НАСТОЯЩИЙ СТРАШИЛА РЭДЛИ

Вечером в воскресенье я перечитывал роман «Над пропастью во ржи». В какой‑то момент мне показалось, что я достаточно устал и смогу быстро уснуть, но, как выяснилось, ошибся. И мне больше не хотелось читать книгу, потому что чтение уже не вызывало прежнего эффекта. Я не мог раствориться в сюжете, превратившись в персонажа Холдена Колфилда. В голове был полный хаос. Я видел медальон и горящие дома, слышал голоса незнакомых людей, которые взывал и ко мне. Непонятные видения… И что‑то еще. Отложив книгу в сторону, я скрестил руки за головой.

«Лена? Ты здесь?»

Мой взгляд уперся в синий потолок.

«Не молчи. Это тебе не поможет. Я знаю, что ты здесь».

На этот раз мне пришлось немного подождать ответа. Ее голос возник, как тонкая яркая нить в самом темном и далеком уголке моего сознания.

«Нет, ты ошибаешься. Меня не было рядом».

«Ты находилась в моей голове весь вечер».

«Итан, я сплю. То есть спала, когда ты позвал меня».

Я молча засмеялся.

«Нет, ты не спала. Ты подслушивала».

«Я не подслушивала».

«Просто признайся, что подслушивала мои мысли».

«Ох уж эти парни! Вы всегда думаете только о себе. Возможно, мне просто нравится эта книга».

«Ты можешь заходить в мое сознание, когда захочешь?»

Последовала долгая пауза.

«Обычно нет, но сегодня это получилось. Я еще не понимаю, как действует такая связь».

«Может, нам у кого‑нибудь расспросить о ней?»

«У кого?»

«Не знаю. Наверное, все же придется разбираться с ней самим. Как и со всем остальным».

Возникла еще одна пауза. Я старался не допустить сомнений в реальности нашей «беседы» – на тот случай, если Лена слышит каждую мою мысль. Возможно, так оно и было. Она скрывала от меня почти все, что касалось ее личности.

«Лучше не пытайся».

Я улыбнулся и почувствовал, как тяжелеют мои веки. Мне едва удавалось держать их открытыми.

«Я все равно попытаюсь».

Мне оставалось лишь выключить свет.

«Спокойной ночи, Лена».

«Спокойной ночи, Итан».

Я надеялся, что она не может копаться в моем сознании. И тут мне пришла идея. А что, если думать о баскетболе? Возможно, это заглушит мои неконтролируемые мысли. Закрыв глаза, я начал думать о предстоящей игре. Меня потянуло в сон, замелькали образы…

Я шел ко дну. Я тонул. Над моей головой перекатывались волны. Ноги цеплялись за илистое дно. Наверное, это была река Санти. Взбивая руками зеленую воду, я пытался выбраться на поверхность. Но поверхность оказалась слишком далеко. Вскоре мрак стал еще гуще. Я уже ничего не видел – только смутные полоски света, скользившие в глубине. Я погружался в бездну.

«Наступил мой день рождения, Итан. Это произошло».

Ее пальцы коснулись моей вытянутой руки. Я изогнулся, чтобы ухватить ее за запястье. Однако Лену уносило течением. Ее белый силуэт удалялся в темноту, и я терял его из виду. Мне хотелось закричать. Но в рот попала вода. Я не мог издать ни звука. Удушье нарастало. Сознание меркло.

«Я пыталась предупредить тебя, Итан. Ты зря связался со мной».

Я рывком сел на постели. Майка была мокрой. На подушке осталось влажное пятно. Воздух в комнате казался липким и сырым. Наверное, я снова оставил окно открытым.

– Итан Уот! Ты слышишь меня? Если через несколько минут ты не спустишься вниз, то всю эту неделю останешься без завтраков!

Когда я сел за кухонный стол, она подала мне яичницу, подливку и бисквиты.

– Доброе утро, Эмма.

Она повернулась спиной, даже не взглянув на меня.

– Я не нахожу в нем ничего доброго. Если хочешь, чтобы было иначе, то не плюй мне в спину и не говори, что это дождь накапал.

Она все еще сердилась на меня – либо из‑за пропуска занятий в школе, либо из‑за того, что я принес в дом медальон. Скорее всего, по двум причинам сразу. Хотя я не винил ее. До прошлой пятницы мое поведение в школе было безукоризненным. Она столкнулась с абсолютно новой проблемой.

– Эмма, я сожалею, что ушел с урока. Такого больше не повторится. Все вернется в свое русло.

Лицо Эммы немного смягчилось, и она села за стол напротив меня.

– Я так не думаю. Мы все совершаем те или иные глупости, и они влекут за собой последствия. В школе тебе придется заплатить за свои ошибки – чертовски много заплатить. Я надеюсь, что после этого ты начнешь прислушиваться к моим словам. А я советую тебе одно: держись подальше от Лены Дачанис и того дурного дома.

Обычно Эмма не поддерживала мнения большинства, учитывая, что в Гэтлине это большинство составляла худшая часть горожан. Но теперь все было иначе.

Судя по тому, как долго она помешивала ложкой кофе, сильная тревога все еще не отпускала ее. Эмма всегда беспокоилась обо мне, и я любил ее за это. Но с тех пор как она увидела медальон, в наших отношениях что‑то изменилось. Я обошел вокруг стола и обнял Эмму за плечи. От нее, как всегда, пахло карандашами и «Ред Хотс».

Покачав головой, она сердито прошептала:

– Я больше не хочу слышать о ее зеленых глазах и черных локонах. На город надвигаются плохие облака, поэтому будь осторожен.

Похоже, сегодня у Эммы было не простое «помрачение». Она пребывала в чернильно‑черном настроении. Впрочем, я тоже чувствовал приближение этих плохих облаков.

Линк заехал за мной. В салоне «битера», как обычно, гремела какая‑то ужасная музыка. Но едва я сел рядом с ним, он приглушил звук. Это было дурным предзнаменованием.

– У тебя проблемы, парень.

– Я знаю.

– Этим утром в «Джексоне» объявлен сбор всей тусни.

– Ты что‑нибудь слышал?

– Заваруха продолжается с пятницы. Я подслушал, о чем мать говорила по телефону, и попытался дозвониться до тебя. Кстати, где ты был?

– Я притворялся, что закапываю в Гринбрайре заколдованный медальон. Иначе Эмма не впустила бы меня обратно в дом.

Линк засмеялся. Он уже привык, что в разговорах об Эмме речь всегда заходила о колдовстве, амулетах и сглазе.

– По крайней мере, она не заставила тебя носить на шее вонючий мешочек с луковой дрянью. В прошлый раз это было отвратительно.

На самом деле в том мешочке находился чеснок. Я пришел с ним на мамины похороны. И это действительно было отвратительно.

Мы с Линком дружили с того самого дня, когда он угостил меня в автобусе половинкой «Твинки». Пусть его мало волновали мои слова и поступки, но все в городе знали, что мы друзья. По традиции Гэтлина теперь это считалось непреложным фактом. Все уже случилось десять лет назад. Для наших родителей все произошло лет двадцать или тридцать назад, а для города этот срок растягивался на полтора века. Никаких новшеств или изменений. Хотя я чувствовал, что перемены приближаются.

Моя мама говорила, что время не терпит застоя. Мне всегда нравилась в ней тяга к новизне. Этим она радикально отличалась от матери Линка. Та была строгой и консервативной, с задатками лидера и с разветвленной сетью последовательниц – очень опасная комбинация. Когда мы учились в седьмом классе, миссис Линкольн застала сына за просмотром фильма о Гарри Поттере. Она в гневе разбила кабельную приставку, затем провела общественную кампанию и добилась изъятия книг о Поттере из городской библиотеки, поскольку считала, что они восхваляют колдовство. К счастью, Линка отпускали в гости к Эрлу Пегги, где он мог смотреть канал МТV, иначе школа имени Джексона никогда не обзавелась бы собственной рок‑группой «Кто убил Линкольна?».

Я никогда не понимал миссис Линкольн. Однажды мама покачала головой и предупредила меня: «Линк может быть твоим лучшим другом, но только не думай, что я присоединюсь к ДАР и начну носить фижмы, как их новые подвижницы». Затем мы надрывались от хохота, представляя, как вместо поездок на поля прошлых битв моя мама подрезает волосы садовыми ножницами в стиле дочерей американской революции. Ее невозможно было вообразить на распродаже домашних печений или на собраниях, посвященных «неправильной» окраске какого‑то частного дома. А вот миссис Линкольн входила в ДАР. Более того, она считалась ответственным секретарем организации и постоянно напоминала об этом каждому встречному. Кроме нее в учредительный совет входили матери Саванны Сноу и Эмили Эшер. Они проводили в офисе ДАР почти все вечера, тогда как моя мама сидела в библиотеке, совершая микрооткрытия в истории края.

Вот так все и было, пока она не умерла…

Линк продолжал свой рассказ. Я постепенно начал прислушиваться к его словам.

– Моя мать связалась с матерями Эмили и Саванны. За последние пару вечеров они едва не протерли до дыр телефонные трубки. Я подслушал их разговор о разбитом окне и о том, что племянница старого Равенвуда порезала руку до крови.

Не замолкая ни на секунду, он свернул на соседнюю улицу.

– Они выяснили, что твоя ненаглядная зазноба недавно вышла из психушки в Виргинии. Она, между прочим, сирота и страдает каким‑то шизоманиакальным комплексом.

– Лена не моя зазноба, – механически ответил я. – Мы просто друзья.

– Уж молчал бы. Она тобой так погоняет, что я скоро куплю тебе уздечку и седло.

Он говорил это о любой девушке, на которую я начинал заглядываться в коридорах школы.

– Она не погоняет… У нас ничего не было. Мы просто общаемся.

– Ты эту чушь своим бабкам рассказывай. Я же знаю, что она нравится тебе. Признайся, Уот. Ты втюрился.

Линку были недоступны тонкости отношений. Он думал, что с девушкой можно было просто общаться только в том случае, если она умела играть на соло‑гитаре. Все остальные причины предполагали какие‑то пошлости.

– Да, она нравится мне. Однако мы просто друзья.

Я говорил ему правду. Возможно, мне хотелось бы иного в моих отношениях с Леной, но это был другой вопрос. Смутившись, я криво улыбнулся, а Линк, похоже, расценил эту улыбку по‑своему. Он театрально изобразил, что его стошнило на колени. Через секунду мы чудом разъехались со встречным грузовиком. Я знал, что мой приятель просто меня подкалывает. Ему было плевать на мои чувства к Лене. Сейчас он говорил о ней только потому, что хотел поиздеваться надо мной.

– Слушай, а это правда? Она действительно так делает?

– Что она делает?

– Ну, ты знаешь. Впадает в приступы безумия. Забирается на деревья и летит вниз, ломая на своем пути все ветки.

– Линк, там всего лишь разбилось окно. И все. Ничего особенного.

– Миссис Эшер говорила, она разбила его рукой или бросила что‑то в стекло.

– Забавно, но на том уроке английского языка я не видел никакой миссис Эшер.

– Да, чувак, моей мамы тоже там не было. Тем не менее она сказала, что приедет сегодня в школу.

– Отлично! Займи ей место за нашим столиком в буфете.

– Наверное, Лена вела себя так и в прежних школах. Вот почему ее посадили в психушку.

Линк не шутил. Судя по его серьезному голосу, после инцидента с окном он подслушал немало разговоров своей матери. Мне вспомнились слова Лены о том, как сложна ее жизнь. Возможно, тому виной сходные случаи или еще тысяча причин, о которых она не желала говорить. Что, если Эмили Эшер и ее окружение не ошибались? Что, если я принял не ту сторону?

– Будь осторожен, парень. Похоже, ей уже забронировали место в сумасшедшем доме.

– Если ты веришь во все это, то мне не о чем с тобой разговаривать.

Мы молча выехали на школьную стоянку. Я зная, что Линк просто пытался предупредить меня, но побороть волну раздражения не было сил. Я ничего не мог поделать с собой. Все вокруг казалось чуждым и враждебным. Выбравшись из машины, я хлопнул дверью. Линк окликнул меня:

– Чувак, пойми. Я беспокоюсь о тебе. Ты ведешь себя как придурок.

– Мы что с тобой – уже пара гомиков? Может, тебе лучше побеспокоиться о себе и найти какую‑нибудь девчонку? Пусть даже сумасшедшую?

Он вышел из машины и посмотрел на здание администрации.

– В любом случае, предупреди свою подружку, чтобы сегодня она вела себя осторожно. Взгляни на крыльцо.

На ступенях у главного входа стояли миссис Линкольн и миссис Эшер. Они разговаривали с директором Харпером, а рядом с ними с важным видом крутилась Эмили. Миссис Линкольн строго отчитывала директора, и тот послушно кивал с таким выражением, будто восторгался каждым ее словом. Он возглавлял нашу школу много лет, но понимал, у кого в руках реальная власть в городе. Сейчас он смотрел на двух ее представительниц. Когда мать Линка замолчала, Эмили живописала инцидент с разбитым окном. Миссис Линкольн одобрительно похлопала ее по плечу. Директор возмущенно покачал головой.

В этот день над нами действительно нависло плохое облако.

Лена сидела в своем катафалке и что‑то строчила в потрепанном блокноте. Мотор тихо урчал. Я постучал в окно. Она подпрыгнула от неожиданности и посмотрела на здание администрации. Наверное, ее тоже встревожило сборище разгневанных мамаш. Я помахал ей рукой в надежде, что она откроет дверь, но Лена покачала головой. Я подошел к машине с другой стороны и подергал за ручку пассажирской двери. Замки были заперты. Однако она напрасно думала, что от меня так легко избавиться. Я не собирался никуда уходить. Сев на капот, я бросил свой рюкзак на гравий парковки.

«Итан, что ты делаешь?»

«Жду, когда ты выйдешь».

«Тебе придется долго ждать».

«Мне некуда спешить».

Она посмотрела на меня через ветровое стекло. Я услышал, как щелкнул дверной замок.

– Тебе кто‑нибудь говорил, что ты сумасшедший?

Лена подошла ко мне и сложила руки на груди – прямо как Эмма перед началом очередного нагоняя.

– Судя по слухам, я не такой безумный, как ты.

Ее волосы были подвязаны сзади шелковым черным бантом, украшенным аппликациями вишневых и розовых соцветий. Я представил, как она, собираясь в школу, рассматривала себя в зеркале и размышляла о собственных похоронах. Наверное, выбрав бант с цветами, она постаралась скрасить свое траурное настроение. Черные джинсы, черные кроссовки, длинное платье и черный крест.

Лена нахмурилась и посмотрела на здание школы. Члены родительского совета направились в кабинет директора, чтобы обсудить ее дальнейшую участь.

– Ты слышишь, о чем они говорят?

Она покачала головой.

– Я не могу читать мысли людей.

– Но ты же копалась в моем уме.

– Нет, Итан. Это не так.

– А вчера вечером?

– Я не знаю, что произошло. Кажется, мы… связаны друг с другом.

Тема наших отношений смущала ее – особенно сейчас. Она старалась не смотреть мне в глаза.

– У меня такого прежде не было. Ни с кем.

Я мог бы сказать, что понимаю ее чувства. Мне хотелось признаться, что, когда мы мысленно общались, я чувствовал неописуемую близость к ней – как ни к кому другому. Нас разделяло расстояние, но мы были рядом. Мы были вместе.

Естественно, я умолчал об этом. Я начал думать о расписании баскетбольных игр, о меню в буфете, о школьном коридоре, который недавно выкрасили в цвет зеленого горохового супа. О чем угодно, только не о нас. А затем, склонив голову набок, я выдавил из себя глупый ответ:

– Да, девушки часто говорят мне об этом.

Иногда я вел себя как идиот – чем больше нервничал, тем глупее становились мои шутки. Она печально улыбнулась.

– Ты зря стараешься развеселить меня. У тебя ничего не получится.

Тем не менее было видно, что ее настроение немного улучшилось. Я оглянулся на здание школы.

– Если хочешь узнать, о чем они говорят, я могу перечислить их главные тезисы.

Она скептически фыркнула.

– Хочешь сказать, тебе что‑то известно?

– Это Гэтлин. Здесь не бывает секретов.

– И насколько плоха моя ситуация? – спросила она, отвернувшись в сторону. – Они думают, что я ненормальная?

– В принципе, да.

– Они считают, что я представляю собой опасность для школы?

– Хорошая догадка. Жители нашего города не любят чужаков. А главным изгоем в Гэтлине является Мэкон Равенвуд. Только без обид.

Прозвенел первый звонок. Она нахмурилась и схватила меня за рукав.

– Вчера вечером мне приснился кошмар. И там ты…

Я кивнул. Она могла бы и не говорить об этом. Я знал, что мы делили один и тот же сон.

– У меня потом были мокрые волосы.

– У меня тоже.

Она вытянула руку и показала мне синяки на запястье. Их оставили мои пальцы, когда я пытался удержать ее перед тем, как она погрузилась в темноту. Я надеялся, что Лена не досмотрела сон до конца. Но, судя по ее лицу, она все‑таки видела и финал.

– Мне очень жаль.

– Это не твоя вина, Итан.

– Я не могу понять, почему наши сны такие реальные.

– А ведь я все время предупреждаю тебя. Ты должен держаться от меня как можно дальше.

– В любом случае, я буду считать, что ты меня предупредила.

В глубине души я знал, что не смогу отказаться от Лены – не смогу «держаться от нее как можно дальше». Через пару минут мне предстояло войти в школу и столкнуться с одноклассниками, которые явно не одобряют мой выбор. Но меня это не волновало. Я наслаждался откровенным общением без всяких прикрас. С Леной можно было говорить о чем угодно. Там, в Гринбрайре, я готов был сидеть на траве целый день, и даже больше – пока она была бы рядом со мной.

– А что ты говорила о своем дне рождения? Почему ты не сможешь оставаться здесь после него?

Она тут же изменила тему разговора:

– Я хотела спросить тебя о медальоне. Ты тоже видел горящий дом?

– Да. Я сидел в церкви, когда началось видение. Это просто чудо, что я не упал со скамьи. Но мне удалось выведать у Сестер некоторые сведения. Инициалы И. К. У. соответствуют имени Итана Картера Уота. Он был моим прапрапрапрадедом. Мои сумасшедшие бабки утверждают, что меня назвали в его честь.

– Почему же ты сразу не узнал инициалы?

– В том‑то все и дело! Я никогда не слышал о нем прежде. Его удалили из нашего фамильного древа.

– А инициалы Ж. К. Д.? Это Женевьева, верно?

– Наверное, она. Хотя Сестры ничего не знают о ней. Буква Д, скорее всего, означает Дачанис. Я хотел расспросить Эмму, но стоило ей увидеть медальон, у нее чуть глаза не вылезли. Как будто его трижды заколдовали, окунули в ведро вуду и завернули в проклятье огромных размеров. Жаль, что кабинет отца все время закрыт. Там хранятся старые мамины книги о Гэтлине и Гражданской войне.

Затем я как бы невзначай закинул удочку:

– Может, ты поговоришь со своим дядей?

– Он ничего не знает. Где сейчас медальон?

– У меня в кармане. Эмма велела засунуть его в мешочек, наполненный особым порошком. А потом отнести обратно в Гринбрайр и закопать в землю.

– Наверное, она ненавидит меня.

– Не больше, чем любую другую девушку, с которой мне хотелось бы подружиться. Я имею в виду девушку‑товарища, а не что‑то там такое…

Мне и самому не верилось, что я могу вести себя настолько нелепо.

– Давай пойдем в класс. Зачем нам новые проблемы?

– Нет, я лучше поеду домой, – ответила Лена. – Конечно, мне придется свыкнуться с таким отношением. Но я хочу пожить спокойно хотя бы еще один день.

– Ты не боишься, что тебя потом будут ругать?

Она засмеялась.

– Кто? Мой дядя? Всеми гонимый Мэкон Равенвуд, который считает школу пустой тратой времени? Он и сам не ходил в нее. Моего дядю бросает в дрожь от всего, что нравится добропорядочным жителям Гэтлина.

– Тогда почему ты приехала сюда?

Например, я знал, что Линк ни за какие коврижки не появился бы в школе, если бы миссис Линкольн каждое утро не контролировала его. Лена повертела в руках один из своих брелоков – семиконечную звезду.

– Я думала, здесь будет по‑другому. Я надеялась завести друзей среди одноклассников, присоединиться к редколлегии школьной газеты… ну и все такое прочее.

– Ты имеешь в виду нашу газету? «Парламентские новости "Джексона"»?

– В прежней школе я тоже пыталась устроиться в редколлегию, но мне сказали, что штат уже полный. Хотя у них не хватало корреспондентов и они не успевали выпускать газету вовремя.

Она смущенно отвернулась.

– Я лучше поеду.

Мне оставалось лишь открыть для нее дверь.

– Я думаю, тебе стоит поговорить со своим дядей о медальоне Женевьевы. Возможно, он знает больше, чем ты думаешь.

– Поверь, он ничего не знает.

Я захлопнул дверь. Конечно, мне хотелось, чтобы она осталась в школе. Но отчасти я был рад, что Лена уезжала домой. Сегодня мне и без нее хватит неприятностей.

– Если хочешь, я сдам твою работу на проверку.

Проследив за моим взглядом, она взяла в руки блокнот, лежавший на пассажирском сиденье.

– Нет, это мои личные записи.

Лена открыла бардачок для перчаток и сунула туда блокнот.

– Просто ерунда всякая.

То есть то, о чем она не собиралась рассказывать мне.

– Тогда тебе лучше уехать сейчас, потому что Жирный скоро начнет вылавливать прогульщиков.

Не дожидаясь моих дальнейших советов, Лена махнула мне рукой и начала выезжать со стоянки. Я услышал лай и, повернувшись, увидел огромную черную собаку, с которой уже встречался в Равенвуде. Пес сидел на тротуаре всего в нескольких шагах от меня. Как раз в это время на аллее появилась миссис Линкольн. Она улыбнулась и кивнула мне. Собака зарычала. Шерсть на загривке поднялась дыбом. Миссис Линкольн посмотрела на пса с таким отвращением, словно это был сам Мэкон Равенвуд. Я не успел заметить, кто из них выиграл эти «гляделки».

– Дикие животные разносят бешенство. Кто‑то должен уведомить городской совет о бродячей собаке.

Ага! Кто‑то.

– Вы правы, мэм.

– Я видела, что со стоянки выехала черная машина. Кто был за рулем? Мне показалось, что ты крутился рядом.

Она знала ответ. Это был не вопрос, а конкретное обвинение.

– Извините, мэм. Я опаздываю на урок.

– Мы с директором Харпером решили судьбу той приезжей девушки, которая поселилась в Равенвуде. Он заверил меня, что предложит ей перевестись в другое учебное заведение – в любую из трех школ в соседних городах. Лишь бы ее не было в «Джексоне».

Я молча отвел взгляд в сторону.

– Это наш долг, Итан Уот. Каждого жителя Гэтлина – директора Харпера, мой и твой. Мы должны оградить молодежь от любого вредного воздействия. От любых плохих людей.

То есть от тех, кто не нравится ей.

Она протянула руку и похлопала меня по плечу, как недавно Эмили.

– Уверена, что ты понимаешь, почему я встревожена. Ведь ты один из нас. Твой отец родился здесь. Твою маму похоронили на нашем кладбище. Ты сын Гэтлина и принадлежишь этому городу. Не каждый человек удостаивается такой высокой чести.

Мне захотелось нахамить. Но когда я повернулся, она уже села в машину. На этот раз миссис Линкольн задумала не просто сжечь несколько книг, а устроить расправу посерьезнее.

Прозвенел второй звонок. Я вошел в класс, и день сразу стал для меня совершенно обычным. Озабоченные родители по‑прежнему толпились рядом с кабинетом директора, но они меня больше не интересовали. На большой перемене мы с парнями пошли в буфет, где я, как всегда, съел три шоколадных пудинга. Ребята неодобрительно поглядывали на меня и молчали. Всем было ясно, о ком мы думали, но не говорили. На уроках химии и английского Эмили усердно рассылала эсэмэски, и ее суетливое поведение тоже казалось неким подтверждением повседневного порядка. Я знал, о ком и что именно она писала своим подругам. Короче, все выглядело привычным и скучным. Вот почему, когда после тренировки Линк подвез меня домой, я решился на совершенно безумный поступок.

Эмма встретила меня на крыльце – верный признак неприятностей.

– Ты видел ее?

Вполне ожидаемый вопрос.

– Лены не было сегодня в школе.

В принципе, я сказал ей правду.

– Вот и хорошо. Несчастья идут за ней по пятам, как пес Равенвудов. Я не хочу, чтобы они вошли за тобой в этот дом.

– Мне нужно принять душ. Когда ты приготовишь ужин? Мы с Линком договорились поработать сегодня вечером над школьным проектом.

Последнюю фразу я произнес уже на лестнице.

– Над школьным проектом? По какому предмету?

– По истории.

– Куда вы поедете? И когда ты планируешь вернуться?

Чтобы уклониться от ответов, я захлопнул дверь ванной комнаты. Мне требовался план и какой‑нибудь тщательно продуманный повод. Через десять минут, сидя за кухонным столом, я уже излагал его Эмме. В нем имелось множество изъянов, но это был лучший вариант, который я смог придумать за такое короткое время. Теперь оставалось лишь тупо стоять на своем. Я не считал себя заправским лжецом, а Эмма не была глупой.

– Линк заберет меня после ужина, и мы поедем в библиотеку. Посидим там до закрытия. Домой вернусь где‑ то между девятью и десятью часами вечера.

Я намазал кусок свинины липкой массой «Каролина голд»; горчичный соус для барбекю не имел никакого отношения к Гражданской войне, но по какой‑то причине прижился в Гэтлине.

– Значит, в библиотеку?

Я редко обманывал Эмму и всегда жутко нервничал в подобных ситуациях. Сегодня вечером у меня даже разболелся живот. Мне не хотелось набивать желудок жареной свининой, но выбора не было. Эмма точно знала мою порцию. Два куска вызвали бы подозрение. А уж если бы я ограничился одним куском, меня отослали бы в спальню с градусником под мышкой и с имбирным элем и руке. Вздохнув, я снова потянулся за соусом.

– Ты не был в библиотеке с тех пор…

– Я знаю.

С тех пор, как умерла мама.

Библиотека была вторым домом для моей матери и всей нашей семьи. Когда я был маленьким, мы проводили там почти каждый воскресный вечер. Я блуждал среди стеллажей и выискивал книги с рисунками пиратских кораблей, рыцарей, солдат или астронавтов. Мама обычно говорила: «Это моя церковь, и наша семья проводит здесь воскресные мессы».

Главный библиотекарь Гэтлина, Мэриан Эшкрофт, была близкой подругой моей матери и вторым общепризнанным знатоком истории нашего города. Их с мамой связывали общие исследования. Они вместе учились в университете и заканчивали аспирантуру в Дьюке. Защитив диссертацию по какой‑то афро‑американской теме, Мэриан отправилась следом за мамой в Гэтлин, чтобы завершить их первую совместную рукопись. Перед роковым случаем они писали уже пятую книгу.

После смерти мамы я ни разу не заходил в библиотеку, потому что не был готов к этому. Но я знал, что Эмма не посмела бы мешать моим визитам к Мэриан. Она даже не стала бы звонить ей, чтобы проверить меня. Уважая ее дружбу с моей мамой, она причисляла мисс Эшкрофт к членам нашей семьи. А для Эммы не было ничего дороже семейных и родственных уз.

– Ладно, только следи за своими манерами и не кричи там во весь голос. Помнишь слова своей матери? Любая книга – это Библия, а дом, где хранятся подобные вещи, является храмом Господним.

Я точно знал, что моя мама никогда не сказала бы такого об офисе ДАР.

Послышались гудки. Это сигналил Линк. Он собирался на репетицию и согласился подвезти меня. Я выбежал из кухни, сгорая от стыда… Мне хотелось броситься в объятия Эммы и признаться ей во всем, как я сделал в шестилетнем возрасте, когда съел все «Джелл‑О»[18], припрятанные в буфете. Возможно, Эмма была права. Наверное, я пробил дыру в небесах и Вселенная уже начала падать мне на голову.

Подходя к особняку Равенвуда, я плотнее прижал к себе глянцевую синюю папку – мой повод для визита в дом Лены без приглашения. Я якобы хотел передать ей задание по английскому языку – по теме, которую она пропустила. Во всяком случае, таким был мой план. Когда я спускался со своего крыльца, он казался мне довольно убедительным. Но теперь, поднимаясь на крыльцо Равенвуда, я терзался большими сомнениями.

Обычно меня не причисляли к навязчивым парням, но сейчас я не видел других вариантов. Лена никогда не пригласила бы в дом постороннего человека. Я интуитивно полагал, что ее дядя мог бы рассказать нам о Женевьеве. Он должен был хоть что‑нибудь знать о ней. Впрочем, возможно, главная причина визита коренилась в другом. Мне хотелось увидеть ее. Этот растянувшийся день, проведенный в «Джексоне» без урагана по имени Лена, оказался настолько тусклым, что я начал думать, смогу ли прожить оставшиеся школьные годы без тех проблем, которые она мне создавала. Точнее, тех проблем, которые делали мою жизнь такой насыщенной и интересной.

Я увидел свет в окнах, прикрытых плющом. Изнутри доносилась мелодия старой песни Саванны – как раз из того георгианского альбома, который нравился моей маме. «В холодный‑холодный вечер…» Едва я хотел постучать, из прихожей послышался лай. Через несколько секунд дверь открылась. На пороге стояла Лена. Босоногая, с распущенными волосами – такой я ее еще не видел. Черное платье с вышитыми маленькими птицами годилось бы для костюмированного бала в каком‑нибудь шикарном ресторане. А я в своей рваной майке и джинсах будто только что вышел из гэтлинскош кафе «Дэ…и кин…». Ступив на крыльцо, она прикрыла дверь за собой.

– Итан! Что ты здесь делаешь?

Я смущенно протянул ей папку.

– Вот… Принес тебе домашнее задание.

– Я же предупреждала тебя. Зачем ты пришел? Мой дядя не любит посторонних людей.

Она начала теснить меня с лестницы.

– Ты должен уйти. Прямо сейчас!

– Я просто подумал, что мы с ним могли бы познакомиться… и поговорить.

Услышав деликатное покашливание, я приподнял голову. На крыльце, за спиной Лены, стоял пес Равенвудов, а за ним возвышался сам Мэкон Равенвуд. Мне хотелось скрыть свое удивление, но вряд ли это удалось, – увидев его, я едва не выпрыгнул из кожи.

– Не часто мне доводилось слышать такие слова. И, будучи джентльменом, я не позволю вам разочароваться в своих ожиданиях.

Несмотря на южную медлительность речи, он говорил с идеальным произношением:

– Приятно познакомиться с вами, мистер Уот.

Я не верил своим глазам. Передо мной стоял таинственный Мэкон Равенвуд! Естественно, я думал, что увижу Страшилу Рэдли – какого‑то жалкого уродца в грязном комбинезоне, который будет шаркать по дому, что‑то односложно бормоча и, возможно, даже пуская слюну по подбородку. Но Мэкон не был Страшилой Рэдли. Он больше походил на Аттикуса Финча.

Его одежда считалась бы безупречной в каком‑нибудь… ну, я не знаю… в 1942 году. На рукавах накрахмаленной белой рубашки вместо пуговиц поблескивали старомодные серебряные запонки. Черный вечерний френч был идеально выглажен. Глаза Равенвуда мерцали, как два колодца с темной водой. Они казались затуманенными, словно стекла катафалка, на котором Лена ездила в город, и выделялись на его бледном лице, как черные пятна. В них ничего не отражалось. Его кожа была белой как снег – того мраморно‑белого цвета, который встречается только у городских затворников. Волосы – седые на висках и черные, как у Лены, на темени – напоминали смесь соли и перца.

Его можно было принять за какого‑то американского актера эпохи черно‑белого кино. Или, возможно, за члена королевской семьи небольшого европейского государства, о котором у нас никто не слышал. Но Мэкон Равенвуд родился в наших краях, и этот факт приводил в замешательство. Он был пугалом Гэтлина, истории о котором я слышал с детского сада. А теперь мне казалось невероятным, что он вообще из нашего города.

Не сводя с меня пристального взгляда, Мэкон захлопнул книгу, которую держал в руках. Он смотрел на меня так, словно выискивал что‑то внутри. Словно обладал рентгеновским зрением. Впрочем, принимая во внимание события прошлой недели, такое вполне можно было допустить. Я боялся, что он слышит, как громко стучит мое сердце. Мэкон Равенвуд смущал меня и понимал это. Ни один из нас не улыбался. Жуткий пес стоял рядом с ним, напряженно пригнув голову. Похоже, он ждал приказа, чтобы наброситься на меня и перегрызть мне горло.

– Где же мои манеры? Входите, мистер Уот. Мы как раз собирались поужинать. Вы можете присоединиться к нам. Прием пищи всегда считался нашим любимым занятием – особенно здесь, в Равенвуде.

Я взглянул на Лену, безмолвно выпрашивая какой‑нибудь совет.

«Скажи ему, что ты не можешь остаться на ужин».

«Поверь мне, я и сам не хочу».

– Спасибо, сэр. Но мне не хотелось бы обременять вас своей персоной. Я пришел к вам только для того, чтобы передать домашнее задание для Лены.

Снова приподняв синюю папку, я отступил на шаг.

– Ерунда, мой друг! Вы можете остаться. После ужина я покажу вам свою оранжерею и угощу вас кубинской сигарой. Или вы предпочитаете сигареты? А может быть, вам неудобно заходить в мой дом? В таком случае я пойму ваш отказ.

Трудно было сказать, шутит он или говорит серьезно. Лена приобняла его за талию, и лицо Мэкона мгновенно изменилось. Как будто солнце выглянуло из‑за облаков в дождливый серый день.

– Дядя Эм, не мучай Итана. Он мой единственный друг на сотни миль вокруг, и если ты напугаешь его, мне придется переехать к тете Дель. Тогда тебе не над кем будет издеваться.

– Со мной останется Страшила.

Собака приподняла голову и лукаво посмотрела на Мэкона.

– Я заберу его с собой, – с улыбкой пригрозила Лена. – Недаром же он бегает за мной по всему городу.

Я не удержался от вопроса.

– Страшила? Вы назвали собаку Страшилой Рэдли?

Мэкон позволил себе небольшую улыбку.

– Пусть лучше это прозвище будет его, а не моим.

Он запрокинул голову и засмеялся. Я испуганно отшатнулся, изумленный выражением его лица. Мэкон открыл дверь и поманил меня пальцем.

– А действительно, мистер Уот! Присоединяйтесь к нам. Я люблю веселую компанию. К сожалению, прошел уже целый век с тех пор, как Равенвуд имел честь принимать гостей из нашего прелестного маленького Гэтлина.

Лена смущенно улыбнулась.

– Не будь снобом, дядя. Горожане не виноваты в том, что ты не разговариваешь с ними.

– И это не моя вина, что я привык к хорошим манерам, к рассудительной интеллигентной беседе и сносной личной гигиене. Хотя я не настаиваю именно на такой очередности.

– Не обращай на него внимания, – извиняющимся гоном сказала мне Лена. – Он сегодня в плохом настроении.

– Кажется, я догадываюсь почему. Это как‑то связано с директором Харпером?

Лена кивнула.

– Да, был звонок от директора. Расследование подозрительного инцидента с окном еще не закончено, но мне дали испытательный срок.

Она округлила глаза.

– Еще одно нарушение – и меня отчислят из школы.

Мэкон беспечно рассмеялся, как будто мы говорили о чем‑то абсолютно несерьезном.

– Испытательный срок! Как забавно! Такое наказание может исходить от авторитетного должностного лица.

Он мягко втолкнул нас в прихожую.

– Недоучка директор, с трудом закончивший колледж, и кучка напыщенных домохозяек, чья родословная не выдержит конкуренции даже с родословной Страшилы Рэдли. И они еще на что‑то претендуют!

Я переступил через порог прихожей и остановился как вкопанный. Передо мной раскинулся великолепный холл с парящим сводом. От зала с современной мебелью, который я видел несколько дней назад, не осталось и следа. Рядом с лестницей, ведущей на второй этаж, висела большая картина, написанная маслом, – портрет потрясающе красивой женщины с сияющими золотистыми глазами. Лестница тоже утратила современный стиль и превратилась в ажурный классический пролет, который, казалось, опирался лишь на воздух. Если бы сейчас к нам спустилась Скарлетт О'Хара в кринолине и пышных юбках, в такой обстановке она выглядела бы вполне естественно. С потолка свисали хрустальные многоярусные люстры. Изысканная старинная мебель чередовалась с удобными креслами, накрытыми расшитыми покрывалами, с мраморными столиками и декоративными пальмами в больших горшках. Повсюду горели свечи. Французские окна были открыты настежь. Прохладный ветерок приносил из сада запах экзотических растений. На нескольких столах возвышались высокие серебряные вазы с букетами свежих цветов. На какое‑то мгновение я подумал, что вернулся в одно из своих видений. Но медальон по‑прежнему хранился в магическом мешочке, надежно завернутый в носовой платок. На всякий случай я провел ладонью по карману. А жуткая собака, сидевшая у лестницы, смотрела на меня, как на кусок бекона.

Все это казалось фантастикой. После моего прошлого визита Равенвуд изменился. Вид холла казался абсолютно нереальным, как будто я очутился в прошлом. Но мне он нравился, и я хотел бы, чтобы моя мама могла полюбоваться такой правдоподобной реставрацией исторического интерьера. Впрочем, мебель и остальные предметы были вполне реальными. Теперь я знал, как выглядели старые дома в эпоху их былого величия. Во всей этой неописуемой красоте особняка ощущалась какая‑то связь с Леной Дачанис, с садом за полуобвалившейся стеной, с загадочным Гринбрайром.

«Почему он раньше выглядел по‑другому?»

«О чем ты говоришь?»

«Думаю, ты знаешь, что я имею в виду».

Мэкон шагал перед нами. Мы свернули за угол – в ту комнату, которая на прошлой неделе служила гостиной. Теперь здесь был огромный зал. У стены стоял длинный стол на деревянных львиных лапах. Он был сервирован на троих, как будто Мэкон и Лена ожидали меня. В углу играло фортепьяно – одно из механических чудес XIX века. Атмосфера зала казалась совершенно сверхъестественной. До меня доносились едва уловимые отзвуки смеха, звон бокалов и гул голосов. Создавалось впечатление, что в Равенвуде шло праздничное торжество, на котором я был единственным гостем.

Мэкон продолжал возмущаться по поводу телефонного звонка директора Харпера. Его слова отражались эхом от украшенных фресками стен и резного сводчатого потолка.

– Наверное, я действительно сноб. Все эти маленькие города вызывают у меня отвращение. Я презираю их жителей. У них, как правило, крохотные умы и большие задницы. Можно сказать, что скудость в одной части тела они компенсируют избытком в другой. Все, что ни попадало бы к ним внутрь, превращается в обычное дерьмо. Жирные, тупые и в конечном счете ужасно неудовлетворенные.

Он засмеялся, оскалившись в недоброй улыбке.

– Так почему же вы не уезжаете отсюда?

Я почувствовал волну раздражения, которая вернула меня обратно в реальность, какой бы иллюзорной она сейчас ни казалась. Когда я сам насмехался над Гэтлином, это было одно. Но совсем другое, когда оскорбления исходили от Мэкона Равенвуда. Мы считали его чужаком.

– Не задавайте абсурдных вопросов, юноша. Я живу в Равенвуде, а не в Гэтлине.

Он произнес название города с таким отвращением, как будто увидел омерзительного паука.

– У меня нет детей, и когда я буду готов разорвать узы моей жизни, мне придется найти человека, который позаботился бы о Равенвуде. Моя единственная, прекрасная и ужасная, цель – уберечь это место в целости и сохранности. Мне нравится считать себя хранителем живого уникального музея…

– Дядя Эм, ты говоришь слишком высокопарно.

– А ты, Лена, излишне дипломатична. Я никогда не мог понять, почему тебе так хочется общаться с этими глупыми и невежественными горожанами.

«Похоже, у него свой пунктик».

«Между прочим, ты тоже не хотел, чтобы я приходила в школу».

«Нет… я просто имел в виду…»

Мэкон строго посмотрел на меня.

– Конечно, к нашему гостю это не относится.

Чем больше я слушал его, тем сильнее становилось мое любопытство. Кто мог бы подумать, что Мэкон Равенвуд окажется таким интеллигентным человеком? Среди прочих жителей Гэтлина я поставил бы его на третье место по уму, поскольку два первых занимали моя мама и Мэриан Эшкрофт. Или, возможно, на четвертое – при условии, что мой отец когда‑нибудь снова вернется к прежней жизни. Я пытался рассмотреть название книги, которую Мэкон держал в руке.

– Это что, Шекспир?

– Бетти Крокер[19]. Потрясающая женщина! Мне хотелось узнать, какие блюда местные жители предпочитают выбирать на ужин. Что‑то потянуло в этот вечер на региональные рецепты. После долгих раздумий я решил остановиться на тушеной свинине.

Опять тушеная свинина! При одной лишь мысли о ней я почувствовал приступ тошноты. Мэкон выдвинул для Лены кресло с завитушками.

– Кстати, о гостеприимстве, моя дорогая! На День всеобщего сбора к нам приедут твои кузины и кузен. Не забудь сказать Дому и Кухне, что у нас появится пять новых персон.

Лена раздраженно нахмурилась.

– Я передам твои слова персоналу кухни и служанкам, дядя Эм.

– Что за день всеобщего сбора? – спросил я.

– Наше семейство немного чудаковатое. Всеобщий сбор – это старый праздник урожая. Ранняя версия Дня благодарения. Ничего особенного.

Я и не думал, что Равенвуд посещали какие‑то гости – пусть даже родственники из других городов. Никто из жителей Гэтлина никогда не видел ни одной машины, которая сворачивала бы сюда на развилке дорог.

Мэкон, видимо, забавлялся, смущая Лену.

– А ты, дорогая, зря извращаешь мои слова. И знаешь, заговорив о Кухне, я понял, что действительно проголодался. Пойду посмотрю, что она там нащелкала для нас.

В тот же миг я услышал, как в отдаленной комнате зазвенели горшки и кастрюли.

– Дядя Эм, я прошу тебя! Ты перегибаешь палку.

Мэкон Равенвуд поднялся из‑за стола и направился к дальней двери. Его каблуки звонко стучали по полированном полу. Я признался себе, что странный особняк внушал почтение. По сравнению с ним Белый дом казался лесной хижиной.

– Лена, что происходит?

– Что ты имеешь в виду?

– Как он узнал о моем приходе и позаботился о месте для меня?

– Наверное, он сделал это, когда увидел нас на крыльце.

– А почему так изменилась обстановка? Я заходил в ваш дом в тот день, когда мы с тобой нашли медальон. Все выглядело совершенно иначе.

«Скажи правду. Ты можешь доверять мне».

Она теребила кайму платья. Упрямая девчонка.

– Мой дядя любит старинные вещи. Он меняет обстановку почти каждый месяц. Почему это тебя так волнует?

Что бы здесь ни происходило, она не собиралась раскрывать мне истину.

– Ладно. Ты не против, если я осмотрюсь?

Она нахмурилась, но ничего не сказала. Я встал из‑за стола и направился к двери, за которой скрылся Мэкон. Следующая комната оказалась небольшим кабинетом, с двумя диванами и письменным столом. На коврике перед пылающим камином лежал Страшила Рэдли. Увидев меня, он грозно зарычал.

– Хороший песик. Тише, тише.

Собака зарычала громче. Я попятился к двери. Страшила умолк и положил голову на лапы. Я заметил на письменном столе сверток. Что‑то было завернуто в коричневую бумагу и перевязано шнурком. Когда я взял его в руки, пес снова зарычал. На свертке стоял штамп Гэтлинской краевой библиотеки. Я узнал его с первого взгляда. Моя мама получала сотни таких посылок, и только Мэриан Эшкрофт заворачивала книги подобным образом.

– Вы интересуетесь библиотечными книгами, мистер Уот? Неужели вы знакомы с Мэриан Эшкрофт?

Я почему‑то не удивился бесшумному и внезапному появлению Мэкона. Он взял сверток из моих рук и нежно погладил обертку.

– Да, сэр. Мэриан… то есть доктор Эшкрофт… она была лучшей подругой моей мамы. Они вместе писали книги.

Глаза Мэкона сверкнули – короткая вспышка и вновь непроницаемая чернота зрачков.

– Ах да! Конечно! Какая непростительная забывчивость! Итан Уот, я знал твою мать.

У меня слова застряли в горле. Откуда Равенвуд мог знать мою маму? На его лице промелькнуло странное выражение, как будто он вспоминал о чем‑то.

– Естественно, только по ее книгам. Я прочитал все, что она написала. И если вас не затруднит присмотреться к ссылкам в «Плантациях и посадках растений», в главе «Разделенный сад», вы увидите, что основными источниками этих исследований были книги из моей личной коллекции. Ваша мать обладала литературным талантом, ее смерть – огромная потеря.

Мне удалось выдавить из себя улыбку.

– Спасибо, сэр.

– Для меня будет честью показать вам свою библиотеку. Я с огромным удовольствием продемонстрирую мою коллекцию книг единственному сыну Лилы Эверс.

Меня поразило звучание имени моей мамы в устах Равенвуда.

– Уот, – поправил его я. – Лилы Эверс Уот.

Его улыбка стала шире.

– Конечно. Прошу прощения. Но вернемся к главному событию. Судя по тишине на Кухне, наш ужин уже подан.

Он похлопал меня по плечу, и мы вернулись в зал. Лена ожидала нас за столом. Она зажигала свечу, которая погасла от вечернего ветра. Блюда на столе были бы достойны изысканного пиршества. Но как они попали сюда, было непонятно. Кроме нас троих, я не видел в доме ни одного человека. Получалась интересная картина: абсолютно изменившийся интерьер, собака‑волк, и теперь вот это. Однако я по‑прежнему ожидал, что самой удивительной частью вечера будет рассказ Мэкона о Женевьеве.

Яств было столько, что можно было бы накормить всех членов ДАР, церковных прихожан и нашу баскетбольную команду. Хотя в Гэтлине подобных блюд не готовили. В центре стола возвышался аппетитный жареный поросенок с яблоком, торчавшим из пасти. Куски гусятины, фаршированной каштанами, окружали бараньи ребрышки, украшенные маленькими бумажными шариками. Рядом стояли чаши со сливками, подливой и соусами. На подносах лежали рулеты и хлеб, зелень, вареная свекла и салаты, названия которых я не знал. А прямо передо мной находилась большая тарелка с тушеной свининой, присыпанной сверху сухариками. Среди прочих блюд она выглядела абсолютно не к месту. При мысли о том, что мне из вежливости придется набивать рот свининой, я снова почувствовал тошноту и взглянул на Лену, моля ее о помощи.

– Дядя Эм, ты опять перестарался. Тут слишком много еды.

Страшила, свернувшись у ног Лены, застучал хвостом в ожидании подачки.

– Ерунда. Это праздник. У тебя появился друг. Угощайтесь, а то Кухня обидится.

Лена с беспокойством смотрела на меня, словно боялась, что я сейчас встану – якобы для того, чтобы вымыть руки, – и убегу. Безнадежно пожав плечами, я принялся накладывать в тарелку салат и свинину. Оставалось надеяться только на то, что Эмма утром позволит мне пропустить завтрак.

Когда Мэкон налил себе третий бокал виски, я воспринял это как хороший повод для разговора о медальоне. Кстати, меня еще удивило, что он постоянно накладывал в свою тарелку еду, но затем вообще не прикасался к ней. Казалось, что пища сама куда‑то исчезает. На тарелке оставалась лишь пара небольших кусков. Я по наивности решил, что Страшила Рэдли – самая счастливая собака в городе.

– Сэр, вы не против небольшой беседы? – спросил я, отложив салфетку в сторону, – Мне хотелось бы задать вам несколько вопросов. Похоже, вы много знаете об истории нашего края. А я в данный момент не могу обратиться за помощью к моей матери.

«Что ты делаешь?»

«Я хочу спросить его о Женевьеве».

«Он ничего не знает».

«Лена, мы должны попытаться».

– Конечно, мой друг.

Мэкон сделал глоток из бокала. Я сунул руку в карман и вытащил медальон из мешочка с магическим порошком Эммы. Едва я попытался развернуть носовой платок, свечи в зале потухли. Свет ламп потускнел и тоже погас. Механическое фортепьяно умолкло.

«Итан, что ты натворил?»

«Это не из‑за меня!»

В темноте раздался голос Мэкона:

– Что в твоей руке, сынок?

– Медальон, сэр.

– Ты не мог бы сунуть его обратно в карман? Надеюсь, это не очень огорчит тебя?

Несмотря на спокойный голос Равенвуда, я понял, что он разгневан. Судя по его тону, он прилагал огромные усилия, чтобы сдерживать эмоции. Его хорошие манеры испарились без следа. В голосе появилась резкость, которую ему не удавалось скрыть. Я вложил медальон обратно в мешочек и сунул его в карман. Мэкон, приподнявшись, прикоснулся пальцем к канделябру. Свечи, одна за другой, неохотно зажглись. Все яства исчезли.

В свете свечей Мэкон выглядел зловеще. Впервые после нашего знакомства он погрузился в мрачное молчание, как будто сверялся с невидимыми весами, от которых зависела моя судьба. Пора было уходить. Лена оказалась права, моя идея никуда не годилась. Возможно, Мэкон Равенвуд не покидал свой дом по вполне весомой причине.

– Прошу прощения, сэр. Я не знал, что так получится. Когда я показал медальон нашей экономке Эмме, она отреагировала так же… эмоционально. Но мы с Леной нашли его два дня назад, а ничего плохого еще не случилось.

«Не рассказывай ему больше ни о чем. Не упоминай о видениях».

«Я не буду. Я просто хотел расспросить его о Женевьеве».

Она могла бы не беспокоиться о моих дальнейших действиях. Я и сам не стал бы развивать эту тему. Мне хотелось уйти, причем как можно быстрее. Я начал подниматься из‑за стола.

– Думаю, мне пора домой. Уже становится поздно.

– Ты можешь описать этот медальон?

Он не просил, а приказывал. Я не мог вымолвить ни слова. К счастью, наконец заговорила Лена:

– Он старый и местами битый. На лицевой стороне вырезан лик женщины. Мы нашли его в Гринбрайре.

Мэкон встревоженно покрутил серебряное кольцо на указательном пальце.

– Тебе следовало сказать мне, что ты ходишь в Гринбрайр. Это место не относится к Равенвуду. Я не могу гарантировать, что там ты будешь в безопасности.

– Мне ничто не угрожает, – ответила Лена. – Я обычно чувствую опасность.

О какой безопасности он говорил? В словах Мэкона ощущалось нечто большее, чем простая забота.

– Не полагайся на чувства. Все, что находится за пределами этого дома, не поддается контролю. Ты еще многого не знаешь. А он… – Равенвуд указал на меня пальцем. – Он вообще ничего не понимает. Этот парень не сможет защитить тебя. Тебе не нужно вовлекать его в свои дела.

И тут меня прорвало. Я должен был ответить. Он говорил обо мне так, словно меня здесь не было.

– Извините, сэр, но это дело касается и меня. На задней стороне медальона имеются инициалы, И. К. У. Они принадлежат моему прапрапрапрадеду – Итану Картеру Уоту. Там есть и другие инициалы. Ж. К. Д. Мы почти уверены, что буква Д означает Дачанис.

«Итан, стоп!»

Но я уже не мог остановиться.

– Вы не должны скрывать от нас информацию. Что бы дальше ни случилось, все это произойдет с нами обоими – с Леной и со мной. Нравлюсь я вам или нет, события уже набирают ход.

Ваза с садовыми цветами, пролетев через зал, разбилась о стену. Вот каким был Мэкон Равенвуд, о котором нам с детства рассказывали страшные истории.

– Я не имею понятия, о чем вы говорите, молодой человек.

Он вонзил в меня свирепый взгляд, от которого волосы на моем затылке встали дыбом. Похоже, он больше не мог сдерживать свой гнев. Я совершенно вывел его из себя. Страшила Рэдли поднялся и встал рядом с Мэконом, наблюдая за мной, как хищник за добычей. Глаза собаки округлились и вдруг стали очень знакомыми.

«Итан, замолчи! Я прошу тебя!»

Равенвуд оскалился в зловещей усмешке. Лоск кинозвезды исчез, и на смену ему пришло нечто темное и ужасное. Мне хотелось вскочить и убежать, но ноги будто вросли в полированный пол. Меня буквально парализовало от страха. Я ошибся насчет Мэкона и его дома. Теперь я боялся их обоих.

Наконец Равенвуд нарушил молчание. Казалось, что он говорил сам с собой.

– Осталось пять месяцев. Знал бы ты, чего мне стоило так долго защищать ее. Каких сил это потребовало! Я уже почти истощен. Еще немного, и я буду уничтожен.

Лена подошла к нему и молча положила руку на его плечо. Ярость бури в глазах Мэкона улеглась так же быстро, как и возникла. Ему удалось восстановить душевное спокойствие.

– Твоя Эмма мудрая женщина. Прими ее совет. Верни медальон на то место, где вы нашли его. И пожалуйста, не приноси его больше в мой дом.

Мэкон встал и бросил салфетку на стол.

– Думаю, мы отложим осмотр моей библиотеки. Это может подождать. Лена, проследи, чтобы твой друг нашел дорогу домой. Благодарю за необычный ужин. Он все расставил по своим местам. Заходите как‑нибудь в гости, мистер Уот.

Внезапно свет померк, и Равенвуд исчез.

Мне не терпелось выбраться из их особняка. Ноги сами несли меня прочь от жуткого дяди Эма и его странного дома. Здесь происходило нечто несусветное. Лена быстро повела меня в прихожую, словно боялась, что случится что‑то нехорошее, если я не успею выйти наружу за отведенный срок. Но когда мы проходили через главный холл, я замер на месте, заметив то, чего не увидел раньше.

Медальон! Знакомая камея украшала грудь женщины с неестественными золотистыми глазами. Я схватил Лену за руку и указал на портрет. Она увидела эту деталь и ахнула от изумления.

«Его там не было раньше».

«Что ты имеешь в виду?»

«Эта картина висела здесь еще до моего рождения. Я проходила мимо нее тысячи раз. И на ней никогда не было медальона…»

15.09

РАЗВИЛКА ДОРОГ

По пути к моему дому мы не проронили ни слова. Я не знал, о чем говорить, а Лену, видимо, устраивало мое молчание. Она позволила мне сесть за руль, и это было здорово, потому что я нуждался в каком‑то отвлекающем занятии, пока мой пульс не пришел в норму. Мы проехали поворот на мою улицу. Мне не хотелось идти домой, потому что вопрос, что происходит с Леной, с ее дядей и их домом, не давал мне покоя. Ей следовало рассказать мне правду.

– Ты проехал свою улицу, дом.

Это были ее первые слова с тех пор, как мы покинули Равенвуд.

– Я знаю.

– Неужели ты думаешь как все остальные? Что мой дядя сумасшедший? Тогда просто так и скажи: старый мерзкий Равенвуд!

В ее голосе звучали злые нотки.

– Все, Итан! Тормози! Мне нужно возвращаться домой.

Я молча обогнул Генеральскую клумбу – круглое пятно выцветшей травы, в центре которого возвышался единственный гэтлинский памятник, отмеченный в путеводителях как статуя генерала Гражданской войны Джубала А. Эрли[20]. Генерал стоял на постаменте как ни в чем не бывало, и мне казалось, это неправильно. Ведь все изменилось. И продолжало меняться. Я стал другим, столкнувшись с тем, что еще неделю назад счел бы невероятным. Мне почему‑то думалось, что наш генерал тоже мог бы подвергнуться какой‑нибудь метаморфозе.

Я свернул на Голубиную улицу и остановился у тротуара перед большим дорожным щитом с надписью «Добро пожаловать в Гэтлин – в край уникальных исторических плантаций Юга и лучших в мире пирогов с пахтой». Насчет пирогов я не был уверен, но все остальное соответствовало истине.

– Что ты задумал?

Я заглушил мотор.

– Нам нужно поговорить.

– Мне не нравятся такие разговоры. Парень и девушка в машине. К тому же вечером! Ты не боишься грязных сплетен?

Лена шутила, но я услышал в ее голосе смущение.

– Рассказывай.

– О чем?

– Ты что, шутишь? – Я повысил голос чуть не до крика.

Она потянулась рукой к ожерелью и начала вращать колечко от банки с содовой.

– А что бы ты хотел услышать?

– Какое‑нибудь объяснение того, что случилось в твоем доме.

Она уставилась в темноту за окном.

– Мой дядя рассердился. Иногда он теряет самообладание.

– Теряет самообладание? И начинает швырять вещи, не прикасаясь к ним? И зажигает свечи без спичек?

– Итан, я прошу прощения, – прошептала она.

Но я не Мог успокоиться. Меня злило, что она уклоняется от ответа.

– Мне не нужны твои извинения. Я хочу, чтобы ты рассказала мне правду.

– О чем?

– О твоем дяде и его жутком доме, абсолютно изменившемся всего за пару дней. О пище, которая то появляется, то исчезает. Обо всех этих разговорах про какие‑то границы и твою безопасность. Начни с чего‑нибудь.

Она покачала головой.

– Я не могу говорить об этом. И в любом случае ты ничего не поймешь.

– Почему ты так думаешь? Сначала дай мне шанс!

– Моя семья кое в чем необычна. Поверь, будет лучше, если ты не станешь выяснять подробности.

– Откуда такая уверенность?

– Сам посуди. Ты говоришь, что тебе не нравятся жители Гэтлина. Однако ты один из них. Тебе хотелось бы, чтобы я отличалась от них, но не слишком сильно. То есть чтобы я на самом деле не была другой.

– Знаешь что? Ты такая же сумасшедшая, как твой дядя!

– Ты пришел в наш дом без приглашения. Тебе не понравилось увиденное там, и теперь ты сердишься.

Я промолчал. Непроглядный мрак за окнами машины каким‑то образом проник и в мою голову.

– Ты сердишься, потому что боишься. Все вы здесь трясетесь от страха. Глубоко внутри вы все одинаковы.

Голос Лены был таким усталым, словно она уже сдалась на волю обстоятельств.

– Нет, – ответил я, взглянув на нее. – Это ты боишься!

С ее губ сорвался горький смешок.

– Да, я боюсь. Но ты не можешь даже вообразить себе тех вещей, которые пугают меня.

– Ты боишься довериться мне.

Она ничего не ответила.

– Тебе страшно сблизиться с кем‑нибудь – хотя бы настолько, чтобы этот кто‑то начал замечать твое появление или отсутствие в школе.

Лена провела тонким пальцем по запотевшему окну и нарисовала неровную линию, похожую на зигзаг.

– Тебе страшно подружиться с парнем и посмотреть, что из этого получится.

На конце зигзага появилось острие молнии.

– Ты права. Тебя нельзя сравнить ни с кем из жителей Гэтлина. И ты не просто «немного другая».

Она по‑прежнему смотрела в окно – в никуда, потому что темнота за ветровым стеклом была непроницаемой. А я любовался ее прекрасным лицом. Мой взгляд тянулся к Лене против моей воли.

– Ты невероятно, абсолютно, невообразимо другая!

Прикоснувшись пальцами к ее руке, я почувствовал вибрацию электричества.

– Мне это известно, так как глубоко внутри я знаю, что немного похож на тебя. Поэтому, прошу, откройся мне. Насколько ты другая?

– Я не хочу рассказывать тебе.

По ее щеке покатилась слеза. Я поймал ее пальцем, и она мгновенно испарилась.

– Почему?

– Потому что это мой последний шанс почувствовать себя нормальной девушкой – пусть даже в Гэтлине. И потому что ты мой единственный друг. Если я расскажу тебе правду, ты не поверишь мне. Или, хуже того, поверишь.

Она посмотрела мне прямо в глаза.

– В любом случае ты больше не захочешь разговаривать со мной.

Внезапно кто‑то постучал по капоту, и мы оба подпрыгнули от неожиданности. Мне в лицо ударил луч фонарика. Я опустил оконное стекло и про себя выругался.

– Что, детки, заблудились в темноте?

Это был Жирный. Он ухмылялся, словно нашел на обочине два пончика.

– Нет, сэр. Мы уже уезжаем. Я тут как раз подумал, что нам пора по домам.

– Правильно подумал. Но ведь это не твоя машина, мистер Уот.

– Да, сэр. Она не моя.

Жирный осветил фонариком Лену и задержал луч на ее лице.

– Ладно, парень, поезжай. Не заставляй Эмму ждать.

– Конечно, сэр.

Я повернул ключ в замке зажигания и, взгляну в зеркало заднего вида, заметил на переднем сиденье полицейской машины его хихикающую подружку – продавщицу Аманду.

Остановив катафалк перед своим домом, я хлопнул дверью и направился к крыльцу. Лена пересела за руль. Приоткрыв окно, она прокричала:

– Увидимся завтра.

– Угу.

«Завтра» для нас уже не будет. Я понял это, когда мы свернули на мою улицу. Поворот напоминал развилку дорог: либо в Равенвуд, либо в Гэтлин. Можно было выбрать только одно направление. Она решила, что я не достоин ее доверия. Отныне катафалк будет сворачивать на развилке в другую сторону, проезжая мимо меня. Завтра утром я увижу это первым. Если только она сейчас не передумает…

Нельзя выбирать две дороги сразу. Как только ваша машина оказывается на одной из них, о второй уже лучше не думать. За моей спиной взревел двигатель, но я даже не оглянулся. Катафалк уехал. Она не передумала. Она меня не выбрала.

Я лежал в постели и смотрел в окно. Лунный свет, проникавший в комнату, мешал уснуть и раздражал меня, поскольку я хотел забыться сном, чтобы этот день поскорее остался в прошлом.

«Итан».

Голос был таким тихим, что я едва услышал его. Перевел взгляд на задвижку рамы. Окно было надежно закрыто.

«Итан, отзовись!»

Я плотно сжал веки. Щеколда заскрипела.

«Впусти меня».

Деревянные рамы с шумом распахнулись. Я мог бы объяснить это порывом ветра, но за окном было тихо. Вскочив с постели, я выглянул наружу. Лена, одетая лишь в пижаму, стояла на нашем газоне. В голове промелькнула ужасная мысль: если соседи увидят ее, то завтра в Гэтлине будет жаркий денек, а у Эммы случится сердечный приступ.

«Спускайся! Иначе я сама поднимусь к тебе».

Да! Сердечный приступ и апоплексический удар!

Я вышел на крыльцо, и мы сели на ступени. На мне были джинсы, потому что я не ношу пижам. И еще потому, что если бы Эмма увидела, как я в трусах общаюсь с девушкой, то завтра утром она закопала бы мой труп на заднем дворе. Лена облокотилась на ступень и взглянула на белую краску, шелушащуюся на деревянной колонне крыльца.

– Когда я простилась с тобой и доехала до конца твоей улицы, то чуть не повернула обратно. Но я была слишком напугана, мне не хватило смелости.

В лунном свете ее пижама казалась пурпурно‑зеленой. Наверное, китайский шелк.

– Дома я пожалела, что не сделала этого.

Лена смущенно поковыряла лак на ногте босой ноги. Похоже, она хотела рассказать мне о чем‑то очень важном.

– Даже не знаю, с чего начать. Я никогда и никому не говорила об этом. Наверное, мы в конечном счете не поймем друг друга.

Я взъерошил свои спутанные волосы.

– О чем бы ни шла речь, ты можешь довериться мне. Я знаю, каково это – жить в сумасшедшей семье.

– Ты считаешь свою семью сумасшедшей? Тогда ты понятия не имеешь, что такое безумие.

Лена печально вздохнула. Что бы ни вертелось у нее на языке, ей было трудно заговорить об этом. Я видел, с какими усилиями она подбирала первые слова.

– Все члены моей семьи… в том числе и я… мы обладаем особыми силами. Мы способны на действия, которые кажутся невероятными для обычных людей. Эти силы даются нам при рождении. Отказаться от них невозможно. Вот почему мы такие, какие есть.

Мне потребовалось несколько секунд, чтобы понять ее слова – точнее, смысл того, о чем она говорила. Магия! Вот бы сейчас сюда Эмму! Я боялся прерывать откровения Лены, но этот вопрос не давал мне покоя.

– И кто же вы такие?

Фраза прозвучала очень глупо.

– Чародеи, – тихо ответила она.

– Чародеи?

Она кивнула.

– Вы наводите чары?

Лена снова кивнула. Я внимательно вгляделся в ее лицо. Возможно, она действительно была сумасшедшей.

– Как ведьмы?

– Итан, не тупи!

Я облегченно вздохнул. Конечно же, она шутила. Что я себе вообразил?

– На самом деле это определение не очень хорошее. Оно ассоциируется с шарлатанством или дешевыми фокусами. Обычный стереотип, который не соответствует истине.

Мой живот сжался в комок. Одной частичке меня хотелось вбежать в дом, захлопнуть дверь на замок и спрятаться под одеялом. Но другая часть (и она была гораздо больше первой) желала остаться. А разве я уже не знал все это? Конечно, меня терзали сомнения, но я видел, что Лена не просто пигалица в старых кроссовках и с дурацким ожерельем на груди. Чего можно ожидать от девушки, которая могла вызывать ливень? Которая мысленно говорила со мной? Которая меняла форму облаков, паривших в небе? Которая, стоя на газоне, распахнула окно на втором этаже?

– Ты можешь назвать это по‑другому? Есть слово точнее и лучше?

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском: