», их «рой сияющий и звучный» (курсивы – мои: А.П.). О том, что на пьедестал возведено именно Прекрасное, свидетельствует прозвучавший еще в первой музыкально-смысловой части «тезис»: «...Малейшие черты / Источником ему /Гению/ бывают красоты...». Ключевой дар Гения, позволяющий ему свободно сочетать столь противоположные грани мировидения, оговорен еще в первой смысловой части эпистолы: труд и размышленье никогда не смогут «Мгновенным гения полетам подражать» (курсив – мой: А.П.). Во второй части, «населенной» образами европейской драматургии, Прекрасное (бесспорно, доминирующее) обретает более «наглядных» «проводников» – в лице символообразов водного потока и Тишины: а) «У тока чистых вод»; «...лиющийся поток, / Над коим зыблются древесные вершины», «...чашу роскоши стремительно пия...»; б) «сердце нежное, которо тонко спит»; «уединенная сященница любви», поток, «Остановляющий журчание свое», «шорох листвия» - «пужающий». Диалектическое противоречие сфокусировано при всем этом в том, каким видится поэту Бытие Гения в мироздании. Явственны зерна меланхолической трагической рефлексии, характерной для предромантизма – Гений обречён: «Жить с природою, потерян во вселенной». У-единение в мире гармонии оборачивается отъ-единением от общего «хора жизни». По образной ассоциативной связи этот эпицентр второй части возвращает нас к печальному признанию-открытию в финале первой части: «...свет покрыт густою тьмой, /...гений сам светильник гасит свой». Мотив одинокости и потерянности в итоге катарсически обостряется. Оптимистическая грань мировоззрения предромантизма представлена в «Силе Гения» во всей полифонии многообразных литературно-философских традиций: а) реликты проветительского дидактизма: «Душевно здравие владеет дарованьем»; «...должно быть природы милым чадом...» (в последнем случае – характерный культ естественности!); Гений – «питомец грации моральной!»; б) сентименталистская поэтика: творцы-гении «Прекрасного заемлют нежный вкус»; «Сердце нежное...»; «...юношества цвет» и «воздыханья» – «...зефир по воздуху лиет...» (вновь – в новом ассоциативном обрамленьи: мотив полета!); в) гедонистическая философия в «диалоге» новоевропейской «легкой поэзии» с анакреонтикой: «чаша роскоши», «Будь доле в обществе небесных сих подруг <муз и граций>, / Довольно времени для истины печальной...»; г) собственно постулаты становящегося предромантизма – ср. через ключевые формулы-определения дара Гения: «сокровенная печать», «Сей огнь божественный, сие одушевленье»; «Жить с природою, потерян во вселенной». Мелодико-композиционная структура стихотворения – трехчастна: I. Общий абрис феномена (в т.ч с выходом на контекст европейской культуры). Сердцевина – в ставшей позже классической формуле о «мгновенных полетах» Гения (полностью мы приводили ее в самом начале анализа). Мелодический спад наступает ближе к ее финалу: а) на тематическом уровне – через подключение символических мотивообразов «сердечного терна», «обуреванья страстей» и света, покрытого тьмой; б) на жанровом уровне – через активизацию дидактического задания эпистолы (идея о душевном здравии) II. Панорама «творений Гения» (контекст – образы европейской драматургии и поэм). Характерная сентименталистско-предромантическая образность (Тишина, поток) «проверяется» на жизнестойкость меланхолической рефлексией (ср.: «...сей покров волшебный /...Рукою снят важдебной, / И мир без своего очарованья стал...». Финал решен в парадоксальной иллюзии «исчерпанности» - на высшей точке наступает резкий спад, угасание: «И, чашу радости стремительно пия, / Все выпил радости...». III. Дружеское послание-завет “счастливому юноше” – “прекрасной музы другу” Именно здесь жанровые новации дружеского послания наиболее наглядны (мотив полета, символообраз “веселий резвых, легких снов”). Концовка решена в ключе чрезвычайно популярного в “легкой поэзии” приема пуанта: «сценой» финала оказывается уборная светской красавицы. Цепочка хронотопов в стихотворении, если мы теперь посмотрим в целом, делает картину как будто бы еще более ”калейдоскопичной”: I. Мир света; II. Сквозной хронотоп “полетов Гения” (подготовка постоянной смены декораций); III. Хронотопы-декорации: 1.хронотоп “бурного пейзажа” (в т.ч. – через ассоциацию с Оссианом); 2.хронотоп мира “любовного томленья” (главные “дирижеры” музыкальных партий – прекрасная Иро и “льющий слезы” Юнг); 3.“волшебный островок” – хронотоп идиллии, с характерными картинами Тишины, потока, древесной сени (фокусный образ – купающаяся красавица Лина); 4.игровой хронотоп анакреонтики и “легкой поэзии” (“чаша роскоши” и философия гедонизма); IV. Мир “счастливого юноши” – поэта и мечтателя (сквозной мотив – потеря, лёгкость и кратковечность радостей Бытия); V. Уборная светской красавицы. Однако, произошедший музыкальный диссонансный спад – лишь мнимый. На деле же перед нами – искусное обрамление-“кольцо” (ср. хронотопы I и V), заключающее “в рамку” новаторскую эстетику Гениальности. Приложение 6
ТЕСТОВЫЕ ЗАДАНИЯ (некоторые варианты) Необходимые пояснения При ответах необходимо будет вспомнить также материалы общего курса «История русской литературы XVIII века» и спецкурса, читаемого для студентов кафедры русской литературы, - «Русская поэзия от рубежа XVIII-XIX веков к Пушкинской эре: Лица и жанры». Для чистоты эксперимента ответы – не прилагаются.
I. Выберите четыре жанра, характерных для «меланхолической школы» в поэзии русского предромантизма: 1. Дидактическая поэма; 2. Анакреонтическая ода; 3. «Слезная драма» 4. Романс-баллада; 5. Элегия; 6. Торжественная ода; 7. Идиллия Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском:
|