ТОР 5 статей:
Методические подходы к анализу финансового состояния предприятия
Проблема периодизации русской литературы ХХ века. Краткая характеристика второй половины ХХ века
Характеристика шлифовальных кругов и ее маркировка
Служебные части речи. Предлог. Союз. Частицы
КАТЕГОРИИ:
- Археология
- Архитектура
- Астрономия
- Аудит
- Биология
- Ботаника
- Бухгалтерский учёт
- Войное дело
- Генетика
- География
- Геология
- Дизайн
- Искусство
- История
- Кино
- Кулинария
- Культура
- Литература
- Математика
- Медицина
- Металлургия
- Мифология
- Музыка
- Психология
- Религия
- Спорт
- Строительство
- Техника
- Транспорт
- Туризм
- Усадьба
- Физика
- Фотография
- Химия
- Экология
- Электричество
- Электроника
- Энергетика
Бердяев Николай. Судьба России 9 страница
II
Только у славянофилов была национальная идея, только они признавалиреальность народной души. Для западников не существовало народной души. Нашазападническая мысль не работала над национальным сознанием. Но отношениеславянофилов к самому больному и самому важному для нас, русских,славянскому вопросу - к вопросу польскому - было в корне своем ложным и неславянским. Никогда славянофилы не чувствовали по отношению к польскомународу славянского единства, славянского братства. Для славянофилов верныйсвоему духу славянский мир должен быть, прежде всего, православным.Славянина неправославного они чувствовали изменником славянскому делу. И онине могли простить польскому народу его католичества. Они не могли понять иполюбить польскую душу потому, что не могли понять и полюбить душукатолическую. А все своеобразие польской культуры определялось тем, что вней католичество преломлялось в славянской душе. Так выковалось польскоенациональное обличие, совсем особенный славянско-католический лик, отличныйи от лика романских католических народов, и от лика славянских православныхнародов. Для славянофилов Польша была тем Западом внутри славянского мира,которому они всегда противополагали русский православный Восток, носительвысшего духовного типа и полноты религиозной истины. Поляки казались преждевсего латинянами, и было почти забыто, что они славяне. Полонизмпредставляется католической опасностью. В своем отвращении к католичествуславянофилы доходили до того, что протестантскую Германию предпочиталистранам и народам католическим. Лютеране занимали в России привилегированноеположение по сравнению с католиками, они часто стояли у кормила правления.Идейное славянофильство и лишенная всяких идей власть в этом сходились. УДостоевского в еще более крайней форме сказалась вражда к католичеству и кПольше. В католичестве он видел дух антихриста и вместе с протестантскойГерманией хотел раздавить католичества. Образовалась довольно крепкаяславянофильско-консервативная традиция, которая была принята нашей властью ивела на практике к тому, что наша политика была всегда в зависимости отГермании. Вражда к Польше и дружба с Германией - две стороны одного и тогоже явления у нас. А ведь не одни поляки - католики в славянском мире. Истарославянофильское отношение к католичеству делало невозможным искреннеславянское единение. Вражда к польскому народу, перед которым мы должны былибы искупить свою историческую вину, делало наше славянофильство лицемерным.Справедливо указывали на то, что русские должны сначала у себя освободитьугнетенных славян, а потом уже освобождать чужих славян. Славянская идея иславянское единение невозможны, если русский и православный тип славянствапризнается полной и исключительной истиной, не нуждающейся ни в какомдополнении и ни в каком существовании других типов славянской культуры.Тогда остается только политика обрусения и насильственного обращения вправославие. Но эта политика несовместима со славянской идеей. Русская душаостанется навеки славянской душой, принявшей прививку православия. Этаправославная прививка чувствуется и в нравственном облике русскихинтеллигентов-атеистов и у поносившего православие Л. Толстого. Но этарусская душа может братски сосуществовать с другими славянскими душами,принявшими другую духовную прививку и представляющими другой культурный тип.Душа России может полюбить душу Польши, другого великого славянского народа,и от этого она будет еще более самой собой. От такого единения разных душ вславянстве славянский мир только обогатится. Отношение к балканским славянаму славянофилов было иное и лучшее, чем к полякам. Но и тут славянофилы былислишком исключительными русофилами, чтобы допускать братское и равноеотношение. Конечно, маленькая Сербия не может претендовать на равноезначение с Россией. Несомненно и то, что Россия должна играть первенствующуюроль в славянском мире. Вопрос совсем не в этом. Вопрос в том, чтобы Россияокончательно отказалась от той пугающей и отталкивающей идеи, что"славянские ручьи сольются в русском море", т. е. признала вечные права завсякой национальной индивидуальностью и относилась к ней, как ксамоценности. И такое отношение будет вполне согласным с душой русскогонарода, великодушной, бескорыстной и терпимой, дарящей, а не отнимающей,которой все еще не знают славяне, так как она закрыта для них нашей ненародной государственной политикой. Славянофильство отпугивает и поляков, и славян, и прогрессивные слоирусского общества. В славянофильстве было истинное зерно славянской идеи, нооно окружено устаревшей и разлагающей оболочкой, слишком сросшейся с Россиейказенной. Вл. Соловьев уже представляет огромный шаг вперед по сравнению состарыми славянофилами. Он преодолевает провинциальный национализмславянофилов. Мессианское сознание у Вл. Соловьева, как и у Достоевского, -мировое. Горизонты расширяются. У Вл. Соловьева уже совсем иное отношение ккатоличеству. Он видит в католичестве правду, с которой православный мирдолжен воссоединиться. Поэтому он иначе относится к польскому вопросу, чемстарые славянофилы. С братской любовью обращал он свой взор к польскомународу и придавал ему большое положительное значение для судьбы самогорусского народа. Но славянское чувство, славянское сознание слабо выражены уВл. Соловьева, и его нельзя назвать глашатаем славянской идеи. Достоевский иВл. Соловьев по универсальному характеру своего мессианского сознания могутбыть сопоставлены с великими польскими мессианистами: с Мицкевичем,Словацким, Красинским, Товянским, Цешковским, Вронским. Мы постыдно малознаем польских мессианистов и должны были бы теперь обратиться к ихизучению. Польский мессианизм более чистый и более жертвенный, чеммессианизм русский, который не свободен от идеализации ощущений нашейгосударственной силы. В мессианском сознании Достоевского нельзя найти тойчистой жертвенности, которая вдохновляла мессианское сознание поляков.Слишком связывал себя Достоевский с агрессивностью русской власти.Славянофилов же нельзя даже назвать мессианистами в строгом смысле слова,они скорее националисты, и по сознанию своему они стоят многими головаминиже польских мессианистов, которые должны быть признаны первымипровозвестниками славянской идеи. К сожалению, в дальнейшем трагическаясудьба Польши привела к вытеснению славянского мессианизма исключительнымпольским национализмом. Среди польских мессианистов есть один, наименееизвестный, - Вронский, который исповедывал русский, а не польскиймессианизм. Вронский давно предсказал мировую войну в таком почти виде, какона сейчас происходит, столкновение славянского мира с германским инеизбежность единения Польши с Россией в ее борьбе с Германией (см. его "Ledestin de la France, de l'Allemagne et de la Russie comme Prolegomenes duMessianisme"). Русский народ Вронский считал богоносным народом. Но оВронском у нас почти никто и не слыхал.III
I
Мировая война несет с собой человечеству глубокий духовный кризис,который может быть обсуждаем с разных сторон. Последствия такой небывалойвойны неисчислимы и не могут быть целиком предвидены. Много есть основанийдумать, что мы вступаем в новую историческую эру. И если бросаются в глазаизменения внешние, международные, политические и экономические, товнутренние, духовные изменения приходят неприметно. Это всегда сначалапроцесс подземный. Наше предвидение будущего должно быть совершенно свободноот обычного оптимизма или пессимизма, от оценок по критериям благополучия.Было бы легкомысленно представлять себе жизнь после такой истощающей войны вособенно радужных и благополучных красках. Скорее можно думать, что мирвступает в период длительного неблагополучия и что темп его развития будеткатастрофический. Но ценности, приобретенные человечеством в мировой борьбе,не определяются увеличением или уменьшением благополучия. Сравнительно много говорят и пишут об экономических и политическихпоследствиях войны. Меньше думают о ее духовных последствиях, и ее влияниина все наше миросозерцание. Об одном из таких малопредвиденных последствий яи хотел бы поговорить. В XIX веке мироощущение и миросознание передовыхслоев человечества было окрашено в ярко социальный цвет. Не раз ужеуказывали на то, что социология заменила теологию, что религиозное чувствопотерявшего веру человечества направилось на социальность. Ориентация жизнисделалась социальной по преимуществу, ей были подчинены все другие оценки.Все ценности были поставлены в социальную перспективу. Человеческаяобщественность была выделена из жизни космической, из мирового целого иощущалась, как замкнутое и самодовлеющее целое. Человек окончательно былводворен на замкнутую социальную территорию, на ней захотел он бытьгосподином, забыл обо всем остальном мире и об иных мирах, на которые непростирается его власть и господство. Завоевания человека на ограниченной,замкнутой социальной территории достигались ослаблением памяти, забвениембесконечности. Быть может, и нужно было человеку пережить период этогоограниченного мироощущения, чтобы усилить и укрепить свою социальнуюэнергию. Всякого рода ограничения бывают прагматически нужны в известныепериоды человеческой эволюции. Но ограниченность этого социологическогомироощущения не могла продолжаться слишком долго. Эта ограниченность таила всебе возможность слишком неожиданных катастроф. Бесконечный океан мировойжизни посылает свои волны на замкнутую и беззащитную человеческуюобщественность, выдворенную на небольшой территории земли. Мировая война иявляется такой большой мировой войной, девятым валом. Она обнаруживает длявсех, и наиболее ослепленных, что все социальные утопии, построенные наизоляции общественности из жизни космической, - поверхностны и недолговечны.Под напором мировых волн пали утопии гуманизма, пасифизма, международногосоциализма, международного анархизма и т. п., и т. п. Выясняется не теорией,а самой жизнью, что социальный гуманизм имел слишком ограниченный и слишкомповерхностный базис. Не было принято во внимание, что существуют глубокиенедра земли и необъятная мировая ширь и звездные миры. Многотемно-иррационального, всегда приносящего неожиданность, лежит в этих недрахи в бесконечной шири. Замкнутая и ограниченная человеческая общественность сее исключительно социологическим миропониманием напоминает страуса,прячущего голову в свои перья. Слишком многое не принимается во внимание всоциальных утопиях, всегда основанных на упрощении и искусственной изоляции.Подобно тому, как недолговечно и поверхностно существование оазиса - общиныв духе толстовца или утопического социализма, недолговечно и поверхностно исуществование всей человеческой общественности в сложной и бесконечнойкосмической жизни. Социальный утопизм всегда коренится в этой изоляцииобщественности от космической жизни и от тех космических сил, которыеиррациональны в отношении к общественному разуму. Это всегда - укрывание отсложности через ограниченность. Социальный утопизм есть вера в возможностьокончательной и безостановочной рационализована ли вся природа и установленли космический лад. Утопизм не желает знать связи зла общественного со зломкосмическим, не видит принадлежности общественности ко всему круговоротуприродного порядка или природного беспорядка. И такие катастрофы, какмировая война, заставляют очнуться, принуждают к расширению кругозора.Обнаруживается несостоятельность таких рациональных утопий, как вечный мир вэтом злом природном мире, как безгосударственная анархическая свобода в этоммире необходимости, как всемирное социальное братство и равенство в этоммире раздора и вражды. О, конечно, великая ценность мира, свободы,социального братства остается непреложной. Но ценности эти недостижимы в тойповерхностной и органической области, в которой предполагали их достигнуть.Достижение этих ценностей предполагает бесконечно большое углубление ирасширение, т. е. еще очень сложный и длительный катастрофический процесс вчеловеческой жизни, предполагает переход от исключительно социологическогомироощущения к мироощущению космическому.II
Углубленное сознание должно прийти к идее космической общественности,т. е. общественности, размыкающейся и вступающей в единение с мировым целым,с мировыми энергиями. Всегда существовал эндосмос и экзосмос междучеловеческой общественностью и космической жизнью, но это не было достаточносознано человеком, и он искусственно замыкался, спасаясь от бесконечности всвоей ограниченности. На более глубокую почву должна быть поставлена таистина, что величайшие достижения человеческой общественности связаны створческой властью человека над природой, т. е. с творчески-активнымобращением к космической жизни, как в познании, так и в действии. А этопредполагает несоизмеримо большую самодисциплину человека, чем та, котораяесть в нем сейчас, высокую степень овладения самим собой, своимисобственными стихиями. Лишь тот, кто господствует над самим собой, можетгосподствовать и над миром. Задачи общественности - прежде всегокосмически-производственные задачи. С этим связана мораль личной иобщественной самодисциплины. Это сознание прямо противоположно тому, накотором покоилось наше народничество всех оттенков с его распределительнойморалью. Творческий труд над природой, расширенный до космического размаха,должен быть положен во главе угла. Труд этот не должен быть рабскиприкреплен к земле, к ее ограниченному пространству, он всегда должен иметьмировые перспективы. XX век выдвинет такие космические задачи в сферетворческого труда над природой, в области производства и техники, о какихXIX век со всеми своими открытиями не мог и мечтать, не мог и подозревать.Поразительно, что марксизм, который так выдвигал моменты производственные,рост производительных сил в социальной жизни и им давал перевес надмоментами распределительными, был совершенно лишен космического мироощущенияи явил собой крайний образец социологического утопизма, замыкающего человекав ограниченной и поверхностной общественности. Марксизм верил, что можно доконца рационализировать общественную жизнь и привести ее к внешнемусовершенству, не считаясь ни с теми энергиями, которые есть в бесконечноммире над человеком и вокруг него. Марксизм - самая крайняя формасоциологического рационализма, а потому и социологического утопизма. Всесоциальные учения XIX века были лишены того сознания, что человек -космическое существо, а не обыватель поверхностной общественности наповерхности земли, что он находится в общении с миром глубины и с миромвысоты. Человек - не муравей и человеческая общественность - не муравейник.Идеал окончательно устроенного муравейника рушится безвозвратно. Но болееглубокое сознание возможно лишь на религиозной почве. Мировая катастрофадолжна способствовать религиозному углублению жизни. Тот духовный поворот, который я характеризую как переход отсоциологического мироощущения к мироощущению космическому, будет иметь ичисто политические последствия и выражения. Будет преодоленсоциально-политический провинциализм. Перед социальным и политическимсознанием станет мировая ширь, проблема овладения и управления всейповерхностью земного шара, проблема сближения Востока и Запада, встреч всехтипов и культур, объединения человечества через борьбу, взаимодействие иобщение всех рас. Жизненная постановка всех этих проблем делает политикуболее космической, менее замкнутой, напоминает о космической шири самогоисторического процесса. Поистине проблемы, связанные с Индией, Китаем илимиром мусульманским, с океанами и материками, более космичны по своейприроде, чем замкнутые проблемы борьбы партий и социальных групп. Допоследней степени обострившийся вопрос об отношении всякого индивидуальногонационального бытия к единому и объединенному человечеству должен бытьрешен, как вопрос космического размаха. Обращение к глубине национальнойжизни обращает вместе с тем и к шири жизни всемирно-исторической. В политикеимпериалистической объективно был уже космический размах и космическиезадания. Но сознание самих идеологов империализма было ограничено. Идеологияэта была буржуазной идеологией, она редко шла глубже и дальше поверхностичисто экономических и политических задач. И в путях империалистическойполитики было много злого, порожденного ограниченной неспособностьюпроникать в души тех культур и рас, на которые распространялосьимпериалистическое расширение, была слепота к внешним задачам человечества.Но значение империализма, как неизбежного фазиса развития современныхобществ, для объединения человечества на всей поверхности земли и длясоздания космической общественности может быть признано безотносительно кположительному пафосу империализма. Мировая война есть катастрофическиймомент в диалектике империалистического расширения.III
Чтобы добыть свет в нахлынувшей на мир тьме, необходимо космическоеуглубление сознания. Если остаться на поверхности жизни, то тьма поглотитнас. Европейские народы, европейские культуры вступают в период истощения.Эти замкнутые культуры склоняются к упадку, дряхлеют. Длительная иистребительная мировая война надорвет силы Европы, а народам Европы труднобудет искать источников новой энергии на большей глубине и в большей ширимировых пространств. Старые чисто социологические ориентировки и оценкижизни непригодны для размеров совершающихся событий, для их сложности иновизны. Отвлеченный социологизм, как целое миросозерцание, обнаруживаетсвою непригодность во всех отношениях, он приходит к концу и должен уступитьместо более глубоким и широким точками зрения. Катастрофа этой войны оченьрезко разделяет людей и совсем не по тем критериям, по которым обычно ониразделялись. Они оказались духовно совершенно неподготовленными к этойкатастрофе, она разразилась над ними, как великая неожиданность, выбивающаяиз всех укрепленных позиций. В таком положении оказалась большая часть людейчисто социологического мироощущения. Они наскоро стали приспособлять своистарые точки зрения к новым событиям, но ощутили уныние людей, отброшенныхназад. Многие почувствовали себя выброшенными за борт истории. Другиеоказались духовно подготовленными к мировой катастрофе, в ней не было дляних ничего неожиданного, ничего сбивающего с их точек зрения на жизнь.Таковы люди, у которых и раньше было более космическое чувство жизни, болееширокий кругозор. Они знают, что война есть великое зло и кара за грехичеловечества, но они видят смысл мировых событий и вступают в новыйисторический период без того чувства уныния и отброшенности, которое ощущаютлюди первого типа, ни в чем не прозревающие внутреннего смысла. Космическоемироощущение менее благополучное, менее рационалистически оптимистическое,более беспокойное, чем социологическое мироощущение, - оно предвидит великиенеожиданности и готово вступить в царство неведомого и неизжитого. Это болееглубокое и широкое мироощущение и сознание не допускает техрационалистических иллюзий, для которых будущее мира определяется лишьсилами, лежащими на самой поверхности ограниченного куска земли. Действуютсилы более глубокие, еще неведомые, приливают энергии из далеких миров.Нужно иметь мужество идти навстречу неведомому дню, идти во тьме к новойзаре. Мировая война совершенно бессмысленна для всякого рационалистическогооптимизма, для всякого социологического утопизма. Для людей этого духа онане может дать никакого научения, они не хотят перейти к новой жизни черезсмерть. Но мировая война имеет символический смысл для тех, которые всегдапредвидели действие скрытых, не поддающихся рационализации, космических сил.Природа войны - не творческая, отрицательная, разрушительная; но война можетпробудить творческие силы, может способствовать углублению жизни. Передчеловечеством становятся все новые и новые творческие задачи, задачитворческого претворения энергий, исходящих из темной, изначальной глубиныбытия в новую жизнь и новое сознание. Развитие человечества, восхождениечеловечества, никогда не совершается по прямой линии, путем нарастанияоднообразных положительных элементов. Это - процесс в высшей степениантиномический и трагический. Приливы тьмы есть то варварство бытия, безкоторого в жизни человеческой наступает иссякание энергии, застывание.Мировая война есть заслуженное европейской культурой, нахлынувшее на нееварварство, темная сила. В этой тьме многое должно погибнуть и многоенародиться, как в нашествии варваров на античную культуру. Но эта варварскаясила - внутренняя, а не внешняя. Мы можем сделать вывод. Люди старого, хотяи мнящего себя передовым социологического мироощущения отбрасываются назад.Они - консерваторы вчерашнего и позавчерашнего дня. Люди космическогомироощущения духовно готовы идти к неведомому будущему с творческим порывом. III. Души народов (Параллели) Судьба ПарижаI
Когда германцы подступили к Парижу и Париж лихорадочно готовился кзащите, многие сердца на земле испытали жуткое волнение и беспокойство.Готовился удар не только в сердце Франции, но и в сердце новогочеловечества. И от раны, нанесенной Парижу, кровью облилась бы не однаФранция, но и все культурное человечество. Париж - мировой город, мировойгород новой Европы и всего нового европейского человечества. То же жуткоебеспокойство было бы пережито, если бы опасность грозила Риму. Рим - мировойгород старого человечества и священный памятник для человечества нового.Опасность и даже гибель Берлина, Вены, Лондона и других столиц Европы немогла бы так жутко взволновать всякую культурную душу. Рана, нанесенная этимстолицам разных государств, была бы прежде всего национальным горем. Итолько рана, нанесенная Риму и Парижу, была бы горем общеевропейским иобщечеловеческим. Я верю, что и лучшие из немцев, наиболее тонкие из них,пережили минуты страха за судьбу Парижа. Мы, русские, вдохновлены великой исправедливой войной, но мы не пережили еще непосредственного страха засудьбу родины, у нас не было такого чувства, что отечество в опасности.Никто не допускал возможности приближения германцев к сердцу России -Москве. Россия в этот грозный час мировой истории почувствовала себясильной, а не слабой, призванной помогать другим. Перед Россией сталимировые задачи, открылись мировые перспективы. Совсем иначе переживается этавойна во Франции. Там действительно были минуты, когда отечеству грозиланепосредственная опасность и французы переживали страх за судьбу своейродины. В современной Франции чувствуется какая-то хрупкость, усталость отбольшой своей истории, в которой совершено много великого и героического,чувствуется истощение. Современный француз и слишком утончен, и слишкомиспорчен мещанским довольством, расслаблен жаждой наслаждений и любовью кженщине. Франция совсем не милитаристическая страна. Дух воинственный давнов ней угас. Она пережила свой героический воинственный период, властвоваланад Европой и ныне не является уже грозной военной силой. И жутко было заПариж, страшно за Францию. Многие русские почувствовали Францию родной ижаждали помочь ей своей силой, поддержать ее. Спасение Франции - одна извеликих, мировых задач России. Конечно, Франция - не Бельгия, не Сербия,Франция - великая держава, и она нам оказывает великую помощь, как нашасоюзница. Но преимущество силы на нашей стороне. И непосредственнаяопасность для Парижа миновала в значительной степени благодаря нашимпобедам. Франко-русский союз, дипломатический и государственный переживаетсятеперь нами глубоко сердечно, душевно, народно. В нашем союзе с Франциейесть что-то более глубокое, чем расчеты международной политики.II
Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском: