Знание против страха

Итак, у Ермаковой и Сералини мало крыс и много странных методических искажений. Что может противопоставить им научное сообщество? Какие существуют нормальные исследования о том, насколько ГМО безопасны и зачем они вообще сегодня нужны?

Написав последнее предложение, я зависла на полдня – из-за богатства выбора. То ли пересказывать вам длинные мануалы о многочисленных правилах проверки безопасности новых генетически модифицированных продуктов [30], [31]. То ли конспектировать отчет Еврокомиссии [32] обо всех проведенных за десять лет исследованиях выращиваемых сортов с точки зрения их экологической и пищевой безопасности. То ли вообще залезть в экономику и рассказать, как использование генетически модифицированных растений снижает потребность в пестицидах и приводит к увеличению заработка фермеров [33]. Но это все какие-то специфические вещи, вряд ли они интересуют всех читателей. Наверное, лучше просто закончить главу парой примеров исследований безопасности, чтобы мы могли их потом пересказывать таксисту в пробке или бабушке за семейным ужином (а зачем еще, вы думаете, нужен научпоп?).

Первая история будет про исследования ГМО на многих поколениях. Я вот в прошлой главке вскользь сослалась на статью Ирины Ермаковой в российском журнале и перешла к более интересной публикации в Nature Biotechnology. А на самом деле как раз из той статьи в российском журнале (если мы говорим об опубликованных данных) и пошел миф о том, что употребление в пищу генетически модифицированных растений приводит к бесплодию[40]. В первом поколении у Ермаковой забеременели 7 из 9 крыс в контрольной группе, 6 из 9 в группе с ГМ-соей, 4 из 6 в группе, получавшей белки сои, и 5 из 6 в группе, получавшей немодифицированную сою, – в общей сложности 73 % животных. Описывается методика: к самкам подсаживали по очереди двух самцов, на три дня каждого. Во втором поколении методика столь детально не описана, сколько времени проводили самцы с самками – неизвестно, но потомство удалось получить только у тех самок, питавшихся ГМ-соей, которых спаривали с самцами из контрольной группы, – да и то у 75 % животных. Я отмечу, что исследование, по всей видимости, не было слепым – Ермакова знала, кто из какой группы, когда подсаживала самцов к самкам. И процитирую, что пишут о технологии скрещиваний те исследователи ГМ, у которых потомство прекрасно получается пять поколений подряд [34]. Они пишут такую простую фразу: “Эстральный цикл самок-родительниц контролировался с помощью ежедневного взятия мазков из влагалища”. Потому что у крыс овуляция не каждый день. Она у них каждую неделю. Это надо учитывать. Ну… или не учитывать. Применяет ли какие-либо методы определения стадии цикла подопытных крыс Ирина Ермакова – нам неизвестно, но в ее публикациях об этом ни слова.

Разумные люди, определявшие стадию цикла (и получавшие во всех группах и во всех поколениях от 84 до 100 % беременных животных), – это токсикологи из нескольких правительственных организаций Южной Кореи. Еще в 2005 году, до того как Ирина Ермакова стала звездой, они закончили длительное исследование генетически модифицированной картошки с геном bar, дающим устойчивость к гербициду глюфосинату. Родительское поколение представляли 150 крыс, случайным образом разделенных на три группы: контрольная (25 самцов, 25 самок, обычный корм), ГМ (столько же животных, к корму подмешано 5 % ГМ-картошки) и не-ГМ (столько же животных, к корму подмешано 5 % немодифицированной картошки). Исследователи сравнивали крыс по довольно большому количеству параметров, от подвижности сперматозоидов до степени отвердения скелета, но обсчитывали результаты как принято, а не как Сералини, поэтому никакой разницы между группами не нашли. Они также пытались выявить генную вставку из картошки в тканях крыс (в том числе в гонадах) с помощью ПЦР (это высокочувствительный метод), но увы, ее там не было.

Справедливости ради нужно отметить, что скандальная известность Ирины Ермаковой, по-видимому, привела к увеличению числа исследований, в которых животных кормят на протяжении длительного времени и/или многих поколений, – ну, раз уж общественность волнуется. Например, в 2012 году вышел обзор [35], анализирующий результаты 12 исследований, в которых животных кормили различными ГМ-культурами длительное время (до двух лет), и еще 12 исследований на нескольких поколениях (от двух до пяти). В основном, конечно, участвовали крысы и мыши, но есть и экзотика: в одной работе генномодифицированной соей 7 месяцев кормили лосося, в другой генномодифицированный рис 26 недель ели макаки. Среди животных, поучаствовавших в исследованиях нескольких поколений, есть куры, овцы, свиньи, коровы, козы и даже перепелки. Собственно, никто не заводит коров в лаборатории специально, просто сельскохозяйственных животных в принципе уже давно кормят генетически модифицированными культурами, и достаточно было просто начать внимательно контролировать состав съеденного, чтобы потом посмотреть, есть ли какая-то разница между группой, получающей ГМ-корм, и группой, которая ради такого случая его не получает. Результаты везде примерно одни и те же: отличий либо нет вообще, либо они укладываются в рамки случайной погрешности.

Аргумент о том, что исследований безопасности ГМО проведено недостаточно, противники ГМО эксплуатируют с семидесятых годов. В те времена он еще имел смысл, но последние лет пятнадцать прогрессивная общественность окончательно перестала понимать: а “достаточно” – это сколько? Вот, например, в 2014 году сотрудники Университета Калифорнии в Дэвисе провели совершенно титаническую работу, собрав в кучу всю доступную американскую статистику о кормлении сельскохозяйственных животных с 1983 до 2011 года и все исследования, посвященные их здоровью и его влиянию на наше здоровье [36]. При этом данные до 1996 года позволили оценить, как себя чувствовали животные до внедрения ГМ-кормов, а данные последних лет (из подборки были исключены “органические” фермы) относятся к животным, которые питаются преимущественно ГМ-кормом. С учетом всякой мелочи типа бройлеров получилось, что в распоряжении исследователей оказались данные, характеризующие 100 миллиардов животных. Сто. Миллиардов. Животных. И никто не пострадал. И в их мясе, молоке и яйцах никаких следов ГМО никто не обнаружил. Но мы по-прежнему боимся ГМО. И, собственно, именно поэтому около 70 % этих прекрасных, современных, проверенных растений уходит на корм скоту. Именно поэтому политики принимают законы, практически блокирующие развитие биотехнологий, и встречают полнейшее одобрение общественности. И наконец, именно поэтому у нас до сих пор нет обогащенных белком и витамином B12 овощей для вегетарианцев, красного мяса со всякими там омега-3-ненасыщенными жирными кислотами для невегетарианцев, безникотиновых табачных листьев для бросающих курить, идентичного человеческому козьего молока для детей на искусственном вскармливании и миллиона других прекрасных вещей – придумайте, что нужно именно вам, и знайте, что технически это почти наверняка возможно.

Глава 6

“Кто видел птицу с зубами?”

Вообще-то любой, кто был в палеонтологическом музее. Как она умудрилась попасть в перечень стандартных креационистских доводов – большая загадка для меня.

Осенью 2013 года израильское русскоязычное телевидение решило снять передачу, призванную продемонстрировать мой никуда не годный моральный облик. Видеозапись сопровождалась следующим анонсом: “Участница сохнутовской программы для студентов диаспоры взорвала русскоязычную блогосферу своей защитой теории Дарвина. Надо ли нам оплачивать импорт критиков Израиля на наши же деньги?”

Насколько я помню, вначале там вообще было написано “врагов Израиля”, а потом поправили на более нейтральный вариант, но скриншотов у меня не сохранилось. В любом случае я так и не поняла, при чем тут Израиль.

История началась на полгода раньше, когда мне сносило крышу от несчастной любви и пребывание всего лишь в 13 остановках метро от ее объекта казалось чрезмерно утомительным. Я пришла в Израильский культурный центр и сказала: “Здравствуйте, мне очень нужно куда-нибудь уехать из Москвы. У вас есть какая-нибудь учебная программа, более или менее связанная с биологией и чтобы начиналась как можно скорее?” – “Да, вот в Ариэльском университете через полтора месяца”. – “О’кей, запишите меня туда, пожалуйста”[41].

Мой индивидуальный учебный курс действительно отчасти был связан с биологией, точнее даже с science writing – в течение всего семестра я писала длинный красивый текст о различных направлениях деятельности лаборатории молекулярной психиатрии, он вроде бы до сих пор выложен на их сайте. Но, разумеется, бесплатная учебная программа для иностранной молодежи предполагает также элементы индоктринации. В том числе обязательный курс “Современные проблемы иудаизма”, который читал довольно яркий лектор Пинхас Полонский. В курс этот была включена лекция про науку и религию, в которой он прогрессивно признавал, что эволюционная теория вообще-то была важна для формирования мировоззрения современных людей – хотя не выдерживает элементарной научной критики и не может ничего объяснить. И дальше весь классический набор креационистской чуши: не может объяснить, как возник глаз, как возникло крыло, никто не находил птицу с зубами, а вот еще есть очень знаменитая научная статья в ведущем журнале, которая опровергла дарвиновские механизмы эволюции и доказала разумный замысел[42]. С университетской кафедры. Студентам-небиологам.

Очевидно, что я не могла не лезть: я тогда утратила бы моральное право на свою профессию. Я попыталась выступить на лекции. Попыталась прочитать свою отдельную лекцию (на которую почти никто не пришел, потому что это было добровольно). Вступила с преподавателем и студентами в длинную переписку с обильным цитированием источников. Поднимала вопрос на общих собраниях курса. Написала ректору университета. Ничего не работало, кто лектор – тот и прав. В конце концов, уже перед самым окончанием своей добровольной ссылки, упомянула об этом в ЖЖ. И тут внезапно началось. Меня перепечатал один сайт, другой сайт, третий взял интервью у меня, четвертый у лектора, ЖЖ бурлил десятками постов и сотнями комментов, крутейшие эволюционные биологи современности встали на мою защиту, пьяные однокурсники угрожали мне физической расправой, общественность бесконечно приплетала к дискуссии про эволюцию такие вопросы, как статус спорных территорий Израиля и расположенных там университетов, правомерность критики бесплатных учебных программ (в частности, написания “доносов” на преподавателей), мой возраст, гендер и чистоту крови. Вся эта безумная вакханалия закончилась результатом, устроившим обе стороны: лектор написал в ЖЖ, что больше не будет говорить про эволюцию, потому что студенты не способны понять глубину его мысли.

В принципе, такой финал можно рассматривать как победу сил разума – но победу, мягко говоря, неполную. Я неслучайно в самом начале процитировала анонс телепередачи – он хорошо отражает внутреннюю логику этого холивара. Огромное количество моих противников в этой дискуссии вообще не отделяло критику израильского лектора от критики Израиля в целом (отчасти потому, что я, со своей стороны, не проводила границы между критикой лектора и критикой университета в целом) – соответственно, у них сработал сильнейший сигнал “наших бьют!!!”, который абсолютно затмил всю содержательную сторону обсуждения. Я проявила себя как не очень хороший популяризатор – в том смысле, что с моей защитой теории эволюции были безусловно согласны все те, кто и без меня считает, что креационизму не место в университетских аудиториях, но я едва ли перетянула тогда на свою сторону сколько-нибудь существенную часть людей, которые проблемами эволюции прежде не интересовались, а некоторых, возможно, даже отвратила от науки (раз уж науку защищают такие вредные и невоспитанные девицы, как я).

С тех пор я обдумываю, как именно, собственно говоря, надо популяризовать эволюционную биологию, чтобы не вызывать негативных эмоций у тех, кому она изначально не очень понятна и не очень интересна. Глава, которую я сейчас пишу, отражает некий промежуточный этап моей собственной рефлексии. Извините, что я использую вас для того, чтобы об вас думать, но не все же мне вещать с умным видом, словно я гуру из одноименной песни Майка Науменко.

Это глава не про эволюцию как таковую. Если человек обладает собственным, уже присущим ему стремлением ознакомиться с недавними достижениями эволюционной биологии, то на русском языке уже издано множество великолепных научно-популярных книг об этом, и было бы бессмысленно пытаться их повторять. Есть Александр Марков с его “Рождением сложности”, “Эволюцией человека” и рассчитанной на чуть более подготовленного читателя книгой “Эволюция: классические идеи в свете новых открытий” (а еще он создал сайт evolbiol.ru с огромной библиотекой материалов по эволюции и регулярно пишет просветительские статьи о новых научных открытиях для сайта elementy.ru). Есть Александр Соколов, создатель сайта antropogenez.ru и автор книги “Мифы об эволюции человека”. Переведена неплохая обобщающая книга Карла Циммера “Эволюция. Триумф идеи”, издан “Слепой часовщик” и другие книги Ричарда Докинза, “Приспособиться и выжить!” Шона Кэрролла, “Лестница жизни” Ника Лейна, “Внутренняя рыба” Нила Шубина, и так далее, и так далее.

В то же время эта глава не совсем про креационизм или полемику с его сторонниками. Мне кажется, что если человек всерьез убежден в необходимости привлечения Бога даже для объяснения вещей, которые отлично работают и без такой гипотезы, то это, вероятно, означает, что Бог в принципе занимает центральное место в мировоззрении этого человека. В таком случае можно приводить сколь угодно много сколь угодно стройных научных аргументов, но все они будут далеко проигрывать по значимости той изначальной убежденности, которая уже существует в голове, и будут заведомо пролетать мимо ушей. Это как у Довлатова, помните? “В разговоре с женщиной есть один болезненный момент. Ты приводишь факты, доводы, аргументы. Ты взываешь к логике и здравому смыслу. И неожиданно обнаруживаешь, что ей противен сам звук твоего голоса”.

Меня больше всего интересуют люди, которые находятся посередине нормального распределения. Они не сторонники и не противники эволюции, они что-то такое слышали про нее в школе, но никогда прицельно ею не интересовались. Это самая благодарная аудитория для любого человека, жаждущего распространять мемы, – в том случае, если он найдет способ делать это хорошо. Они с интересом выслушают рассказ зоолога о меритерии, двоюродном дедушке современных слонов, обладателе крупной и подвижной верхней губы, еще не слившейся с носом в полноценный хобот, и о современных слонятах, у которых в ходе эмбрионального развития верхняя губа тоже сначала развивается обособленно, но затем образует вместе с носом единый орган [2]. Они с не меньшим интересом выслушают рассказ креациониста о том, что хобот слона – это божье чудо, которое никак не могло возникнуть постепенно, потому что маленький хобот никому не может понадобиться (биолог бы на этом месте поинтересовался, почему от наличия маленького хобота не страдает тапир).

Публикация ВЦИОМ с замечательным заголовком “Дарвинисты среди нас” [3] показала в общем предсказуемую картину: в России живет 35 % сторонников теории эволюции, 44 % креационистов, первый вариант больше распространен среди атеистов, людей с высшим образованием и жителей крупных городов, второй – наоборот, среди верующих, людей со средним образованием и жителей сельской местности. Но поразительно в этом опросе другое: таблица с сочетаниями ответов. В ней есть, например, 18 % людей, которые назвали себя неверующими и одновременно сообщили, что человек был создан Богом. А еще есть 17 % людей, назвавших себя сторонниками теории эволюции, однако согласных с утверждением “ Живой мир на нашей планете был создан в законченном и совершенном виде, и никакого его развития сегодня уже не происходит”. Я не вполне понимаю, как такое возможно[43], и мне кажется, что единственный вывод, который тут можно сделать, – что у многих людей нет в голове какой-то стройной, последовательной и непротиворечивой картины. Скорее всего, это связано не только с недостатком фактической информации – хотя, конечно, в значительной степени с ним, – но и с существованием некоторых когнитивных искажений, мешающих воспринимать эволюционную биологию. Правильная постановка вопроса может показаться забавной: “Какие эволюционно обусловленные особенности нашего мозга приводят к нашей восприимчивости к антиэволюционным идеям?” У меня нет всеобъемлющего ответа, но несколько версий я могу предложить.

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском: