Национальное законодательство 1 страница

Во французском законодательстве (как и в гражданском праве России) существует «презумпция недобросовестности»: предположение о том, что автор всегда не прав. В обратном ответчику необходимо убедить, доказать свою добросовестность. Однако этот принцип («презумпция виновности») уравновешивается другим принципом – принципом «права прессы информировать общество» [Законы и практика средств массовой информации, 2000]. Чтобы перевесил этот принцип, автору достаточно доказать свою добросовестность. Действовать добросовестно - значит, действовать с осторожностью: проверять факты, пытаться связаться с заинтересованными людьми и т.д. Речь идёт о реальной проверяемости – не всегда и не всё можно проверить, но общество проиграет, если своевременно о чём-то важном не узнает.

Так, по иску шведского юриста к двум французским газетам и журналисту (о юристе написали, что он принадлежит к правлению компании, обвинённой в отмывании наркотических средств) истинность утверждения доказана не была. Но суд принял во внимание доказательства добросовестности ответчиков и постановил:

«Хотя веры в реальность сообщённых фактов и отсутствия враждебности или личных интересов и недостаточно для отказа от презумпции недоверия, однако право и обязанность информировать позволяют журналисту ссылаться на свою добросовестность в той степени, в какой он докажет не только серьёзность своего расследования, но и свою осторожность и объективность» [Законы и практика средств массовой информации, 2000].

США. Заслуживает внимания основополагающий прецедент – решение Верховного суда 1964 года по делу «Нью-Йорк Таймс против Салливана» [Там же, с.119]. Суд признал тогда: свободе слова, чтобы выжить, необходимо жизненное пространство. А его невозможно наполнить исключительно правдивыми сведениями. Дискуссии по проблемам общественной жизни должны быть свободны и открыты, а потому, – сказал суд, – неизбежны и ошибочные оценки.

США одна из немногих (если не единственная) страна, где к автору применяется «презумпция добросовестности», и потому ложность сведений там доказывает истец. Но даже если герой материала (общественный деятель) доказал клевету, то моральный вред ему компенсируют только тогда, когда он докажет: заявление было сделано с «подлинно злым умыслом».

Правило Салливана, по оценке профессора Рональда Дворкина, развязало руки американской прессе и позволило играть роль защитницы демократии гораздо уверенней, чем прессе любой другой страны мира. «Неизвестно, – говорит Дворкин, – был бы возможен Уотергейт и другие разоблачения, если бы суд не руководствовался этим правилом» [Там же].

Куда осторожней приходится быть журналистам Великобритании – колыбели современной западной демократии. Там созданы другие прецеденты: огромные компенсации по искам должностных лиц. Однако в английском праве есть принцип (право) «справедливого комментария» [Законы и пратика средств массовой информации, 2000, с.39]. Суть его в следующем. Даже если автор не доказал, что факт соответствует действительности, он (автор) может быть освобождён от ответственности. Для этого ему достаточно доказать, что комментарий сделан справедливо.

Необходимо доказать, что здравомыслящий, беспристрастный человек, которому стали известны такие же факты, может прийти к аналогичному выводу. Доказывать связь факта и комментария, доказывать логику, ответчик уже не обязан. Главное доказать отсутствие злого умысла. Здравомыслящих людей, или «простых читателей», олицетворяют присяжные – гражданская коллегия заседателей.

Кроме того, в Англии есть принцип «привилегированного права» [Там же, с.40]. Закон признаёт, что в некоторых случаях чья-либо репутация менее важна, нежели информирование. Ради свободного обмена мнениями и знаниями по поводу жизненно важных событий можно и нанести ущерб репутации. Правда, границы привилегированного права размыты и суды противодействуют широкому его применению.

Дойдут ли подобные принципы когда-либо до российского права, сказать сложно, но опираться на них при проведении экспертизы, полагаем, было бы нелишне.

Итак, перечислим правовые принципы, которые пригодны в качестве методологического основания экспертного исследования. 1).Ошибки журналистов в демократическом обществе, как и урон репутации определённых лиц, неизбежны. Они являются побочным продуктом реализации права общество знать. 2). За ошибки нельзя принимать оценки (мнения). В отличие от факта мнение нельзя проверить 3). Ошибочным (фактическим) суждение можно признать только тогда, когда исключена возможность других точек зрения на предмет. 4) Ошибочное (фактическое) суждение наказуемо в том случае, если автор вёл себя недобросовестно: не использовал все реально имевшиеся возможности проверить факт на соответствие его действительности.

Помимо методологических оснований, некоторые идеи, как нам кажется, имеют перспективу непосредственного использования в экспертной деятельности. Если продолжать аналогию с судом присяжных, то в экспертном исследовании по поводу диффамации, вероятно, можно прибегнуть к помощи группы «здравомыслящих». Разумеется, не в виде коллегии суда присяжных, а в виде фокус-группы, с учётом требований к выборке. От суда присяжных можно также заимствовать и жёсткую привязку к фактам: ведь от заседателей держат в тайне прошлое подсудимого, его судимости, поведение в быту, какие-то личностные особенности. Предоставляют для оценки голые факты: подсудимый был там-то, видели его те-то. При проведении экспертизы фокус-группе тоже можно предлагать оценивать факты – которые истец и не оспаривает. А после уже определять, к одному выводу придут «здравомыслящие» (к выводу истца) или к разным. Определять это можно разными методами: контент-анализ, семантический дифференциал, экспликация ментальных карт и др. Далее подсчитывать проценты или же средние величины.

Конечно, заключение эксперта, тем более лингвиста, не может строиться только на этом, но полученные результаты могут, на наш взгляд, существенно дополнить другие методы, и сделают выводы учёного более убедительными.

В юриспруденции существует своя норма относительно клеветы и оскорбления как вербального материала, в котором намеренно наносят ущерб другому лицу. Сведения, наносящие вред чьей-либо чести или репутации, вызывающие ненависть, неуважение или насмешку, рассматриваются как подрывающие престиж (социальный, профессиональный и пр.) этого лица в глазах здравомыслящих людей.

Сравнительный анализ, проведенный С. Коливер, показывает, что честь и достоинство защищаются конституционно, но право общества знать о чьих-либо различных мнениях преимуществ истцам в таких делах не предоставляет.

Вот показательный пример. Один из самых популярных литовских журналистов Витаутас Матулявичус сделал программу о судье Верховного суда Альгирдасе Валюлисе. Один из персонажей передачи, комментируя работу судей, сказал: «Судья Валюлис лично заинтересован в исходе дела». Районный суд признал журналиста Матулявичюса виновным и приговорил его к выплате господину Валюлису 10 тысяч литов за нанесенный моральный ущерб.

Журналист же строил свою защиту в суде на том, что в его передаче присутствовало лишь мнение, а не факты. Согласно статье 7 Литовского Гражданского кодекса истец в делах о диффамации может требовать только опровержения фактов, а не мнений. Журналист настаивал на том, что рассматривавшаяся цитата не содержала фактов, а лишь личное мнение говорившего. Однако суд пришел к другому мнению. Несмотря на то, что по закону не возбраняется распространение мнений. Возмещение ущерба и публикация опровержений возможна лишь в случае распространения ложных фактов, а не мнений. В конституциях, других законах, а так же в Декларации прав человека говорится, что каждый индивидуум может иметь собственное мнение и идеи и свободно распространять их.

При обсуждении подобной проблематики следует помнить о праве журналистов на сбор информации. Таким образом, в данной ситуации можно выделить три составляющие: право человекана защиту своих чести и достоинства, право другого человека на выражение собственного мнения и право журналиста на сбор информации. И опровергать возможно лишь какие-то факты, а не мнения. Хорошо известен прецедентный текст резолюции Ассамблеи Европейского Совета о журналистской этике. В резолюции содержится объяснение, касающееся различий между фактами и мнениями: «Могут выражаться мнения, содержащие комментарии и соображения по поводу идей общего характера или замечания о чем-либо, имевшем место в реальной действительности. Хотя мнения неизбежно субъективны и к ним невозможно применить никакого критерия истинности, они должны быть выражены в этически приемлемой форме».

Клевета и оскорбление в большинстве стран являются одновременно и уголовным преступлением, и гражданским правонарушением, причем различается клевета, подтверждаемая фактом, и клевета, основанная на критическом мнении. Законодательство о клевете в большинстве случаев носит, по определению самих юристов, «охлаждающий характер».

В рамках посттрадиционного общества коммуникативные функции региональных СМИ претерпевают трансформации: дискурс независимых региональных периодических изданий теряет значение медиума, посредника между субъектами, становится формой существования этих субъектов. Не случайным поэтому предстает тот факт, что в сфере массовой коммуникации дискурсивный анализ применяется чаще всего в связи с исследованием социальной реальности, конструированной процессами коммуникации. События текущей социальной жизни, глобальные культурные изменения в ней захватывают отдельные социальные группы, которые предпринимают отчаянные попытки управлять прагматическими последствиями этих изменений, прогнозировать их. Для этих целей каждая из социальных групп создает в своем дискурсе определенное поле значений, основанное на соотношении собственной картины мира и приемлемой в данной социально-политической ситуации линии поведения.

Именно подобным смысловым полем следует считать современный журналистский текст, созданный в жанре критической публикации. Изучение имплицитных смыслов как основы разграничения факта и мнения в данном жанре способствует выявлению причинных связей между социально-экономическими и языковыми явлениями и оценочного характера речи как орудия общения.

На изломе смены дискурсов, зарождения новых социально значимых значений, новых зон особого общественного внимания жанр критической публикации, как представляется нам, наиболее ярко отражает столкновение множества дискурсов, диаметрально противоположных воззрений оппонентов о мире, концептуально представленных в форме различных символических реальностей. Другими словами, посредством анализа журналистского текста возможно выявить дискурсивные механизмы социальных конфликтов, проследить проблему коммуникативной свободы собеседников в выборе речевых средств для реализации собственного иллокутивного намерения и формировании ответной языковой реакции на данный выбор. Интерпретация имплицитных инвективных смыслов – необходимый этап лингвистического анализа конфликтного текста. Поскольку она неразрывно связана с пониманием. «Понимание же – это представление смысла, то есть той информации, с помощью которой выделяются денотаты. Чтобы понять текст, необходимо соответствующим образом его интерпретировать. Интерпретационный компонент речевого значения обусловлен контекстом и обнаруживается при исследовании интенционального содержания журналистского высказывания. «Интенциональность выступает своего рода звеном, связывающим данные нам в единстве восприятия и разделяемые только с целью анализа план выражения и план содержания с авторским смыслом». Другими словами, интерпретационный анализ позволяет достаточно точно судить об инвективных намерениях автора газетной публикации. Современный газетно-публицистический текст, поднимающий острые социальные проблемы, в условиях избыточной осведомленности общества утрачивает свою информативную функцию, ориентируется на ответную реакцию со стороны тех, чья социальная деятельность получила отражение в данном тексте, объекта текста. В этом отношении широкой читательской аудитории отводится роль стороннего пассивного наблюдателя, не включенного в пространство обмена «слово-ответ». Критический журналистский текст становится для читателей «рекламой» способов воздействия на «сильных мира сего» с целью регулирования социального порядка в целом, внедрения новых кодов чтения газетной публицистики у принимающей стороны.

Таким образом, критический газетно-публицистический текст потенциально стимулирует объекта текста на ответный речевой ход. Суть коммуникации, как показал В.М. Сергеев, состоит в построении в когнитивной системе реципиента концептуальных конструкций «моделей мира», которые определённым образом соотносятся с «моделями мира» говорящего, но не обязательно повторяют их. Интерпретативные коды понимания личностью смысла и сути журналистского текста состоят в тесном родстве с личностными конструктами человека, репрезентирующими в индивидуальном сознании уникальную картину мира личности.

Дискурс региональных СМИ предоставляет в распоряжение личности рефлексивные средства интеллектуального анализа реальности, отнюдь не сопряженные с ее собственным опытом. Реализуя данный механизм воздействия, СМИ как социальный институт с его кодексом ценностей актуализируют возможность оказывать влияние на духовную сферу внутреннего мира личности.

Другими словами, дискурсивный анализ подходит не только для изучения структуры газетно-публицистического текста, но и анализа выражаемого этими структурами «подстрочного» значения, мнения и групповой идеологии. Для того чтобы показать, как имплицитные значения относятся к тексту, необходимо подвергнуть анализу когнитивный, социальный, политический и культурный контекст медиа-сообщений.

Когнитивный подход основывается на том факте, что тексты не имеют смысла, но смысл образуется в сознании носителей языка. Следовательно, нам нужно «разобрать по частям» когнитивные представления журналистов в процессе производства ими публикаций и объектов текста во время осознания, понимания и запоминания текста публикации.

«Переваривая», осмысляя событие, описанное в тексте, объект текста строит ментальную модель этого события. Эта модель не только выражает информацию, представляемую через текст, она также содержит много другой информации об этом событии. Примечательно, что эта информация не выражена в тексте, предполагается опора на соответствующие знания объекта текста или потому что она представляется журналисту не подходящей. Часть этой информации возникает из так называемых сценариев, конвенциональных знаний, представлений о хорошо известных эпизодах социальной жизни.

Как и текст художественной литературы, не подразумевающий смысловой однозначности, региональный газетный текст начинает обладать креативной прагматикой, поскольку понимание его все чаще и чаще предполагает творческое воссоздание смысла. На задний план отходит инструктивная прагматика газетной публикации. В данном культурном окружении последняя уже не допускает строго определенную интерпретацию, описывая одно из возможных состояний заранее неизвестной действительности. Таким образом, газетный текст начинает нести информацию о недвусмысленно интерпретируемых данных.

Значение журналистского текста не только субъективно, оно структурируется социальными контекстами. В процессе его написания и восприятия участники общения конституируют символический мир друг друга, активно проявляют прагматический потенциал своих языковых личностей. При этом через распределение свойств и статусов социальный мир объективно представляется как символическая система, символическое пространство различных социальных практик, позиций, статусов.

То, что по замыслу автора текста является стимулированием, на практике зачастую оказывается в глазах реципиента текста провоцированием на ответную агрессивную реакцию, которая сознательно замещается им обращением в суд по вопросу о защите собственной чести и достоинства. Возникает информационный конфликт, нередко обладающий затяжным характером. При исследовании текста по делам о защите чести, достоинства и деловой репутации лингвистический характер приобретают следующие проблемы: содержится ли в публикации негативная информация, относящаяся к конкретному физическому или юридическому лицу; представлена ли она в форме утверждения, предположения, оценки или личного мнения автора публикации. Проанализируем дискурсивный механизм подобного речевого конфликта.

В основе конфликта лежит тот факт, что автор публикации теряет контроль над ее содержанием. Реципиент воспринимает отраженное в ней смысловое поле совершенно не так, как планировал автор. Проблемными предстают речевые способы передачи факта и мнения в средствах массовой информации. При этом для установления того, содержит ли текст сведения, унижающие честь и достоинство, порочащие деловую репутацию, необходимо выполнить анализ всей публикации, включая заголовок.

Осознавая судебную ответственность за свой текст, автор максимально фиксирует фрагменты критики объекта публикации в форме мнения, своего или третьей стороны (Мнение не может стать основой для судебного разбирательства. Это юридически закреплено). Если журналист высказывает свое мнение, то это высказывание несет только информацию о том, какой образ действительности имеется у него в сознании, но не информацию о самой действительности. Следует, однако, учесть, что в высказывания-мнения иногда вставляются замаскированные утверждения о фактах. С другой стороны, мнение можно лишь оспорить, но нельзя опровергнуть, что делает его наиболее гибкой формой воздействия на объект текста.

Событийная информация может быть подвергнута верификации, так как в соответствии с законом о защите чести, достоинства и деловой репутации порочащей может признаваться только такая информация, которая не соответствует действительности. Оценочная же информация, представляющая собой субъективную истину, не верифицируется, поэтому неподсудна, если выражена корректно. Оценка не может быть истинной или ложной, однако и она, подобно мнению, может подтверждаться или не подтверждаться фактами и событиями объективной действительности.

Оценочные суждения возникают как результат когнитивной обработки событий, фактов и явлений действительности. Это своеобразные реакции на события, агентов или объекты, конкретная природа которых определяется способом восприятия ситуации, вызывающей эмоцию. Очевидно, что семантические основания и интенсивность оценочных суждений с неизбежностью зависят от множества факторов: степени витальности ситуации, мотивационных механизмов интерпретации события, значительных культурных различий в переживании эмоций и т. д. Обращение к подобным суждениям дает возможность, во-первых, зафиксировать информацию о том или ином фрагменте действительности и, во-вторых, «вывести» знания об этом фрагменте на уровень ментальных обобщений.

В отличие от оценочных суждений, которые в рамках газетно-публицистического выступления иллокутивно передают мнение журналиста, факты, как правило, предстают констатацией изменений в отношениях и действиях, актуальных для текущего состояния объективной реальности. На речевом уровне факты «вербализуются» в истинные суждения, которые призваны расширить когнитивную пресуппозицию реципиента журналистского текста. Прагматическая функция оценочных суждений – воздействовать на аффективные пресуппозиции последнего и тем самым побуждать его к ответномуречевому действию. Истинные суждения подтверждаются реальными событиями, при освещении которых нет необходимости в построении субъективных семантических пространств (потенциально способных перевести суждение в разряд ложных, а отсюда – их неописательный и исключительно эксплицитный характер выражения).

При освещении фактов коммуникативная свобода журналиста предполагает субъективное выделение в событии определенной его части, конкретных признаков актуального для общественности события, исходя из приоритетных стратегий группы, к которой принадлежит данный журналист. Другими словами, одно и то же событие может быть представлено в форме различных фактов: журналист свободен самостоятельно выделить суть освещаемого события. Отбор фактической информации для критической публикации сам по себе обладает оценочным характером, осуществляется журналистом для предварительно запланированного субъективно-семантического текстового пространства.

Диапазон коммуникативной свободы журналиста при изложении фактической информации предполагает следующие формы речевой реализации данного изложения:

- бытийные высказывания, передающие значение объективного осуществления/неосуществления изменения в социальной реальности. Ср.:

«С. прямо на заседании изъял из материалов дела и передал адвокату Х. Один из основных вещдоков – липовую дипломную работу» (КНК, №212, июнь, 2004, с. 12);

«Сегодня, 8 сентября, в 10 часов утра в большом зале областной администрации откроется первая после сезона депутатских отпусков сессия Совета народных депутатов Камчатской области. На раскачку депутаты решили времени не тратить: сразу приступить к серьезной политической битве» (КВ, 15.09.2004, с.5).

- классифицирующие высказывания, посредством которых утверждается принадлежность предмета к определенному классу. Например:

«Это семья вынужденных переселенцев из Средней Азии, граждан России, зарегистрированных официально в статусе вынужденных переселенцев в нашем регионе…» (КНК, №188, декабрь, 2003, с. 8);

«Несколько дней назад определился третий участник губернаторского забега, официально заявивший о своем желании участвовать в выборах 5 декабря. Это известный в прошлом боксер, а ныне не менее известный предприниматель Олег КОЖЕМЯКО. Правда, заявления в избирком он него еще не поступало» (КВ, 6.10.2004, с.2).

- атрибутивные высказывания, приписывающие некий признак, как правило, определенному лицу или сложившейся ситуации. Ср.:

«Чиновник в самом расцвете сил, всё ещё впереди» (КНК, №199, март, 2004, с.4);

«Вообще ситуация с градоначальником Петропавловска-Камчатского складывается комичная, но довольно серьезная, если учитывать последствия и цену вопроса» (КВ, 16.09. 2004, с.3).

- событийные высказывания, представляющие взаимодействие участников актуального события. Например:

«Ласково улыбающаяся Л.В. попросила посторонних выйти из помещения» (КНК, № 199, март, 2004, с.12);

«Михаил МАШКОВЦЕВ заверил журналистов в том, что никто из официальных лиц администрации не контактировал с профсоюзами по этому вопросу» (КВ, 15.09.2004, с.4).

Выделенные способы речевой реализации фактической информации, как правило, отражают в местной прессе организационную, регулятивно-конструктивную область жизни региона, влияющую существенным образом на его экономическую, правовую, культурные сферы.

Стремясь удержаться в диапазоне завоеванной коммуникативной свободы, журналисты частных общественно-политических изданий выражают в своих критических публикациях групповое мнение в форме косвенного утверждения о наличии фактов, которых это мнение касается. При этом негативно оценивается, как правило, не сама личность представителя местной власти, не ее характеристики, а действия данной личности на занимаемом посту, сведения, связанные с социальными последствиями ее профессиональных действий. Одним из наиболее влиятельных семантических понятий в анализе критических публикаций служит понятие подразумеваемого. Большая часть информации текста выражена не полностью, а с расчетом на базовые представления о мире, имеющиеся у объекта текста. Таким образом, анализ «несказанного» более важен, чем изучение того, что реально напечатано. Региональный медиа-текст является как бы смысловым айсбергом, у которого видна лишь вершина.

План содержания газетной статьи складывается и из межсловесных связей и ассоциаций, связью с другими текстами и событиями, языковым опытом как журналиста, так и самого объекта текста. Совокупность устойчивых словесных ассоциаций (по отношению к словам газетного текста) составляет «словесно-ассоциативный шлейф текста». Те элементы ассоциативного шлейфа, которые реально встречаются в статье, представляют собой ассоциативный фон журналистского текста. При необходимости журналист актуализирует в своем тексте такие ассоциации. Механизм лексического ассоциирования основывается на том, что лексикон как часть языкового устройства должен быть готов к порождению текстов. Такая готовность должна обеспечиваться устройством лексикона в сознании пишущего журналиста. Две главные стратегии обеспечения готовности к текстопроизводству – готовность к синтагматическому построению текста из отдельных элементов путем их сочетания и готовность к парадигматическим заменам одних потенциальных элементов текста другими соответствуют главнейшим видам ассоциаций – синтагматическим и парадигматическим». Ассоциативный фон газетного текста свидетельствует о наличии достаточно прочных ассоциативных связей между словами.

А.П. Клименко указывает, что словесно-ассоциативные связи в тексте складываются из двух частей: внутренней, представляющей собой те ассоциативные отношения, которые связывают слова между собой в тексте, и внешней, образующей словесно-ассоциативный ореол текста. Данные ассоциации непосредственно не присутствуют в тексте, а возникают в сознании читателя. Изучение ассоциативных связей газетного текста способствует пониманию воздействия данного типа текста на объект текста, их соотношения с идейной направленностью статьи.

Любая оценка деятельности личности предстает мнением о фактах, которые связаны с данной личностью. Согласно нашим наблюдениям, портрет самой личности в критической публикации создается посредством языковых значений, которые по своей природеиндивидуальны, объективны и непсихологичны. Характеристика же деятельности данной личности – сфера действия речевых смыслов, индивидуальных, субъективных, обладающих психологической природой. Это личностные смыслы автора публикации, не имеющие аналога в языковых единицах. Другими словами, при критическом изображении объекта текста врамках одной публикации языковые смыслы, соответствующие когнитивному уровню социальной установки журналиста, сочетаются с речевыми (личностными) смыслами, привносящими в газетный дискурс аффективный компонент. При этом языковые смыслы принимают участие в вербализации объективного факта; речевые смыслы – субъективного мнения, оценочного суждения. Ср., например, личностные качества чиновника Ф., запечатленные в критической публикации о нем:

«…человек серьёзный и обстоятельный, на волю случая не полагается, … не какой-то там сатрап и коррупционер, … человек всесторонне развитый, с тонким вкусом, разбирается в людях…» (КНК, № 212, июнь, с.1).

Характеризуя деятельность данного чиновника, автор публикации называет его «садовником», причем данная речевая номинация приобретает в контексте всей статьи отрицательную коннотацию: это «садовник», у которого «уж какая рассада получается, какие отростки! И все вроде бы по закону!» (Там же, с. 12). Это ключевое слово в публикации, выявление имплицитного смысла которого дает возможность главную мысль публицистического текста в целом.

Метафора «садовник» в рамках данной статьи обладает денотативным значением, которое характеризует объект оценки, его положительные личностные качества, и коннотативным отрицательным значением, передающим деятельностные свойства объекта текста. Она выстраивается через соотнесение двух образов, выступающих в качестве иконических знаков, напрямую отождествляемых с объектом текста. При их стыковке друг с другом возникающий смысл трактуется как аллегория, которая косвенным образом связана с образом должностного лица, деятельность которого получила в публикации критическое освещение.

Данная метафорическая номинация возникает на концептуальной основе и служит иллюстрацией к вербальному тексту, хотя стилистически нейтральна, но употребленная в негативном контексте, она впитывает в себя окружающую отрицательную оценку. У реципиента текста подобные метафорические номинации вызывают запрограммированное журналистом впечатление, навеянное контекстуальной коннотацией, становятся материалом формирования коллективных представлений в регионе и локальных идеологических доктрин.

На фоне объективных событий, цепочек взаимосвязанных событий, представленных в публикации, второе значение анализируемой номинации превалирует над первым, косвенно отражает негативное отношение автора к объекту текста, формирует имплицитно выраженное мнение первого о втором, так как не описывает реальность, а метафорически выражает личностный смысл. По существу, эта номинация переводит авторскую информацию с когнитивного уровня на аффективный уровень, где эта информация закодирована не языковой формой, а имплицитным речевым смыслом.

Результатом этого предстает тот факт, что фактическая и оценочная информация зачастую представляется в региональной прессе в синкретическом виде. В этой связи, Н.Д. Арутюнова пишет: «Скрещение истинностной и этической оценок происходит практически всегда, когда речь идет о поведении людей и событиях их жизни. Текст человеческой жизни выстраивается по принципу судебного разбирательства, требующего верификации суждений о совершении поступков и их квалификации». Отмеченный синкретизм, как правило, в прагматическом плане способствует переводу высказываний с утверждением о фактах в разряд высказываний, передающих мнение. Ср.:

«Когда им задают вопросы – чаще всего банальные, типа, где учились, каково семейное положение… - они отвечают звенящими голосами. Так и чувствуется, что истерика уже на подходе – так и видится, как эта самая дама, стоящая сейчас перед депутатами чуть ли не в обмороке, самоутверждается в зале суда. Бесцеремонно обрывая, «ставя на место», не умея – или не считая нужным скрывать симпатий и антипатий…» (КНК, №192, январь, 2004, С.4).

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском: