1 страница. Перевод книги осуществлен с целью познакомить общественность, которая причастна к образованию, с главной работой бразильского просветителя Паулу Фрейре (Paulo

Паулу Фрейре

Перевод книги осуществлен с целью познакомить общественность, которая причастна к образованию, с главной работой бразильского просветителя Паулу Фрейре (Paulo Freire), в которой рассматриваются две концепции образования: «банковская концепция» и концепция образования «постановка проблемы». На сегодняшнем этапе реформирования образования и изменений, происходящих в обществе, является крайне актуальным познакомиться с подходами к образованию, изложенными в работе бразильского просветителя. Учитывая все недостатки перевода, осуществленные не профессиональным переводчиком, а учителем английского языка общеобразовательной школы, возможность впервые познакомиться с взглядами этого просветителя заслуживает внимание думающего читателя и ответственного гражданина.

Паулу Фрейре (Paulo Freire) родился в 1921 году в Ресифе (Recife), в одном из центров крайней бедности и неразвитости третьего мира. Его учеба и интерес с годами привели его к работе в области философии образования и борьбе за освобождение мужчин и женщин, за создание нового мира. Его методология широко использовалась в образовательных кампаниях на северо-востоке Бразилии и Чили, где он провел пять лет, работая с ЮНЕСКО и Чилийским институтом аграрных реформ по программам образования взрослых. Затем он работал консультантом в школе образования при Гарвардском университете и работал в тесном сотрудничестве с многочисленными группами, вовлеченными в новые образовательные эксперименты в сельских и городских районах. Позже он руководил образовательным дивизионом Всемирного Совета Церквей в Женеве. Задолго до того как бразильское правительство "попросило" Паулу Фрейре покинуть родную страну после военного переворота в 1964 году, он посвятил свою жизнь повышению благосостояния обездоленных Бразилии. После изгнания он переехал сначала в Чили, затем эмигрировал в Соединенные Штаты. В ходе своей работы и путешествий по третьему миру и в результате поисков в области философии образования, он развил теорию образования неграмотных, особенно взрослых, основанную на убеждении, что любое человеческое существо, неважно как "невежественно" или как глубоко оно погружено в "культуру молчания", способно посмотреть критически на свой мир в диалогическом столкновении с другими, и, что обеспеченное соответствующими средствами для такого столкновения, он приходит к новому пониманию себя, к новому чувству достоинства; у него появляется (пробуждается) новая надежда. "Теперь я пониманию, что я - человек, образованный человек". "Мы были слепыми, теперь наши глаза открылись". "До этого, слова не значили ничего для меня; теперь они говорят со мной и я могу заставить их говорить". "Я работаю, и работая, я преобразую мир". Так как такой неграмотный учится и способен делать такие утверждения, его мир становится радикально преобразованным и он более не желает быть лишь объектом, отвечающим на изменения, происходящие вокруг него. Он более вероятно решает принять на себя, со своими товарищами борьбу, чтобы изменить структуры общества, которые служили, чтобы угнетать его. Такое радикальное самосознание, однако, является не только задачей рабочих третьего мира, но и людей в этой стране (в США) также, включая тех, кто в нашем продвинутом технологическом обществе были или есть запрограммированными на подчинение и т.о. являются существенной частью "культуры молчания". Ричард Шолл (Richard Shaull) в предисловии к этой книге замечает, что "нет такого понятия как нейтральный образовательный процесс. Образование также и инструмент, который используется, чтобы содействовать интеграции молодого поколения в логику существующей системы и приводит или к подчинению ей (данной системе), или становится "практикой свободы", посредством которого люди обходятся критически и созидательно с действительностью и открывают (обнаруживают) как участвовать в преобразовании их мира. Развитие (любой) образовательной методологии, которая облегчает этот процесс, неизбежно приводит к напряжению и конфликту внутри нашего общества. Но она могла бы также внести в формирование нового человека и ознаменовать начало новой эры в западной истории. Для тех, кто вверяет себя этой задаче и ищет концепции и инструменты для экспериментирования, мысли Паулу Фрейре могут сделать значительный вклад на годы вперед.

Угнетенным,
и тем, кто страдает с ними
и борется на их стороне.

Предисловие.

В течение нескольких лет мысль и работа Бразильского просветителя Паолу Фрейре распространилась от северо-востока Бразилии на весь континент, и оказала глубокое влияние не только в области образования, но также и на всеобщую борьбу за национальное развитие. В настоящий момент, когда обездоленные массы в Латинской Америке просыпаются от своей традиционной вялости и стремятся участвовать, как Субъекты, в развитии своих стран, Паолу Фрейре усовершенствовал метод обучения безграмотных, который чрезвычайно способствовал этому процессу. В действительности, те, кто в процессе обучения чтению и письму приходят к новому пониманию себя и начинают смотреть критически на социальную ситуацию, в которой они находятся, часто берут инициативу по трансформации общества, которое отрицало возможность их участия в этом. Образование в этом смысле есть подрывная сила.

В этой стране, мы постепенно узнаем о работах Паолу Фрейре, но до сих пор мы думаем о них главным образом в терминах их вклада в образование безграмотных взрослых в странах "третьего мира". Однако если мы посмотрим более внимательно, мы сможем обнаружить, что его методология, также как и его образовательная философия, также важна для нас, как и для обездоленных в Латинской Америке. Их борьба за то, чтобы стать свободными "Субъектами" и участвовать в трансформации общества, во многом схожа с борьбой не только черных и мексико-американцев, но также и с борьбой молодых людей среднего класса в нашей стране. А острота и интенсивность этой борьбы в развивающемся мире может дать нам новый взгляд, новые модели, и новую надежду на нашу ситуацию, с которой мы сталкиваемся. По этой причине, я считаю издание "Педагогики угнетенных" определенным событием.

Мысль Паолу Фрейре представляет ответ творческого разума и чувствительного сознания на чрезвычайные страдания и жалкое положение угнетенных вокруг него. Родившись в 1921 году в Ресифе, в одном из центров крайней бедности и неразвитости "третьего мира", он вскоре вынужден был на собственном опыте столкнуться с реальностью. Так как экономический кризис 1929 года в Соединенных Штатах начал влиять и на Бразилию, ненадежная стабильность семьи Фрейре, семьи среднего класса, окончилась, и, он разделил бедственное положение "обездоленных земли". Это имело глубокое влияние на его жизнь, так как он узнал мучительные боли голода и отставал в школе из-за последствий голода; это также привело к тому, что в возрасте одиннадцати лет он дал клятву посвятить свою жизнь борьбе против голода, чтобы другие дети не узнали страданий, которые он испытал тогда.

Его ранняя жизнь в бедности также привела его к открытию того, что он описывает как "культура молчания" обездоленных. Он пришел к пониманию, что их невежество и вялость были прямым результатом всей ситуации экономического, социального, и политического господства - и патернализма - жертвами которого они были. Скорее они были "погружены" в ситуацию, в которой критическая осведомленность и ответ на конкретные реалии их мира, были практически невозможны. И ему стало ясно, что вся образовательная система была одним из главных инструментов для сохранения этой культуры молчания.

Столкнувшись с этой проблемой, Фрейре обратил свое внимание на образование и начал работать над этой проблемой. С годами, вовлеченность в процесс изучения и раздумий, привело к чему-то новому и созидательному в философии образования. От ситуации прямого вовлечения в борьбу за освобождение мужчин и женщин, за создание нового мира, он дошел до мысли и опыта тех во многом различных ситуаций и разнообразных философских позиций: по его словам, до "Сартра и Мунье, Эриха Фромма и Луи Альтузера, Ортеги-и-Гассета и Мао, Мартина Лютера Кинга и Че Гевары, Унамуно и Маркузе". Он использовал взгляды этих мыслителей, чтобы развить взгляд на образование, который является его собственным и который ищет ответ на конкретные реалии Латинской Америки.

Его мысли на философию образования были впервые выражены в 1959 году в его докторской диссертации в университете Ресиф, и позже в его работе профессора истории и философии образования в том же университете, также как и в его ранних экспериментах по обучению безграмотных в том же городе. Методология, которую он развил, была широко использована католиками и другими в образовательных кампаниях на северо-востоке Бразилии, рассматривалась как угроза старому порядку, за что Фрейре был заключен в тюрьму сразу же после военного переворота в 1964 году. Через семьдесят дней он был освобожден и вынужден был покинуть страну. Фрейре уехал в Чили, где он провел пять лет, работая с ЮНЕСКО и с Чилийским институтом аграрных реформ по программам обучения взрослых. Позже, он работал консультантом в Школе Образования при Гарвардском Университете, а также работал в тесном сотрудничестве с группами, вовлеченными в новые образовательные эксперименты в сельских и городских районах. В настоящее время он является специальным консультантом в Отделе Образования Всемирного Совета Церквей в Женеве.

Фрейре написал много статей на португальском и испанском языках, и его первая книга Educacao como Practica da Liberdade, была опубликована в Бразилии в 1967 году. Его последняя и наиболее полная работа, Pedagogy of the Oppressed, является его первой работой, опубликованной в этой стране.

В этом кратком введении нет необходимости пытаться суммировать в нескольких абзацах то, что автор развивает на страницах своей работы. Это было б оскорблением богатству, глубине и сложности его мысли. Но, возможно, слово свидетельства, которое имеет здесь место - личное свидетельство, которое касается того, почему я нахожу диалог с мыслями Паулу Фрейре, волнующим событием. Будучи сытым абстрактностью и стерильностью интеллектуальных работ в академических кругах сегодня, я заинтересован процессом размышления, который тщательно изложен в историческом контексте, и который находится в середине (центре) борьбы за создание нового социального порядка и представляет новое единство теории и практики(praxis). И меня воодушевляет, когда человек такой величины как Паулу Фрейре воплощает переоткрытые гуманистического призвание интеллектуала (интеллигента), и демонстрирует силу мысли, способную опровергнуть принятые ограничения и открыть путь к новому будущему.

Фрейре способен сделать это потому, что он оперирует одним из основных положений: онтологическое призвание человека быть Субъектом, который действует и преобразует мир, и поступая таким образом, двигается по направлению к новым возможностям более полной и более богатой жизни индивидуально и коллективно. Этот мир, к которому он имеет отношение, не статический и закрытый порядок, не данная реальность, которую человек должен принять и к которой он должен приспособиться; скорее это проблема, над которой нужно работать и которая должна быть решена. Это материал, используемый человеком, чтобы создавать историю, задача, которую он выполняет, так как он преодолевает то, что является дегуманистическим в любом отдельном времени и месте, и отваживается создать качественно новое. Для Фрейре, средства для этой задачи в настоящее время обеспечиваются продвинутой технологией западного мира, а социальное видение, которое вынуждает нас отрицать существующий порядок и демонстрирует, что история не закончилась, приходит главным образом от страданий и борьбы людей третьего мира.

Связано с этим и убежденность Фрейре (в настоящее время поддерживаемое широким опытом), что каждое живое существо, не важно как "невежественно" или как глубоко оно погружено в "культуру молчания", способно критически смотреть на свой мир в диалогическом столкновении с другими. Снабженный соответствующими средствами для такого столкновения, человек может постепенно постичь свою личную и социальную реальность также, как и противоречия в ней, становиться осознающим эту реальность и критически обходиться с ней. В этом процессе преодолеваются старые, патерналистические отношения учитель-ученик. Крестьянин может содействовать этому процессу по отношению к своему соседу более эффективно, чем "учитель", пришедшие извне. "Люди просвещают друг друга через восприятие мира (размышление над миром - mediation of the world).

Так случается, слово приобретает новую силу. Оно больше не является абстракцией или магией (волшебством), а средством, при помощи которого человек раскрывает себя и свой потенциал, так как он дает названия вещам, которые окружают его. Как утверждает Фрейре, каждый человек обретает свое право сказать свое собственное слово, назвать мир. Когда безграмотный крестьянин участвует в такого рода образовательном опыте, он приходит к новому осознанию себя, приобретает новое чувство достоинства, и приобретает новую надежду. Крестьяне выразили эти открытия удивительным способом после нескольких часов занятий: " Сейчас я понимаю, что я - человек, образованный человек". "Мы были слепыми, сейчас наши глаза - открылись". "До этого слова ничего не значили для меня; теперь они говорят со мной и я могу заставить их говорить". "Теперь мы не являемся мертвым грузом на кооперативной ферме". Когда это происходит в процессе обучению чтения, люди обнаруживают, что они создатели культуры, и, что вся их работа может быть творческой. "Я работаю, и работая, я преобразую мир". И те, кто были совершенно маргинализованными (отстраненными) радикально преобразуются, они не желают быть более простыми объектами, реагирующими на изменения, происходящие вокруг них; они, похоже, принимают на себя борьбу, чтобы изменить структуры общества, которые до недавнего времени служили, чтобы угнетать их. По этой причине, выдающийся бразильский исследователь национального развития недавно подтвердил, что этот тип образовательной работы среди людей представляет новый фактор в социальном изменении и развитии, "новый инструмент управления третьим миром, посредством которого можно преодолеть традиционные структуры и войти в современный мир". На первый взгляд, метод Паулу Фрейре по обучению безграмотных в Латинской Америке кажется, принадлежит другому миру, отличного от того, в котором мы живем. Конечно, было бы абсурдным требовать, чтобы он был скопирован здесь (в этой стране). Но существуют определенные параллели в обеих ситуациях, которые не должны быть пропущены. Наше продвинутое технологическое общество быстро делает из нас объекты и искусно (незаметно) программирует нас в соответствии с логикой своей системы. Мы также становимся погруженными в новую "культуру молчания". Парадоксом является то, что та же самая технология, которая делает это для нас, также создает новое восприятие того, что происходит. Особенно среди молодых людей, новые средства массовой информации вместе с разъеданием (эрозией) старых понятий авторитета, открывают способ к проницательному осознанию этого нового рабства. Молодежь понимает, что их право сказать свое собственное слово, украдено у них, и что существует мало более важных вещей, чем борьба по возвращению этого права. И они также понимают, что образовательная система сегодня - от детского садика до университета - их враг.

Нет такого понятия как нейтральный образовательный процесс. Образование функционирует или как инструмент, который используется, чтобы облегчить (содействовать) вхождению (интеграции) молодого поколения в логику существующей системы и соответствовать ей, или оно становится "практикой свободы", средством при помощи которого мужчины и женщины обращаются с действительностью критически и созидательно, и узнают как участвовать в преобразовании мира. Развитие образовательной методологии, которая содействует этому процессу, неизбежно приводит к напряжению и конфликту в нашем обществе. Но она также могла б внести вклад в формирование нового человека и ознаменовать начало новой эры в западной истории. Для тех, кто привержен этой задаче и ищет понятия и инструментарий для эксперимента, мысли Паулу Фрейре могут сделать огромный вклад на годы вперед.

Ричард Шолл

ГЛАВА 1

Хотя проблема гуманизации всегда, с аксиологической точки зрения, была центральной проблемой человека, сейчас она принимает характер неизбежной важности*. Важность гуманизации приводит сразу же к признанию дегуманизации не только как онтологической возможности, но и как исторической реальности. А так как человек понимает степень дегуманизации, он спрашивает себя, является ли гуманизация жизнеспособной возможностью. Внутри истории, конкретно, и гуманизация и дегуманизация являются возможностями для человека как несовершенного существа, осознающего свое несовершенство.

Но так как и гуманизация, и дегуманизация являются действительными альтернативами, только первое является призванием человека. Это призвание постоянно отрицается, тем не менее это подтверждается самим отрицанием. Этому мешает несправедливость, эксплуатация, угнетение, и насилие угнетателей; это подтверждается стремлением угнетаемых к свободе и справедливости, и их борьбой, чтобы вернуть свою утраченную гуманность.

Дегуманизация, которая метит не только тех, чья гуманность была уворована, но также (хотя и другим способом) и тех, кто украл ее, является искажением призвания становления более человечным. Это искажение случается в истории; но это не только историческое призвание. Действительно, признать дегуманизацию как историческое призвание привело б или к цинизму или всеобщему отчаянию. Борьба за гуманизацию, за освобождение труда, за преодоление отчуждения, за утверждения людей как личностей была б бессмысленной. Эта борьба возможна только потому что дегуманизация, несмотря на исторический факт не данная судьба, а результат несправедливого порядка, который порождает насилие у угнетателей, которые в свою очередь дегуманизуют угнетенных.

Так как искажение быть более гуманным, раньше или позже приводит угнетенных к борьбе против тех, кто сделал их такими. Для того, чтобы эта борьба имела значение, угнетенные не должны, в поисках обретения своей гуманности (которая является способом создать ее), становиться в свою очередь угнетателями угнетенных, а реставраторами гуманности и тех и других.

Это, тогда, является гуманистической и исторической задачей угнетенных: освободить себя и своих угнетателей. Угнетатели, которые угнетают, эксплуатируют и насилуют силою своей власти, не могут найти в этой власти силу, чтобы освободить угнетаемых и себя. Только власть, которая берет начало у слабости угнетенных, будет достаточно сильной, чтобы освободить и тех и других. Любая попытка "смягчить" власть угнетателей уважением к слабости угнетенных почти всегда проявляет себя в форме фальшивого "великодушия"; в действительности, эта попытка никогда не выходит за пределы этого. Для того, чтобы иметь продолжающуюся возможность выражать свое "великодушие", угнетатели должны увековечить также и несправедливость. Любой несправедливый социальный порядок есть постоянный источник этого "великодушия", который питается смертью, отчаянием, и бедностью. Вот почему разносчики фальшивого великодушия становятся отчаянными при малейшей угрозе своему источнику. Истинное великодушие состоит именно в борьбе, чтобы разрушить причины, которые питают фальшивую благотворительность. Фальшивая благотворительность сдерживает испуганных и подавленных, "отверженных от жизни", чтобы распространить свои трясущиеся руки. Истинное великодушие лежит в старании, чтобы эти руки - отдельных людей или всего народа - нуждались все меньше и меньше в мольбе, чтобы все больше и больше они становились человеческими руками, которые работают, и, работая преобразуют мир.

Это понимание и знание должно прийти, однако, от самих угнетенных и от тех, кто действительно солидарен с ними. Как отдельные личности, так и народы в целом, борясь за реставрацию своей гуманности, они будут стараться восстановить истинное великодушие. Кто лучше подготовлен чем угнетенные, чтобы понять ужасный смысл угнетающего общества? Кто страдает от последствий угнетения больше, чем угнетенные? Кто может лучше понять необходимость освобождения? Они не приобретут этого освобождения случайно, а только через практику(praxis) своего поиска освобождения, через признания необходимости бороться за него. И эта борьба, из-за цели, данной ей угнетенными, действительно создаст акт любви, в противопоставлении нелюбви, которая лежит в глубине насилия угнетателей, нелюбви, даже облаченной в фальшивое великодушие.

Но почти всегда, во время начальной стадии борьбы, угнетенные, вместо того, чтобы стремиться к освобождению, склонны сами стать угнетателями, или "субугнетателями". Сама структура их мысли обусловлена противоречиями конкретной, экзистенциальной ситуацией, в которой они находятся. Их идеал стать людьми; но для них стать людьми означает стать угнетателями. Это их модель гуманности. Этот феномен происходит от того факта, что угнетенные на определенном этапе своего экзистенциального опыта, принимают отношение "прилипания" к угнетателю. При этих обстоятельствах они не могут рассматривать его достаточно ясно, чтобы объективно воспринимать его - обнаружить его "вне" себя. Это не необходимо означает, что угнетенные не знают, что они угнетенные. Но восприятие себя угнетенными, повреждается (искажается) их погружением в реальность угнетения. На этом уровне, их восприятие себя как противоположность угнетателям еще не означает вовлечение в борьбу, чтобы преодолеть это противоречие; один полюс стремится не к освобождению, а к отождествлению со своим противоположным полюсом.

В этой ситуации угнетенные не видят "нового человека", как человека, который должен быть рожден из разрешения этого противоречия, как угнетения, которое дает путь освобождению. Для них, новый человек сам становится угнетателем. Их видение нового человека - индивидуалистическое; из-за своего отождествления с угнетателем, они не осознают себя людьми или членами угнетенного класса. Не для того, чтобы стать свободными людьми они хотят аграрных реформ, а для того, чтобы приобрести землю и таким образом стать землевладельцами, - или, чтобы быть более точным, хозяевами над другими рабочими. Редкий крестьянин, который, однажды "продвинулся" до надсмотрщика, не становится большим тираном по отношению к своим бывшим товарищам, чем сам владелец. Это происходит потому, что сам контекст ситуации, в которой находится крестьянин, угнетение, остается неизменным. В этом примере, надсмотрщик, для того, чтобы стать уверенным в своей работе, должен быть таким же жестким, как и хозяин, и даже более того. Это является иллюстрацией нашего предыдущего утверждения, что во время начальной стадии своей борьбы, угнетенные находят в угнетателе свою модель "возмужалости" (зрелости). Даже революция, которая преобразует конкретную ситуацию угнетения, устанавливая процесс освобождения, должна противостоять этому феномену. Многие из угнетенных, которые непосредственно или опосредовано принимают участие в революции хотят - будучи обусловлены мифами старого порядка - сделать революцию своей частной. Тень их предыдущего угнетателя все еще довлеет над ними. "Страх свободы", который поражает угнетенных*, (этот страх свободы также присутствует и у угнетателей, хотя и в другой форме. Угнетенные боятся принять свободу; угнетатели боятся потерять "свободу" угнетать) страх, который может в равной степени привести их к желанию выполнять роль угнетателя или обязывает их к роли угнетенных, должен быть изучен (исследован). Один из основных элементов отношений между угнетателем и угнетенными - предписание. Каждое предписание представляет возложение выбора одного человека на другого, трансформируя сознание этого человека, предписанного к тому, что сообразуется с сознанием предписателя. Таким образом, поведение угнетенных есть предписанное поведение, которое следует руководствам угнетателей.

Угнетенные, восприняв образ угнетателя и приняв его указания, страшатся свободы. Свобода потребовала б от них отвергнуть этот образ и заменить его автономией и ответственностью. Свобода достигается завоеванием, а не дарением. Она должна проводиться постепенно и ответственно. Свобода - не идеал, находящийся вне человека; и это не идея, которая становится мифом. Она является скорее совершенно необходимым условием в поиске человеческого совершенства. Чтобы преодолеть ситуацию угнетения, люди должны сначала критически узнать ее причины для того, чтобы через преобразующее действие, они могли создавать новую ситуацию, которая сделает возможным продвижение к более полной гуманности. Но борьба за то, чтобы стать вполне гуманным уже началась с борьбы по преобразованию данной ситуации. Хотя ситуация угнетения является дегуманизационной и дегуманизация поражает как угнетателей, так и тех, кого они угнетают, и последние должны, из-за своей задушенной гуманности вести борьбу за более полную гуманность за обе стороны; угнетатель, который сам является дегуманизированным, потому что он дегуманизирует других, неспособен вести эту борьбу. Однако, угнетенные, которые приспособились к структуре господства в которую они погружены, и стали подчиненными ей, сдерживаются от ведения борьбы за свободу до тех пор, пока они почувствуют способными справиться с риском, который эта борьба требует. Более того, их борьба за свободу угрожает не только угнетателям, но также и своим собственным товарищам, которые боятся еще большего подавления. Когда они обнаружат внутри себя стремление быть свободными, они поймут, что это стремление может быть трансформировано в реальность только тогда, когда тоже самое стремление возникнет у их товарищей. Но, будучи подавлены страхом свободы, они отказываются обращаться к другим, или слушать призывы других, или даже прислушиваться к призывам своей собственной совести. Они предпочитают стадность подлинному товариществу; они предпочитают безопасность подчинения в состоянии несвободы созидательному общению, созданному свободой и даже стремлением в поисках свободы.

Угнетенные страдают от двойственности, которая установилась глубоко внутри их. Они обнаруживают, что без свободы, они не могут существовать подлинно. Тем не менее, хотя они желают подлинного существования, они боятся его. Они в одно и тоже время являются и сами собой, и угнетателями, чье сознание они сделали внутренне присущим себе.

Конфликт лежит в выборе между быть полностью самим собой, или быть разделенным; между изгнанием угнетателя изнутри себя или не изгонять его; между человеческой солидарностью и отчуждением; между следованием предписаниям или иметь выбор; между быть зрителем или актером; между действием или обладанием иллюзии действия через действия угнетателей; между говорением вслух или быть молчаливым, кастрированным в своей власти создавать и пересоздавать, в своей власти преобразовывать мир. Это является трагической дилеммой угнетенных, которая должна приниматься во внимание в их преобразовании.

Эта книга представит некоторые взгляды на то, что автор определил как "педагогика угнетенных", педагогика, которая должна быть с, а не для, угнетенными (независимо от того отдельные ли это личности, или народы) в непрекращающейся борьбе вернуть свою гуманность. Эта педагогика делает угнетение и ее причины объектами размышления угнетенными, и от такого размышления они приходят к необходимости вовлечения в борьбу за свою свободу. И в этой борьбе эта педагогика будет создаваться и переделываться.

Возникает центральная проблема:
Как могут угнетенные, существа, разделенные и не подлинные, участвовать в развитии педагогики своего освобождения? Только когда они обнаружат, что они являются "хозяевами" угнетателей, смогут внести вклад в свою освободительную педагогику. До тех пор, пока они живут в двойственности, в которой быть означает быть как, а быть как означает быть как угнетатель, этот вклад невозможен. Педагогика угнетенных является инструментом для критического открытия, что и угнетенные, и угнетатели, являются проявлением дегуманизации.

Освобождение является, таким образом, деторождением, и, причем - болезненным. Человек, который появляется, является новым человеком, жизнеспособным только тогда, когда противоречие угнетатель - угнетенный заменяется гуманизацией всех людей. Или говоря другими словами, решение этого противоречия рождается в родах, которые приносят в мир нового человека; больше нет угнетателя, и нет угнетенных, а есть человек в процессе достижения свободы.

Это решение не может быть достигнуто в идеалистических условиях. Для того чтобы угнетенные могли вести борьбу за свое освобождение, они должны постичь реальность угнетения не как закрытый мир, из которого нет выхода, а как ограниченная ситуация, которую они могут видоизменить (преобразовать). Это восприятие является необходимым, но не достаточным условием для освобождения; оно должно стать мотивирующей силой для освободительного (ющего) действия. Обнаружение угнетенными, что они существуют в диалектическом родстве с угнетателями, как их антитеза - что без них угнетатель не существовал бы - не означает само по себе освобождения. Угнетенные могут преодолеть это противоречие, в котором они находятся только тогда, когда это восприятие вовлекает их в борьбу по освобождению самих себя.

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском: