ТОР 5 статей: Методические подходы к анализу финансового состояния предприятия Проблема периодизации русской литературы ХХ века. Краткая характеристика второй половины ХХ века Характеристика шлифовальных кругов и ее маркировка Служебные части речи. Предлог. Союз. Частицы КАТЕГОРИИ:
|
Амели Нотомб Косметика врага 1 страницаАмели Нотомб Косметика врага
Сканирование - Zver «Нотомб А. «Косметика врага»»: Иностранка; М.; 2009; ISBN 978-5-389-00436-8 Перевод: Наталья Попова Игорь Попов Оригинал: Amelie Nothomb, “Cosmetique de i'ennemi” Аннотация
Разговоры с незнакомцами добром не кончаются, тем более в романах Нотомб. Сидя в аэропорту в ожидании отложенного рейса, Ангюст вынужден терпеть болтовню докучливого голландца со странным именем Текстор Тексель. Заставить его замолчать можно только одним способом – говорить самому. И Ангюст попадается в эту западню. Оказавшись игрушкой в руках Текселя, он проходит все круги ада.
Перевод с французского Игорь Попов и Наталья Попова. Амели Нотомб Косметика врага
Он пригладил волосы ладонью. Правила игры требовали, чтобы он предстал перед своей жертвой в приличном виде.
Жером Ангюст очень нервничал, а тут еще женский голос объявил, что его рейс по техническим причинам задерживается на неопределенное время. «Только этого не хватало!» – подумал он. Он ненавидел аэропорты, и его пугала перспектива бесконечного ожидания. Он достал из сумки книгу и погрузился в чтение. И в этот миг услышал вежливое приветствие: – Здравствуйте, месье. Он едва приподнял голову от книги и машинально ответил. Обратившийся к нему человек уселся рядом с ним. – Обидно терять время, верно? – Да, – буркнул Жером Ангюст. – Если бы по крайней мере объявили, насколько задерживается рейс, можно было бы сделать что-то полезное. Жером Ангюст в ответ лишь кивнул. – Интересная книга? – спросил незнакомец. «Теперь еще этот зануда привязался!» – подумал Жером и хмыкнул вместо ответа, давая всем видом понять, чтобы его оставили в покое. – Вы счастливый, что можете читать в общественных местах. А я вот не могу. «Поэтому он надоедает своей болтовней тем, кто может», – вздохнул про себя Ангюст. – Не люблю аэропорты, – продолжал незнакомец. («Я тоже, и с каждой минутой все больше», – подумал Жером). – Некоторые по наивности полагают, что видят здесь настоящих путешественников. Какое заблуждение! Знаете, что за люди толкутся в аэропортах? – Приставалы? – буркнул Жером, делая вид, что продолжает читать. – Нет, – ответил незнакомец, который не понял намека. – Здесь толкутся так называемые деловые люди, курсирующие по своим делам. Разве это путешественники? Подобные передвижения по миру следовало бы называть «коммерческими поездками». Вы согласны, что так было бы точнее? – Я лечу по делам, – произнес Ангюст с нажимом, ожидая, что незнакомец извинится за свою бестактность. – Можно было не уточнять, это и так видно. «Еще и хам!» – подумал Жером, которого начал злить этот надоеда. Поскольку тот не утруждал себя вежливостью, он тоже решил не церемониться: – Месье, поймите же, наконец: я не желаю с вами разговаривать. – Почему? – с наивным видом спросил незнакомец. – Я читаю. – Нет, месье. – Простите? – Вы не читаете. Вам, может, кажется, что вы читаете. Но так не читают. – Послушайте, у меня нет никакого желания выслушивать ваши глубокомысленные рассуждения о том, что такое чтение. Вы действуете мне на нервы. Читаю я или не читаю, это мое дело, и я не хочу с вами разговаривать. – Когда человек читает, это сразу видно. Настоящим читателям здесь делать нечего. А вы находитесь здесь, месье. – Если бы вы только знали, как я об этом сожалею! Особенно после вашего появления. – Да, всех нас на каждом шагу подстерегают мелкие неприятности, которые превращают жизнь в абсурд. Да и метафизические проблемы – это тоже всего лишь незначительные противоречия, подтверждающие абсурдность бытия. – На что мне ваша дурацкая философия! Идите вы с ней… – Соблюдайте, пожалуйста, приличия. – Но вы-то их не соблюдаете! – Тексель. Текстор Тексель. – Что-что? – Согласитесь, что проще разговаривать с человеком, если знаешь его имя. – Но я же сказал, что не хочу разговаривать с вами! – Почему вы так агрессивны, месье Жером Ангюст? – Откуда вы знаете мое имя? – Прочитал на этикетке вашей дорожной сумки. Здесь указан и ваш адрес. Ангюст вздохнул: – Ну хорошо. Что вам от меня надо? – Ничего. Только поговорить. – Терпеть не могу людей, которым хочется поговорить. – Жаль. Но вы не можете мне помешать: это не запрещено. Спасаясь от приставалы, Ангюст встал и перебрался на пятьдесят метров подальше. Напрасный труд: тот последовал за ним и уселся по соседству. Жером вскочил и втиснулся на свободное место между двумя пассажирами, надеясь, что уж теперь избавится от своего эскорта. Не тут-то было! Тот встал перед ним и снова принялся донимать его вопросами: – У вас неприятности на работе? – Вы будете приставать ко мне на людях? – А что тут такого? Ангюст пересел на прежнее место: еще не хватало терпеть это унижение при посторонних! – Так у вас неприятности на работе? – повторил свой вопрос Тексель. – Зря стараетесь. Я не буду отвечать. – Почему? – Я не могу помешать вам говорить, потому что это не запрещено. Но отвечать на ваши вопросы я не обязан. – Но вы только что мне ответили. – А теперь буду молчать. – Тогда я расскажу вам о себе. – Ну, конечно! – Как я уже сказал, меня зовут Тексель. Текстор Тексель. – Искренне сожалею. – Вам не нравится моя фамилия? – Я искренне сожалею, что встретил вас, месье. – Но у меня фамилия как фамилия. И она выдает мое голландское происхождение. По-моему, она звучит совсем неплохо: Тексель. Что вы на это скажете? – Ничего. – Мое имя Текстор произносится немного труднее. Но и в нем есть свое благородство. Вы знаете, что это было одно из имён Гете? – Бедняга! – Да нет, оно звучит не так уж плохо: Текстор. – Ужасно иметь хоть что-то общее с вами, даже имя. – Имя Текстор может казаться неблагозвучным, но если вдуматься, оно сродни слову «текст», которое всем нравится. Как вы думаете, какова этимология имени Текстор? – Наказание? Возмездие? – Может, за вами числится какой-нибудь тайный грешок? – спросил незнакомец, загадочно улыбаясь. – Нет никакого грешка. Но мир так устроен, что страдают всегда невиновные. – Все это из области фантазий. А Текстор происходит от текста. – Если бы вы только знали, как мне это безразлично! – Слово «текст» образовано от латинского textum, что означает «ткань». Ведь можно сказать, что текст ткут из слов. Интересно, верно? – То есть ваше имя означает «ткач»? – Я бы предпочел другое значение: редактор. Он ведь тоже ткет текст. Обидно, что с таким именем я не стал писателем. – Да, обидно. Лучше бы вы марали бумагу, чем докучать незнакомым людям своей болтовней. – До чего же красивое у меня имя! Правда, оно не очень удачно сочетается с моей фамилией: я готов признать, что Текстор Тексель звучит плохо. – Для вас и так сойдет. – Текстор Тексель – трудно произносится из-за сочетания кс и те, – посетовал приставала. – И о чем только думали мои родители, когда давали мне такое имя! – Нужно их об этом спросить. – Мои родители умерли, когда мне было четыре года, и оставили мне эту загадку в наследство как послание, которое я должен разгадать. – Разгадывайте ее без меня. – Текстор Тексель… К моему имени нужно привыкнуть, и тогда оно уже не царапает слух. Со временем в нем даже находишь своеобразную красоту: Текстор Тексель, Текстор Тексель, Текстор… – И сколько вы будете это повторять? – Во всяком случае, как писал лингвист Гюстав Гийом: «То, что услаждает наш слух, услаждает и дух». – Есть ли спасение от таких людей, как вы? Может, спрятаться в туалете? – У вас ничего не выйдет, дорогой месье. Мы ведь в аэропорту, и в туалетах нет звукоизоляции. Я пойду за вами в туалет и буду разговаривать с вами через дверь. – Почему? – Потому что мне так хочется. Я всегда делаю то, что мне хочется. – А мне хочется набить вам морду. – Опять ничего не выйдет! Это будет противозаконно. А я обожаю доставлять неприятности, не запрещенные законом. Сам я при этом веселюсь от души, а мои жертвы совершенно бессильны против меня. – У вас нет более высоких устремлений в жизни? – Нет. – А у меня есть. – Неправда. – Откуда вы знаете? – Вы деловой человек. И ваши устремления исчисляются деньгами. А деньги – это самое низменное, что только есть. – Я по крайней мере никому не надоедаю. – Но своей деятельностью вы все равно наносите кому-то вред. – Даже если это так, то кто вы такой, чтобы колоть мне этим глаза? – Я Тексель. Текстор Тексель. – Я это уже слышал. – Я голландец. – Голландец – гроза аэропортов. Пытаетесь играть в Летучего голландца. – Летучий голландец? Вот простак! Этот наивный романтик охотился только за женщинами. – А вы охотитесь только за мужчинами? – Я охочусь за теми, кто мне нравится. Вы, например, показались мне довольно симпатичным, месье Ангюст. Вы не похожи на обычного делягу. Я почувствовал в вас что-то располагающее. И это очень трогательно. – Вы ошибаетесь, во мне нет ничего располагающего. – Это вы так думаете. На самом деле жизнь не убила в вас юношу, открытого, любознательного. И вам не терпится узнать мою тайну. – Люди вроде вас твердо уверены, что всем вокруг интересны их тайны. – Но это так и есть. – Ну, хорошо, тогда постарайтесь меня развлечь. Это поможет мне убить время. Жером закрыл книгу и сложил руки. Теперь он смотрел на своего преследователя, как на эстрадного конферансье. – Меня зовут Тексель. Текстор Тексель. – Это любимый припев? – Я голландец. – Вы думаете, я это забыл? – Если вы будете меня все время перебивать, мы не сдвинемся с места. – Но я не уверен, что мне хочется куда-то двигаться вместе с вами. – Откуда вы знаете! Вы наверняка измените свое мнение, когда я расскажу вам несколько случаев из моей жизни. Например, когда я был маленьким, я убил человека. – Простите? – Мне было тогда восемь лет. В моем классе учился мальчик по имени Франк. Это был чудесный мальчуган – красивый, приветливый, улыбчивый. Он не был первым учеником, но успевал по всем предметам и особенно отличался в спорте, а это всегда помогает завоевать любовь одноклассников. Все просто обожали этого мальчика. – Кроме вас. – Я его ненавидел. Должен признаться, что сам я был хилым и совершенно не спортивным мальчишкой. И у меня совсем не было друзей. – Надо же! – улыбнулся Ангюст. – Вас уже в детстве не любили! – Хотя я старался изо всех сил, чтобы меня полюбили. Но сколько я ни старался, у меня ничего не получалось. – И с возрастом вы не преуспели. – А Франка любили, поэтому с каждым днем я ненавидел его все сильней. В ту пору я еще верил в Бога. Однажды воскресным вечером, уже в постели, я принялся горячо молиться. Это была молитва, подсказанная самим дьяволом: я просил Всевышнего убить мальчика, которого ненавидел. Долгие часы я молил об этом Бога. – Легко догадаться, что было дальше. – На следующее утро в наш класс вошла опечаленная учительница и со слезами на глазах сообщила, что этой ночью у Франка случился неожиданный сердечный приступ, и он умер. – И вы, конечно, решили, что это произошло по вашей вине. – Но это действительно произошло по моей вине. Если бы не я, с чего бы это вдруг абсолютно здоровый мальчик умер от сердечного приступа? – Если бы это было так просто, на земном шаре почти не осталось бы живых. – Мои одноклассники заплакали. Ну, и как положено в таких случаях, звучали фразы: «Первыми всегда уходят лучшие», и т. д. А я думал: «Конечно, лучшие! Стал бы я так молиться, если бы он не был лучшим!» – И вы решили, что Бог услышал вашу молитву? Вы ведь никогда ни в чем не сомневаетесь. – Поначалу я торжествовал: я победил! Теперь этот Франк больше не будет мне мозолить глаза. Но вскоре я понял, что смерть мальчика ничего не изменила в моей жизни. Для своих одноклассников я по-прежнему оставался гадким утенком, которого никто не любит. Напрасно я думал, что главное для меня – освободиться от своего соперника. Как я ошибался! Франка забыли, но я вовсе не занял его место. – Ничего удивительного. У вас совсем нет обаяния. – Прошло немного времени, и я начал испытывать угрызения совести. Если бы мне удалось завоевать любовь одноклассников, я бы не сожалел о своем преступлении. Но меня мучила мысль, что я убил Франка напрасно. – И с той поры вы торчите в аэропортах и каждому встречному рассказываете о своих душевных муках. – Все не так просто, как вы думаете. Мне было стыдно, но я вовсе не страдал. – У вас, видимо, хватало здравого смысла не чувствовать себя виноватым? – И снова вы ошибаетесь. Я ни минуты не сомневался, что убил этого мальчика. Но мое детское сознание еще не было готово к подобной ситуации. Как вам известно, взрослые приучают детей здороваться и запрещают ковырять в носу. Но они не внушают, что нельзя убивать своих маленьких товарищей. Поэтому я испытывал такие же угрызения совести, как если бы украл конфеты с витрины. – Если вы утратили веру, почему вы по-прежнему считаете себя виноватым в смерти Франка? – Вера укрепляет человеческий дух и придает ему огромную силу. Независимо от того, существует Бог или нет. Я столь убедительно молил Бога лишить Франка жизни! Утратив веру, я утратил и свою власть. – Какое счастье, что вы больше не верите и уже не можете… – Да. Поэтому второе убийство далось мне не так легко. – Ах, так была целая серия убийств? – В расчет идет только первое. Если ты убийца, то чувство вины не возрастает в зависимости от числа жертв. Не важно, сколько ты убил: одного человека или сотню. Стоит убить одного, а затем можно убить и сотню. – Конечно. Зачем отказывать себе в маленьких радостях? – Я вижу, вы не воспринимаете меня всерьез. Вы смеетесь надо мной. – Если вы верите, что убили своего одноклассника, то вы не такой уж великий преступник. – Вы правы, я мелкий преступник, не обладающий большим размахом. – Как мне нравится эта самокритичность! – Да, я убил всего двух человек. – Всего лишь двух! Месье, вы не очень-то честолюбивы. – Согласен. Я был рожден для большего. Но меня попутал проклятый демон вины, который помешал мне выполнить мое великое предназначение. – Демон вины? Я думал, вы испытывали обыкновенное раскаяние. – После убийства Франка – да. Но позже меня стало постоянно мучить чувство вины. – Это началось после второго убийства? Как оно произошло? Вы наслали на человека порчу? – Зря смеетесь. Чувство вины возникло у меня, как только я утратил веру в Бога. А вы веруете? – Нет. В моей семье не было верующих. – Забавно, когда о вере говорят как о гемофилии. Мои родители тоже не веровали, но это не помешало мне стать верующим. – Но ведь сейчас вы атеист, как и ваши родители. – Да, я утратил веру после одного случая, одного нелепого случая, который полностью перевернул мою жизнь. – То есть вы пережили сильное душевное потрясение. – Да, можно сказать и так. Мне было тогда двенадцать с половиной лет. Я жил у дедушки с бабушкой. В доме было три кошки, и в мои обязанности входило готовить им еду: я должен был открывать рыбные консервы и смешивать их с рисом. Отвратительная процедура. Меня тошнило от одного только вида рыбы и ее запаха. Но от меня требовали, чтобы я долго-долго разминал рыбу, пока она не образует с рисом единую массу, иначе кошки не станут ее есть. Я закрывал глаза и вслепую, на грани обморока, руками месил и месил эту кашу. Стоило мне только коснуться пальцами переваренного риса и рыбы, как на меня накатывала дурнота. – Вас можно понять. – Я не один год готовил это отвратительное месиво, но однажды произошло неожиданное; мне было тогда двенадцать с половиной лет. Я открыл глаза и посмотрел на кошачью смесь, которую приготовил собственными руками. К горлу тотчас же подступила тошнота, но я сумел ее подавить. И тут вдруг я непроизвольно засунул эту гадость в рот и проглотил. – Фу! – А вот и нет! Вот и нет! Мне показалось, что я не ел ничего вкуснее! Я был тщедушным мальчишкой, которого никогда не могли усадить за стол и кормили чуть ли не силой, а тут я с наслаждением съел эту мерзкую кашицу для животных. После чего я с ужасом осознал, что мне хочется еще этого рыбного клея, и начал горстями засовывать его в рот. Три кошки испуганно наблюдали, как их обед исчезает в моем желудке. Но я испытал куда более сильное потрясение, чем они: я понял, что ничем не отличаюсь от кошек. Я сознавал, что набросился на кошачий корм не по своей воле – меня заставила это сделать какая-то враждебная мне сила. В итоге я съел всю миску, до последней крошки. Кошачье семейство осталось в тот день голодным. Свидетелями моего падения были только кошки. – Забавная история. – Ужасная история, потому что с этого дня я утратил веру. – Странно. Я неверующий, но не вижу связи: почему пробудившийся вкус к кошачьему корму заставил вас усомниться в существовании Бога? – Причем тут вкус к кошачьему корму! Это сидевший во мне враг заставил его проглотить! До сих пор он молчал, а тут вдруг показал, что он в тысячу раз сильнее Бога, и я утратил веру не в Его существование, а в Его могущество. – Так вы по-прежнему верите, что Бог существует? – Да, потому что я постоянно оскорбляю его. – А почему вы его оскорбляете? – Чтобы заставить его как-то ответить на мои проклятия. А он не отвечает, словно у него совсем нет чувства собственного достоинства. Даже люди не так аморфны, как он. Бог – это полное ничтожество. Видите? Я его оскорбляю, а он молчит. – А чего вы от него хотите? Чтобы он поразил вас молнией? – Вы путаете его с Зевсом, месье. – Допустим. Так чего же вы хотите? Чтобы он наслал на вас дождь из кузнечиков или чтобы вас поглотили воды Красного моря? – Вы все смеетесь. Но если бы вы знали, как горько было убедиться, что Бог бессилен, а внутренний враг всемогущ! До этого дня я верил, что где-то на небесах живет незлобивый и благоволивший ко мне Владыка, а теперь я понял, что нахожусь в полной власти засевшего во мне жестокого тирана. – Но что тут такого: съесть кошачий корм! Это же пустяк! – С вами такое случалось? – Нет. – Тогда что вы об этом знаете? Поверьте мне, что это ужасно: сожрать кошачий обед. Прежде всего, это противно. Но самое страшное: после этого начинаешь себя ненавидеть. Смотришь на себя в зеркало и думаешь: «Этот сопляк сожрал целую миску кошачьей мерзости». И чувствуешь, что полностью зависишь от темной и ненавистной силы, которая притаилась у тебя в животе и громко потешается над тобой. – Это дьявол? – Называйте его как угодно. – Мне все равно, как его называть. Я не верю ни в Бога, ни в черта. – А я верю во врага. Есть Бог или нет – это еще надо доказать, а его всесилие и вовсе под вопросом. А внутренний враг то и дело напоминает о себе, и от него никуда не спрячешься. Я верю в него, потому что он непрерывно, днем и ночью, путается у меня под ногами. Этот враг изнутри разрушает все, что только может разрушить. Он против вашей воли обнажает червоточину, которая таится в любом предмете и в каждом человеке. Он высвечивает все, что в вас есть самого низкого, а заодно и подлость ваших друзей. Этот враг может замучить вас в один день. Он заставит вас ненавидеть самого себя. И если вам выпадет счастье встретить божественно прекрасную незнакомку, то по его приказу на ее небесных чертах вы различите печать смерти. – Это он надоедает своими разговорами, когда пытаешься читать в аэропорту, в ожидании самолета? – Да, в вашем случае это он. Быть может, он не существует вне вас. Вам кажется, что он сидит рядом, а он прячется у вас в голове или желудке и мешает вам читать. – Нет, месье. У меня нет внутреннего врага. У меня есть только вполне реальный враг, который находится рядом со мной. Это – вы. – Это вам так кажется. А я знаю, что мой внутренний враг сидит во мне и внушает мне чувство вины. – Вины за что? – За то, что я не помешал ему одержать надо мной верх. – И вы портите мне кровь только потому, что тридцать лет назад съели кошкин обед? Вы просто сумасшедший, месье. Таких людей, как вы, должны лечить врачи. – Какая забота о моем здоровье! Но я не нуждаюсь в вашем участии. Я разыскал вас, чтобы заразить своей болезнью. – Вам это доставит удовольствие? – Огромное. – Надо же было попасться вам на глаза! – Да, вам не повезло, милейший. – Спасибо, что хотя бы предупредили. – Я уверен, что вы об этом не пожалеете. Человек иногда думает, что ему не повезло, а на самом деле свалившееся на него несчастье может принести ему облегчение. – Удивительно, как все зануды обязательно стараются найти себе оправдание. Корейский философ Ли Хван называл это песней комара. Если вас укусил комар, это уже само по себе неприятно, но комару этого мало – он еще должен прожужжать вам свое «бз-з-з», и можете не сомневаться – он поет что-нибудь вроде: «Я кусаю тебя ради твоего же блага». Если бы он кусал нас хотя бы молча! – Ваша аналогия с комаром более чем уместна. После встречи со мной у вас тоже начнется мучительный зуд. – Как я понимаю, рано или поздно вы от меня все-таки отвяжетесь: это уже обнадеживает. Можно поинтересоваться, когда вы планируете оставить меня в покое? – Когда выполню свою миссию. – Так вы пристаете ко мне, потому что выполняете какую-то миссию? Следовало бы принять закон против мессий. Милостивый государь, я не нуждаюсь в ваших наставлениях. – Действительно, не нуждаетесь. Вы нуждаетесь лишь в одном – чтобы я заразил вас своей болезнью. – А почему здорового человека нужно делать больным? – Прежде всего, вы не так уж здоровы. Вы прекрасно знаете, что изнутри вас что-то точит. Вот почему вам необходимо заболеть. У Паскаля есть текст, которому он дал великолепный заголовок: «Молитва о том, чтобы болезни приносили пользу». Болезни и в самом деле могут приносить пользу. Вот почему вам надлежит заболеть. И я здесь для того, чтобы одарить вас этой милостью. – Вы слишком любезны. Но сохраните свой подарок при себе, он мне не нужен. – Вам все равно без меня не исцелиться. Согласно известной аксиоме: не заболеешь – не поправишься. – И от чего же, по-вашему, я должен исцелиться? – Зачем вы себя обманываете? Вам ведь очень плохо, Жером Ангюст. – С чего вы это взяли? – Я столько знаю о вас! – Вы работаете на секретные службы? – Да, на самую секретную из всех. – Кто же вы? – Меня зовут Тексель. Текстор Тексель. – Опять вы за свое! – Я голландец. Жером Ангюст зажал уши руками. Теперь он слышал только легкий шум в голове, напоминающий отдаленный и неясный гул, который слышен в метро в перерыве между поездами. Вполне терпимое состояние. Жером видел, что губы приставалы продолжают шевелиться. «Вот чокнутый, – подумал преследуемый. – Он говорит, хотя знает, что я не слышу его. У него недержание речи. Но почему он улыбается и смотрит на меня как победитель? Ведь это я победил, потому что не слушаю его. Это я должен улыбаться. Но я не улыбаюсь, а он улыбается. Почему?» Так прошло несколько минут. И вскоре Ангюст понял, почему Тексель улыбается: у него начали болеть руки, и с каждой минутой боль становилась все сильней. До этого дня Жерому не доводилось так надолго зажимать уши руками, и он не знал, чем это чревато. А мучитель знал, что у его жертвы вскоре заболят руки. «Я не первый, кого он часами изводит своим вздором. И я не первый, кто вот так же затыкает уши, чтобы его не слышать. Поэтому он и усмехается. Он к этому привык и знает, что надолго меня не хватит. Вот мразь! Вот извращенец!» Спустя еще несколько минут боль в руках и плечах стала нестерпимой. Не выдержав этой боли, он опустил руки и с облегчением вздохнул. – Ну вот, – спокойно заметил голландец. – С вашими жертвами всегда так бывает? – Даже если бы вы были у меня первым, я знал, что вы скоро сдадитесь. Вы знаете, что такое распятие? Отчего, вы думаете, страдает и умирает распятый? От обычных гвоздей, которые вколачивают ему в руки и ноги? Ничего подобного. Самое страшное – держать руки поднятыми вверх. В отличие от других млекопитающих, как, например, ленивца, человек не в состоянии долго пребывать в такой позе: если его заставить слишком долго держать руки вверх, он умирает. Я, конечно, несколько утрирую: человек, подвешенный за руки, может умереть и от удушья. Вы бы не умерли. Но вам стало очень плохо, и вы не выдержали боли. Видите, вам от меня никуда не деться. Я все предусмотрел. Почему, вы думаете, я решил воздействовать именно на ваш слух? Не только потому, что при этом я не нарушаю никаких законов. Из всех органов чувств слух наименее защищен. У глаз есть веки. От скверного запаха можно спастись, надолго зажав нос, и это совсем не больно. От дрянной пищи спасает воздержание, что только идет на пользу. От неприятных прикосновений защищает закон: если кто-то притронулся к вам против вашей воли, вы вправе вызвать полицию. Самый слабый и незащищенный орган у человека – это слух, его уши. – Ничего подобного! Существуют шарики Кес. – Ну, конечно, шарики Кес – самое замечательное изобретение человека. Но ведь в вашей дорожной сумке их нет? – В аэропорту есть аптека. Я сейчас пойду и куплю их. – Мой бедный друг, неужели вы полагаете, что я не скупил их все перед тем, как взяться за вас? Я же сказал, что у меня все предусмотрено. Хотите узнать, что я вам говорил, когда вы сидели с зажатыми ушами? – Нет. – А я все равно скажу. Я говорил, что человек – это крепость, а его органы чувств – это двери. И слух защищен хуже всех. Вот почему вы потерпели поражение. – Поражение в данном случае отнюдь не означает победу противника. Откровенно говоря, я не понимаю, что вы от этого выиграли. – В конечном счете я все равно выиграю. Не торопитесь. У нас еще уйма времени. Ваш рейс могут откладывать до бесконечности. Без меня вы бы так и сидели с книгой и делали вид, что читаете. А благодаря мне узнали столько интересного. – Да, о так называемом убийстве вашего маленького одноклассника, о кошачьем корме… Вы полагаете, что подобная чепуха может кого-то заинтересовать? – Историю лучше всегда рассказывать с начала, верно? Так вот, в двенадцать с половиной лет, объевшись кошачьей мерзости, я утратил веру в Бога и обрел врага, то есть самого себя, или, точнее, неизвестного противника, который прячется у каждого из нас в кишках. После этого мир для меня перевернулся. До той поры я был хилым и бледным ребенком-сиротой, который тихо жил с дедушкой и бабушкой. А после того рокового дня меня начали терзать всяческие страхи и неуемный голод. – И вы по-прежнему нажимали на кошачий корм? – Не только. Я за обе щеки уплетал все, чем питались мои бабушка с дедушкой. И чем большее отвращение вызывала у меня еда, тем с большей жадностью я на нее набрасывался. – В голландской кухне многое может вызывать отвращение. – Да, это так, не спорю. Поэтому я ел очень много. – Но вы не очень-то разжирели. – Потому что меня снедают душевные муки. Я, как и в юности, страдаю от тяжкого сознания вины. – Вины за что? – Неужели вы полагаете, что людям, заболевающим комплексом вины, для этого требуется серьезный предлог? Мой внутренний враг проснулся, когда я объелся кошачьего корма, но это могло случиться и по другому поводу. Если уж тебе суждено заболеть комплексом вины, повод всегда найдется. От этого никуда не денешься. Такая уж у тебя судьба. Янсенизм[1] – это тоже голландское изобретение. – Да, как и кокосовое масло, и прочие гадости. – А я обожаю кокосовое масло. – Еще бы! – Но больше всего я люблю янсенизм и его бескомпромиссность. Только такая несправедливая доктрина и могла меня увлечь. Эта теория способна на искреннюю жестокость – совсем, как и любовь. – Как это меня угораздило попасть в лапы такого приставучего янсениста, как вы! – Кто знает? Может, это тоже судьба. Возможно, вы родились на свет божий только для того, чтобы рано или поздно встретить меня. – Клянусь, что это не так. – Откуда вам знать? – В моей жизни случались и более важные события. – Например? – Я не хочу вам о них говорить. – И зря. Сейчас я открою вам свой секрет, Жером Ангюст. Если вы хотите, чтобы я замолчал, говорите сами. Запомните этот принцип. Он может вас спасти. Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском:
|