Государственно-патерналистские установки населения

График 5

[1] Я бы выделил здесь работы Т.И.Заславской, О.И.Шкаратана, Н.Е.Тихоновой, Т.М.Малевой, Л.Н.Овчаровой, очень много сделавших для описания социальной структуры российского общества.

[2] Примером подобной тщательной и корректной работы можно считать, например, монографию: Тихонова Н.Е. Социальная стратификация современной России: опыт эмпирического анализа. 2007.

[3] См.: Константинова О. Динамика статусных самооценок населения России в 1994-2011 г. // Вестник общественного мнения, 2012, 3 3-4 (113), с.186-195.

[4] Классическая постановка подобных вопросов дана, например, в книге С.М.Липсета «Политический человек», ставшей недавно (29.02.2016) предметом обсуждения на семинаре «Либеральной миссии».

[5] При отсутствии очевидных маркеров социальной дифференциации (появления оформленных больших социальных групп с четким групповым самосознанием, идентичностью, артикулированностью своих интересов – причем не только сугубо материальных, но и «идеальных» - защиты своих коллективных ценностей, отличных от ценностей других групп, соответственно, престижа и авторитета членов группы именно в их качестве обладателей или носителей, репрезентантов этих идеалов и устремлений, статуса и т.п.) не подлежат сомнению микросоциальные и микростатусные различия внутри групп, обусловливающие борьбу или конкуренции за ресурсы, за признание других членов (большинства в группе). Это показывают все микросоциальные исследования и групповые дискуссии.

[6] Результаты этих замеров представлены в серии статей Л.Косовой, опубликованных в 1994-2014 гг. в нашем журнале: Косова Л.Б. Представления о статусной динамике и социально-политические установки // Экономические и социальные перемены: мониторинг общественного мнения, 1994, №4, с. 20-22; Разочарование в реформах в различных статусных группах, Там же, 1995, №4, с.36-37; Социальные реформы и динамика статусов, Там же, 1997 №6, с.37-39; Деньги или власть? Каналы мобильности в российском обществе, Там же, 1999, №3 (41), с.24-26; Три меры времени или динамика субъективных оценок статуса, Вестник общественного мнения, 2006, №2 (82), с.25-31; Общество ненакопления // Там же, 2009, 31(99) с.56-64; Основания успеха: результаты сравнительного анализа оценок субъективного статуса. Там же, 2014, №3-4, с.118-126 (рисунки на стр. 118-121). См. также работы: Красильникова М. Социальная динамика в переходных обществах // Там же, 2004, №5 (73), с. 37-47. Красильникова М. Динамика общественных статусов за 20 лет // Там же, 2002, №5 (73), с. 33-39.

[7] Но они также оказываются и наиболее закрытыми для общества, самыми лояльными по отношению к действующему режиму власти.

[8] Важно подчеркнуть, что такие колебания оказываются не следствием влияния рынка или циклов экономического подъема и спада, динамики рынка труда, как в развитых странах, а изменениями в политике и распределительных возможностей властей.

[9] Распределение ответов на вопрос: «На какую ступеньку из лестницы в 10 позиций, вы бы поставили себя и свою семью?», если 10 – самая низшая ступень, а 1 – самая высшая.

Кувшинова О. Средний класс в России увеличивается за счет чиновников и силовиков, обнаружил Независимый институт социальной политики (НИСП) // Vedomosti.ru, 04.04.2013 - www.vedomosti.ru/newsline/news/10766651/strana_chinovnikov

Как показывают опросы в более высоких статусных и потребительских группах (чаще это – маркетинговые исследования потребителей люксовой или дорогой товарной группы - автомобилей, загородных коттеджей и т.п.), по своим идеологическим, политическим или ценностным установкам и ориентациям эта новая путинская «элита» мало или практически ничем не отличается от массы населения. Ее представителей можно назвать «нуворишами» или «мещанинами во дворянстве», но по социально-антропологическим характеристикам эти люди такие же носители советской ментальности (сознания, сохранившего все травмы и комплексы советской дефицитарно-распределительной экономики), что и основная масса населения. Дальше неопатримониалистских стереотипов и рамок реальности их запросы и представления не выходят, что, собственно, и составляет главную проблему с точки зрения эволюции посттоталитарной России. Поэтому анализ социальной структура не может рассматриваться и анализироваться вне контекста политических процессов, изменений базовых институтов – суда, гражданского общества, тайной полиции, а стало быть – социально-государственных рамок экономических процессов. Процессы структурно-функциональной дифференциации должны оцениваться и изучаться с учетом выделения специализированных социальных групп, их правовой и социальной автономии, а значит – в контекста формирования институциональных механизмов обмена, коммуникаций в обществе, обязательном условии – становления гражданского общества.

[11] Этот момент, кстати, отмечает и Л.Н.Овчарова в своем выступлении на семинаре «7 тощих лет». Она говорит, что при анализе связи дохода и социально-демографических характеристик респондента выделяются два решающих признака, дифференцирующих социальное положение (морфологию) опрошенных: региональные (пространственные, урбанистические, геоэкономические и т.п.) характеристики и полученное образование (главным образом – наличие качественного высшего образования). По сути это означает слабость и разорванность рынков труда в России, точнее - отсутствие общероссийского рынка труда, единого социально-экономического пространства. Его формирование блокируется и подавляется не столько низким потенциалом горизонтальной мобильности населения (ограниченностью его ресурсов), сколько специфической структурой управления, организацией власти и ее политическими интересами, ограничивающими вертикальную мобильность населения.

[12] «Пространство как проклятие России», о котором говорили многие русские философы, означает, что это – не географический фактор, а социальный: консервация примитивной и к настоящему времени ставшей архаической системы государственного управления. По существу, это и есть российское «проклятие пространства», то есть опрокидывание (проекция) архаической и централистской вертикали власти на «географическую» и социально-пространственную плоскость отношений.

[13] Сознание «средности» (социальной однородности, бескачественности, невыделенности, уравнительности) – это не случайные признаки, а симптомы «советского человека», описанного в работах по одноименному проекту Ю.Левады, «социальная плазма», которой легко манипулировать, но очень трудно изменить. Это - результат специфической посттоталитарной институциональной системы и социокультурной репродукции репрессивной власти, подавляющей процессы функциональной дифференциации и формирования групповых автономий. Размытость или неопределенность – симптом сохранения или инерционности старой системы стратификации (а не признак «несформированности» новой социальной структуры). Тоталитарные режимы советского типа могли функционировать только при условии масштабной и долговременной политики массовизации общества, намеренного разрушения прежних или каких-либо вновь нарождавшихся «естественных» (традиционных, аскриптивных или культурно обусловленных) социальных барьеров между статусами, сословиями, группами. Поэтому нынешнее обозначение себя некоторой частью населения (более образованными группами респондентов) в качестве представителей «среднего класса» - не более чем заимствование ярлыка, присвоение знаков того, что «мы – нормальные», что «у нас все как у других» в «развитых», то есть западных, странах». По существу – это лишь один из симптомов догоняющей модернизации, обезъяничанье, демонстрация знаков чужих образцов поведения.

[14] Гудков Л. «Доверие» в России: смысл, функции, структура // Вестник общественного мнения, 2012, №2, с.8-47; НЛО, 2012, №117, с. 249-280.

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском: