Главная

Популярная публикация

Научная публикация

Случайная публикация

Обратная связь

ТОР 5 статей:

Методические подходы к анализу финансового состояния предприятия

Проблема периодизации русской литературы ХХ века. Краткая характеристика второй половины ХХ века

Ценовые и неценовые факторы

Характеристика шлифовальных кругов и ее маркировка

Служебные части речи. Предлог. Союз. Частицы

КАТЕГОРИИ:






7 страница. «Закон зеркальной симметрии – один из основных структурных принципов внутренней организации смыслопорождающего устройства




«Закон зеркальной симметрии – один из основных структурных принципов внутренней организации смыслопорождающего устройства. К нему относятся на сюжетном уровне такие явления, как параллелизм «высокого» и комического персонажей, появление двойников, параллельные сюжетные ходы и другие, хорошо изученные явления удвоений внутритекстовых структур. С этим же связаны магическая функция зеркала и роль мотива зеркальности в литературе и живописи. Такую же природу имеет и явление «текста в тексте». С этим же можно сопоставить…явление, наблюдаемое на уровне целостных национальных культур: процесс взаимного ознакомления и включения в некоторый общий культурный мир вызывает не только сближение отдельных культур, но и их специализацию – войдя в некоторую культурную общность, культура начинает резче культивировать свою самобытность. В свою очередь, и другие культуры кодируют ее как «особую», «необычную». Изолированная культура «для себя» всегда «естественна» и «обычна». Лишь сделавшись частью более обширного целого, она усваивает внешнюю точку зрения на себя и воспринимает себя как специфическую» (Лотман, 1984, с. 22).

2. Семиотический подход позволяет описывать и понимать разные культуры, цивилизации, исходя из их типологических особенностей. В период слома письменной цивилизации и перехода к цивилизации электронной особенно ясно проступили черты двух различных культур, границы между которыми до сих пор пролегают в общественной жизни. Подобно тому, как индивидуальное сознание обладает своими механизмами памяти, коллективное сознание, обнаруживая потребность фиксировать общее для всего коллектива, создает механизмы коллективной памяти. Письменность относится к одному из таких механизмов. Но это не единственная форма коллективной памяти. Формы памяти производны от того материала, который считается подлежащим запоминанию, а это, в свою очередь, зависит от ориентации и структуры данной цивилизации. По замечанию Ю.М.Лотмана, привычное нам отношение к памяти подразумевает, что запоминанию подлежат исключительные события, т.е. события единичные или в первый раз случившиеся, или же те, которые не должны были произойти, или такие, осуществление которых казалось маловероятным. Именно такие события попадают в хроники и летописи, становятся достоянием газет. Для памяти такого типа, ориентированной на сохранение эксцессов и происшествий, письменность необходима. Культура такого типа постоянно умножает число текстов: право обрастает прецедентами, юридические акты фиксируют отдельные случаи – продажи, наследства, решения споров, причем каждый раз судья имеет дело именно с отдельным случаем. Этому же закону подчиняется и художественная литература. Возникает частная переписка и мемориально-дневниковая литература, также фиксирующая «случаи» и «происшествия». Для письменного сознания характерно внимание к причинно-следственным связям и результативности действий: фиксируется не то, в какое время надо начинать сев, а какой был урожай в данном году. С этим же связано и обостренное внимание к времени и, как следствие, возникновение представления об истории. История – есть один из побочных результатов возникновения письменности.

Культура, ориентированная не на умножение числа текстов, а на повторное воспроизведение текстов, раз навсегда данных, предполагает иное устройство коллективной памяти. Письменность здесь не является необходимой. Ее роль выполняют мнемонические символы – природные (растения, животные, скалы, звезды) и созданные человеком (идолы, курганы, архитектурные сооружения), организуемые ритуалом – социальным действием - в семиотическое пространство. Обряд выполняет здесь регулирующую и управляющую функцию мнемонического (сакрального) символа. Связанные с ритуалом действия сохраняют для коллектива память о тех поступках, представлениях и эмоциях, которые соответствуют нужной ситуации.

При этом необходимо иметь в виду, что если письменная культура ориентирована на прошлое, то устная культура – на будущее. Поэтому огромную роль в ней играют предсказания, гадания и пророчества. Урочища и святилища – не только места совершения ритуалов, хранящих память о законах и обычаях, но и места гаданий и предсказаний. В этом отношении принесение жертвы – футурологический эксперимент, ибо оно всегда связано с обращением к божеству за помощью в осуществлении выбора. Члены «бесписьменного» коллектива ежечасно оказывались перед необходимостью выбирать, но выбор этот они осуществляли, не ссылаясь на историю, причинно-следственные связи или ожидаемую эффективность, но обращаясь к гадателям или колдунам – людям пограничной культуры, «переводчикам» с языка иного мира. Этой традиции противостоит кантовский идеал человека, который сам решает, как ему мыслить и действовать. Кант писал: «Просвещение – это выход человека из состояния своего несовершеннолетия, в котором он находится по собственной вине. Несовершеннолетие есть неспособность пользоваться своим рассудком без руководства со стороны кого-то другого<…> Ведь так удобно быть несовершеннолетним! Если у меня есть книга, мыслящая за меня, если у меня есть духовный пастырь, совесть которого может заменить мою, и врач, предписывающий мне такой-то образ жизни, и т.п., то мне нечего и утруждать себя» (с.27).

Бесписьменная культура с ее ориентацией на приметы, гадания и оракулов переносит выбор поведения во внеличностную область. Идеальным человеком здесь считается тот, кто умеет понимать и правильно истолковать предвещания, а в осуществлении их не знает колебаний, действует открыто и не скрывает своих намерений. Приметы и предсказания, прогнозируя будущее, связывают функцию выбора с коллективным опытом, оставляя отдельной личности открытое и решительное действие. В противоположность этому культура, ориентированная на способность человека самому выбирать стратегию своего поведения, требует благоразумия, осторожности, осмотрительности и скрытности, поскольку каждое событие рассматривается как «случившееся в первый раз».

Общество, построенное на обычае и коллективном опыте, неизбежно должно иметь мощную культуру прогнозирования. Это с необходимостью стимулирует наблюдения над природой, особенно над небесными светилами, и связанное с этим теоретическое познание. Некоторые формы начертательной геометрии могут вполне сочетаться с бесписьменным характером культуры как таковой, имея дополнением календарно-астрономическую устную поэзию.

Мир устной памяти насыщен символами. Появление письменности не усложнило, а упростило семиотическую структуру культуры. Письменность изменила культуру упражнения памяти. Припоминать стали извне, доверяясь письму, по посторонним знакам, а не изнутри, по смысловой организации действия. Письменный текст – средство для припоминания, а не живой памяти. Платоновский Сократ связывает с появлением письменности не прогресс культуры, а утрату ею высокого уровня, достигнутого бесписьменным обществом. В диалоге Платона «Федр» Сократ говорит, что письмо дает ученикам мнимую, а не истинную мудрость. Они все будут знать понаслышке, без обучения, и будут казаться многознающими, оставаясь в большинстве невеждами, людьми трудными для общения; они станут мнимомудрыми вместо мудрых. Ведь самое существование символов подразумевает наличие существующей одновременно сферы устных рассказов, легенд, песен, фольклора. Будучи включенными в текст ритуала, по отношению к словесному тексту символы сохраняют известную свободу. Это приводит к тому, что синтаксические связи этих символов с различными контекстами оказываются ослаблены. Если словесный (в частности, письменный) текст покоится на синтаксических связях, устная культура ослабляет их до предела. Она может включать большое число символических знаков низшего порядка, находящихся как бы на грани письменности: амулетов, владельческих знаков, счетных предметов, знаков мнемонического «письма», но предельно редуцирует складывание их в синтактико-грамматические цепочки. В рамках такой культуры возможно бурное развитие магических знаков, используемых в ритуалах и использующих простейшие геометрические фигуры: круг, крест, параллельные линии, треугольник и др. – и основные цвета... Если знаки письменной культуры обозначают смысл, то символы напоминают о нем. Они обретают смысл в ритуале и только в нем. Символы включены в синкретический текст ритуала или мнемонически связаны с устными текстами, приуроченными к конкретному месту и времени. Так, устная и письменная культура по разному относятся, «переживают» местный ландшафт. «Письменная культура тяготеет к тому, чтобы рассматривать созданный Богом или Природой мир как Текст, и стремится прочесть сообщение, в нем заключенное. Поэтому главный смысл ищется в письменном Тексте – сакральном или научном и – экстраполируется затем на ландшафт. С этой точки зрения смысл Природы раскрывается лишь «письменному» человеку. Человек этот ищет в Природе законов, а не примет. Интерес к приметам расценивается как предрассудки, будущее стремятся определить из прошлого, а не на основании гаданий и предвещаний.

Бесписьменная культура относится к ландшафту иначе. Поскольку то или иное урочище, святилище, идол «включаются» в культурный обиход ритуалом, жертвоприношениями, гаданиями, песнями или плясками, а все эти действа приурочены к определенному времени, эти урочища, святилища, идолы связаны с определенным положением звезд или солнца, луны, циклическими ветрами или дождями, периодическими подъемами воды в реках и пр. Природные явления воспринимаются как напоминающие или предсказывающие знаки. То, что библейский бог в договоре с Ноем заветом поставил радугу, а Моисею дал письменные скрижали, отчетливо символизирует смену типологической ориентации на разные виды памяти. Легко заметить, что так называемая «народная» и «культурная» медицина ориентируются на два различных вида сознания – бесписьменное и письменное» (Лотман, 1987, с.10).

Обе культуры не следует рассматривать как сменяющие друг друга стадии – низшую и высшую. Культурные возможности и достижения бесписьменной цивилизации доказывают ее жизнеспособность и естественность в определенной жизненной среде. Вековая изоляция, предельная ограниченность торгово-военных контактов с внешними культурами – идеальные условия для непрерывности культурной традиции. Разрушение изоляции, как правило, сопровождается полным исчезновением такой цивилизации. В романе Г.Маркеса «Сто лет одиночества» описан закат одной из таких культур.

Для того чтобы письменность сделалась необходимой, требуются нестабильность исторических условий, динамизм и непредсказуемость обстоятельств, а также потребность в разнообразных семиотических переводах, возникающая при частых и длительных контактах с иноэтнической средой.

Переход к культуре электронной, экранной потребовался в эпоху глобализма и принес с собой иные формы мнемической деятельности и устройства сознания.

3. Мир молчания в современной культуре.

Молчание – вид коммуникативного действия. В отличие от тишины, молчание возможно только в человеческом мире и только для человека. Птица не может не петь. Человек мог и не заговорить. Поэтому выбор между молчанием и речью принадлежит к первой и последней свободе человека. «Вначале было СЛОВО», «СЛОВО», рожденное из МОЛЧАНИЯ. В молчании никто не говорит или некто не говорит. Прерывание молчания – волевой и осмысленный акт коммуникативного действия. Хотя, по замечанию М.М.Бахтина, тишина и молчание всегда относительны. Первоначальный выбор между именованием и умолчанием продолжается на каждом этапе в отмеривании степени высказанности. «Медведь» - способ и назвать страшного зверя, и умолчать о нем. «Министерство обороны» - способ и назвать известное учреждение, и отвести глаза от многого из того, чем оно на самом деле занимается. Язык полон имен, в которых мы полу называем вещи, полу прячем их. Как и что мы говорим, в свою очередь зависит от того, как и о чем мы молчим. Каждая культура по-своему молчит о своем. И это вовсе не означает отсутствие сообщения. Молчание о чем-то может быть также значимо, как и говорение – это говорящее молчание или сообщение о зоне умолчания (всевозможные табу, правила речевого этикета, состояния сознания и т.д.). Взаимодополнительный характер этих миров задан культурой, как континуальное и дискретное, образное и речевое, начало и конец. Молчание есть момент осмысленного звука, его другая сторона (как «внутренняя сторона ветра»). В сферах коммуникации молчанию отводится разное место. Укрощение слуха и голоса в церковной традиции. В структуре самой коммуникации между человеком и Богом, прихожанином и пастырем психологически необходимым и идеологически достаточным условием оказывается не речь, а слушание. Молчание здесь есть не только условие конфессионального послушания, но и мета, свидетельствующая о богоизбранности молчащего: не человек творит слово, но божественное слово творит человека. В структуре такого общения сверхзадачей человека является не то, как сказать, а то, как услышать.

Любое говорение погружено в молчание. Поэтому между высказываниями в тексте существуют связи, которые не могут быть определены ни в лингвистических, ни даже в семиотических отношениях. С самого раннего возраста ребенок учится расшифровывать двоякий смысл того, что ему говорят, заключенный, с одной стороны, в самих словах, а с другой – в том, как эти слова были сказаны. Иначе, в момент своего рождения высказывание погружено во внутреннюю социальность молчания. Это не перерыв в говорении, а готовность к уникальному ответу (смыслу). Спектр возможных причин молчания многолик и симметричен причинам говорения. Так, участник диалога может молчать, если:

- не знает, что сказать или как ответить;

- хочет выразить пренебрежение или гнев;

- потерял интерес к диалогу;

- изумлен репликой собеседника («вопросительное молчание»);

- хочет посмеяться над собеседником, поставить его в неловкое положение («ироническое молчание»);

- не хочет выдать свое мнение (умалчивание);

- не согласен с собеседником, но не желает это выразить («вежливое молчание»);

- согласен с собеседником («одобрительное молчание») и т.д. и т.п.

В принципе любое коммуникативное намерение может быть выражено молчанием. Человеческая речь переплетена с молчанием в каждой фразе, в каждом слове, в каждом звуке. За молчанием стоит смысл говоримого. Без глубины молчания слова поверхностны и скучны. Дети обычно молчат именно тогда, когда их спрашивают о хорошо известном. Но молчанию трудно остаться тишиной – оно в любом случае говорит. Вызывающее молчание громче крика. Затянувшееся молчание неизбежно будет подвергнуто истолкованию. Если человек не выскажет себя, за него скажет другой. Человеку, не давшему себе труда высказывания, грозит заговорить чужим голосом. Молчание может быть надежно сохранено только словом. Между мыслью и словом есть пространство и пространство это заполнено молчанием. Однажды Кюре д. Арс – французский святой девятнадцатого века – спросил одного старого крестьянина, что он делает, часами сидя в церкви, по-видимому, даже и не молясь; крестьянин ответил: «Я гляжу на Него, Он глядит на меня, и нам хорошо вместе». Этот человек научился говорить с Богом, не нарушая тишины близости словами. Если мы это умеем, добавляет митрополит Сурожский, Антоний, то можем употреблять любую форму молитвы. И какими вдохновляющими могут быть слова, когда за ними стоит безмолвие.

Если мысленно поделить время коммуникативного действия на внешнее (говорение для других) и внутреннее (понимание для себя), то можно отметить, что современная культура сократила именно внутреннюю компоненту. Мы живем в обществе тотального говорения. Говорят все, всегда и везде. Для событий всеобщей значимости отводится «минута молчания». Современные средства связи позволяют практически мгновенно передавать информацию в любом объеме и в любую точку планеты и даже за ее пределы. В связи с колоссальным ростом коммуникационных возможностей резко обостряются проблемы определения границ человеческих возможностей получения, восприятия и понимания сообщений в условиях все более и более удлиняющегося коммуникативного времени. Психологи утверждают, что человек общается всегда, даже когда он спит, ведь сон – это тоже общение со своим «Я».

Характерно, что из целостного акта общения, в особенности из его внутренней составляющей все чаще стал «выпадать» фрагмент под названием «понимание». На обдумывание ответа уже «не хватает» времени.

Связная речь покидает СМИ и заменяется обрывками мысли, жестко лимитированным временем выступления. «У нас очень мало времени, у вас осталось 10 секунд». В СМИ «прописались» эксперты, жонглирующие банальностями, готовые быстро пересказать общепринятый миф и приложить его к ситуации. Пьер Бурдье именует их «быстродумами» (fast-thinker-ами), по аналогии с фаст-фудом. Но «быстродум», в отличие от фаст фуда не думает вовсе (не «питает» сознание), а воспроизводит придуманное до него.

Медийное поле постепенно начинает доминировать над другими культурными полями, в то время как само оно зависит от экономического поля. Рыночная конъюнктура, которая в значительной степени формируется решениями государственно-экономической элиты, завоевывает духовную культуру именно с помощью СМИ, где время – деньги, создавая тоталитарную гомогенность современного мира. Эталоном измерения коммуникативного времени становится неконвертируемая валюта. «Сколько стоит ваше время?» - мера человеческой ценности и человеческого достоинства.

Диалог как механизм генерации смыслов возможен лишь в ситуации многоязычия. Сознание моделирует себе «другого», собеседника и тем самым разрывает границы видимого.

Культура как внешняя сторона сознания – многоязычна. Многообразие кодовых систем перекрывает пространство мира, значимого для человеческого существа.

Понимание как перевод возможно только при наличии универсальной кодовой системы, включенной во все знаковые образования, составляющей форму знака. Такой системой выступает пространственно-временная координатная сетка знака.

Структура этой формы определяет тип социальной памяти, лежащей в основании семиотической типологии культуры: устной, письменной, электронной. Доминирующий тип знака в организации социальной памяти: символический, иконический или индексальный положен в основание такой типологии культур.

Молчание, как разрыв во времени коммуникации, позволяет сосуществовать множеству знаковых систем в сознании одновременно.

См. в Приложении Ж. Делёз «Логика смысла», 23 серия: Эон.

 






Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском:

vikidalka.ru - 2015-2024 год. Все права принадлежат их авторам! Нарушение авторских прав | Нарушение персональных данных