ТОР 5 статей: Методические подходы к анализу финансового состояния предприятия Проблема периодизации русской литературы ХХ века. Краткая характеристика второй половины ХХ века Характеристика шлифовальных кругов и ее маркировка Служебные части речи. Предлог. Союз. Частицы КАТЕГОРИИ:
|
ШОКОЛАДНУЮ КОНФЕТУ? 2 страница
Примечательно, что авторы, находящиеся на противоположных позициях, приводят в их защиту сходные аргументы. Не потому ли это происходит, что в главном (в содержании, структуре, целях и принципах построения) судебно-медицинский и патологоанатомический диагнозы не различаются и не могут различаться, так как они являются частными вариантами медицинского диагноза? Так, например, трудно представить какое-либо отличие патологоанатомического диагноза от диагноза, составленного судебно-медицинским экспертом по случаю скоропостижной смерти от заболевания. Единственное отличие сводится к тому, что патологоанатомический диагноз приводится патологоанатомами в «Протоколе патологоанатомического вскрытия», а судебно-медицинский— в «Заключении судебно-медицинского эксперта» (кстати, при экспертизе живого человека судебно-медицинский диагноз, если бы он применялся в практике, не отличался бы от клинического). Сохранение этого непринципиального различия, по-видимому, не может повредить ни судебно-медицинской, ни патологоанатомической практике. Попутно необходимо обратить внимание на неидентичность понятии «патологоанатомический» и «морфологический» диагноз. «Патологоанатомический диагноз» — более широкое понятие, он базируется на клинико-морфологическом анализе, морфологический компонент может быть лишь составным элементом клинического диагноза. Имей целью подчеркнуть близость судебно-медицинского и патологоанатомического диагнозов, заметим, что при идентичных повреждениях в одних случаях составляется судебно-медицинский, а в других — патологоанатомический диагноз: первый составляют судебные медики при травме мирного времени, второй — патологоанатомы по результатам исследования погибших в боевых условиях (см. «Опыт советской медицины в Великой Отечественной войне 1941—1945 гг.). Таким образом, спор о названии диагноза становится чисто терминологическим, абстрактным, отвлеченным, схоластическим спором о форме. Возможно, одной из причин сформировавшихся разных точек зрения на название диагноза в «Заключении судебно-медицинского эксперта» является некоторая неопределенность понятия «судебно-медицинский диагноз» в ЭСМТ (т. I, с. 346): «Диагноз судебно-медицинский—диагноз, формулируемый в результате судебно-медицинской экспертизы для решения специальных вопросов, возникающих в судебно-медицинской практике». Это определение сводит цель судебно-медицинского диагноза к решению «специальных вопросов, возникающих в судебно-следственной практике». Такое указание не отличается конкретностью, так как в судебно-медицинской практике возникает множество специальных вопросов, для решения которых далеко не всегда требуется диагноз.
Одними из немногих специальных вопросов в «Заключении судебно-медицинского эксперта», которые невозможно решить без патогенетически правильно сформулированного диагноза, являются вопросы о причине смерти, о роли обнаруженной травмы и патологии в генезе смерти. Во-вторых, судебный медик не всегда выполняет свою специальную работу в интересах суда и следствия (например в случаях судебно-медицинского исследования трупов скоропостижно умерших людей); следовательно, приведенное в ЭСМТ определение понятия «диагноз» охватывает лишь часть специальной судебно-медицинской деятельности. Теория и структура судебно-медицинского диагноза вытекают из общей теории и практики медицинского диагноза вообще. И актуальными должны стать не попытки обосновать некий особый характер судебно-медицинского диагноза, а глубокое и всестороннее изучение судебными медиками основ медицинской диагностики и составления диагноза. Поэтому без всякого ущерба для сути дела вполне можно ограничиться термином «диагноз» для обозначения той рубрики в «Заключении судебно-медицинского эксперта», в которой дается краткое, патогенетически и нозологически выдержанное заключение о состоянии здоровья. Считаем необходимым остановиться на структуре и содержании диагноза. Если придерживаться патогенетического принципа, то структура диагноза не может быть многозначной: I) основное повреждение (заболевание); 2) его осложнения; 3) сопутствующие заболевания (повреждения). Однако при следовании общей структуре единства в построении отдельных частей диагноза не обнаруживается. В большей степени это относится к рубрике «Основное заболевание». Нет оснований возражать против обобщающего термина «сочетанная травма» при наличии у пострадавшего повреждений различных частей тела. Этот термин отражает качественно отличающееся состояние, связанное с синдромом взаимного отягощения, и позволяет оценить причиненный вред здоровью по отношению к организму в целом, а не разобщенно, применительно к его отдельным частям. Однако было бы неверно ограничиваться только этим термином. Поэтому, например, после обобщающего понятия «сочетанная травма грудной клетки и живота» следует привести имеющиеся в конкретном случае морфологические проявления и травмы грудной клетки, и травмы живота. При формулировке 1-й рубрики диагноза в случае множественной сочетанной травмы также необходимо следовать патогенетическому принципу, сочетая его с региональным. Однако группировка повреждений по частям тела с их перечислением «сверху вниз» (сначала повреждения головы, затем грудной клетки, живота и т. д.) не всегда соответствует патогенетической роли травмы отдельной части тела.
Поэтому, раскрывая в диагнозе сущность сочетанной травмы, надо стремиться выявить и на первое место поставить травму той части тела, в которой обнаружены наиболее тяжелые из всех обнаруженных у пострадавшего повреждения. Несколько осложнений основного заболевания (травмы) приводят в последовательности, отражающей их роль в наступлении летального исхода. Такой порядок изложения может совпасть с хронологической последовательностью возникновения осложнений, но он не должен подменять собой патогенетическую последовательность, которой всегда должно отдаваться предпочтение. Если пациент в период от момента получения травмы до смерти получал оперативную помощь, то в диагноз включаются все хирургические вмешательства. На этот счет прозекторская практика дает 2 основных варианта: 1) хирургические вмешательства перечисляются в самом конце диагноза после рубрики «Сопутствующие заболевания»; 2) хирургические операции указываются непосредственно после тех заболеваний, повреждений или их осложнений, по поводу которых они выполнялись. В отличие от первого второй вариант в большей степени соответствует патогенетическому принципу построения диагноза, он является общепринятым в широкой патологоанатомической практике и приводится в методической литературе. Первый вариант и некоторые промежуточные рекомендации (хирургические операции перечислены в диагнозе после осложнений перед сопутствующими заболеваниями) носят искусственный характер. Излишне включать в диагноз изменения и повреждения по-. смертного происхождения, поскольку диагноз — это заключение о состоянии здоровья, а не о процессах, происшедших с мертвым телом. Эти явления должны быть отмечены и проанализированы в одном из пунктов выводов. Остановимся на терминологии в диагнозе. Исходя из сущности понятия «диагноз» и принципов его построения, при формулировании диагноза необходимо пользоваться терминами, обозначающими название болезней (травм), их форм и вариантов течения. Во всех случаях следует стремиться установить конкретную нозологическую форму (ее стадию, степень, вариант клинического течения, ведущий синдром, симптомокомплекс и т. п.) и выразить ее в терминах действующей Международной классификации болезней (МКБ). Сделать это не всегда просто, поскольку нозология травмы еще недостаточно разработана в МКБ 9-го пересмотра. В тех случаях, когда нозологическая форма не могла быть установлена проведенными исследованиями, при построении диагноза может быть использован синдромный подход. Однако диагноз, построенный по синдром ному принципу, неполноценно отражает состояние здоровья больного или пострадавшего, так как не вскрывает причину страдания.
Нет основания проводить параллель между понятиями «тупая» и «автомобильная» травма. Первое понятие однозначно указывает на сущность травмирующего воздействия и имеет специфичные морфологические эквиваленты и, следовательно, имеет право быть включенным в диагноз (столь же уместно включать в диагноз термины «колото-резаная рана», «огнестрельная рана», как имеющие достаточно специфичную морфологическую сущность). Второе понятие отражает совокупность повреждений, возникающих у определенных контингентов населения в определенных условиях, при которых возможно образование повреждений и от механического (травма тупыми и острыми предметами), и от термического (высокая температура), и от комбинированного воздействия. Именно эти последствия отражают сущность причиненного вреда здоровью. Сам же термин «автомобильная травма» показывает в первую очередь условия возникновения травмы, а не состояние здоровья, и поэтому в диагнозе вполне может быть опущен (эта посылка, безусловно, не исключает необходимости отразить и обосновать в выводах сам факт н механизм образования всех обнаруженных повреждений в условиях автомобильного или иного транспортного происшествия). Уместно ли вводить в диагноз термины, отражающие, согласно МКБ, «обстоятельства случая или акта насилия»? Строго говоря, сведения об обстоятельствах происшествия прозектор получает у родственников и сослуживцев погибшего, у очевидцев или следственных органов. Значит, для получения этих сведений не требуются ни специальные медицинские знания, ни специальные медицинские исследования. Первичные сведения об обстоятельствах могут быть умышленно или случайно искажены, и диагноз в части обстоятельств может оказаться неверным, причем по не зависящим от врача причинам. Недаром Большая медицинская энциклопедия (т. 17, с. Ь'4) обращает внимание на то, что именно эта часть МКБ в наибольшей степени подвергается адаптации в соответствии с региональными особенностями здравоохранения страны. Попутно напомним, что ВОЗ, вводя МКБ, имела основной целью направить ее использование на обеспечение преемственности при «составлении и публикации статистических данных», относящихся к болезням и травмам. Ни в одной из 11 статей «Положения» о номенклатуре и классификации болезней» ВОЗ не выдвигает никаких методических императивов относительно использования номенклатуры при составлении диагноза. Принимая во внимание необходимость составления краткого заключения о состоянии здоровья, в диагноз, по-видимому, не следует включать элементы описания повреждений (например, локализацию переломов ребер относительно анатомических линий, форму и иную частную характеристику ран и т. п.).
Необходимо поддержать тех, кто протестует против включения в диагноз немедицинских терминов («бампер-перелом», «следы Скольжения на подошве обуви», «отпечатки протектора» и др.). Эти термины ни в какой мере не способны отразить «состояние здоровья» (!), т.е. кардинальную сущность диагноза. Именно по этим же причинам нельзя согласиться с предложением ограничить в диагнозе применение медицинских терминов и сделать его понятным следователю. Специальные медицинские термины следует разъяснять (уместнее всего это надо делать в «Выводах»), а не подменять их обывательскими понятиями. Место диагноза в «Заключении судебно-медицинского эксперта». Предлагаются 3 варианта расположения диагноза: 1) после описании данных секционного исследования; 2) после изложения результатов всех лабораторных исследований и 3) в 1-м пункте выводов. Чтобы составить определенное представление по данному вопросу, необходимо четко ограничить понятие «диагноз» и понятие «этапы диагностики», отражающие диагностический процесс. По окончании секционного исследования диагноз, безусловно, необходим и, прежде всего, для заполнения «Врачебного свидетельства о смерти». Этот диагноз и есть первичный этап диагностики, базирующийся на результатах только секционного исследования. Этот диагноз фиксируется документально в «Свидетельстве о смерти». Видимо, непринципиально то, где еще дополнительно этот диагноз будет зафиксирован: в черновике, рабочем журнале эксперта и т. п. Если никаких дополнительных исследований не проводится, то диагностический процесс на этом завершается и установленный диагноз является окончательным. Этот этап диагностики может оказаться промежуточным, если для определения сущности основного страдания, объема травмы, характера осложнений и сопутствующих заболеваний требуются дополнительные исследования, результаты которых учитывают при формулировании окончательного диагноза (диагностический процесс носит непрерывный характер, прекращение его зависит от совокупности объективных и субъективных причин — степени информативности результатов секционного исследования, возможностей материальной базы конкретного экспертного учреждения, квалификации эксперта и др.). Необходим ли предварительный (промежуточный) диагноз в «Заключении судебно-медицинского эксперта»? Рели поставить цель продемонстрировать в этом заключении эволюцию диагностического процесса в конкретном экспертном случае, то такой диагноз, так же как и резюме по всем последующим этапам диагностики, необходим. Однако такая цель не вытекает ни из медицинской, пи из процессуальной сущности «Заключения судебно-медицинского эксперта». Цель экспертных действий сводится к проведению всего комплекса исследований, необходимых для полноценных и обоснованных ответов на вопросы следствия (например, обо всех повреждениях и заболеваниях, их роли в наступлении смертельного исхода). Основание для такого суждения может дать лишь окончательный диагноз. И хотя этапы диагностического процесса важны и необходимы, хотя они отражают внутреннюю логику диагностического мышления эксперта, они не являются самоцелью, так как следственные органы интересует не столько процесс установления истины, сколько итог проведенного анализа, выраженный в форме обоснованного вывода. По нашему мнению, не выдерживает критики аргумент о необходимости приводить в «Заключении судебно-медицинского эксперта» все диагнозы для последующего анализа эволюции врачебного мышления. Заключение — это в первую очередь процессуальный документ, содержание которого регламентируется УПК, и лишь во вторую очередь — источник информации для научных поисков и обобщений. Кстати, характер диагностического процесса в конкретном случае вполне определенно отражает весь комплекс и последовательность применения использованных методов исследования, а также умение: эксперта дать полноценную аргументацию выводов. Не выходит за рамки суждений о внешней форме и полемика по поводу предпочтительности таких формулировок, как «предварительный патологоанатомический диагноз», «после получения результатов дополнительных исследований патологоанатомический диагноз изменен (уточнен, дополнен)». Небесспорен тезис о том, что результаты лабораторных исследований не влияют на диагноз. Если эти методы (гистологические, судебно-химические и др.) используются для уточнения сущности травмы или заболевания, то их результаты необходимы для построения диагноза. Если же они проводятся с иной целью (например, для установления свойств травмирующего предмета и механизма его воздействия), их результаты не будут иметь отношения к диагнозу. Где же место окончательного диагноза в «Заключении судебно-медицинского эксперта»? Прежде всего, он должен располагаться после описания результатов тех исследований, на которых базируется. Это можно сделать непосредственно перед выводами пли в самих выводах, например в их 1-м пункте. Поскольку диагноз — медицинское резюме, вывод о состоянии здоровья, его можно рассматривать как один из выводов экспертного заключения. Однако тогда закономерен вопрос: не будет ли противоречить диагноз, составленный из медицинских терминов, одному из требований к выводам — необходимости излагать их языком, понятным следователю? Это препятствие становится несущественным, если эксперт в своих выводах анализирует, оценивает и разъясняет сущность выявленных им фактов (в данном случае, повреждений или заболеваний). Также нельзя считать совершенно нелогичным и размещение диагноза перед выводами, хотя при этом неизбежны некоторые повто- рения, так как в 1-м пункте выводов традиционно приводится перечень всех установленных повреждений и заболеваний. Все изложенное показывает, что проблема судебно-медицинской диагностики и диагноза в судебно-медицинском заключении при всем ее, на первый взгляд, теоретическом оттенке имеет сугубо прикладную направленность и важное целевое значение для практики судебно-медицинской экспертизы. Но продолжим обсуждение экспертных ошибок. Как уже говорилось, диагноз — первое звено резюмирующей части заключения, за которым следуют выводы. Приходится констатировать, что именно в этой части заключения эксперты допускают наиболее серьезные и разнообразные огрехи, нередко являющиеся поводом для назначения повторных судебно-медицинских экспертиз, переводящие «рядовую» экспертизу в разряд судебно-медицинской казуистики. Вот наиболее частые и существенные недочеты: отсутствие аргументации выводов, недостаточное обоснование выводов, неопределенная мотивировка (например, ссылка на «характер», «особенности» повреждения без указания, какой конкретно имеется в виду «характер» и какие «особенности»), обоснование выводов носит неопределенный характер (несколько положений выводов «подтверждаются» единым перечнем признаков; в таком случае абсолютно неясно, в обоснование какого из нескольких положений приводится тот или иной признак; лишь при детальном рассмотрении выводов, причем специалистами, оказывается, что достаточная мотивировка приведена по отношению к одному-двум положениям, а остальные выводы аргументированы недостаточно или вовсе не обоснованы), неполнота выводов (нет ответа на все поставленные следователем или судом вопросы, не использована реально возможная и необходимая экспертная инициатива), вывод базируется на обстоятельствах дела, а не на результатах специальных экспертных исследований (в таких случаях, в сущности, экспертиза теряет свой специальный характер, входит в противоречие с процессуальными положениями о компетенции эксперта и сводится к проведению действий, не требующих специальных познаний, например к подтверждению или опровержению обстоятельств, изложенных в протоколах допросов свидетелей, потерпевших, обвиняемых и других лиц, что является исключительной прерогативой суда и следствия 1) недоказанная категоричность, необоснованная вероятность, при аргументации — подмена специфичного характерным; в выводах дается оценка не всем установленным экспер-
1 Ярким примером является ситуационная (ситу а логическая) экспертиза, когда перед экспертами ставится задача оценить возможность или невозможность возникновения и существования того или иного факта в конкретно предлагаемых условиях. том фактам; дается оценка фактов, не устанавливавшихся в процессе экспертного исследования. Одной из грубых ошибок является выход эксперта за пределы своих специальных знаний, т. е. за пределы своей компетенции. Сейчас реже стали встречаться случаи выхода в область других наук и, прежде всего, юриспруденции. Эксперты в своих выводах, например, не пишут о том, что обнаруженные повреждения характерны для убийства, самоубийства или несчастного случая, хотя нередко считают возможным высказываться о признаках борьбы и самообороны», «изнасиловании» и т. п. В последнее время чаще стала фиксироваться другая форма некомпетентности — выход в сферу «общежитейского» опыта, не требующего вообще никаких специальных знаний. Конечно же, нельзя сводить причины экспертных ошибок только к неопытности или недобросовестности эксперта. Причиной неверно построенного исследования или неверной интерпретации результатов могут быть недостаточная научная разработка частной проблемы, отсутствие рекомендаций для использования установленных данных в практике судебно-медицинской экспертизы, несовершенство материальной и лабораторной базы экспертного учреждения, недостатки в организации (прежде всего, координации) работы экспертов и лаборантского персонала, пробелы в организации и проведении последипломной подготовки и переподготовки судебных медиков и др. Многие недостатки выводов обусловлены нарушением основных законов логики как на протяжении всех выводов, так и при формулировке отдельно взятого вывода. Об этом более 15 лет назад убедительно писал И. Г. Вермель (1974). С тех пор дело мало продвинулось вперед. И главная здесь причина в том. что формирование экспертного мышления в процессе последипломной подготовки и переподготовки судебных медиков не имеет характера единой продуманной системы. Это приводит к тому, что на различных курсах повышения квалификации судебно-медицинские эксперты, принимая очередную порцию фактических данных, не получают (или в лучшем случае, не совершенствуют) основной инструмент, необходимый для анализа и оценки этих данных, а именно экспертное мышление. Поэтому не удивительно, что, «повысив» в плановом порядке свою квалификацию, возвращаясь к практической работе, специалист продолжает совершать прежние ошибки. Это дает основание руководителям экспертных учреждений предъявлять претензии к качеству учебы, а преподавателям — упрекать соответствующих начальников в незаслуженных демаршах. Как ни парадоксально, в этом и виноваты, и не виноваты и те, и другие. Это — общая беда. Беда, также приводящая к повторным экспертизам, эксгумациям, т. е. ко всему тому, что искусственно форми- рует судебно-медицинскую казуистику. Вот почему уместно остановиться на вопросе формирования экспертного мышления 1. Судебно-медицинское экспертное мышление — одна из форм клинического врачебного мышления, которое, в свою очередь, рассматривается как «своеобразная мыслительная деятельность врача, предполагающая особые формы анализа, связанные с необходимостью соотнести общую картину болезни с выявленным симптомокомплексом заболевания, а также быстрое:; своевременное принятие решения о природе заболевания, исходя из единства осознаваемых и неосознаваемых, логических и интуитивных компонентов опыта» (БМЭ, т. 16, с. 149). Судебно-медицинскому мышлению присущи общепрофессиональные черты врачебного мышления, связанные главным образом с диагностическим процессом и отчасти с лечебной деятельностью (например, при опенке правильности, полноты и своевременности лечебной помощи в случаях проведения судебно-медицинской экспертизы по уголовным делам о профессиональных правонарушениях медработников). В то же время диагностический процесс как процесс познания в судебной медицине имеет свои особенности, связанные со специальным предметом исследования: не только диагностика травмы (или заболевания), но и установление свойств травмирующего предмета, условий и механизма его воздействия, идентификация личности человека, определение давности смерти, условий посмертного периода, манипуляций с трупом и др. Для решения утих задач в отличие от клинического экспертный мыслительный процесс требует четкого разделения сознаваемых и неосознанных, логических и интуитивных компонентов опыта. Если клиническое мышление допускает для познания истины пробное лечение (ex juvantibus), логическим анализ при судебной экспертизе может базироваться только на объективно установленных фактах. Интуитивный опыт в экспертной деятельности не исключается, но он в основном должен учитываться лишь при постановке альтернативных задач и выборе путем их решения. На этом положении очень важно акцентировать внимание потому, что на практике эксперты с большим стажем работы позволяют себе «аргументировать» выводы ссылкой на многолетний опыт экспертной работы. Такая ссылка носит субъективный (в данном случае —интуитивный) характер и не является экспертным доказательством. Опыт н интуиция эксперта могут 1 Проблема экспертного судебно-медицинского мышления не разработана. Нет ясности по таким вопросам, как понятие и его составные элементы, предметность и мотивационные основы как предпосылки формирования экспертного мышления н др. Несомненно, эта актуальная проблема заслуживает глубокого самостоятельного исследования. Поэтому, предлагая читателю свое, отношение к этой проблеме, вполне допускаю полемический характер выска-зываемых положении. будировать его па углубление и расширение круга подлежащих изучению объектов и методов их исследования, но с непременной целью реализовать свои гипотезы, предчувствия, предположения в объективные доказательства. Поэтому следует еще раз подчеркнуть, что интуитивная убежденность эксперта в реальном существовании того пли иного факта не может подменять собой объективных доказательств его существования. Экспертное мышление (как н любое специальное мышление) немыслимо бея необходимого объема теоретических знаний. Овладение этими знаниями зависит от многих компонентов: качества лекционной работы, научного содержания учебников, руководств и другой специальной и научно-методической литературы; эффективности практических лабораторных и семинарских занятий; регулируемой самостоятельной работы; современной учебно-материальной базы; согласованной и четкой организации учебного процесса на основе научно обоснованных учебных программ и тематических планов. Поясним некоторые из перечисленных здесь положений. Одной из оптимальных форм выработки специального мышления является проблемный характер лекций. Но сущность проблемной лекция понимается неоднозначно профессорами н преподавателями кафедр судебной медицины, кстати, н других медицинских и немедицинских дисциплин). Одни подход определяет необходимость всесторонне н глубоко изложить в лекции избранную проблему, показать ее современное состояние, основные научные направления ее изучения н перспективы развития. Нет сомнения, что такие лекции нужны. Но они должны иметь слушателя, способною полноценно воспринять излагаемый материал. Такие лекции, возможно, приемлемы для узловых тем общего и тематического усовершенствования. Однако они несут н основном обзорную или справочно-информационную нагрузку и в наименьшей степени способны решать задачу целенаправленного формирования врачебно-экспертного мышления. Другой подход заключается в том. что проблемный.характер лекции определяется ведущим методическим приемом — постановкой перед аудиторией учебных вопросов, научно-практических проблем, ситуационных задач, обоснованием рациональных путей их решения, демонстрацией вариантов мотивированной оценки результатов исследований. В методическом отношении такой подход представляется более обоснованной канвой для целенаправленного формирования экспертною мышления. Но изложенный подход будет выглядеть примитивно и не достигнет поставленных целей, если преподаватель недостаточно глубоко, широко н свободно владеет материалом лекции, если «партитура» лекции заранее не отработана в деталях, если в манере изложения нет убежденности и экспрессии. Обращение к такого рода проблемному учебному занятию далеко не ново: еще Сократ широко использовал этот прием во время устных лекций-бесед со своими учениками — он ставил перед ними противоречивую проблему и путем системы наводящих вопросов вместе с ними искал пути ее решения. При таком «сократовском» понимании проблемной лекции она может быть успешно проведена лишь в форме диалогического изложения с активным подключением аудитории. Но активность аудитории должна быть заранее предуготовлена. Одним из надежных в этом отношении приемов является заблаговременное изучение обучаемыми специальной литературы, рекомендованной к очередной лекции. Обязательным залогом успешной обоюдной (лектор—обучаемый) работы является предварительное знание слушателями необходимого объема фактических знаний по теме. Серьезно активизирует аудиторию четкая мотивационная основа занятия. Попытки активизировать аудиторию примитивными противоречивыми ситуациями могут превратить лекции в нехитрую и унылую игру. Поэтому проблема должна быть поставлена так, чтобы слушатель осознавал всю ответственность за правильность и обоснованность решения предлагаемой ситуации. Эксперт должен видеть место своего исследования в общей системе раскрытия преступления понимать последствия неполноценного и, тем более ошибочного заключения. Формирование экспертного мышления продолжается на практических и лабораторных занятиях. Здесь эта задача соединена с необходимостью предварительного получения полной и объективной информации об объекте исследования и лишь затем-с оценкой выявленных фактов. Практически отрабатывая на лабораторном и секционном занятии целенаправленный подход к обязательному сбору полной информации об объекте и научному обоснованию установленных фактов, экспертное мышление формируется в конкретно-прикладном отношении. Каждое практическое занятие должно завершаться групповым разбором качества выполненных учебных заданий. Классическим примером может служить секционный разбор, в ходе которого на кафедрах судебной медицины должны отрабатываться не только вопросы формулировки диагноза, причины и генеза смерти, но и широкий круг вопросов, направленных на реконструкцию обстановки возникновения повреждения. Судебно-медицинское мышление формируется и на семинарских занятиях, где наряду с другими специальными вопросами отрабатывается способность специалиста: 1) понятно излагать результаты исследований и 2) мотивировать установленные фактические данные. Помимо контроля степени усвоения материала, это важно для подготовки эксперта к участию в судебных заседаниях. Двустороннее (преподаватель — обучаемый) обсуждение конкретных аспектов изучаемой проблемы, с од- Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском:
|