Главная

Популярная публикация

Научная публикация

Случайная публикация

Обратная связь

ТОР 5 статей:

Методические подходы к анализу финансового состояния предприятия

Проблема периодизации русской литературы ХХ века. Краткая характеристика второй половины ХХ века

Ценовые и неценовые факторы

Характеристика шлифовальных кругов и ее маркировка

Служебные части речи. Предлог. Союз. Частицы

КАТЕГОРИИ:






Остров порядка: спортзал и улица 1 страница




Основная гипотеза, лежащая в основе этого исследования, заключается в том, что существует глубокая структурная связь между боксом как телесными упражнениями (суб-) пролетариата и некоторыми формами социальной жизни и культурными практиками, встречающимися в более низких областях социального пространства, особенно в черном американском гетто; что “идиокультура” (Fine, 1979) спортзала развивается в прерывистой непрерывности с “идиокуль-турой” бедного района. Поэтому на одном уровне бокс оказывается “уникальным, замкнутым, самореферентным миром” (Oates, 1987, p. 13). И все же на другом уровне его взращивают и сплачивают определенные социальные силы и культурные репертуары; он возникает и воспроизводится как отражение и реакция против (мужской) уличной культуры или, точнее, как функциональная реартикуляция некоторых ее основных элементов.

Это значит, что невозможно понять внутреннюю логику, определяющую внешне автономный мир бокса, вне ее социального и экологического контекста и независимо от пространства социальных возможностей, которые имеются в этом контексте для молодых людей. По сути, как и присоединение к банде (Jankowski, 1991) или уличной преступности (Sullivan, 1989), двум близким занятиям, альтернативой которым оно служит, посещение спортивного зала приобретает свое полное социальное значение только в связи с местной структурой возможностей, включая те, что предлагаются — или исключаются — школой, рынком труда и уличными связями. В этом разделе я покажу, что спортивный зал для занятий боксом определяется как символическое противостояние гетто, в котором он находится и благодаря которому он существует, набирая своих членов из него и оберегая их от него. Прежде чем перейти к рассмотрению собственно спортивного зала, необходимо сначала вкратце описать среду существования Клуба мальчиков и девочек Стоунлэнда.

Контекст: от “Чудесной мили” до “Города убийств”

Клуб мальчиков и девочек Стоунлэнда (или Клуб мальчиков Стоунлэнда, как его чаще называют) находится на Шестнадцатой улице, одной из самых бедных улиц в районе, посреди бесплодного городского пейзажа, отражающего трагический упадок “черной метрополии” (Drake and Cayton, 1962). Эта часть Саут-Сайда так же бедна, как и другие городские гетто. Она занимает тринадцатое место по бедности среди 77 “микрорайонов”, в 25 из которых свыше 20 % населения живет за чертой бедности (Chicago Fact Book Consortium, 1984). И все же, как и другие городские сообщества Америки (Wilson 1987), Стоунлэнд пережил за последние десятилетия впечатляющий упадок и стремительный рост числа социальных бедствий.

В конце Второй мировой войны Стоунлэнд был стабильным и процветающим белым районом, прилегающим к Гайд-парку и Чикагскому университету. Район привлекал предпринимателей, потребителей и арендаторов, стекавшихся в него и тем самым способствовавших процветанию рынка недвижимости и торговли. Угол Шестнадцатой улицы и Коттедж-Гроу авеню был, по общему мнению, одним из самых ярких мест в городе: здесь было бесчисленное множество ресторанов, закусочных, кинотеатров и джазовых клубов, имеющих постоянную клиентуру. Шестнадцатая улица была настолько быст-роразвивающейся артерией, что местные торговцы называли ее “Чудесной милей”. Через сорок лет район превратился в настоящий бантустан, страдающий от бедности, разрухи и социального распада.6 В период с 1950 по 1980 год число жителей сократилось с 81 до 36 тысяч человек, а доля чернокожего насе-

5 Более подробную социографию социальных изменений в Стоунлэнде см.: Wacquant, 1995; сравнительный анализ ускоряющегося вырождения других районов с гетто чикагского Саут-Сайда и Вест-Сайда см.: Wacquant and Wilson, 1989. Недостаток места не позволяет мне дать более полное описание экологической и социальной структуры Стоунлэнда. Я прекрасно осознаю, что краткое “черно-белое” описание, приведенное здесь, рискует закрепить стереотипное представление о гетто как о “дезорганизованной” социальной пустыне, лишенной всяких

ления выросла с 38 до 96 %. Растущий приток афроамериканских мигрантов с Юга, разрушивший жесткие рамки исторического “черного пояса” города, вызвал массовый исход белых, число которых резко сократилось с 50 тысяч человек до нескольких сотен. Последующее переселение черного среднего класса и стабильного рабочего класса в более благоприятные, хотя и все еще расово обособленные районы за пределами традиционного гетто, привело к тому, что в гетто остались только самые обездоленные представители сообщества. Это изменение состава местного населения, подкреплявшееся серьезными программами “городского обновления” 1950-х годов (Hirsch, 1983) и ускорившееся в результате войн молодежных группировок в 1960-х, когда на улицах господствовали “Блэкстоун рэйнджерс”, предопределило кризис местных институтов. Упадок жилья, школ, коммунальных и частных услуг в сочетании с ростом безработицы превратил Стоунлэнд в настоящее экономическое и социальное чистилище.

Некоторые эмпирические показатели позволяют оценить степень исключения и лишений, от которых страдали жители Стоунлэнда (Chicago Fact Book Consortium, 1984). По последним достоверным данным переписи 1980 года треть семей живет за официальной чертой бедности, а среднегодовой доход семей равен 10.500 долларов (вдвое меньше, чем в среднем по городу). Доля семей с матерями-одиночками достигла 60 % (по сравнению с 34 % десятью годами ранее, в 1970 году), официальный уровень безработицы составляет 20 % (вдвое больше среднегородских показателей после троекратного роста за десятилетие) и менее 10 % семей является собственниками жилья. Только треть взрослых женщин и 44 % взрослых мужчин имеют работу; жизнь 61 % домохо-зяйств полностью или частично зависит от крайне несовершенных программ социального обеспечения. Среди рабочей силы самой крупной профессиональной категорией являются мелкие клерки (31 %); за ними идет домашний и обслуживающий персонал (22 %). Более половины взрослых жителей не имеет законченного среднего образования, а среди сегодняшних учеников учебу бросают от половины до двух третей. В районе больше нет средней школы, кинотеатра, библиотеки или центра, занимающегося профессиональным обучением. В нем нет банка, супермаркета или страхового агентства. Несмотря на близость к одному из наиболее развитых центров медицинских инноваций, больнице Чикагского университета, младенческая смертность в Стоунлэнде составляет почти 3 % и продолжает расти (эта цифра почти втрое превышает средние показатели по стране и сопоставима с показателями многих стран “третьего мира”).

Как и другие общественные учреждения в бедных районах Чикаго (Chicago Tribune, 1986, p. 149), местные школы были “заложниками бедности и преступности”. Страдавшие от серьезной нехватки средств, имевшие неудовлетворительную, подчас полностью изношенную, материальную базу, деморализованные и текучие учительские кадры, они стали походить на опекунские институты, которые просто ждут не дождутся, когда же ученики покинут их. Неудивительно, что многие находят растущую криминальную экономику более привлекательной, когда школы не дают ничего —они даже не готовят общественных проявлений и структур. Здесь достаточно отметить, что, несмотря на внешнюю разруху, мир гетто весьма дифференцирован и иерархизирован.

к поступлению в колледж. Некогда мощные средства социальной интеграции, церкви сегодня также заметно ослабли; большая часть из почти тридцати религиозных организаций, существовавших каких-то двадцать лет тому назад, закрылась. Наиболее активными организациями в Стоунленде являются винные магазины, лотерейные киоски и “пункты обмена”, в которых местные жители могут обналичить чеки, оплатить счета и купить наклейки для автомобиля. Отсутствие нового строительства в течение нескольких десятилетий и постепенное разрушение существующего жилого фонда (который сократился почти на половину в период с 1950 по 1980 год; 70 % всего оставшегося жилья построено до Второй мировой войны) в области, находящейся менее чем в десяти милях от центра третьего по величине города страны, свидетельствует о том, что на этот район давно махнули рукой.

Сегодня “Чудесная миля” напоминает заброшенный город с сожженными магазинами, пустошами и развалинами, усеянными битым стеклом, заколоченными зданиями, брошенными гнить в тени величественной железнодорожной ветки. Немногие сохранившиеся коммерческие организации (преимущественно винные магазины, магазины одежды и продовольствия, а также фирмы, занимающиеся оказанием бытовых услуг, в которых в лучшем случае работает несколько человек) укрыты за железными дверями и решетками. Вот как описывал улицу один из членов спортивного клуба, когда мы возвращались на его машине после тренировки:

На ней полно разных людей: бандитов, торговцев наркотиками, наркоманов — я хочу сказать, что так обстоит дело в каждом районе, а не только здесь. Это плохо для детей, которые растут в таком районе, потому что им приходится видеть все это... Посмотри на этих парней [показывает на группу молодых людей, стоящих перед входом в винный магазин] — они болтаются туда-сюда, трутся тут и там, пытаясь насшибать мелочи, чтобы купить вина. Это плохие парни: они уже испорчены, и ничего с этим не поделать... И так всюду. Вот лавка, где торгуют алкоголем, вот— еще одна, заколоченная. В ней тоже раньше продавали выпивку. Ты видишь людей, которые ходят по улицам, которым постоянно что-то нужно. Знаешь, ты можешь даже ни разу словом не обмолвиться с этими парнями, но тебе известно, как они живут. И так день за днем.

Здание Клуба мальчиков Стоунлэнда окружают, с одной стороны, развалины бывшего театра штата Мэриленд, от которого остался только фасад, увешанный рекламными объявлениями о рэп-концертах или встрече с Фарах-ханом (“Наступает новая заря”), а с другой — пустое пространство, часть которого занимает детская площадка, где в погожие дни собираются безработные. Позади клуба находится большое заброшенное кирпичное здание, окна и двери которого заколочены и заперты на замки. В ветреные дни мусор и газеты сдувает к той части здания, где находится вход в спортивный зал.

Но распад общественного пространства, вызванный огромной преступностью, которая во многом ответственна за напряженность, постоянно ощущаемую в повседневной жизни Саут-Сайда Чикаго (Wacquant, 1994, 1995), способен затмить любую физическую деградацию. В сегодняшнем гетто драки, стрельба и убийства — обычное явление; и они создают на улицах атмосферу всепроникающего страха и неуверенности, граничащую с состоянием “войны всех против всех” (Kotlowitz, 1990; Bourgois, 1989). Рост преступности, который сопровождается усугублением бедности, вызванным ослаблением государства всеобщего благосостояния и непрекращающимся сокращением заработной платы, очень заметен в Стоунлэнде. Жители боятся заходить в близлежащий общественный парк; многие по возможности избегают общественного транспорта (несколько станций на здешней ветке метро по решению чикагского управления городского транспорта закрыты для входа; редкие автобусы передвигаются в сопровождении специальных машин полиции). Поскольку для выживания банд нужны деньги, карманные кражи, грабежи, вымогательство и проституция здесь не редкость. А растущая наркоторговля и доступность оружия сделали насилие повсеместным. Четырнадцатилетний член спортивного клуба, описывая свое жилище, находящееся неподалеку от клуба, говорит: “Дом, в котором я живу, еще не так плох. Я хочу сказать, что они все плохи, но, знаете, этот лучше других: вокруг вообще "город убийств"”.

В этом враждебного окружения клуб выглядит как крепость: все входы запираются на висячие замки; окна находящихся в нем поликлиники и компьютерного центра защищены решетками; задний вход запирается на два огромных засова, которые невозможно открыть или закрыть без кувалды; а последний человек, покидающий здание, включает электронную сигнализацию. У каждого входа стоит по паре бейсбольных бит, одна в поликлинике, еще одна —у стола тренера, так что при необходимости можно отбить вторжение незваных гостей manu militari.

Разговор возвращается к положению в черных районах города. Чак (тренер) и О’Грэ-ди говорят о разрухе и страхе, пронизывающем сообщество. О своем районе — в паре миль к югу от спортивного зала — Чак говорит так: “Здесь повсюду полно наркотиков. Ты можешь купить дозу на улице, спросив у любого. Молодые волчата, которые цепляются к тебе, всегда готовы к драке. Нет школ, нет рабочих мест, а есть только улица. Чем им еще заниматься? Меня это не особенно беспокоит —меня, но не моих соседей. Здесь слишком много людей, которым нечем себя занять. Это совсем другие люди”. В доме, где он живет, вовсю идет торговля героином, кокаином и “ангельской пылью”. (Полевые записи, август 1988 г.)

Сегодня Гэби звонил в спортзал из больницы. Два члена молодежной банды стреляли в него на улице неподалеку отсюда. К счастью, он видел, как они приближались, и побежал, но пуля попала ему в икру. Он забежал за угол заброшенного здания, достал собственное оружие из спортивной сумки и начал стрелять в них, заставив их отойти. Он говорит, что лучше оставить больницу как можно скорее, потому что они теперь наверняка захотят с ним расквитаться. Я спросил Ричи [главный тренер в спортзале, готовящий боксеров уже больше пятидесяти лет], не был ли выстрел в ногу предупреждением: “Что за дерьмо, Луи! Они стреляли не для того, чтобы поранить ногу, они стреляют, чтобы убить тебя. Если бы у Гэби не было оружия, они бы нашли его и убили: он был бы уже трупом”. (Полевые записи, сентябрь 1990 г.)

Я сказал Ричи, что вчера вечером ходил к Рэю, чтобы взять у него интервью. Он был в ярости: “Я велел тебе не ходить туда! Ты мог попасть в заваруху. Это ужасный район. Тамошние проститутки могли попытаться украсть у тебя деньги или диктофон. Это очень плохой район”. (Полевые записи, июль 1991 г.)

Тяжкие преступления здесь настолько обыденны, что почти все посетители спортзала либо были свидетелями убийств, либо сами едва не стали жертвами нападений. Многие выросли на улице и умеют за себя постоять: они с детства боролись за сохранение своих денег на завтраки, своей одежды и своей репутации. Один из них вспоминал типичную сцену из детства: “Этот собачий бой был прямо во дворе. Одной из собак — слабой и жалкой — был я. Так уж было заведено: парням нужно было получить твои деньги и избить тебя, а тебе нужно было бороться или уехать из района. Я не мог уехать, поэтому я начал драться”. Поэтому многим посетителям спортзала улица дала предварительную подготовку в искусстве самообороны, если не по доброй воле, то по необходимости. На самом деле многие из них были раньше “уличными бойцами”, которые теперь обратились к боксу. “Я обычно много дрался, когда был моложе”, — вспоминает Митч. — “Отец сказал мне: "Если ты собираешься драться, то почему бы тебе не пойти в спортзал. Там ты научишься азам, может, заработаешь немного денег. Давай, иди и займись чем-нибудь вместо того, чтобы болтаться по улицам и драться за просто так"”. Таким образом, молодежь, выросшая и живущая в современном гетто, с самого начала приучена к агрессивному поведению, которое сопряжено с самыми разными и внешне анархическими формами физического и экономического насилия, перед которыми контролируемое насилие бокса кажется детской шалостью.

“Еще один самостоятельный мир”

По контрасту с этой враждебной окружающей средой и несмотря на серьезную нехватку ресурсов, Клуб мальчиков и девочек образует остров стабильности и порядка, где вновь становятся возможными социальные отношения, запрещенные за его пределами. Спортзал представляет собой относительно замкнутую область защищенной социальной жизни, позволяющую на время избавиться от давления улицы и гетто, мир, в который редко проникают внешние события и на который они не оказывают большого влияния (война в Ираке осталась полностью незамеченной; затянувшиеся слушания по делу о домогательствах Кларенса Томаса к Аните Хилл не вызвали сколько-нибудь значительной реакции или интереса). Эта коллективная замкнутость делает возможной жизнь в спортзале и объясняет его привлекательность.

Я могу пойти в спортзал и побыть какое-то время в покое. Я могу ненадолго расслабиться... Меня не волнует то, что происходит на улице, пока я нахожусь здесь, в спортзале, потому что мое время — это все, что у меня есть, и я хочу провести его так, чтобы мне ничего не мешало. Здесь я становлюсь похожим на человека. Когда я прихожу в зал, я словно оказываюсь в совершенно иной атмосфере, совершенно ином месте. Это совершенно новый и иной мир для меня; я не могу описать это; я просто чувствую это; и я не могу обходиться без этого. Спортзал становится для меня еще одной семьей. Я бы сказал, что спортзал — это еще один самостоятельный мир. (26 лет, профессионал, рабочий склада)

Ты можешь придти в него, и ты чувствуешь себя хорошо в нем. Я бы сказал, ты чувствуешь себя под защитой, в безопасности. Ты здесь, и ты в порядке — это словно вто-

рая семья. Ты знаешь, что ты можешь придти сюда за поддержкой... Если тебе плохо, то кто-нибудь обязательно тебя приободрит. Ты забываешь обо всех разочарованиях. Спарринг помогает придти в себя. (19 лет, любитель, все еще в средней школе)

Старый член клуба, чья карьера была недавно закончена из-за травмы руки, объясняет, что заставляет его ходить в спортзал, несмотря на две работы, между которыми ему приходится разрываться: “Я просто вижу парней, которые занимаются чем-то правильным, тратят силы, не ввязываясь в неприятности; ведь это лучше, чем банды, наркотики и тюрьма. В зале они обретают себя, и видеть такое очень приятно. (Интервью, август 1991 г.)

Спортзал помогает избегать (часто незаконных) соблазнов и опасностей жизни в гетто. Нередко боксеры говорят, что они проводят больше времени в спортзале, чем на улице. Многие профессиональные спортсмены открыто признают, что, если бы не бокс, они, скорее всего, стали бы правонарушителями и преступниками; многие известные боксеры (например, Сонни Листон, Флойд Паттерсон и Майк Тайсон) освоили свое ремесло в тюрьме или исправительных учреждениях. Пинклон Томас (цит. по: Hauser, 1986, p. 186), бывший чемпион мира в тяжелом весе по версии WBC, как-то сказал: “Бокс вытащил меня из дыры и сделал меня нормальным человеком. Не будь его, я торговал бы героином или уже был бы на том свете или в тюрьме”. Некоторые участники издания, выпущенного в 1989 году к чикагскому турниру “Золотые перчатки”, не стесняясь говорят об этом в биографических очерках, опубликованных в дополнениях к официальной программе турнира:

Имя: Вон Бин Возраст: 16

Рост: 5 футов 11 дюймов Вес: 178 фунтов

Представляет Клуб мальчиков Валентайн, занимается боксом 1 год. Недавно поступил в Каулметску среднюю школу; его брат привел его в бокс, который помог ему избежать неприятностей.

Члены Клуба мальчиков Стоунлэнд согласны с таким описанием:

Вопрос: Где бы вы были сегодня, если бы не начали заниматься боксом?

Ответ: Ну, наверное, в тюряге, в могиле или собирал бы бутылки на улице. [Серьезно?] Вполне. Я начал заниматься боксом в шестнадцать или пятнадцать лет, так вот мои сверстники связались с плохими парнями, попытались стать такими же, как они. Ну, теми, кого называют волчатами, щеглами7 — они всегда пытаются докопаться до вас на улице. Через такое проходит каждый подросток; понимаете, о чем я? Тебе хочется быть признанным окружающими, теми, кого ты постоянно видишь в своем районе. (29 лет, профессионал, сторож).

' “Щегол” (подвид “салабонов”) — социально неискушенный, слишком молодой (буквально или эмоционально) для того, чтобы “заботиться о деле”, хотя он “может с важным видом рассуждать о том, что и как нужно делать... "Он пытается казаться опытным, а у самого еще молоко на губах не обсохло... Мама еще не научила его шнурки завязывать. Он слишком молод для улицы"” (Folb, 1980, p. 39).

Я так скажу: если бы не занятия спортом, я мог бы сделать что-то не очень приятное, так что спортзал мне здорово помог. [Что именно? ] Что именно? Ну, возможно, я бы кого-нибудь прикончил. Знаешь там — грабежи, наркотики и прочее: никогда нельзя сказать наверняка и никогда не знаешь, как все повернется. [Спортзал помог вам избежать этого? ] Да, очень здорово. [Вы чувствуете себя защищенным в спортзале? ] Да, спортзал отвлекает меня от многих вещей. Знаешь, когда приходишь на тренировку с кучей проблем, они вдруг словно улетучиваются у тебя из головы. В спортзале забываешь обо всем. (24 года, профессионал, имеет своего менеджера)

Я бы сказал, что он полностью изменил мой образ жизни. Я видел, как многие мои друзья погибли от того, что начали заниматься не тем. Но я не хотел, чтобы то же самое произошло и со мной; я должен был изменить свою жизнь. Поэтому мне нельзя больше было болтаться по улицам или заниматься ерундой, вроде этого. Мне нужно было решать. Чем я хочу заниматься в жизни? Спортзал показал мне, что я на что-то способен. Он показал мне, что я могу быть самостоятельным. И он показал мне, что я могу заниматься чем-то еще, кроме разбоев, торговли наркотиками, грабежей, наездов или простого сидения в тюряге. (26 лет, профессионал, рабочий склада)

Оберегающий от мирских соблазнов и рисков, спортзал —это не только место жесткой тренировки тела; это также средоточие и основа того, что Георг Зиммель (Simmel, 1949) называл “социабельностью”, то есть процессами чистой социации, являющимися самоцелью, социальными формами взаимодействия, лишенными значимого содержания и цели. Это возможно благодаря негласному кодексу, согласно которому члены клуба оставляют свои обязательства и проблемы, связанные с работой, семьей или любовными приключениями, за стенами зала. “Правила релевантности”, которые определяют зал как “особую систему деятельности” (Goffman, 1961, p. 19, 8), лишают боксера всех его внешних статусов и исключают все проблемы и ценности, не связанные напрямую с его спортивными устремлениями. Все происходит так, словно молчаливый пакт о ненападении определяет отношения между членами клуба и исключает любые темы для разговоров, которые могут представлять опасность для этой “игровой формы ассоциации”, служить препятствием для нормального повседневного общения и тем самым ставить под угрозу определенную мужскую субкультуру, сохранению которой способствует спортивный зал (подобно бару для ирландского рабочего класса, описанному Зола [Zola, 1964] в его исследовании, посвященном азартным играм). Неудивительно, что излюбленными темами для разговоров становятся бокс и другие, желательно “грубые” виды спорта (об играх футбольной команды Chicago Bears говорят намного чаще, чем о баскетбольной команде Chicago Bulls). Тема политики поднимается крайне редко; иногда поднимается “расовый” вопрос, но он не вызывает сколько-нибудь серьезных разногласий, учитывая расовую однородность тех, кто посещает этот зал; преступность и “заработки” — обычная тема для разговоров и банальная составляющая повседневной жизни. “Профессиональные” разговоры в основном касаются “набора веса”, спаррингов и различных технических тонкостей; постоянно даются советы и рекомендации; тщательно разбираются местные и национальные боксерские поединки.

В этих бесконечных беседах главный тренер Ричи и старые члены клуба выказывают почти энциклопедическое знание имен, мест и событий, составляющих боксерский фольклор. Часто вспоминаются выдающиеся исторические поединки, особенно региональные, взлеты и падения знаменитых боксеров. В результате сознательного перевертывания официальной иерархии ценностей великие бои, освещаемые телевидением (например, Леонард против Хаглера или Холифилд против Формана), ценятся меньше, чем местные схватки; в зале нередко упоминаются имена неизвестных — неизвестных массовой информации или широкой публике —боксеров. Разговоры постоянно вращаются вокруг бокса, историй уличных боев, сомнительных дел и “заработков”, уличных уловок и преступлений. И у каждого на этот случай есть свой арсенал историй. С этой точки зрения, “офис” Ричи (небольшая задняя комната, украшенная старыми боксерскими постерами и картинками, с огромным окном, из которого виден весь зал) служит своеобразным парижским салоном, сценой, на которой каждый может показать свое умение манипулировать определенным культурным капиталом, а именно — знанием бокса и “улицы”, продемонстрировать свое владение неофициальным кодексом гетто и его полусвета.

Значение этих повторяющихся разговоров в спортивном зале не следует недооценивать, так как они представляют собой обязательную составляющую “тайной учебной программы” зала: они исподволь обучают боксеров правилам игры. В форме историй, сплетен, бойцовских анекдотов и других уличных баек они прививают ученикам ценности и оценочные категории боксерского мира, многие из которых тесно связаны с культурой гетто (Abrahams, 1970; Folb, 1980; Kochman 1974; Jankowski, 1991): смесь ограниченной солидарности равных и непокорного индивидуализма, физическую крутость и смелость, бескомпромиссную мужественность и четкий акцент на личных достижениях и стиле.

“Парни, которые побеждают улицу”8

Считается, несмотря на недостаточность фактических подтверждений, что боксеры в большинстве своем являются выходцами из низших слоев (Wein-berg and Aron, 1952d; Hare, 1971; Sugden, 1987). Так, в Чикаго преобладание сначала ирландцев, затем евреев из Центральной Европы, итальянцев и чернокожих, а в последнее время — увеличение численности выходцев из Латинской Америки отражало смену этих групп на нижних ступенях классовой лестницы. Рост числа бойцов-чикано (и ощутимое присутствие пуэрториканцев) в прошлом десятилетии, который без труда можно увидеть при беглом просмотре программы ежегодного чикагского турнира “Золотые перчатки”, обусловлен массовым притоком мексиканских иммигрантов и вливанием их в число низших слоев Среднего Запада. Схожий процесс “этнического замещения” можно наблюдать и на других крупных боксерских рынках страны — в Нью-Йорке и Нью-Джерси, во Флориде и Южной Калифорнии.

8 Перефразированный девиз чикагского Клуба мальчиков и девочек, встречающийся в Стоун-лэнде: “Клуб, который побеждает улицу” (клубная брошюра).

Однако необходимо подчеркнуть, что, несмотря на распространенные представления, подкрепляемые мифом о “голодном бойце” (Jenkins, 1955) и периодические воспроизводимые средствами массовой информации, обращающимися к “экзотическим” фигурам в боксе, наподобие “отморозков” и бывших заключенных, боксеры в основном происходят не из самых обездоленных фракций субпролетариата, живущего в гетто, а скорее из тех фракций меньшинства рабочего класса, которые стремятся к стабильной социально-экономической интеграции. Этот (само) отбор, исключающий самых исключенных, основывается не на ограничениях, связанных с нехваткой финансовых средств, а на моральных и телесных наклонностях, имеющихся у обоих этих сегментов чернокожего населения. Нет никаких прямых экономических препятствий для занятия боксом: ежегодный членский сбор в Клубе мальчиков Стоунлэнда составляет 10 долларов; необходимое удостоверение от Федерации любительского бокса стоит еще 12 долларов в год; при этом все необходимое снаряжение предоставляется клубом (за исключением бинтов для рук и кап, которые можно приобрести меньше чем за 10 долларов в любом магазине спортивных товаров).9 Молодежь из самых обездоленных семей не в состоянии заниматься боксом из-за отсутствия у нее необходимых привычек и наклонностей: чтобы стать боксером, нужно вести размеренную жизнь, иметь минимальное чувство дисциплины, соблюдать физическую и ментальную аскезу, которые не связаны напрямую с нестабильным социально-экономическим положением. Ниже определенного порога личного и семейного постоянства трудно приобрести минимальные физические и ментальные наклонности, необходимые для овладения этим видом спорта.10

Предварительный анализ биографий 27 бойцов (все, за исключением двух из них, — чернокожие в возрасте от 20 до 37 лет), занимавшихся летом и осенью 1991 года в трех крупных спортивных залах Чикаго, показывает, что профессиональные боксеры в целом занимают более высокое положение, чем низшие слои бедных районов. Только треть из них выросла на пособие, и 22 % в настоящее время являются безработными; остальные либо имеют постоянную работу, либо получают “недельное жалованье” от своего менеджера. Тринадцать из них (или 48 %) посещали местный колледж (хотя и не долго и с не слишком большими образовательными и экономическими успехами), у одного был диплом об окончании колледжа, а еще у одного — степень бакалавра. Только трое (или 11 %) не закончили среднюю школу, и целых 48 %

9 Муниципальные спортивные залы Парк-дистрик обходятся еще дешевле, так как в них не нужно платить членские взносы; один из профессиональных спортивных залов в Чикаго взимает ежемесячную плату в 5 долларов с любителей и 20 долларов с профессионалов, но и многим отказывает. Встречаются залы и с более высокой платой (например, 55 долларов за квартал в Сомервильском боксерском спортивном зале в пригороде Бостона и 50 долларов в месяц в Тендерлойнском спортивном зале в Сан-Франциско).

10 Отсутствие внутренней выдержки может быть компенсировано только необычайной агрессивностью, физическим мастерством и умением “держать удар” на ринге. Но такие бойцы быстро “перегорают”: им часто не удается раскрыть свой потенциал. Выдающиеся боксеры, вроде бывшего троекратного чемпиона мира Вильфредо Бенитеза, сына пуэрториканского заготовителя сахарного тростника, особенно показательны в этом отношении: хотя он начал заниматься боксом в 14 лет и стал чемпионом мира в 17, недостаточная подготовка и несоблюдение дисциплины помешали ему продолжить карьеру боксера.






Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском:

vikidalka.ru - 2015-2024 год. Все права принадлежат их авторам! Нарушение авторских прав | Нарушение персональных данных