Воды блестящая поверхность,

Блеск, гладь неимоверной красоты,

Вся эта Ингульцова беспримерность –

Награда не уснувшим молодым.

XXVIII

XXIX

Где в реке белая и чистая вода,

Хотя истоки не высоких снежных горах,

С ведёрками придыбает сюда

И старая, и молодая вскоре.

Шагая улочкой прибрежной

И, думавши о собственных делах,

Увижу вдруг фигурку формы нежной,

Ко мне наискосок идущей до села.

Цветасто платье, пружно коромысло

На, верно, молодых ее плечах –

И уж в душе роится столько мыслей,

Что мало чем отличен от бычар.

Когда ж мы у стожка уже сойдемся,

Что у дороги, брошенный, гниёт, -

Увижу тётку поздней осени,

Приветствую – за то ей и почет.

XXX

XXXI

Сижу одиношенек в хате,

С тоскою взираю в окно.

Ах, будь ты, болезнь, распроклята –

Всему стал всё же сам я виной.

И всё же скупая есть радость

И в том, что болячкой объят:

Жалеют и меньшие братья,

И грустный отцовский взгляд.

А больше всго от бабуси

Тепла мне дано каждый день:

- А знаешь, ведь я молюся,

Чтоб снял бог с ноги твоей цепь…

Пройдет твоя боль, вот увидишь,

Вернется к тебе снова жизнь.

Гони искушения идола,

Хоть тихо, но всё же молись.

XXXII

Представьте, что на свете осень,

Хоть на дворе весна стоит;

Что вы, как лист, на землю брошен,

Измят, затоптан и забыт.

Бывает горько так на сердце,

Так пусто, сыро и темно,

Как будто вместо птичьих песен

Стучится сиверко в окно.

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском: