ВНУТРЕННИЙ РЕЖИМ СПБ

Принципы содержания психически больных складывались в течение длительного времени. Методы изоляции душевнобольных от общества всегда соответствовали господствующим в данное время представлениям о психической болезни, уровню экономического развития государства и систем социального презрения и обеспечения, всему нравственному облику общества. Отношение к больным вообще характеризует моральную атмосферу и материальное благосостояние государства, а отношение к душевнобольным как самой отверженной части общества — тем более. Общество, не обремененное идеологией ненависти или борьбой за физическое выживание, всегда выделяло значительную часть общественных фондов на презрение больных и неимущих.

Даже примитивные социальные системы автократического или тоталитарного типов проявляют известную заботу о душевнобольных. Впрочем, скорее всего она диктуется не столько мотивами сострадания к больным, сколько стремлением обезопасить здоровую часть общества. Но как бы то ни было институты психиатрической помощи существуют уже не одну сотню лет. Посмотрим, как изменились условия содержания психически больных за это время.

У читателя может возникнуть закономерный вопрос — зачем нам смотреть на условия содержания больных людей, если карательная медицина занимается здоровыми? Это правильно, но не забудем, что в советских психбольницах содержатся и душевнобольные, судьба которых хотя и не связана с карательной медициной, но нам небезразлична. Кроме того, рассмотреть этот вопрос нас обязывает близость тематики. К нашим инакомыслящим в СПБ применяются некоторые меры, распространенные в практике домедицинского периода психиатрии. Это свидетельствует либо о действительном чудовищном отставании советской психиатрии в вопросах диагностики и лечения, либо о преднамеренном использовании средств средневековой медицины с целью подавления инакомыслия. Мы склоняемся к последнему.

Первые убежища для больных появились на Ближнем Востоке у арабов в VII веке от Р. X.

В X веке такие убежища появились в Древнерусском государстве.

В 1377 году в Лондоне открылась первая больница для психически больных — Вифлеемский госпиталь. Вслед за этим подобные приюты начали открываться и в других городах Европы. Располагались они, как правило, в зданиях аббатств, тюрем или заброшенных солеварен. Помещения были сырые и холодные, питание отвратительное. Больные приковывались цепями к стенам. Лишенные наблюдения врача, находясь в ужасных условиях, они умирали от соматических заболеваний.

Мероприятия медицинской направленности сводились в основном к ограничению физической свободы. Для этого применялись смирительные, «горячечные» рубашки, смирительные кровать и стул (насильственная фиксация к кровати или стулу). Считалось, что терапевтическое значение имеет принудительное стояние и принудительное вращение в специальной «вращательной машине», обливание головы больного струей воды или монотонно падающими каплями. Все это дополнялось грубым, часто издевательским отношением надзирателей.

Такое положение повсеместно продолжалось до Великой Французской революции. В 1792 году французский врач Филипп Пинель (1745-1826 гг.), заведующий психиатрическими убежищами Бисетр и Сальпетриер в Париже, впервые снял с душевнобольных цепи, чем положил начало практическому осуществлению принципа нестеснения. В 1796 году английский врач Тьюк (W. Tuke) открыл «Йоркское убежище», основанное на нестеснении психически больных и трудотерапии.

Принцип нестеснения был впервые сформулирован английским врачом Джоном Конолли в 1842 году и до сих пор не потерял своей актуальности. В 1839 году один из родоначальников петербургской школы психиатров И.Ф. Рюль писал: «Никто не имеет права подвергать больных телесному или другому какому-либо наказанию...» В России идеи Конолли были поддержаны выдающимся русским психиатром С.С. Корсаковым (1854-1900 гг.) и его школой.

Один из самых известных и почитаемых советскими психиатрами учеников Корсакова В.П. Сербский вспоминает о своей деятельности в Тамбовской земской психиатрической больнице:

«Вся моя деятельность в Тамбове была направлена к тому, чтобы вкоренить самые простые мысли и в земстве, и в больнице, и в Тамбовском обществе: что душевнобольных надо кормить, надо одевать — по крайней мере не хуже, чем других больных, что с ними надо обращаться по-человечески..., что можно больных не связывать...»[81]

Послереволюционная советская эпоха официальной проповедью насилия смела обычные представления о доброте и гуманности. Принцип нестеснения был на долгое время забыт.

Но не навсегда. Вот что можно прочесть в официальном советском учебном пособии по психиатрии (В.Ф. Матвеев. М., 1975, стр. 326):

«Основной организационный принцип работы психиатрических учреждений — режим нестеснения, что предусматривает недопустимость мер, стесняющих личную свободу и унижающих достоинство человека».

Казалось бы, теоретически вопрос решен — принцип нестеснения победил! Но буквально тут же следует оговорка: «Однако в связи с особенностями психического состояния больных в подавляющем большинстве психиатрических стационаров нашей страны существует система „закрытых дверей“. Режим „закрытых дверей“ есть элемент стеснения больных, существенное ограничение их личной свободы.»

То, что режим СПБ строже, чем в обычных психбольницах, можно было бы понять, так как они в принципе предназначены для особо социально опасных больных. Однако методы воздействия переходят всякие разумные границы. Насильственные меры, применяемые в спецпсихбольницах, часто принимают форму возмездия больничных властей за неподчинение установленному режиму, или наказания за прошлую криминальную деятельность на свободе, или характер наглядной профилактики.

Большинство бывших узников СПБ заявляют, что в случае свободного выбора они предпочли бы лагеря, где, может быть, они потеряли бы физическое здоровье, но сохранили бы при этом способность мыслить и чувствовать.

Те, кто побывал и в лагерях, и в спецпсихбольницах, отмечают некоторую схожесть в режимах этих учреждений.

Большинство специальных психиатрических больниц расположено на территории ныне действующих или в здании бывших тюрем. Территория СПБ отгорожена от посторонних взоров пяти-шестиметровой стеной, поверху которой натянута колючая проволока и провода под током. Около стены, с внутренней стороны, прогулочная дорожка часового, за ней — двух-трехметровая запретная зона. По углам территории расположены вышки с установленными на них прожекторами и постоянным караульным постом.

Случаи побегов из СПБ бывали. По свидетельству В.Е. Борисова, в Благовещенской СПБ при попытке к бегству были убиты два заключенных. К сожалению, нам неизвестны их имена и их психическое состояние. Дважды пытался бежать, сначала из Ленинградской, а затем из Орловской СПБ, капитан ВМС Сергей Сергеевич Алексеенко, но оба раза неудачно. Известны и другие случаи удачных и неудачных побегов.

Охранную службу в СПБ, как и в тюрьмах, несут офицеры и солдаты внутренних войск. Они же организуют стукачество, проводят политбеседы, травят бдительность. Таким образом, в спецпсихбольницах по существу два начальства — военное и медицинское. Соответственно тому есть и два руководителя — начальник спецпсихбольницы и главврач.

Спецпсихбольницы состоят обычно из нескольких (порядка десяти) отделений. Как уже говорилось, в СПБ заключенному за время его пребывания там предстоит пройти от самого тяжелого до самого легкого «выписного» отделения. Режимы в этих отделениях различны, и мы дадим характеристику некоего среднего режима — не самого легкого, но и не самого тяжелого.

Но прежде несколько слов о терминологии. По советскому законодательству принудительное лечение не является наказанием, и поэтому узники СПБ именуются больными, а не заключенными. Мы не видим в этом существенного различия, а учитывая, что в СПБ попадают не только больные, но и здоровые люди, считаем, что термин «заключенный» больше соответствует их фактическому положению. Кстати, как мы уже писали, в 50-х годах власти были менее щепетильны, и СПБ тогда назывались ТПБ — тюремно-психиатрические больницы, а их узники — б/з/к: больничные заключенные. То же самое и с камерами, которые власти СПБ предпочитают называть палатами. Однако эти «палаты» находятся в бывших тюремных корпусах. Такие «палаты» в Ленинградской СПБ, например, являются, по свидетельству В.Е. Борисова, точной копией камер Петропавловской крепости. Мы будем называть вещи своими именами: камеры —камерами, а заключенных — заключенными, невзирая на то что они «освобождены от уголовной ответственности»[82]и попали туда не по приговору, а по определению суда.

Обычно в камере СПБ находится около десяти человек. Это в основном психически больные люди, совершившие тяжкие уголовные преступления. В Казанской СПБ, например, по свидетельству Н. Горбаневской, до 90% заключенных имеют в деле 102 статью УК РСФСР — убийство с отягчающими обстоятельствами. (Отнюдь не все они психически больны. Не таким ли путем органы юстиции пытаются выполнить план по снижению преступности? Ведь деяние душевнобольного не есть преступление.) Политических заключенных, особенно здоровых, или, как их еще называют, «сознательных», стараются вместе в одну камеру не помещать. Больные сокамерники бывают беспокойны, агрессивны, ночью разговаривают, бредят, мешают спать. Камерное общество — важный фактор в жизни заключенного. Постоянное окружение душевнобольных трудно переносимо для любого психически полноценного человека. Среди заключенных попадаются и симулянты, переигрывающие сверх необходимого. Они тоже доставляют здоровым много неприятностей.

Стены камер — голая штукатурка. Окна маленькие, зарешеченные, да и те часто закрыты деревянными щитами — намордниками.

Ночью в камере, как и в тюрьме, горит свет. Лампочка окружена проволочной сеткой, иногда на нее надевают красный плафон. Новички с трудом привыкают к этому — при свете, особенно красном, спать трудно. Спят заключенные на металлических нарах или кроватях.

Баня и смена постельного и нательного белья — один раз в десять дней. Одежда больничная. Зимой в камерах и на прогулках бывает холодно, но иметь свою одежду часто не разрешают.

Клозет находится иногда в самих камерах, иногда в коридорах, куда выходить часто запрещается (в разных отделениях по-разному). Тогда приходится каждый раз особо просить надзирателя открыть камеру. Количество табачных изделий может быть ограничено или вовсе отменено в виде наказания.

Свобода передвижения чаще всего ограничена стенами камеры. Еду подают через кормушку в двери. В некоторых отделениях выводят в общую столовую.

Качество питания отвратительное даже на неприхотливый вкус. Процветает воровство. Продукты воруют многие врачи, медсестры, фельдшера, санитары, надзиратели, не говоря уж о работниках пищеблока. Кроме того, весь персонал СПБ в рабочее время питается в общей столовой, и это практически тоже за счет заключенных. Режим питания иногда организован, мягко говоря, неразумно.

Единственное, что может улучшить положение заключенных, — это посылки. Кто не получает их, часто страдает от голода. Правда, многие заключенные делятся продуктами с товарищами. Количество посылок и передач в большинстве СПБ ограничено, в некоторых вовсе запрещены, а в некоторых — без ограничений. Вес посылки или передачи, как правило, не должен превышать 5 кг. Некоторые продукты запрещены.

Письма разрешается отправлять ограниченного формата два раза в месяц и только родным. Получать письма можно без ограничения количества и от кого угодно. Вся корреспонденция подвергается цензуре и в случае надобности подшивается к истории болезни. Поэтому многие письма заключенных пропадают. Не доходят и многие письма с воли. В качестве наказания могут запретить отправку корреспонденции из СПБ.

Свидания предоставляют только родным и, как правило, не чаще одного раза в месяц в течение двух часов. Тем, кто живет далеко от места заключения, может быть предоставлено одно четырехчасовое свидание в два месяца. Свидания происходят в присутствии надзирателя. Пришедшие на свидание и заключенные разделены столом, отгороженным внизу до пола деревянным щитом. Иногда стол разделен вверху полуметровым оргстеклом. Как и в тюрьме, здесь запрещены многие темы для разговоров. При нарушении этих правил или в порядке наказания заключенного свидание могут сократить или даже вовсе отменить.

Поездка на свидание часто представляет для родных известные материальные трудности, особенно если СПБ далеко, а заключен в нее отец многодетного семейства, основной кормилец семьи. Даже те, кто получает денежную помощь от западных благотворительных организаций, Русского фонда и частных лиц, испытывают определенные затруднения. А как же быть тем, кто, живя в провинции, не связан с этими организациями? Они часто находятся в атмосфере моральной изоляции, когда прежние друзья боятся не только одолжить деньги для поездки на свидание, но даже протянуть при встрече руку. Положение этих семей особенно тяжелое.

Заключенный может получать с воли деньги, которые перечисляются на его личный счет. В большинстве СПБ сумма денег на счету не ограничена и на них можно покупать продукты из больничного ларька. Правда, там никогда ничего хорошего не бывает. В некоторых СПБ личный денежный счет ограничен 10 рублями, а покупки в ларьке можно делать не более чем на 3 рубля в месяц. Кстати, этих денег заключенный в руки не получает, так что нелегально в СПБ между заключенными бытуют примитивные формы товарообмена.

Прогулки — один раз в день, полтора-два часа. Зимой длительность прогулок уменьшают, но многие этому даже рады — в больничной одежде холодно. Иногда прогулки бывают принудительными, и за отказ от них грозит наказание. Если же заключенный рвется на прогулку, то в наказание можно ему ее запретить. Это действительно серьезное наказание, особенно летом, когда в камерах невыносимая духота от раскаленных стен и испарений из часто засоряющихся унитазов.

Трудотерапия в некоторых СПБ является обязательной, в некоторых просто поощряется администрацией. Многие здоровые заключенные работают с радостью, и тогда у властей СПБ есть лишний козырь — они могут наказывать их, запретив работать. Однако большинство работать не желает, так как эта работа не соответствует их интересам и профессии. Работают заключенные в картонажных, ткацких, переплетных, швейных и других мастерских, получая за это нищенскую заработную плату. За месяц можно заработать от 2 до 10 рублей, которые перечисляются на личный денежный счет. Администрации спецпсихбольниц этот труд очень выгоден. Изготовленная руками больных и здоровых узников СПБ продукция приносит немалый доход, ибо цена сбыта в десятки раз превышает стоимость оплаты труда. Беззастенчивая эксплуатация совершенно бесправных заключенных стимулируется таким образом и официальными медицинскими показаниями, и очевидной экономической выгодой.

Бывший заключенный Сычевской СПБ М.И. Кукобака пишет:

«Так называемая „трудотерапия“ превратилась в доходное коммерческое предприятие для властей. Станки расставлены без учета санитарных норм, теснота. Вся вентиляция — это несколько форточек. Больных под прямым или косвенным давлением вынуждают работать с утра и до вечера. В летние месяцы практикуются работы и после ужина. Разумеется, все это формально на добровольных началах. Но попробуй не пойти! Тут же обнаружат у тебя „изменение состояния“, и начнется истязание различными уколами, травля со стороны санитаров-уголовников и т.д.»

Не забывает администрация спецпсихбольниц и про политико-воспитательную работу с заключенными, хотя это выглядит нелепо в отношении настоящих душевнобольных. Для этой цели используются доступные средства массовой пропаганды. Во многих отделениях есть телевизоры, регулярно бывают просмотры фильмов, и хотя в кинокартинах и по телевизору показывают ту же чушь, что и на воле, многие заключенные рады этим мероприятиям, рады на время забыться и почувствовать себя во внебольничной обстановке. Однако, по свидетельству П. Старчика (Казанская СПБ), просмотры кино могут быть принудительными. Это очень угнетает тех, чьи требования к искусству не удовлетворяются советской кинохалтурой.

Больничные библиотеки заполнены в основном такой же макулатурой. Единственное спасение читающих заключенных в том, что некоторые советские издания разрешается получать с воли.

Спецпсихбольницы обслуживают военный, медицинский, гражданский и уголовный персонал. Ряд вопросов (охрана, контроль врачей и др.) находится исключительно в ведении военных — служащих МВД, внутренних войск и госбезопасности. Все заведующие отделениями и многие лечащие врачи аттестованы офицерами. Старшим сестрам и фельдшерам отделений во многих СПБ также присвоены воинские звания. В качестве младшего медицинского персонала — санитаров — используются, как правило, уголовники (чаще «бытовики»), иногда сами душевнобольные. Многие функции не разграничены четко между военной и медицинской администрацией. Это легко понять, учитывая, что в спецпсихбольницах происходит процесс военизации старшего и среднего медперсонала. Трудно определить, кто это — профессиональный военный, занявшийся медициной, или профессиональный медик, нацепивший погоны?

Если по назначению врачей заключенный получает инъекции, то от санитаров ему достаются издевательства и побои. Ожесточенные, прошедшие лагерную школу уголовники, получив маленькую власть, максимально используют ее, издеваясь и над больными, и над здоровыми.

М.И. Кукобака вспоминает о санитаре Сычевской СПБ:

«Некий Дворенков Саша, возраст чуть больше 20 лет, крепыш, пониже среднего роста, ясные голубые глаза, черты лица приятные, почти детские. Всегда весел, немного шумлив. Обыкновенный советский человек, комсомолец, в лагере член СВП (секция внутреннего порядка — А.П.).

Саша вовсе даже не уголовник — работал на тракторе и сделал аварию по недосмотру. В его негласные обязанности входило вводить в „курс дела“ вновь поступающих на работу санитаров. Делал он это с большой охотой, весело и непринужденно.

К примеру, входил он в палату с новеньким санитаром. „Ну, как, братцы, поживаете?“ Подходит к одному из больных: „Ты почему левую ногу положил на правую? А ну, встать! Подойди ко мне!“ Больной с опаской подходит. Саша ласково, с улыбкой: „Ближе, браток, не бойся.“ И, не меняя выражения лица, хлесь! Оплеуху, другую. Больной инстинктивно подносит руки к лицу, закрывается. „Куда руки поднимаешь, опустить!“ — зло кричит Саша, и лицо его как-то заостряется, становится маленьким, крысиным. „А ну, Витя, — к новенькому, — подай полотенце.“ Накидывает петлей больному на шею. Обращаясь к напарнику: „Держи крепче!“ Лицо человека багровеет, и он мешком валится на пол. Резкий удар „под дых“. Из груди вырывается протяжный, какой-то неестественный стон, больной без сознания. Саша удовлетворенно улыбается. Дав несколько оплеух и пинков подвернувшимся по дороге больным, они выходят из палаты. Новенький „введен“ в курс дела. Теперь он хорошо знает свои права и возможности. К сожалению, подобных этому садисту с голубыми глазами было большинство.»

«...Некий Чуприн со своим дружком любил отрабатывать „удар правой“. Выстраивали людей в палате и соревновались, кто эффектнее сумеет сбить с ног человека одним ударом.

Среди контролеров садизмом отличался капрал Пушкин. В его присутствии один больной что-то выкрикнул против власти, так он сдернул его с кровати и стал топтать ногами».

А вот что пишет бывший заключенный Ленинградской СПБ Сергей Разумный:

«Во втором корпусе есть своя достопримечательность — Виктор Валерьянович или просто Валерьяныч. Валерьяныч — фельдшер по образованию, садист по призванию. Имя его окружено легендами. Когда он приходит на дежурство, стон стоит по всему отделению. Не было случая, чтобы он, проходя мимо больного, не ткнул его ключом под ребра. Но это „так“, „ласка“. Главная забава Валерьяныча — вызвать двух больных в ванну и заставить одного избивать другого. Вот это потеха! Валерьяныч хохочет, упершись руками в бока. Обычно Валерьяныч это делает каждый день с утра. Не брезгует Валерьяныч и собственноручной расправой. Бьет в кровь. Бьет до потери сознания. Бьет отнюдь не тех, кто „нарушает режим“ или противоречит ему, напротив, бьет слабых и бредовых больных, которых ведь бить безопасно, они не отомстят. О „художествах“ Валерьяныча хорошо известно и врачам, и главврачу... Что же касается начальника больницы полковника Блинова, то Валерьяныч его протеже, любимец»[83].

Слышали мы об этом Валерьяныче и от других бывших узников Ленинградской СПБ. Слышали и то, что недавно, сговорившись, заключенные избили его в той самой ванной, после чего он стал как будто потише. Надолго ли?

Такие валерьянычи — фельдшера или санитары — есть в каждой спецпсихбольнице. Они бьют, обкрадывают, а если физически слабы, то пользуются средствами карательной медицины — инъекциями, шоками, фиксациями и другими наказаниями. Стоит санитару, медсестре или фельдшеру пожаловаться врачу на «неправильное поведение больного» или записать это в «журнал наблюдений», ежедневно проверяемый лечащим врачом, тотчас последуют карательные меры.

В.Л. Гершуни рассказывает, что наказание может последовать за отказ разговаривать с врачом или даже за брошенный на него недовольный взгляд.

В. Буковский в интервью корреспонденту Ассошиэйтед пресс 13 мая 1970 г. рассказывал о спецпсихбольницах:

«Они избивали украинца каждый день, связывали его и пинали ногами в живот. Иногда они помещали пациентов в обитые войлоком камеры-изоляторы и били их почти беспрерывно. Я знаю несколько человек, умерших после этого избиения, и эти изоляторы никогда не пустовали».

Вот что пишет о Сычевской СПБ М.И. Кукобака:

«Была у нас палата № 3, самая большая в отделении. Там находились больные с наибольшими нарушениями психики. В наказание могли поместить туда любого. Несколько раз и я попадал в эту палату. Помню, находясь там впервые, я обратил внимание, что нередко среди ночи заходят санитары — будят некоторых больных (обычно самых безответных) и выводят в туалет. Я заинтересовался этим и сначала не поверил услышанному. Тогда решил сам проследить и, когда привели очередного больного из туалета, внимательно рассмотрел его и расспросил. В результате убедился, что санитары используют больных для удовлетворения своих извращенных половых прихотей. И это ни для кого не было секретом — ни для медсестер или „контролеров“, ни для врачей. Нередко шутили по этому поводу.»

О зверствах в Сычевской СПБ свидетельствует и Юрий Белов. В новогоднюю ночь с 1974 на 1975 год здесь в IV отделении (заведующий А. Зеленеев) был убит политзаключенный Георгий Васильевич Дехнич. Дехничу было тогда двадцать лет, он попал в психбольницу за распространение антисоветских листовок на Украине. Сначала он был избит двумя санитарами по просьбе медсестры Маргариты Владимировны Деевой, которую Дехнич обозвал «коммунистической шлюхой». Незадолго до этого Дехнич был прооперирован по поводу язвы желудка, и после жестоких побоев у него разошлись швы. Врача, однако, не вызвали, а «медсестра» Деева, которую заключенные Сычевской СПБ прозвали Эльзой Кох, сказала: «К утру мы от него отмучаемся». Утром Дехнич умер.

За замечание о воровстве медперсонала по просьбе той же Деевой был зверски избит Геннадий Ефремов. (Он попал в СПБ за «распространение заведомо ложных измышлений, порочащих советский государственный и общественный строй» — статья 190-1 УК РСФСР.)

За православие, за веру в Бога неоднократно подвергался избиениям заключенный Сычевской СПБ Владимир Алексеевич Соловьев. Ему сломали челюсть, ребра, руки, выбили зубы.

24 июля 1975 года при попытке к побегу из Сычевской СПБ был убит Анатолий Иванович Левитин. Побег оказался неудачным с самого начала. Левитин запутался в колючей проволоке, и поймать его охране уже не составляло никакого труда, она и не собиралась убивать его. Однако подошедший к месту происшествия заведующий II отделением врач-психиатр Николай Петрович Смирнов приказал охране стрелять в Левитина. Охрана выполнила этот приказ, стреляла почти в упор.

В той же Сычевской СПБ в 1976 году заведующий VII отделением Виктор Ефимович Царев натравил буйных психически больных на шестидесятилетнего политзаключенного Алексея Никифоровича Котова — православного мирянина, внештатного корреспондента «Вестника РСХД». Котов был убит.

Арсенал карательных мер велик.

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском: