Кельтское возрождение

Когда кельтские вожди оказались независимыми правителями Британии, главной задачей для них стало сохранение национального кельтского единства перед угрозой вторжения посторонних народов - германских племен с востока, пиктов и скоттов Дал Риады (ирландцев) с севера и ирландцев с запада. С прекращением существования римской организации и римской защиты остров Британия располагался как большой фарос у атлантического побережья Европы и, подобно кельтским народам Галлии, встал перед необходимостью борьбы за существование против ударов нахлынувших варварских волн. Эта проблема независимых кельтских вождей стала решающим фактором в истории Британии V века. Прежде всего мы займемся изучением ситуации в кельтских королевствах внутри Британии и рассмотрением того, какие меры они приняли для консолидации своего политического единства и поддержания безопасности своих границ. Нашей следующей задачей будет обзор истории кельтских народов на внешней периферии кельтской Британии.

Мы видели, что эти народы на западной окраине Европы, как германские племена на севере, всегда пребывали в беспокойстве и стремились к экспансии. История кельтских племен на периферии Британии и Европы в течение V и VI веков - история народов, ищущих новые страны для колонизации, новые королевства, в которых можно было бы установить свою власть и добиться права на поселение. Впрочем, как показывает история Галлии, совершенно к таким же целям стремились и германские народы на востоке. Военный захват был в конечном итоге лишь средством. Кельтские народы, в сущности, не были захватчиками, и, как явствует из всей их истории, военные задачи для них [67] всегда были вторичны - к ним прибегали в основном, и может быть исключительно, лишь в тех случаях, когда мирное проникновение оказывалось невозможным. Естественно, римские записи искажают картину, ибо римляне почти всегда сталкивались с кельтами как с непреклонными военными противниками.

На тот момент весь север и запад Британии сохранил свое кельтское население без существенных изменений. Шотландия, Северо-Западная Англия, Уэльс и Корнуолл и все острова к западу были полностью кельтскими. Из этих районов шотландский Лоуленд, Северная Англия, Уэльс и полуостров Корнуолл говорили на бриттском языке, который к тому времени приобрел основные черты, характеризующие современный валлийский язык. На севере от этой бриттской периферии пикты были по меньшей мере наполовину кельтами, ирландцы на западе полностью кельтами. Если пиктам удалось прочно закрепиться в Южной Шотландии и даже проникнуть дальше на юг, если ирландцам удалось образовать свое королевство на западном берегу Шотландии и колонизировать менее значительные территории на западных полуостровах Уэльса, наши острова тем не менее оставались кельтскими. В конечном итоге в этой незавоеванной западной твердыне всех кельтских народов - на "краю обитаемого мира" - основная борьба должна была идти за сохранение единства перед лицом нового, германского этноса, проникшего в эту последнюю крепость кельтской цивилизации с востока.

В целом бриттские народы вели постоянную оборону на три фронта. Они растянулись непрерывной линией от залива Ферт-оф-Форт до мыса Лендс-Энд, не обладая ни центральной организацией, ни какой-либо координацией действий. Они должны были защищаться против саксонского проникновения с востока, пиктского с севера, ирландского с запада. В настоящей главе мы попытаемся показать, какие шаги они предприняли для поддержания своей вновь обретенной независимости и насколько были успешны эти шаги. Может быть, правомерно предварительно сказать, что в конечном итоге им удалось предотвратить широкомасштабную оккупацию ирландцами запада, на юг от границы Хайленда, даже основав между тем новую заморскую колонию в Арморике. На восточном фронте сначала бритты оказывали упорное сопротивление и даже, по крайней мере на севере, вели против саксов наступательные действия; однако отсутствие у кельтских народов централизации и единства и их неспособность договориться об общих действиях с могущественными северными пиктскими королевствами вместе с географическими трудностями сообщения в холмистой стране в результате привели к тому, что вся равнинная Британия попала в руки саксов. [68]

Первоочередной задачей кельтских независимых королевств в их борьбе за поддержание кельтского единства, лежавшей прежде всего на бриттских вождях, ныне независимых правителях Южной Британии, было установление определенной формы стабильного управления и центральной организации с целью защиты границ. Это, очевидно, им удалось, ибо традиция, повествующая об этом периоде, не донесла до нас ни единого намека на анархию, последовавшую после ухода римлян. В первую очередь мы должны рассмотреть природу новых мер, равно как и вопрос о том, в какой степени Британия сохранила преемственность от римских времен.

Одним из самых заметных достижений современных исследователей в области изучения римской оккупации Британии является осознание континуитета, существовавшего в течение всего периода между ранней кельтской племенной жизнью и тем состоянием, которое возникло, когда остров покинул последний римский военный конвой. В целом в стране, по всей видимости, не произошло никаких фундаментальных изменений. Мы видели, что на протяжении всей римской оккупации на севере и в Уэльсе сохранялись древние племенные районы, и мы можем проследить, например, как жизнестойкость и опыт борьбы бриттских племен шотландского Лоуленда уже в позднеримский период постепенно дали им возможность занять свое место в качестве наиболее эффективной оборонительной силы против могучего пиктского королевства Северной Шотландии.

По-видимому, римская цивилизация почти не затронула Британию вне пределов Центральной и Юго-Восточной Англии, обычно подразумеваемой под названием "Нижняя Англия". Это была основная область вилл и городов - Лондон, Кентербери, а также менее крупных городов, таких как Силчестер, Веруланиум, Бат, Сиренчестер, Глостер, Кервент. В целом традиционный кельтский образ жизни почти не был нарушен или даже трансформирован. Кажется, римляне мало что привнесли в религиозную, хозяйственную и гражданскую жизнь местных кельтских народов. Древние кельтские королевства, по всей видимости, продолжали свое существование как civitates, политические административные "кантоны", под управлением ordo, постоянного исполнительного "совета", функционировавшего в столице кантона и состоявшего из декурионов или экс-магистратов, избранных городом. Местная религия, очевидно, сосуществовала с римскими культами, не пересекаясь с ними; продолжали строиться местные храмы и святилища.

Несмотря на стремление Агриколы поощрять обучение, он не сумел привить кельтским народам письменность и тем самым дать им возможность записывать свои традиции или установления. В течение всего [69] римского периода они передавались и культивировались исключительно устным образом; и когда, несколькими веками позже, под опекой христианской церкви кельтские народы выучили римский алфавит и могли писать достаточно бегло, для того чтобы фиксировать на своих языках установления своей, исконно кельтской, цивилизации, они кодифицировали не римское право, а местные кельтские законы; они заносили в рукописи древнюю литературу своего народа, как поэзию, так и прозу; а после ухода римских правителей они записывали генеалогии своих собственных вождей и знатных родов. Весьма примечательно то, что латынь так никогда и не смогла приобрести широкого распространения в Британии и, в отличие от Галлии, не оказала почти никакого влияния на бриттский язык во времена римской оккупации. Сравнительно большой материал предоставляют граффити, нацарапанные на небольших предметах¹, такие как слово "satis" на одном кирпиче в Силчестере, которое, по мнению Хаверфилда, отражает утомление ремесленника-изготовителя кирпичей [2] и заманчиво переводится М. П. Чарлзвортом как "пора отдохнуть"; но не является ли этот слабый след ремесленной латыни скорее "exeat" римского бригадира, удовлетворенного выполненной работой?

Говоря о гражданском управлении Британией после ухода римлян, мы во многом оказываемся в области догадок и предположений. Письмо Гонория, отправленное в Британию в 410 г. (см. выше с. 55), адресовано британским "городам". Это слово, вероятно, означает civitates, или "города-государства", и относится к отдельным кельтским королевствам, сохранившим, как и племенные союзы в Галлии, свою идентичность и некоторую степень самоуправления на протяжении римского периода. Отрывок из Зосима, цитированный выше (см. с. 55), предполагает, что военная организация находилась в руках civitates. Но какова же была центральная власть, которая одна могла с их помощью эффективно поддерживать политическое единство Британии?

Прокопий, писавший около 550 г., говорит, сообщая о мятеже бриттов при Константине в 407 г.: "Но Британию римляне уже не могли впредь вернуть под свою власть; она так и осталась под властью тиранов". В латинских произведениях того периода это слово обычно означает "узурпаторов" или правителей, не имевших законных прав на занимаемое ими положение, и именно таков, по всей видимости, был тип местных государей, управлявших кельтскими провинциями Британии до и после римского периода.

В трактате того времени, носящем название De Excidio Britanniae ("О разорении Британии"), который обычно считается произведением церковного писателя начала VI века Гильдаса, говорится (гл. 23) о [70] могущественном бриттском правителе, superbus tyrannus, которого автор в гневных словах представляет нам ответственным за прибытие в Британию саксов. Однако Гильдас сам говорит, что в то время как бриттские земли разграблялись пиктами de curucis ("с их морских судов"), все советники вместе с верховным диктатором (omnes conciliarii cum superbo tyranno) пригласили в страну воинственных (ferocissimi) саксов. Ответственность за приглашение явственно возлагается на conciliarii -под которыми, вероятно, следует понимать civitates - с tyrannus во главе. Приглашение носило официальный характер, и саксы были сначала приглашены, чтобы в качестве наемников действовать против пиктских набегов, получая свое содержание в фиксированных ежемесячных выплатах (annonas, epimenia). Процедура, как описывает ее Гильдас, была совершенно регулярной и полностью соответствовала римской практике в отношении франков и других варварских племен, а действия тирана носили абсолютно конституционный характер. Рассказ Гильдаса предполагает, что опустошения саксов начались только тогда, когда они перестали получать плату или она перестала удовлетворять их требованиям. Более того, в целом эта ситуация предполагает существование стабильного правительства, все что угодно, но не анархию. Superbus tyrannus, местный бриттский правитель, возглавляющий оборону, действуя в согласии со всеми своими советниками, предположительно членами ordo, принимал конституционные меры для устранения кризиса, доставшегося ему в наследство от предшествующего периода. Обозначение, используемое Гильдасом, не означает "гордого тирана" в том смысле, в котором оно обычно интерпретируется, но ведущего или важнейшего правителя, superbus tyrannus, "верховный диктатор" [3]. Его имя не называется, но Беда в своей "Церковной Истории" называет его Vurtigemus [4]; это имя обычно считается именем собственным, но на самом деле означает просто "верховный вождь".

О Вортигерне известно мало достоверных фактов; кажется, он был главной кельтской фигурой в Британии около 425 г., и очень вероятно, что он создал пограничное государство на границе с Уэльсом - возможно, в то время, когда крайние полуострова уже по большей части перешли в руки ирландцев (см. выше с. 62-64). Представляется очевидным то, что он был облечен полномочиями усилить местную военную оборону своей страны с помощью саксонских foederati. Он стал отрицательным героем многочисленных легенд, среди прочих фантастической истории его столкновений со св. Германом [5]; тем не менее мы можем с уверенностью утверждать, что он был могущественным римско-бриттским вождем римской Британии, игравшим во взаимодействии с правителями провинций официальную роль в призвании саксонских наемников [71] для защиты Британии от варварских набегов с севера после отвода римской оккупационной армии. Впрочем, нигде не содержится упоминаний о том, что его кельтские симпатии предполагают антиримскую политику и, скорее всего, он, занимая положение вождя civitates, действовал в качестве римского должностного лица.

Далее нам представляется чрезвычайно важным рассмотреть принципиальную проблему, вставшую перед другими независимыми бриттскими вождями, а именно проблему защиты их границ как единственного средства сохранения свободы страны и независимости ее кельтских правителей. Каковы же были природа и размеры этой угрозы границам кельтской Британии и какие шаги были предприняты для их обороны?

Возможно, наиболее значительные изменения в последние годы претерпели представления именно в отношении англосаксонской оккупации Восточной Англии. Уже на протяжении жизни нашего поколения археология дополнила данные наших письменных памятников, и возникшая в результате картина чрезвычайно отличается от ситуации, изображенной Гильдасом.

Данные, предоставленные археологией, говорят о том, что саксы приходили в первую очередь не в качестве агрессоров, а волнами гражданских поселенцев еще до конца II века и под римским покровительством. Можно ли говорить о том, что существовали также независимые частные или торговые поселения, на сегодняшний день под вопросом; но римское использование саксов в качестве федератов, "наемников", не подлежит сомнению и находится, конечно, в полном согласии с римской практикой на континенте. Римское использование саксонских федератов в военных целях имело место между 390 и 400 гг. Было отмечено, что восточное линии между Йорком и Бедфордом римским укрепленным городам, не говоря уже о фортах на Саксонском Берегу и сходных местах в низинах Линкольншира, всегда сопутствуют англосаксонские кладбища, в то время как керамика IV века, выполненная в римской технике и имеющая черты саксонского стиля, указывает на тесные связи римлян и саксов как в соседних с Саксонским Берегом районах, так и в Восточном Райдинге вблизи Йорка. У нас есть основания полагать, что к концу III века Саксонский Берег уже был частично заселен саксами или что из саксов частично были составлены гарнизоны фортов и что эти форты были центральными точками более ли менее организованных торговых связей с германскими племенами через Северное море [6]. Мы не располагаем свидетельствами общего избиения местного населения, и возможность подобных событий можно отвергнуть на практических основаниях как наиболее невероятную. После [72] ухода римлян, однако, вторжения саксов приобрели захватнический характер. В Британии, как и в Галлии, то, что начиналось как много" численные относительно узкомасштабные германские предприятия и поселения, развивалось по мере ослабления римской власти в военное завоевание и выливалось в создание чужеродного варварского королевства, заменившего как римский, так и кельтский доминион.

После драматичного описания грабежей саксов Гильдас говорит (гл. 25f.), что остатки бриттов подняли оружие и вызвали своих победителей на битву под руководством некоего Амброзия Аврелиана, которого он восхваляет как "последнего из римлян", и что эти люди одержали победу.

По-видимому, Амброзии представлял арьергард отходящей римской армии; он изображается Гильдасом как vir modestus и dux. Из ранних источников о нем больше ничего не известно, но, вполне возможно, именно он появляется в "Истории бриттов" (Historia Brittonum) Ненния под именем Emreis Guletic, о котором Ненний говорит, что он побеждал в ряде военных действий против Вортигерна, в ходе которых Вортигерн был вынужден бежать в Сноудонию. Эти сведения носят легендарный характер и, несомненно, возникли в то время, когда возросшая ненависть к саксам взвалила на Вортигерна множество клеветнических обвинений.

В последнее время все большее число исследователей склоняется к рассмотрению короля Артура как исторического лица [7], и некоторые отождествляют его с Амброзием Аврелианом, хотя на самом деле это разные вопросы. У нас нет удовлетворительных сведений об историческом Артуре. Тем не менее привлекает внимание большое количество легендарных свидетельств, так что в конце V или VI века вполне мог существовать бриттский военачальник, носивший римское имя Артур (Artorius).

Переходя от саксонского продвижения на востоке к северным границам, мы напомним высказанное выше предположение, что главную тяжесть обороны против пиктских набегов с севера несли бриттские племена Южной Шотландии, которым, очевидно, уже в римский период была доверена защита северной границы и которые, возможно, были в определенной степени обучены для этой цели римским военным методам и снабжены римской экипировкой. Наши данные о бриттах Южной Шотландии [8], как мы увидим, в конечном итоге по большей части происходят из кельтской традиции. Впрочем, в дополнение к этому мы располагаем чрезвычайно важным современным латинским документом, который является нашим проводником - в той мере, в которой мы способны его интерпретировать, - через период смены римского [73] правления в Южной Британии на кельтское и значение которого в отношении пограничной обороны на севере и на западе определяется его негативными данными. Это Notitia Dignitatum [9], документ, который, как считается, был составлен в канцелярии Восточной Римской империи в конце IV или начале V века. В нем для каждой провинции империи приводится список отчетов, предоставляемых время от времени местными должностными лицами. Этот памятник, таким образом, представляет собой не обзор, отражающий гражданскую и военную обстановку в Римской империи на каждый данный момент, а нечто напоминающее картотеку, ведущуюся в течение определенного времени. Это динамический регистр и наш самый информативный памятник для завершающей фазы римского правления в Британии. Его пустые рубрики можно дополнить данными кельтских генеалогий вождей приграничных королевств на северных рубежах. Эти генеалогии демонстрируют значительные перемены в именах в течение IV и V веков, от имен пиктской формы к именам романизованных бриттов, а те, в свою очередь, уступают место именам кельтских вождей, гордо стоящих на пороге исторического периода в V веке по праву местных вождей и лидеров кельтской Британии. В Notitia Dignitatum отсутствует рубрика для dux, старой должности римского военачальника, руководившего северной обороной. Если его обязанности были делегированы северным бриттским федератам, вполне естественно, что от него не поступало никаких отчетов, а его место было занято каким-либо бриттским вождем.

В течение последних лет римской оккупации Британии, и особенно вследствие крупного набега 367 г., римляне стремились сдерживать независимые северные племена за пределами слабеющей римской власти и в этом случае следовали уже опробованной на континенте политике [10] обучения и использования местных войск для охраны своих северных границ, возможно, в каких-то размерах снабжая их римской экипировкой и награждая их римскими знаками отличия. На этот счет мы не располагаем авторитетными современными источниками, однако именно таковым представляется положение, описываемое в "Истории бриттов" Ненния и отраженное в валлийских генеалогиях. Хотя эти тексты датируются временем не ранее начала IX века, Ненний использовал записи, восходящие к VII веку или даже к более раннему периоду, а генеалогии происходят из консервативной и тщательно сохраняемой устной традиции.

Изучение этих текстов говорит о том, что римляне либо назначали местную династию, либо, по меньшей мере, оказывали ей поддержку, чтобы охранять каждый конец северного (Антонинова) вала - расстояние всего лишь в 37 миль. Генеалогии этих династий, к счастью, [74] сохранились [12]. В целом самой стабильной из этих династий, о которой до нас к тому же дошли наиболее достоверные сведения, является династия Стратклайда с центром в Дамбартоне. Самое выдающееся имя в дамбартонской династии конца римского периода - это некий Кередиг Гуледиг (Ceredig Gwledig), обычно отождествляемый с Коротиком (Coroticus), солдаты которого в знаменитом письме св. Патрика обвинялись в захвате только что крещенных членов его паствы из Ирландии, несомненно, с целью продажи в рабство. Дамбартон еще в начале VIII века описывается Бедой как munissima urbs, "очень укрепленное место". Ветви этой династии можно увидеть даже в Голуэе. Генеалогия ее, вероятно, сохранилась благодаря официальным заботам, ибо ее подлинность подтверждается объективными историческими источниками. Самый известный король дамбартонской династии, Риддерх Старый, фигурирует в поздних традициях как св. Кентигерна, так и прорицателя Мирддина (позднее Мерлин), а также в "Житии св. Колумбы", написанном Адамнаном. Имена непосредственных предшественников Кередига выглядят как искаженные римские имена, а до них идут три имени явно пиктского характера [13]. Это позволяет говорить о том, что эта династия возникла вскоре после набега 367 г. и что в результате этого набега первые пиктские вожди, а затем местные бриттские князья, были приняты римлянами на службу в качестве федератов для охраны западного конца Антонинова вала. Постоянный эпитет этой династии hael, "благородная", "преуспевающая", возможно, содержит намек на римскую оплату ее услуг золотом; а набеги Коротика в Ирландию за рабами в V веке можно истолковать как попытку добывания материальных ресурсов, когда иссякли римские финансовые поступления. Таково, по крайней мере, объяснение саксонских набегов на Британию, предлагаемое Гильдасом, когда прекратилась выплата содержания, которое они должны были получать как римские федераты. На самом деле, бриттские вожди Дамбартона на севере не менее опасались опустошений своей страны могущественными пиктами, чем романизированные бритты далее к югу.

На восточном конце вала Антонина находилось древнее королевство вотадинов, имя которых сохранилось в названии Манау Гуотодин (Manau Guotodin), первоначальной родины Кунедды [14] (см. выше с. 64 и ел.). Имя Кунедаг сбивает с толку, являясь ни римским, ни бриттским, и будучи неизвестным где-либо в Уэльсе. Может ли оно быть ирландским? Согласно валлийским генеалогиям, имени Кунедды, как и Кередига, предшествуют три римских имени, Aetern (лат. Etemus), Patem (лат. Paternus, к которому добавлен эпитет peis rut, "красный плащ") и третье Tacit[us]. До них идет ряд сдвоенных имен, напоминающий [75] любопытные списки из парных имен в генеалогиях пиктских королей [15]. Территория вотадинов простиралась от южного берега залива Ферт-оф-Форт до Бервикшира, в то время как к северу от залива располагалось сильное королевство Южных Пиктов.

Соблазнительно предположить, что крупный клад V века из Трап-рейн Лоу (Traprain Law) в Хеддингтоншире¹⁶ представляет собой добычу пиратов и что римские федераты этой крупной крепости, как и их союзники-вожди Дамбартона, прибегли к пиратству, когда в это время прекратились римские субсидии. Эпитет peis rut с большой вероятностью можно отнести за счет красного плаща, являвшегося официальным знаком отличия римского кавалерийского офицера. Кажется вероятным, что и Кередиг, и Кунедаг были романизированными бриттами, охранявшими против пиктов узкий перешеек с обоих концов вала Антонина между Фортом и Клайдом. Возможно, обе эти династии имеют пиктское происхождение. Вслед за тремя поколениями римских имен, идущими в этих списках вслед за пиктскими, имена приобретают уже бриттскую форму. Эти последовательные списки, по стандартным вычислениям, уведут нас в IV век, и наши данные позволяют предположить, что в результате пиктских набегов, в особенности большого пиктского набега 367 г., римляне "уполномочили" местных вождей - сначала пиктов, позже романизированных бриттов - охранять северные укрепления для империи в качестве федератов. Затем в V веке, во время так называемого "национального возрождения", местные бриттские имена сменили римские.

Какова была общая обстановка на западе, где кельтские народы никогда не подвергались сильной романизации? В данном случае Notitia Dignitatum вновь не могут служить нашей опорой, так как из валлийских болот и вообще из Западной Британии не посылалось никаких донесений. Это тем более удивительно, так как мы знаем, что римские войска все еще стояли в Карнарвоне (Сегонтиум) в 383 г., когда Магн Максим ушел оттуда со своими "Seguntienses" (люди из Сегонтиума); в Манчестере и Рибчестере обнаруживаются монеты того же периода. Честер был занят 20-м легионом, а Карлион - 2-м, и только часть последнего была переведена в Ричборо в более раннее время. Как же мы должны объяснять полное молчание Notitia в V веке в отношении римских должностных лиц на западной границе?

Частично объяснение, возможно, состоит в том, что когда Магн Максим отвел по крайней мере некоторые из регулярных частей с запада в Галлию, он оставил всю западную оборону в руках местных войск. Примерно в тот же период происходила передача власти и военных полномочий федератам на северной границе, и существуют свидетельства, [76] подтверждающие, что путем сходной передачи власти римляне возложили часть ответственности на местных князей и на западе, в особенности на западном побережье.

Точно так же, как на северных границах опасность исходила от двух различных народов, пиктов и ирландцев, так и на западе угрозу представляли два народа, валлийцы и ирландцы. Недавно сэр Иен Ричмонд [17] убедительно продемонстрировал, что корновии, крупнейшее древнее племя западных пограничных провинций, находились в крайне опасном положении из-за волнений и горных набегов ордовиков, граничивших с территорией корновиев с запада. Поэтому уже при римлянах они несли необычайную ответственность и приобрели исключительные привилегии. Они были единственным бриттским племенем, давшим свое имя единице имперских вспомогательных войск; и эта часть, также в противоположность обычному положению дел, несла службу в своей родной провинции.

От официальных римских сообщений о корновиях нам, возможно, следует перейти к поздней бриттской традиции того периода, сравнимой с традициями северных бриттских федератов. Мы видели, что Гильдас изображает могущественного местного вождя, superbus tyrannus, которого поздние авторы называют Вортигерном, контролирующим Нижнюю Британию и взаимодействующим с такими местными должностными лицами (omnes consiliarii), которые все еще продолжали выполнять свои функции после ухода римских властей. Это было в период нашего Кельтского Возрождения. Его бриттское имя и все наши традиции позволяют предположить, что он происходил из местного населения валлийской границы, а в его генеалогии ему предшествуют три поколения романизированных предков, в то время как его прадед носит имя Gloiu, очевидно, эпоним Глостера, к которому добавлен эпитет gwalltiu, "длинноволосый", возможно передающий воспоминания о длинных конских волосах на шлеме римского кавалерийского офицера. Традиция и генеалогия подразумевают, что он был важным романизированным бриттским князем, и по аналогии с севером можно предположить - это не может быть чем-либо большим, чем предположение, - что в поздний период римской оккупации ему был дарован статус федерата в качестве преемника корновиев, находившихся под контролем римлян. Отсутствие в Notitia Dignitatum сведений о западных, укреплениях в этом случае не является чем-то удивительным, но согласуется с отсутствием рубрики для dux на северной границе.

Основная опасность для Южной Британии, однако, исходила от ирландцев, и таким образом, главной оборонительной задачей сначала для римлян, а затем для независимых бриттских вождей всегда была [77] оборона западного побережья. Мы уже видели, что число и сила ирландских поселений на западных полуостровах Уэльса возрастали уже течение римского периода. Мы видели, что данные ранней надписи из Диведа (Пемброкшир) фиксируют титул Protector, приписывая его местному вождю, и что это официальный римский титул, даруемый федерату, ответственному за оборону границ. Поздние генеалогии призывают этот же титул Магну Максиму, а также его сыну и внуку.

Римляне давно осознавали ирландскую опасность, и начиная с III века римлянам и бриттам Уэльса угрожал общий враг. В Юго-Восточном Уэльсе основные оборонительные сооружения больше не находились в Карлионе и Кервенте, чтобы служить против валлийцев, а были перенесены в Кардифф, где в III веке на месте форта II века был возведен большой форт для обороны против ирландцев. В Карнарвоншире был заброшен прежний форт Сегонтиум, построенный на холме над Карнарвоном, и построен новый в устье реки на берегу для защиты важных римских медных рудников на Англси от ирландских грабителей¹⁸; возможно, против ирландцев в этот период был возведен и поздний малый форт в Холихеде [19]. Далее линия обороны фортов Саксонского Берега востоке и валлийских фортов на западе продолжалась на севере - в Ланкашире, на заливе Моркам, и даже восточнее Пеннинских гор.

Ранняя традиция ирландских королевств на берегах Бристольского залива в Уэльсе и Юго-Западной Британии сохранилась в ирландском тексте, известном под названием Sanas Cormaic [20] (Глоссарий Кормака), представляющем собой нечто вроде энциклопедии и глоссария и датируемом, по общему мнению, IX веком. Здесь утверждается, что со времен св. Патрика ирландские королевства владели важными территориями в Британии и что они сохраняли эту власть еще долгое время после прихода св. Патрика:

"Власть ирландцев над Британией была велика, и они разделили Британию между собой на имения... и ирландцы жили настолько же к востоку от моря, как и в Ирландии, и там были построены их жилища и их королевские замки. Отсюда Dind Tradui... то есть тройной оплот Кримтанна Мора [21], сына Фидаха, короля Ирландии и Британии до Ла-Манша... Из этого разделения произошел форт сыновей Лиатана в землях корнуолльских бриттов (Dind map Lethain, dun maic Liathain)... И они сохраняли свою власть долгое время, даже после прихода св. Патрика в Ирландию" [22].

Источник информации Кормака неизвестен, и хотя передаваемая традиция отстоит от его времени на несколько веков, утверждение, что ситуация, которую он описывает, сохранялась "долгое время после [78] прихода Патрика", предполагает, что его информация была относительно свежей и она определенно перекликается с другими данными, которыми мы располагаем. Замечание Кормака говорит о том, что Dind map Lethain находится на северном берегу полуострова Корнуолл или недалеко от него. Это племя, вероятно, следует отождествлять с ирландским племенем Уи Лиатайн из Мунстера, и Кормак, очевидно, использует какой-то валлийский источник, чувствуя необходимость перевести его для ирландских читателей: "Dun maic Liathain - ибо mac то же, что тар по-бриттски".

Ненний, писавший приблизительно в то же время, вероятно, опирается на тот же самый валлийский источник, когда говорит (История бриттов, гл. 14), что "сыновья Льетана захватили земли в стране деме-тов и в других областях, а именно Гухир и Цетгвели".

Таким образом, из традиции вытекает, что все побережье Южного Уэльса в V веке было занято мунстерским племенем [23], которое Кормак помещает на противоположных берегах Бристольского залива, и это племя или определенные ирландские королевства контролировали все подступы к юго-западу Британии - Южный и Юго-Западный Уэльс, Бристольский залив и Корнуолльский полуостров.

Именно пяти бриттским князьям этих беспокойных западных приморских королевств бросает резкие упреки Гильдас (гл. 28) в начале VI века. Они, по всей видимости, были его старшими современниками, правителями обширных территорий на западном побережье, и он обращается к ним по именам, очевидно, в географическом порядке, начиная с Константина, "тирана" Думнонии (полуостров Девон-Корнуолл), и продолжая по берегам Уэльса до "островного дракона", Маглокуна. Всех трех западных князей можно идентифицировать, руководствуясь валлийскими генеалогиями,- Маглокуна с великим Маелгуном Гви-неддом, правнуком Кунедды и правителем северного Уэльса и Англси. Гильдас перечисляет крупные бриттские королевства от Девона до Ланкашира, которые, должно быть, представляли собой буферную зону, служившую препятствием для ирландского проникновения в глубь Британии. Археология, как и традиция, также отражает угрозу adventus Scotorum.

Именно в период отвода из Британии римских войск, восстановления власти над Британией независимых кельтских вождей и возрастания саксонской, пиктской и ирландской угрозы бриттской независимости началась широкомасштабная колонизация Бретани из Западной Британии [24]. Несомненно, она началась не позднее IV века и стремительно продолжалась в течение всего V века, достигнув своего пика в VI веке. Лингвистические данные говорят о том, что язык иммигрангов [79] был ближе всего к языку населения Корнуолла, но считается также, что значительная часть колонистов вышла из Девона, потому что скорость, с которой Девоншир приобрел английскую топонимику, предполагает, что бриттское население этих кельтских земель было уже весьма слабо, когда туда пришли англичане; и действительно, ирландские поселения на берегах Бристольского залива вполне могли сделать бриттскую эмиграцию из Девона более чем вероятной. Поздняя бретонская агиографическая традиция, однако, связывает знатных предводителей движения и духовных лиц с Центральным и даже Западным Уэльсом.

Общим местом является утверждение, что причиной этой миграции стало давление саксов, и именно такое представление о событиях передает Гильдас. Приписываемое ему сочинение De Excidio является нашим первым местным источником по переселению из Британии. В двадцать пятой главе он говорит о "части населения", со скорбью эмигрирующей через море и поющей "под высокими парусами" отрывок плача из Псалмов вместо матросских песен. Он не говорит прямо, что они отплывали в Арморику, но исторические данные заставляют нас сделать именно такой вывод. В свете сказанного выше об ирландской колонизации (см. выше с. 62-64), для жителей Корнуолла, Девона и Уэльса и для всего населения берегов Бристольского залива в особенности страх перед adventus Scotorum, должно быть, был даже больше, чем страх перед adventus Saxonum Гильдаса. Эти племена находились в клещах, но саксонская угроза пока еще коснулась их лишь отдаленно.

Немногим позже свидетельства Гильдаса мы располагаем утверждением Прокопия Кесарийского [25], что большое количество независимых бриттов и иных людей, под руководством своих собственных королей, ежегодно отправлялось в земли франков, расселявших их в качестве колонистов на малозаселенных территориях. Прокопий, очевидно, черпал свои сведения от франкских посланников при константинопольском дворе, где он служил в первой половине VI века, как раз во время кульминации колонизации Бретани. Крупные саксонские набеги на Галлию, естественно, побуждали франкских королей благосклонно отнестись к дружественным иммигрантам. Более того, было отмечено [26], что если мы можем доверять утверждению Прокопия и утверждению Гильдаса (гл. 26) о длительном мире, последовавшем за битвой при горе Бадон (гл. 26), то саксы вряд ли могли в течение этого периода отодвинуть свои границы далеко на запад, и мы не можем предполагать, что с этой стороны угроза для бриттов приобрела критический характер. Правда, франкские хронисты приписывали иммиграцию бриттов саксонским набегам, особенно Эйнгард, друг и биограф Карла Великого, и Эрмолд ле Нуар, сопровождавший Людовика [80] в экспедиции в Бретань в 824 г.; однако литературный характер и поздняя дата этих утверждений лишает их исторической ценности. Их источники в конечном итоге, весьма вероятно, восходили к самому Гильдасу, так как он был хорошо известен и пользовался большой популярностью в Бретани в IX веке.

Между тем ближайшим убежищем для бриттов, земли которых опустошались ирландцами на юго-западе Британских островов, была Западная Бретань. Однако в течение V века римляне в Бретани страдали от саксонских нападений не меньше, чем Британия, и для того чтобы справиться с этой чрезвычайной ситуацией, римская администрация внесла в свою оборонительную систему некоторые изменения, стремясь сосредоточить защитные сооружения как можно ближе к восточной границе, а также защитить прибрежные территории и устья рек [27]. Notitia Dignitatum (см. выше с. 74) показывает крупные перемены: военное командование перемещается из внутренних областей к побережью, с целью помешать саксонским высадкам реорганизуется оборона всего побережья. По-видимому, для обороны запада римлянами не предпринималось никаких значительных мер, и это, должно быть, облегчало немногочисленные высадки и поселения прибывающих кельтских колонизаторов. Саксам никогда не удавалось образовать здесь стабильного королевства, как в Британии, однако им удалось разрушить многое из достижений римской цивилизации, в особенности это относится к прибрежным территориям.

Однако тот факт, что саксам не удалось вытеснить бриттских иммигрантов, предполагает, что у них уже существовала какая-то внутренняя организация, о природе которой мы, к сожалению, не имеем сведений. В отсутствие какой-либо информации и учитывая ход событий в Британии, соблазнительно выдвинуть одно предположение. Может быть, галло-римляне действовали, как superbus tyrannus и его conciliarii в Британии, и поощряли бриттских иммигрантов поселяться на своих землях в качестве федератов для борьбы против общего врага? Мы видели свидетельства того, что бриттские вожди валлийских болот не могли жаловаться на отсутствие опыта и доблести в такой борьбе. А это именно та территория, которая, согласно бретонской традиции, была родиной предводителей бриттских колонистов.

Римляне быстро теряли контроль над Арморикой. Уже в 409 г. Арморика восстала, и Зосим рассказывает, что "воодушевленные примером островных бриттов, они сбросили римское ярмо" (см. выше с. 55). Из этого может показаться, что между Британией и Арморикой существовали тесные политические связи еще до начала V века, носившие, очевидно, организованный характер. Несомненно, это явилось подспудным [81] мотивом прибытия в Британию св. Германа в 429 г., ибо его биограф Констанций говорит [28], что до того как стать епископом Оксера, он занимал пост dux tractus Armoricani, а из данных Notitia Dignitatum мы знаем, что в качестве такового он должен был нести ответственность за litus tractus Armoricani [29], и основную его заботу должны были составлять опустошения, производимые саксами в Арморике. Мы знаем, что галло-римляне Арморики поднимали восстания не только в 409 и 429 гг., но в течение всего V века [30], а Констанций называет их "непостоянным и недисциплинированным народом", ведомым неким Тибатто, которого анонимная Галльская Хроника упоминает дважды, сначала под 435 г., где он называется предводителем движения за независимость в части "Gallia Ulterior" (то есть в Арморике), и снова в 437 г., где о нем говорится, что он был среди схваченных и убитых, когда восстание было подавлено. По всей видимости, это движение достигло своей высшей точки вслед за визитом Германа в Британию в 429 г.

В то же время, когда галло-римские центры Арморики передвигались на восток, в Арморику морем прибывало новое кельтское население, сосредоточившееся на прибрежных землях и захватившее большие территории во внутренних районах, особенно на западе. Главные римские центры Нант, Ванн и Ренн, то есть города восточной границы, переняли римские оборонительные меры и, оставшись римскими по своему характеру и институтам, были обнесены оборонительными стенами из страха перед саксами [31]; однако весь остальной полуостров постепенно изменил свой характер и свой язык с галло-римского на одну из форм кельтского, близкородственную корнскому и валлийскому, больше корнскому. Страна из Арморики, периферийной галло-римской провинции, захудалого аванпоста Империи, обращенного лицом на восток, превратилась в страну, обращенную спиной к Галлии, по своим контактам, культуре, политическим симпатиям, социальным отношениям, церкви и населению теснейшим образом связанную с кельтской Британией, особенно Западной Британией. Она еще раз стала кельтской землей.

Переход Ирландии от эпохи позднего железного века на заре истории к началу исторического периода был полон драматических потрясений. Это превращение из страны, развивающейся в изоляции по своим традиционным законам, в страну, открытую для влияния чуждой и высшей цивилизации. Мы уже подчеркивали, что высокий уровень развития и профессиональные обязанности интеллектуальных классов древней Ирландии сохранили для нас ее устные предания, рисующие картину местной цивилизации на периферии античного мира, пока ее традиции не перешли в тигель латинских букв. Эта культурная революция [82] произошла благодаря установлению контактов с более развитой восточной цивилизацией. В Ирландии некоторые изолированные клады из римской Британии, как, например, серебряный клад из Бал-лина, представляют конкретные свидетельства непосредственных контактов через Ирландское море в IV или V веках [32]. Это другой и гораздо более непосредственный способ контактирования, чем прежние связи Ирландии с внешним миром, осуществлявшиеся в бронзовом веке через длинные средиземноморские маршруты. Отличается этот способ и от путей первых веков нашей эры, когда галльские воины, возможно изгнанники, прибывали в Южную Ирландию и поступали на службу к ирландским королям [33], и от культурных контактов, напрямую стимулированных варварскими нашествиями в Галлию.

Мы видели (см. выше с. 58), что с традициями "Похищения Быка из Куальнге" и другими сагами "Героического Века" мы оставляем Ирландию древнего мира и начиная с V века вступаем в новую фазу истории. Престиж письменных записей вытесняет устную традицию, и хотя теперь мы знаем, что наши письменные анналы и многие записи обычаев первого тысячелетия сами основываются на устной традиции, факт придания им письменной формы, когда они записываются в виде анналов, впервые дает им место в историографии Европы. Насколько можно полагаться на эти записи, это весьма сложный и на данный момент спорный вопрос.

Этот переход от традиционной устной саги, которую мы можем назвать формой фиксирования истории железного века, к стилю хроники, который достиг Ирландии по латинским каналам и укоренился там под церковным влиянием, поражает человека, изучающего ирландские исторические тексты. Записи кратки и лаконичны и по большей части написаны на латыни, хотя иногда перемежаются заметками на ирландском, как в Анналах Тигернаха. История теперь стала делом клириков, получивших континентальный тип образования, сведущих в латинской традиции и в хронологии - корне историографии [34].

Но клирики, как и их предшественники филиды, могли заниматься своим делом только при чьем-либо покровительстве, либо церковном, либо, более непосредственно, княжеском. В любом случае их труды безусловно писались для определенных целей, при прямом политическом влиянии. Всегда присутствовал элемент пропаганды, хотя открыто это и не признавалось. Этот принцип лежит в основе всех ранних ирландских анналов и наложил свой отпечаток на тексты нашего раннего исторического периода. То же самое влияние практически игнорирует провинцию Мунстер и отводит основное место освещению истории рода Ниалла Нойгиаллаха и его прихода к власти в Ульстере. [83] Это не означает, что в анналах не фиксируется подлинная история. Это означает, что ей сложно дать правильную оценку [35].

Ранняя традиция рода Ниалла Нойгиаллаха представляет собой связующее звено между древними устными преданиями доисторической Ирландии и поздними письменными текстами, а ирландская история начинается именно с достижения Ниаллом и его родом верховной власти в Центральной и Северной Ирландии. Годы правления Ниалла традиционно датируются с 379-го по 405-й, или, более вероятно, 428 г. [36] Генеалогия [37] Ниалла и его рода ненадежна; однако ирландская традиция, восходящая к ранним мунстерским поэмам, особенно элегиям, фрагменты которых сохранились [38], утверждает, что он был сыном Эохайда Мугмедона и "Кайренн, кудрявой черноволосой дочери Сахелла Балба из саксов" (см. ниже с. 85). Это, по всей видимости, единственное появление имени Кайренн, ирландской формы от лат. Carina. Слово balb, "заика", используется в других местах для обозначения людей, говорящих на других языках. Предположительно отец Ниалла женился на женщине из римской Британии. Считалось, что Ниалл встретил свою смерть на чужбине [39], и нельзя считать невозможным, что это могло произойти во время одного из набегов на Британию. Традиция приписывает заморские поездки и смерть на чужбине и Дата [40], королю Коннахта, племяннику Ниалла и его непосредственному преемнику в качестве "короля Ирландии", согласно поздним генеалогиям. Контакты с другими странами были отличительным признаком этого рода и в последующих поколениях. По Additamenta писца Фердомнаха к Книге из Армы, внук Ниалла Федельмид женился на дочери бриттского короля, а она и ее сын могли говорить по-бриттски с племянником св. Патрика бриттом Ломманом. Мы увидим первые плоды этих заморских контактов в путешествии св. Колумбы, члена королевского рода северных Уи Нейллов, в шотландскую Дал Риаду в следующем веке.

Наши древнейшие традиции о Ниалле тесно связывают его с поэтами того времени, и именно от поэтов мы получаем о нем наиболее подробные сведения. Стихотворение VIII или IX века, элегия, сообщает, что Ниалл был приемным сыном знаменитого мунстерского поэта Торны Эйгеса, Торны Ученого. Поэт упоминает отца Ниалла Эохайда Мугмедона и его деда Муйредаха и говорит, что теперь, когда Ниалл мертв, враги Ирландии (то есть саксы) примутся за грабежи. В первых строках вспоминается бриттское имя его матери и подчеркивается светловолосость Ниалла. Туйрн, сын Торны, сокрушается:

Когда мы ходили на собрания с сыном Эохайда,

Рыжими, как яркий первоцвет, были волосы на голове сына Кайренн [41]. [84]

Одна сага [42] о смерти Ниалла добавляет:

Кайренн, кудрявая черноволосая дочь Сахелла Балба [43] из саксов, была матерью Ниалла.

В той же саге его придворный поэт говорит о себе, что он был известным мунстерским поэтом Ладхенном мак Байрхедо, а его дошедшая до нас генеалогическая поэма относится Куно Майером к VII веку [44]. Эти стихотворения и поэты и их связь с Ниаллом очень хорошо иллюстрируют важность ранней ирландской поэзии для реконструкции ранней ирландской истории. Примечательно, что этот знаменитый глава гойдельской династии позднее упоминался как герой-воитель, а поэты восхваляли его и его предшественников; и, несомненно, именно деятельностью этих поэтов и их тесной связью с Ниаллом и его родом мы можем объяснить высокий и на самом деле даже преувеличенный престиж Уи Нейллов в поздних анналах. Это само по себе сыграло определенную роль в поддержке филидов со стороны Колумбы (см. ниже с. 227), который сам являлся членом рода северных Уи Нейллов. Как бы то ни было, нет сомнений в том, что стремительно возросшее значение Ниалла и его рода стало следствием фундаментальных изменений, которые в то время происходили в политическом разделении Ирландии и в которых эта династия сыграла главную роль. Мы говорим о процессе исчезновения политического разделения Ирландии на пятины (см. выше с. 58 -60).

Главным изменением в древней политической географии, происходившим в течение раннего исторического периода, было разрушение и расчленение около середины V века древней пятины Ульстер, которая включала в себя всю северную Ирландию от Донегала до Антрима. Традиция утверждает, что этот процесс начался по меньшей мере уже во время Кормака мак Арта ⁴⁵; однако широкий размах, согласно нашим так называемым историческим текстам, эти изменения приобрели в результате северной и восточной экспансии рода Ниалла и их союзников из Коннахта. Следствием этого явилось расчленение и в конечном итоге завоевание эринов на севере, осуществленное, по всей вероятности, тремя сыновьями самого Ниалла, Эоганом, Коналлом и Эндой, по указанию Ниалла ⁴⁶.

Первым этапом этого расчленения стало завоевание Уи Нейллами и их коннахтскими союзниками группы народов между Восточным и Западным Ульстером, известной под названием Айргиалла ("Ориел", "подчиненные, дающие заложников") ⁴⁷. Их территория состояла из современных графств Арма, Монаган, Тирон и большей части графств Ферманаг и Дерри. Владение этими землями принесло Уи Нейллам [85] контроль над Эмайн Махой (в двух милях от Армы), древней столицей уладов. Завоевание Ориела поставило под власть Уи Нейллов большую часть Ульстера. Из древнего независимого Ульстера незавоеванным новой "династией Тары" теперь оставался только Донегал и северо-восточная прибрежная полоса от Антрима до Дундалка - на севере и северо-востоке находились небольшие королевства Дал Риада и Дал Фиатах; к востоку от озера Лох-Ней располагалось королевство Дал Арайде [48].

Следующим шагом в процессе расчленения древнего Ульстера стало завоевание около 428 г. Донегала, земли на запад от Ориела, сохранявшей свою независимость, и образование на его месте нового королевства Айлех или Фохла (букв. "север") двумя сыновьями Ниалла, Эоганом (ум. 465) и Коналлом. Эта новая провинция позднее образовала ядро королевства северных Уи Нейллов. Эти два сына Ниалла теперь занимали территории, позднее известные соответственно как Tir Conaill в горах Донегала на западе и Тирон (Tir Eogain) на востоке. Их столицей был Айлех [илл. 23, 24] [49]. В 563 г. они нанесли сокрушительное поражение Дал Арайде, власть над которым, по-видимому, перешла к ветви Эогана, как можно понять из Анналов Ульстера (A. U. 562 (recte 563)).

Начиная с V века правящей династией Северной и Центральной Ирландии были Уи Нейллы [50], потомки Ниалла Нойгиаллаха. Преемником Ниалла в Таре стал его сын Лоэгайре, правивший в Таре во времена св. Патрика [51] и являющийся первым ирландским королем, даты правления которого можно считать более ли менее установленными (см. прим. 36 к этой главе). Согласно традиционной истории [52], преемственность в качестве главы династии с 506 по 734 г. чередовалась между потомками двух его сыновей, Эогана и Коналла, основавших на севере королевство Айлех, известными как северные Уи Нейллы, и потомками третьего сына, Кримтана, известными как южные Уи Нейллы и считавшими своей столицей Тару [53]. Две династии королевства Айлех изображаются образующими некое единство, чередуясь в качестве верховных королей с южными Уи Нейллами, до тех пор пока род Эогана (Сenel Eogain) не победил род Коналла (Cenel Conaill) в битве в 734 г. С 734 по 1036 г. верховную власть поочередно разделяют Кенел Эоган и южные Уи Нейллы из Миде. В соперничестве между Кенел Коналл и Кенел Эоган на стороне первого было преимущество естественных крепостей донегальских гор, в то время как Кенел Эоган могли распространять свою власть на восток и на юг, пока в 827 г. Ниаллом Кайлле, королем Айлеха, не было повержено королевство Ориел, их восточный сосед, и Ориел не был подчинен королям из Кенел Эоган, позднее известным как короли Тирона. Возможно, какая-то ранняя фаза этой восточной экспансии Уи Нейллов из Айлеха вызвала [86] движение членов династии Дал Риады с побережья Антрима через море в шотландский Аргайл (см. ниже с. 94).

Основными королевствами, образовавшими составляющие, но независимые части большого "сверхкоролевства" Ульстер, были (1) маленькое королевство Дал Риада на самом северном побережье графства Антрим, с династической цитаделью на скалистом мысе Дансеверика, конечном пункте Слиге Мидлуахра, древней королевской дороги, ведущей на север из Северного Лейнстера и Миде [54]. Правящая династия этого государства, как мы еще вспомним, считала себя потомками Эринов; (2) Дал Фиатах на восточном побережье графства Даун, также эрины и, возможно, истинные улады традиции "Героического Века", хотя это спорный вопрос; (3) Дал Арайде, остатки древних круитни, между Дал Риадой и Дал Фиатахом, занимавшие обширную территорию вокруг Позера Лох-Ней. Они были самым многочисленным и могущественным [87] народом в этих районах страны и составляли часть Восточного Ориела (Айргиаллы), завоеванного в V веке сыновьями Ниалла [55] и ставшего зависимым государством. В VI веке их самым значительным королем был Монган (ум. 624), прославленный в чрезвычайно обширном корпусе саг и поэм. Его резиденция находилась в Мойлинни, практически на месте современного города Антрим на восточных берегах озера Лох-Ней. Столица древнего Улада Эмайн Маха, на месте которой возникла Арма, после завоевания Ульстера перешла в руки Уи Нейллов [56].

Разрушение древней пятины Ульстера и захват ее центра династией Уи Нейллов является важнейшим фактом ранней ирландской истории. Отныне власть сосредоточивается в Центральной Ирландии, где на господство над доисторическим святилищем Тары притязала южная ветвь потомков Ниалла, обычно носящая название "династия Тары". С захватом древней столицы Ульстера Эмайн Махи в середине V века потомки Ниалла заняли крепость вблизи святилища св. Патрика в Арме и тем самым приобрели покровительство главного святого побежденных уладов. Более того, так как это святилище было центром ранней учености и введения латинской письменности и культуры в Ирландии, овладение им могло предоставить Уи Нейллам не только политический, но и духовный и интеллектуальный престиж, а также контроль над преподаванием и написанием истории.

Наши литературные тексты говорят о двух больших частях Ирландии, известных как "половина Конна", включающая Северную Ирландию, и "половина Муга", включающая Мунстер и Лейнстер. Эти названия происходят из фантастического рассказа о том, что Кони Кетхатах ("Ста Битв"), предок Уи Нейллов (Коннахта), и Муг Нуадат ("раб Нуаду"), чье настоящее имя было Эоган (предок рода Эоганахт) разделили Ирландию между собой. Эта концепция, несомненно, являлась вымыслом историографов. Она содержится в анналах и генеалогиях, но не в "Книге Захватов Ирландии" [57].

Литературная традиция, несомненно, отражает историческое разделение между территорией, управляемой Уи Нейллами, и территорией, образовавшейся на месте прежних пятин Мунстер и Лейнстер с IV по Х век. Наши традиции, относящиеся к этой "Южной половине" ("половине Муга") в целом менее полны, чем северные; однако в анналах и генеалогиях Мунстера мы можем обнаружить следы работы класса историографов, приверженных интересам правящего рода Эоганахтов из Кашеля, сходного с классом, работавшим на севере в интересах Уи Нейллов. Более того, литературные свидетельства в целом говорят о том, что начиная с V века развитие Мунстера происходило даже, может быть, больше в интеллектуальном отношении, чем за счет [88] военной и территориальной экспансии, и что его ориентиры находились скорее на континенте, чем в Ирландии. Вполне возможно, что в действительности на протяжении раннего исторического периода Мунстер был наиболее цивилизованной частью Ирландии.

Тогда как в "Героическом Веке" резиденция главного короля Курой мак Даре находилась в Западном Мунстере, мы обнаруживаем, что в ранний исторический период главной династией "половины Муга" являются Эоганахты со столицей в Кашеле, недалеко от границы с Лейнстером. Мунстерская династия Эоганахтов образовала консолидированное королевство, в основном мирное и процветающее, и вероятно, как предполагалось выше, всегда поддерживавшее тесные контакты с континентом. Уровень культуры как Мунстера, так и Лейнстера был высок. Считается, что письменность на местном языке началась в Мунстере уже к 600 г. и что панегирическая поэзия из Мунстера сохранилась в письменной форме из второй половины VI века58, а контакты между Юго-Восточной Ирландией и Галлией, очевидно, имели непрерывную историю начиная по меньшей мере с III века и активизировались между Аквитанией и Южной Ирландией во время варварских нашествий в Галлию⁵⁹.

Могущество Эоганахтов возрастало очень быстро. В самый ранний период они совершенно неизвестны. Ко времени св. Патрика их основная ветвь уже правит скалистым Кашелем, в то время как другие важные ветви находятся на западе в Корке и Лимерике. Кашель на самом деле представляет собой "Тиринф" Южной Ирландии, который контролировал дороги из Западного в Южный Мунстер и северную дорогу на Лейнстер. Возвышение Эоганахтов в Восточном Мунстере в определенной мере произошло за счет древнего королевства Лейнстер, которое чрезвычайно сократилось из-за экспансии Миде [60]. Завоевание Северного Лейнстера династией Тары сопровождалось наложением тяжелой ежегодной дани, которая, согласно длительной традиции [61], натолкнулась на ожесточенное сопротивление и послужила причиной многочисленных битв и противостояния, длившегося столетиями. Согласно традиции, король Тары Лоэгайре, сын Ниалла Нойгиаллаха, погиб в 462 или 463 г., пытаясь собрать эту дань, а последняя героическая сага о битве при Аллене [62] (около 722 г.) говорит о смерти Фергала, сына Маэл Дуйна, короля "половины Конна", погибшего во время нашествия на Лейнстер, предпринятого опять же для сбора дани.

Снижение мощи Лейнстера из-за возросшего влияния Миде в V веке, очевидно, облегчило усиление Эоганахтов из Кашеля. Истории некоторых племен и генеалогии позволяют нам определить те средства, с помощью которых Эоганахты к V веку получили контроль над провинциальными королевствами Мунстера. Это произошло прежде всего [89] за счет эринов Западного Мунстера, до тех пор являвшихся верховными господами провинции. По-видимому, своего усиления Эоганахты достигли путем привлечения на свою сторону различных племен, включая как лагенов, так и некоторую часть самих эринов в качестве союзников при завоевании основной части эринов, создав против них сплоченную коалицию [63]. Этот принцип аналогичен римскому использованию федератов на границах империи. Из этих федератов-союзников Эоганахтов наибольший интерес представляют деси [64]. Соперничающие традиции приписывают заслугу возвышения Кашеля то восточному, то западному ответвлению Эоганахтов. Борьба между двумя ветвями продолжалась с V по IX век и может считаться основной чертой мунстерской внутренней политики в ранний исторический период. Обе ветви были сильны, и хотя Эоганахты Кашеля в Восточном Мунстере обычно располагали всеми возможностями притязать на королевскую власть над Мунстером [65], эти притязания иногда встречали отпор.

Согласно традиции, очевидно, поддерживаемой и поощряемой восточной ветвью, Эоганахты Кашеля пришли к власти с помощью деси, изгнанных из Тары в результате ссоры с Кормаком мак Артом. В то время как часть деси отправилась в Пемброкшир во главе со своим вождем Эохайдом Аллмуиром ("из-за моря"), другая часть поселилась в Южном Лейнстере на границе с Мунстером, где они стали известны под именем Deisi [66] (совр. ирл. Decies) по названию Deisi Breg, района, из которого они пришли. Внучка их вождя вышла замуж за короля Кашеля Энгуса мак Надфройха [67], и деси помогли ему завоевать Восточный Мунстер, где он поселил их в качестве федератов [68]. Включение территории деси в Южном Лейнстере в состав Мунстера, таким образом, тесно связано с возрастанием власти Мунстера и цитадели Кашеля [илл. 25]. Энгус мак Надфройх на самом деле является первым королем Кашеля, упомянутым в анналах [69]. Размеры Лейнстера все еще сокращались, но браки между этими правящими родами и размещение пограничных войск обеспечивали стабильный мир и были источниками силы для обеих провинций. Расширение на восток и консолидация сил Мунстера имело большое значение для дальнейшей истории Ирландии. В "Тройственном житии св. Патрика" утверждается, что Энгус мак Надфройх со своими сыновьями был крещен святым в Кашеле, причем Патрик предрек, что ни один из его потомков не умрет от раны, что было равносильно объявлению их клириками, и тот же источник добавляет, что никто не может стать королем Кашеля, пока его не поставит преемник Патрика и не возведет его в духовный сан [70].

Другая традиция приписывает первоначальное усиление Эоганахтов не Энгусу мак Надфройху, а легендарному предку Эоганахтов, [90] Коналлу Корку, сыну Лугайда, воспитаннику Кримтанна Мора мак Фидайга и его преемнику в качестве короля Мунстера. Согласно этой традиции, сохранившейся в Шотландии до сегодняшнего дня, Коналл Корк, предательски изгнанный своим дядей Кримтанном, со временем Прибыл во дворец пиктского короля Ферадаха Финдфехтнаха, короля племени круитни, находившийся на холме Турин над Форфаром [71], и женился на его дочери Монгфинд. В конечном итоге Корк вернулся в Мунстер с ней и своими сыновьями и наследовал трон. Этот рассказ дошел до нас в нескольких вариантах, и интересно отметить, что дядей Корка является Кримтанн Мор мак Фидайг, который в Глоссарии Кормака называется "королем Ирландии и Британии до Ла-Манша" в отрывке, цитированном выше на с. 78, где речь идет о двойных королевствах ирландских королей того периода и об их королевских резиденциях в Британии. Особо упоминается одна из них, Динд Традуи, [91] глоссируемая как "крепость Кримтанна Мора мак Фидайга, окруженная тремя рвами". История о Корке не может считаться исторической, но содержит интересные элементы традиции [72]. Брак пиктской принцессы с иностранным князем полностью согласуется с нашими сведениями о пиктской экзогамии, в то время как традиция шотландских кланов утверждает, что клан Эоганахтов из Маг Гергинн, а также ярлы Леннокса происходят от Корка и Монгфинн [73].

Самым могущественным из довикингских королей Кашеля был Катал мак Фингуини (около 721-42 гг.), которому, по утверждению Анналов Инисфаллена (s. a. 721), подчинился Фергал, сын Маэл Дуйна, король Тары. На самом деле эти анналы, имеющие, конечно же, мунстерское происхождение, говорят в его obit s. a. 742, что он был "королем Ирландии", в то время как Анналы Ульстера, северного происхождения, упоминают его только как rex Caisil ("короля Кашеля"). Битва при Аллене имела место во времена Катала мак Фингуини. Это было нарушением перемирия, заключенного между Каталом и Фергалом [74]. Соответственно, связанный узами чести, Катал вернул голову Фергала, отрубленную в битве, Уи Нейллам, в качестве компенсации за нарушение договора.

Несмотря на это, утверждалось, что на протяжении первых веков после введения христианства, Мунстер в целом был, возможно, самым консолидированным государством в Западной Европе [75]. Политические изменения, миграции и династическая борьба протекали со сравнительно ограниченной интенсивностью, а тот факт, что только два или три из приблизительно дюжины королей, правивших Мунстером в тот период, умерли насильственной смертью, демонстрирует относительно мирные условия существования этой провинции [76]. Эту спокойную политическую историю Мунстера следует интерпретировать в прямой связи с историей культуры и церкви. Именно в Мунстере мы обнаруживаем наибольшее сосредоточение огамических надписей - явный признак культурной и состоятельной аристократии; наши первые памятники письменности; наши первые культурные монастырские контакты, как показывает "ирландский Августин" в монастыре Лисмор на Блэкуотере (см. ниже с. 213); и, наконец, церковные связи королей Кашеля, которые на протяжении исторического периода иногда становились епископами. Традиция утверждает, что это уникальное совмещение статуса короля и епископа идет еще от посвящения св. Патриком Энгуса мак Надфройха. Эта традиция носит поздний характер, однако сам факт этой тесной связи королевской и епископской власти Кашеля" несомненно, является ключом к истории Южной половины Ирландии в течение всего раннего исторического периода. [92]

ГЛАВА 4.

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском: