ОГРАНИЧЕННОСТЬ ЧЕЛОВЕЧЕСКОГО ВОСПРИЯТИЯ

Вполне вероятно, что одна из причин, в силу которых мы не можем найти ответы на свои глубочайшие вопросы, состоит в том, что мы не имеем в своем распоряжении необходимых инструментов. Наше восприятие ограниченно, и наша способность мышления имеет ограничения, которые ни один обычный человек не может преодолеть. Наши суждения имеют форму "да" или "нет", будут ли они более или менее компетентными или более или менее ясными. Сталкиваясь со сложными вопросами, мы вынуждены прибегать к искусственным упрощениям, которые, правда, дают нам возможность получать определенные ответы; но в процессе упрощения мы неизбежно отбрасываем то, что является наиболее важным фактором – конкретность ситуации как таковой.

В мире идей человек умеет считать до двух и иногда, в особенно благоприятных обстоятельствах, доходит до трех. Он не имеет ни малейшего понятия о том, что необходимо для создания более сложных сочетаний. Эти ограничения относятся не только к человеческой мысли, но также и к его чувствованиям и к его инстинктивным процессам. Его суждения чувства сводятся почти всегда к выбору между "нравится" и "не нравится", притяжению и отталкиванию, интересу и равнодушию. Его инстинктивные реакции обладают тем же дуализмом удовольствия или боли, активности и покоя, возбуждения и торможения.

С культом абсолюта тесно связано предположение, что ограничения, вытекающие фактически из структуры нашего человеческого организма и его психических функций, присущи большему миру, в котором мы, люди, составляем столь незначительную часть. Мы обычно воспринимаем себя и мир как моменты, возникающие последовательно во времени, и некритически принимаем эту темпоральную актуализацию за единственную реальность. Есть, однако, веские основания для заключения, что временная последовательность, которую мы воспринимаем при естественной работе наших чувств, никоим образом не является единственной; что, напротив, есть много различных линий времени, актуализирующихся параллельно. Более того, можно полагать, что эти различные временные ряды взаимодействуют друг с другом таким способом, который наши чувства не воспринимают. Если это предположение верно, то из этого следует, что большая часть реальности, присутствующей в любой данный момент, недоступна человеческому чувственному восприятию.

Мы говорим о прошлом как мертвом и ушедшем, а о будущем, как о еще не существующем. Поскольку имеющиеся в нашем распоряжении средства не дают нам возможности вновь вернуться в прошлое, мы предполагаем что никакое движение в этом направлении невозможно. Поскольку мы не можем опередить ход времени и проникнуть в будущее, прежде чем оно появится, мы предполагаем, что все существование подвержено тому же ограничению. Делая все время одно и то же недозволенное предположение, что наши чувства – это инструмент, адекватный для восприятия всего, что "реально" существует, мы хотим объяснить себе значение нашей жизни и наше отношение к Высшей силе исключительно в рамках того, что мы можем увидеть и потрогать. Такие предположения очень наивны, и мы можем без труда установить, что наши органы чувств, далекие от того, чтобы обеспечивать нам достаточные и эффективные средства восприятия реальности характерным образом искажают сообщения, которые мы получаем от внешнего мира, представляя нам, таким образом, картину неполную и в своеобразной перспективе, которая постоянно вводит нас в заблуждение.

Мы, люди, существуем на Земле лишь очень короткий промежуток времени. Сорок или пятьдесят лет, в течение которых мы можем эффективно работать, стремясь найти значение нашего существования и выполняя нашу задачу на Земле, должны были бы быть продлены десятикратно, чтобы мы могли реально надеяться постичь все, что доступно человеку. До некоторой степени краткость нашей личной жизни компенсируется коллективной памятью человечества, заложенной в книги, произведения искусства и другие формы записи. Но мы часто забываем, как мало может человек передать из своего личного опыта посредством письменного слова. Он может возбудить чувства, может передать абстрактное знание, и до некоторой степени может также передать другим то, как эти чувства и знания были пережиты, так что если они захотят, то смогут повторить его путь. Но более глубокое понимание, которое существенно, если мы хотим, чтобы человечество вошло в новую эпоху, не может быть передано и не может стать общим достоянием, потому что оно исходит единственно из собственного уникального опыта человека. Не понимая, как мало может быть передано через книги и произведения искусства, субъективно известные человеку, мы возлагаем неправомерные надежды на устное и письменное слово, лишая себя таким образом возможности употребить мудро ту короткую жизнь, которая нам дана, чтобы найти для себя ответы на свои вопросы.

Опыт среднего человека также тесно ограничен и локализован в пространстве. Он мало что знает за пределами того небольшого участка земной поверхности, на котором ему посчастливилось жить. Весь его опыт соотносим с телом определенного размера, в то время как в нем и вокруг него совершаются события на шкалах, в миллионы – и даже миллионы миллионов раз меньше и больше, чем его обманчивое "здесь и теперь". Хотя путем научных исследований он может обрести знание о существовании этих событий, но он совершенно не способен принимать их в расчет при оценке значимости своего собственного существования. В том, что это так, может убедиться каждый, кто даст себе труд ответить на вопрос, способен ли он допустить, чтобы на его действия каким-либо образом влияли потребности или возможный опыт отдельной клетки его собственного тела, или может ли он представить себе, что он значим для звезды.

ФОРМЫ МЫСЛИ

Если под "мышлением" понимать сознательное направление ментального процесса к определенной цели, то мы будем вынуждены признать, что немногие люди вообще "мыслят". Чрезвычайная редкость сознательно направляемой мысли находится в ярком контрасте с общей механичностью всех наших человеческих функций. Самостоятельно предпринятое целенаправленное действие, проведенное до эффективного конца, не играет почти никакой роли ни на какой фазе человеческой жизни. Разница, которую мы видим между людьми, состоит не в разной степени сознательного контроля, но в различиях в объеме и эффективности механизма автоматических ассоциаций и реакций. Даже так называемое "намеренное мышление" и "направленное внимание" являются по большей части лишь реакциями, в которых два района центральной нервной системы отвечают одновременно на данный стимул.

(а) Ассоциативное мышление.

Большинство из нас лишь пассивно испытывают поток ассоциаций и метальных образов, представляемых нам автоматической работой нервной системы. Феномены "интереса" и "сосредоточения" могут быть прослежены до химических реакций в крови, которые усиливают деятельность вегетативной нервной системы, вторгающуюся в деятельность таламо-кортикального механизма. В таких автоматических процессах, включающих большое количество реагентов, конечные сочетания существенно зависят от случая, благоприятного или неблагоприятного, и, понимая это, мы легко можем придти к заключению, что даже великие научные открытия – не более, чем необычные сочетания, имеющие конечную вероятность возникновения в таких случаях. В специфически человеческой нервной системе есть, однако механизм отбора, который увеличивает вероятность того, что мышление и чувствование по автоматической ассоциации может привести к интересному или полезному результату. Но даже если мы допустим эту возможность отбора, внимательное изучение человеческих достижений должно убедить нас в том, что, хотя и редко, но подлинно творческое мышление и чувствование происходит иногда в человеке, и что почти все, что есть интересного и важного в человеческой жизни, возникло из этих нечасто встречающихся феноменов.

Если мы продолжим исследование и обратимся к поискам фактора, который дает возможность автоматическому ассоциативному механизму обретать временами моменты подлинной свободы, мы скоро обнаружим, что этот фактор тесно связан с таинственным свойством самосознания, свойством, отличающим человека от любой машины, которую он в состоянии сконструировать. Переходя к рассмотрению роли самосознания, мы видим, что качество мысли зависит от количества идей, которые могут быть схвачены в своей полной значимости в пределах одного состояния сознания. Почти всякое человеческое размышление состоит, как мы видели, в автоматической ассоциации, происходящей из последовательного представления идей, которые сами состоят из материала прошлых чувственных впечатлений. К этому процессу могут быть применены законы вероятности для объяснения того, почему лишь один ментальный акт из тысяч миллионов дает начало какому-либо новому или значимому сочетанию идей. Ясно, что если мы хотим открыть новые пути для ума, мы должны использовать возможности, которые возникают из сочетаний, выходящих за пределы обычных ассоциативных форм мысли.

(б) Логическое мышление.

Когда в ассоциативный процесс вносится известная мера упорядоченности, мышление начинает становиться логическим. С древних времен логику отождествляли с правилами, в соответствии с которыми мы судим об истинности или ложности утверждений. Эти последние – словесные формы, в которых идеи сопоставляются попарно, в то время как в обычном ассоциативном процессе нет эффективного сопоставления. Логическое мышление, следовательно, представляет собой важный шаг вперед от автоматических ассоциаций. Необходимо специальное усилие, требующее или необычного стимула, или длительного упражнения, чтобы человек мог эффективно удерживать одновременно две совершенно независимые идеи и видеть плоды их сопоставления. Результат выходит за пределы содержания идей, как они непосредственно представлены, и может быть назван полярным мышлением. Две идеи, поскольку они независимы и взаимно исключают друг друга, образуют диполь со своим полем силы. Привыкший к логическому мышлению человек может, благодаря способности испытывать действие этого поля, делать синтетические суждения в пределах идей, которые он способен сформулировать Разница между синтетическими суждениями и автоматической ассоциацией состоит в наличии опыта полярности. Например, слова "бытие" и "ничто" означают два независимых понятия, которые, будучи удерживаемы в одном акте сознания, оказываются одновременно совместимыми и несовместимыми. Ментальный процесс, в котором из двух идей возникает третья, гармонизующая их, не разрушая их самостоятельной значимости, называется диалектикой. Например, Гегель видит в "становлении" понятие, которое согласует "бытие" и "ничто" (70, с.158-164). Всякая пара независимых идей может быть рассматриваема как полярная диада. Так, "власть" и "свобода" могут быть согласованы посредством идеи "ответственности", которая применима к обоим, но вместе с тем отлична от них.

Диалектическое мышление, это очевидно мышление иного порядка, нежели то, которое состоит из автоматических ассоциаций и сравнения идей. Но эта форма мышления, при своей трудности для осуществления оказывается крайне ограниченной в своих возможностях. Опыт показал, что она непригодна для разрешения практических проблем жизни, и, действительно, великие представители диалектики, от Платона до Гегеля, ока­зывались неудовлетворительными руководителями в практической жизни, как личной так и общественной. Диалектика ведет также к несовершенству лингвистических форм. Наш обычный язык, хотя и полный непоследовательностей и двусмысленностей, может быть приспособлен для описания дву­членных систем. Когда значения слов и предложений определены с особенной тщательностью, конструируется логика, которая оказывается законом двучленных систем. Однако процедура, посредством которой язык становится удовлетворяющим этим правилам – неизбежное обеднение. Двусмыслен­ности и непоследовательности обычной речи – не дефект, и существование их – напоминание, что опыт имеет больше измерений, нежели логика. Аналитические и скептические философы в течение сотни лет поколений демонстрировали бесплодность двучленного мышления, и становится необходимым рассмотреть возможности, содержащиеся в более высоких способах мышления. Желая выйти за пределы логики, мы рискуем впасть вместо серьезного исследования в фантастические спекуляции; но полезнее сделать такую попытку, нежели оставаться прикованными к бесплодности, которая охватила философию из-за употребления форм мысли, по своей сути не способных открыть что-либо новое.

(в) Супра-логическое мышление.

Супра-логическое мышление относительно и трансцендентально. Оно, следовательно, требует большего числа категорий, нежели простые "да" и "нет" логики. Необходимость выхода за пределы пар противоположностей – повторяющаяся тема восточных трактатов. П.Д.Успенский в своей замечательной книге "Терциум Органум" называет супра-логическое мышление "третьим каноном мысли", который в следующую эпоху должен занять место логического дуализма прежних времен. Диалектика – в лучшем случае промежуточная стоянка на пути к творческой мысли, для которой должны быть удерживаемы по меньшей мере три независимые идеи. Такое триадическое мышление, однако, лежит вне обычных возможностей инструмента, которым человек наделен от природы.

Мышление в триаде – не просто признание третьей идеи как согласующей две противоположности, это скорее видение всех трех в их единстве, воплощающем фундаментальное отношение, которым управляется весь опыт. Если работает только примитивный ассоциативный механизм, разговор о "единстве триады" имеет мало значения. Для прямого восприятия этого единства необходима способность внимания, которая приходит только с изменением сознания. Такое изменение происходит столь редко и у столь малого числа людей, что в обычном изучении человека и его природы не принимается в расчет.

Из-за неспособности обнаружить как чрезвычайную редкость, так и необычайную силу триадического мышления, обычная история не может объяснить подлинные инновации, которые время от времени возникают в человеческом понимании естественного порядка.

ЗНАЧИМОСТЬ ЧИСЛА

Даже освободившись от ограничений логики, мысль не достигает того, что лежит за пределами триады; вместе с тем, нет сомнения, что должны быть значимы также и четырехчленные, и пятичленные, и более сложные системы. Подлинная четырехчленная система, например, совершенно отлична от триады, и мы не можем надеяться привести такую систему в область одной лишь мысли. Многочленные системы обязывают нас, следовательно, принять в расчет значимость числа как фактора всего опыта; для этого мы должны стремиться к полноте охвата, превышающей то, что дает логика. Логическая интерпретация числа возникает из формирования классов и по своей сущности полярна или дуалистична; это значит, что она состоит в приписывании объекта данному классу в терминах простого различения "да, это член класса", или "нет, это не член класса". Такая процедура ведет к воззрению на число, в соответствии с которым в нем нечего знать, кроме законов арифметики. Эти законы принадлежат, однако, всего лишь к примитивной форме логической мысли.

Есть и другие способы мышления о числе. Мы можем, например, взять несколько групп объектов и, размечая их по парам, рассмотреть, есть ли однозначное соответствие, такое, что ни один объект не остается не отмеченным ни в одной из групп. Проделав это, мы можем утверждать, что группы имеют одинаковое число объектов, независимо от того, какие объекты их составляют. Так, мы можем говорить о наборе из двенадцати яблок, двенадцати человек, или просто двенадцати объектов. Числа появляющиеся таким образом, называются количественными числительными, и все их свойства могут быть выведены из простых правил попарного сочетания. Другими словами, количественные числительные не выходят реально за пределы значимости числа "два". Однажды увидев, как осуществляется эта операция распределения по парам, и убедившись, что остатка нет, мы не нуждаемся во введении какой бы то ни было новой операции, чтобы дойти от двух до двенадцати, или до ста, или до любого большего числа.

Другой метод конструирования чисел – повторение. Повторяя действие, выражаемое словами "и это", мы обнаруживаем, что это означает формирование упорядоченного ряда порядковых числительных, обозначаемых словами "первый", "второй", "третий" и.т.д. Обычно мы соединяем эти два метода получения чисел неясным и непоследовательным образом. Пересчитывание и соединение в пары – операции весьма разные по значимости, но мы не задаем себе вопрос, в чем состоит разница, или что общего имеют получаемые результаты.

Есть способ представления числа, для которого мы не имеем общепринятого названия, но который может быть назван арифметическим качеством. Он касается внутренних отношений группы и включает такие свойства, как различения между простыми и составными числами. Например, числа одиннадцать, двенадцать и тринадцать сильно отличаются друг от друга. Число двенадцать, будучи получаемо умножением двух на два и на три, богато внутренними комбинациями. Числа одиннадцать и тринадцать – оба простые, но отличаются тем, как они входят в сочетания. Можно с первого взгляда сказать, делится ли число, записанное в десятичной системе, на одиннадцать, в то время как число тринадцать остается нераскрытым. Если мы воспользуемся двенадцатиричной системой, внешний характер этих двух чисел переменится. Для математика, который занимается арифметикой и изучает такие свойства чисел, каждое имеет собственные внутренние качества, которые много более интересны и значительны, чем абстрактные свойства, появляющиеся, когда числа конструируются сочетанием в пары или повторением.

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском: