За несколько недель войны в Испании Билл Уильямсон (в центре) стал закаленным ветераном нескольких кровавых сражений против фашистов Франко.

Должен ли он ехать в Испанию? Холодным монреальским вечером в начале октября сорокашестилетний доктор Норман Бетюн мучился этим вопросом. Днем его посетил представитель Комитета помощи испанской демократии в госпитале Священного сердца, где Бетюн занимал пост главного грудного хирурга. Комитет, сказал этот представитель, посылает медицинское подразделение в Мадрид, столицу Испании. Хеннинг Соренсон, молодой датчанин-канадец уже там, изучает, как туда добраться команде. Подразделению жизненно необходимо руководство разностороннего и талантливого хирурга. Не возьмется ли Бетюн за эту работу?

Бетюн, конечно же, должен понимать, что он не будет получать зарплату — подразделение будет состоять только из добровольцев.

То, что комитет выбрал его из всех канадских врачей, не удивило Бетюна. Он был кроме всего прочего доктор-ренегат, который защищал социализированную медицинскую помощь. В апреле 1936 Бетюн ошеломил канадских медиков, отправив в Монреальское медико-хирургическое общество документ озаглавленный «Уберите прибыль из медицины».

«Двадцать пять лет назад позорно было называться социалистом», обращался Бетюн к членам общества, «Сегодня

нелепо не быть им». Он утверждал, что Канада должна создать медицинскую систему, которая возьмет лучшее из унифицированного здравоохранения Советского Союза.

Летом 1935, присутствуя на Международном психологическом конгрессе в Ленинграде, Бетюн лично ознакомился с работой советской медицинской системы. Он посетил больницы и санатории, внимательно изучая, как Советы лечат туберкулез. Бетюн был сильно впечатлен. Начав с руин оставшихся после революции 1917-1922, советское правительство создало наиболее современную систему здравоохранения в мире — систему, где все получали одинаковую медицинскую помощь независимо от индивидуальных финансовых средств.

Доказательством силы системы является сокращение туберкулеза в Советском Союзе на пятьдесят процентов. Как один из лидирующих канадских экспертов по лечению туберкулеза, Бетюн был удивлен, как много лечебных и диагностических процедур, которые он безуспешно пропагандировал в Канаде, стали совершенно обычными в советской медицине. Санатории были наиболее продвинутыми в медицинской технологии и обеспечении комфорта пациентов, чем что-либо подобное дома.

В Монреале Бетюн выступил 20 декабря 1935 перед Монреальским медико-хирургическим обществом с рассказом о своих впечатлениях о советском здравоохранении. Он отметил, что общественное мнение в Канаде считает, что советское правительство представляет угрозу закону, порядку и демократическим правительствам мира. Канада не имеет формальных связей с Советским Союзом, так как канадское правительство считает, что советское правительство нелегально свергло Царя. Такое положение Бетюн назвал нелепым и непростительным. Случившееся в Советском Союзе было формированием правительства и общества, отражающим надежны и чаяния русского народа. И, да, для выполнения воли народа в России было необходимо пролить кровь.

Он сравнил русскую революцию с рождение ребенка. Россия, сказал Бетюн, переживала роды, и все нерусские находили отвратительной и ужасной советскую систему, которая напоминала кровавый беспорядок, сопровождающий любое рождение.

В этом беспорядке... который оскорбляет глаза и отворачивает носы этих робких девственниц мужского и женского пола, страдающих фригидной стерильностью своих душ, которым не хватает воображения увидеть за кровью значение рождения. Создание никогда не было благородным жестом. Оно грубо, насильственно и революционно. Но для тех, храбрых сердцем, которые верят в неограниченное будущее человека, его божественную судьбу, которая лежит в его собственных руках и творится по его воле, Россия представляет сегодня наиболее волнующее зрелище эволюционного и героического духа человека, который проявился на Земле со времен Реформации.

Выразив публично свою новую политическую веру, Бетюн последовал за словами делом и вступил в коммунистическую партию Канады.

Его обращение к коммунизму было также мотивировано событиями в Канаде, как и его пребыванием в Советском Союзе. В марте 1935, он оказался случайным свидетелем атаки полиции на мирных демонстрантов. Когда полиция двинулась на толпу из нескольких тысяч демонстрантов в глаза Бетюну бросился белый баннер со словами: «Молоко для наших детей! Хлеб для наших жен! Работа, а не очередь за бесплатным супом!». Затем разразился сущий ад, когда полиция ворвалась в толпу. Схватив свою медицинскую сумку из машины, Бетюн бросился на помощь, так как многие демонстранты получили ранения от полицейских дубинок и копыт их коней.

На следующий день после полицейской атаки Бетюн пришел в Монреальскую ассоциацию безработных и предложил обеспечить бесплатную медицинскую помощь тем, кто беден и болен. С этого времени Бетюн без устали трудился в монреальских трущобах. Он также открыл Монреальскую детскую художественную школу в своем доме. Это был первый такой проект в Канаде, школа принимала только детей из трущоб. Бетюн оплачивал школьные издержки из своего кармана. Когда он посещал места где эти дети жили, его чаще звали «Товарищ Бетюн», вместо обычного «Доктор Бетюн». «Это почетный титул», записывал он в свой дневник, «Я чувствую, что вступил на новую дорогу. Куда она приведет?»

Была ли Испания следующей остановкой на этой новой дороге? Полученное предложение совпало с его собственным растущим интересом

к испанскому конфликту. Только несколькими неделями ранее он начал собирать информацию об Испанской войне. Каждый день он просматривал газеты в поисках новостей. Бетюн испытывал глубокое отвращение от фашистских воздушных налетов на Мадрид. Эти беспорядочные атаки против гражданского населения, думал он, были явным примером того, как далеко может пойти международный фашизм для достижения мирового господства. «Они начали в Германии в Японии, теперь в Испании и они открыто выступают везде. Если мы не остановим их в Испании, пока мы еще можем, они превратят весь мир в бойню», говорил он друзьям.

В то время как он обдумывал решение, ехать ли в Испанию, его дом все еще носил следы нападения канадских фашистов. Пару недель назад, вернувшись домой, Бетюн нашел свой дом разгромленным. Мебель была сломана, его самодельная коллекция скульптурных голов вся разбита, а детские рисунки помяты, порваны и разбросаны по полу. На стене каждой комнаты свежая краска стекала с нарисованных свастик.

Прибывшая полиция глубокомысленно предположила, что у него есть личные враги и отбыла. Они игнорировали его требование допросить некоторых самозваных фашистских легионеров, которые действовали как хулиганы для Национал-социально-христианской партии Адриена Арканда. Их полно болталось по улицам, одетых в полувоенные голубые форменные рубашки. Они собирались в залах, где стены были увешаны флагами со свастикой, послушать антисемитские и антисоциалистические речи Арканда.

По всему Монреалю они систематические громили еврейские магазины и нападали на митинги левых. Если безработные пытались провести демонстрацию, монреальская полиция всегда была тут как тут, готовая применить дубинки и свои тяжелые ботинки, но если маршировали фашисты, они стояли рядом и кивали одобрительно. Насколько Бетюн мог видеть правительство Квебека и полиция были в одной постели с фашистами. То же было, вероятно, и с федеральным правительством.

Если фашисты победят в Испании, это еще больше ободрит канадских фашистов.

Фашизм это безумие, думал он, и безумие распространяющееся слишком быстро. Не было ли обязанностью всех здоровых людей везде бороться с этой болезнью?

Мог ли он делать это наиболее эффективно в Испании? Таким был вопрос.

Бетюн записал для себя, когда он обдумывал решение. «Я должен решить поеду ли я в Испанию. Я удивлен, польщен и озадачен. Тот ли я человек? Готов ли я? Вчерашний ответ подготовка к сегодняшнему вопросу. И завтра — что? Времена требуют от нас жестоких и необратимых решений!»

Наконец, в самые темные ночные часы, Бетюн решился. Он едет.

После того, как решение было принято, Бетюн написал письма об отставке со своих различных медицинских постов. Затем он написал завещание и оставил инструкцию, о том что до тех пор пока художественная школа не сможет получить государственное финансирование, она будет получать деньги из его средств. Он отправил сообщение комитету, что он может отправиться в Испанию через три недели.

Последним, что он написал в эту ночь была короткая поэма, озаглавленная «Красная луна над Испанией».

И эта же самая бледная луна вечером,

Которая поднимается так спокойно ясно и высоко,

Зеркало нашего бледного и обеспокоенного взгляда,

Поднимается в холодное канадское небо.

Над потрясенными вершинами испанских гор

Прошлой ночью поднималась низко неистовая и красная

Отражая на своем щите

Забрызганные кровью лица мертвых.

К этому бледному диску мы поднимаем наши сжатые кулаки

И обращаем к безымянным мертвым наши клятвы:

«Товарищи, которые сражались за свободу и будущий мир,

Которые погибли за нас — мы будем помнить вас»

* * *

Огонь! Так Уильям Крем видел это, огонь, бушующий в его голове — зажигательное пламя идей. Ему было двадцать два года, молодой канадец в Испании. Здесь в Барселоне, Крем был уверен, что живет на кануне политического тысячелетия, которое со славой изменит мир.

Крем прибыл в Испанию в октябре после первых пяти дней в Брюсселе проведенных на международной конференции левых групп. Эти группы откололись от поддерживаемой Советами коммунистической партии и основных социалистических партий, потому что старые партии были застывшими, твердыми, коррумпированными, равно не способными к воображению, как и их капиталистические предшественники. В Брюсселе дискуссия была сфокусирована на поддержании левой чистоты. Дебаты велись вокруг проблем, как реализовать в политических и социальных акциях идеальное видения бесклассового общества, в котором люди будут истинно равны. Дискуссии были жаркими, но разочаровывающе безрезультатными.

Это отсутствие результатов привело Крема к поездке в Испанию. В Испании, как он думал, Народный фронт действует — делает, то, что делегаты только обсуждали.

Следующая конференция, после Брюссельской, планировалась в Барселоне, что помогло Крему увериться, что его решение было правильным.

Крем импровизировал. Ездить взад вперед между Канадой и Европой на эти конференции было за пределами его личных средств и средств безденежной организации, к которой он принадлежал. Трудности принадлежности к крайне левой части спектра, печально отметил Крем, означали добровольную изоляцию. Собирать деньги для Лиги революционной рабочей партии, которая откололась от слишком консервативных троцкистов, которые в свою очередь откололись от коммунистической партии, было очень трудно. Вступив в лигу, Крем продвинулся влево так далеко, как это только было возможно в Канаде.

Он был вовлечен в коммунистическую политику в университете, где покров депрессии висел так же тяжело над головами студентов, как и над остальной частью нации. Депрессия, как чувствовал Крем, деморализовала канадцев до мозга костей. В университете студенты обдумывали пользу получения образования. Зачем учиться, если невозможно найти работу и нет причин надеяться, что депрессия когда-нибудь кончится? Депрессия ударила, наконец, и прямо по Крему, когда его родители не смогли больше платить за университет, и он вынужден был уйти. Крем нашел нишу для себя, как редко оплачиваемый журналист, пишущий для различных левых изданий. Он писал о левой идеологии, инертности федерального правительства в

борьбе с депрессией и об усиливающемся международном фашистском движении. Фашизм глубоко печалил Крема. В Италии, Германии и даже на улицах Торонто маршировали фашисты. Хотя Крем не был практикующим иудеем, ему было трудно не учитывать свое еврейское расовое происхождение и не думать, когда он станет целью для нападения фашистов.

С восточного горизонта, занятого Советским Союзом, однако, засиял многообещающий розовый рассвет — свет коммунизма сверкающий и ослепляющий в своем блеске. Крем видел свет и верил. Он грелся в лучах левой политики. Вскоре, однако, он отошел от коммунистической партии. Она была слишком предана Советскому Союзу, а Крем узнал о Гулаге, кровавых чистках огромного количества людей обвиненных в антисталинизме и преследованиях и репрессиях против Льва Троцкого и его последователей.

Крем восхищался троцкистами. Они верили, что коммунизм победит как экономическая система, когда будет применена ко всему миру. Из этого следовала необходимость перманентной интернациональной революции до победы во всем мире.

Сталинская концепция преобразования Советского Союза в международную силу, вместо распространения пламени революции по всему миру, казалась ошибочной. Эта стратегия, казалось, просто создавала другой тоталитарный режим, хотя и отличавшийся по имени, но зеркально похожий на фашистские государства в Германии и Италии.

Когда было объявлено о брюссельской конференции, члены лиги решили, что зилот и журналист Крем должен быть их единственным делегатом. Партийное руководство покопалось в своем операционном бюджете в несколько сотен долларов и нашло для Крема пятьдесят долларов для билета на грузовом судне до Гавра. Крем и молодой американец из родственной партии совершили путешествие вместе.

Американец вернулся в Северную Америку через несколько дней, после того, как они прибыли в Испанию. Крем, убежденный, что он является свидетелем развертывания значительной главы в мировой истории, не согласился с молодым человеком, что он тоже должен вернуться домой. Провинция Каталония и ее столица Барселона были центром испанского анархизма. Прогуливаясь по улицам города, Крем думал,

что находится в гуще лирических событий похожих на весну, где происходило то, о чем радикалы едва ли смели мечтать. В Барселоне не было депрессии, болезни капитализма, казалось, были вылечены. Не было никаких свидетельств тирании советского стиля коммунистов или нацистского стиля фашистов. В воздухе, как аромат цветов весной, витала надежда на настоящую рабочую демократию, достигающую полного расцвета. Для Крема это было поистине волшебно.

Городская промышленность вся управлялась рабочими — спонтанно организованными анархистскими кооперативами Высокий белый небоскреб телефонной станции, ключевой пункт борьбы между анархистами и фашистами в июле, управлялся анархистами. Отряды анархистской милиции ежедневно отправлялись на фронт, мужчины и женщины плечом к плечу маршировали на войну. Городские автобусы были раскрашены в анархистские цвета красный и черный. В парикмахерских — бастионе анархистских организаций — плакаты решительно оповещали, что парикмахеры больше не рабы, но равны своим клиентам. Большинство людей на улицах были одеты в моно, голубой комбинезон, который был униформой анархистской солидарности. Больше не видно было деловых костюмов. Действительно, надеть его означало рисковать своей жизнью. Буржуазии больше не видно было в Барселоне, так же как и священников, дворян и изящно одетых любовниц богачей. Даже проституток убеждали оставить их профессию и отказаться от продажи своих тел за деньги. Крема притягивала философия анархистов и, особенно, Partido Obrero de Unificación Marxista (Объединенная рабочая марксистская партия), широко известная под акронимом POUM (ПОУМ). Одним из основателей ПОУМ был Андреас Нин, которые некоторое время был личным секретарем Троцкого. Несмотря на эту связь с Троцким, Крем скоро понял, что ПОУМ не была по сути троцкистской. Она, однако, защищала перманентную социалистическую революцию и диктатуру пролетариата, которая включала все человечество и таким образом — после триумфальной победы — должна привести к окончательной форме демократии, поскольку просвещенное население определит свою собственную политическую и социальную судьбу. Как эти философские идеалы осуществятся на практике ПОУМисты и Троцкий намекали очень неопределенно. Учитывая преобразование советской модели в жесткую сталинскую диктатуру, путь к пролетарской демократии изобиловал рискованными поворотными пунктами. Тем не менее

Крем все еще верил, что любой интеллигентный прогрессивный мыслитель должен принять эти идеалы.

Насчитывавшая около тридцати тысяч членов ПОУМ была очень мала по сравнению с большими анархо-синдикалистскими партиями, такими как Confederación Nacional del Trabajo (Национальная федерация труда) (CNT), которая доминировала в каталонской политике. Небольшие размеры ПОУМ привлекли Крема. Будучи интернационалистами, лидеры партии приветствовали Крема в партийных рядах и дали ему возможность делать нужную работу.

Он готовил радиопередачи и статьи для ПОУМистских англоязычных публикаций, которые редактировал американский социалист по имения Чарльз Хор. Крем также посылал статьи домой в небольшие левые издания.

Несколько не испанцев, работавших в ПОУМ, были поселены вместе в большом особняке, который ПОУМ экспроприировал у богатого немца. Среди них были американец, грек и албанец. Никто не получал зарплаты. Крем и другие иностранные ПОУМисты, пользовались кафетерием в управляемом ПОУМ отеле. В Барселоне осенью 1936 деньги не имели большого значения. Крем всегда имел достаточно еды, вино было превосходно, у него была одежда, место для отдыха и цель. Что значили деньги в этом новом обществе?

* * *

Ганс Ибинг хорошо знал, что такое жить без денег. Это знание давало ему силу работать двенадцать часов в день шесть дней в неделю, каждую неделю за двадцать центов в час. Ибинг считал себя счастливым, так как имел работу и даже если он ее ненавидел, он редко жаловался. Вместо этого он рано вставал, задолго до рассвета, шел к своему автомобилю и отправлялся в доставочный тур по улицам Виннипега. Торговец, который его нанял, ожидал пунктуальности, поэтому Ибинг взял за правило приходить раньше. За пределами виннипегской биржи труда стояла большая очередь безработных, которые были бы рады занять его место, если бы он не делал свою работу хорошо. В конце 1936 года утра были холодны, снег падал на улицы и темнота, казалось, висела над городом часами, прежде чем рассвет освещал дни Ибинга.

Депрессия висела над Канадой, но этот покров давил

менее удушающе, чем висевший над его родной Германией. Родившийся в Рейнланде в 1908, Ибинг прибыл в Канаду в 1930 в возрасте двадцати двух лет. Он был двойным аутсайдером в Германии, как протестант в католическом регионе и как парень известный как социалист, из-за отца. По обеим причинам у него бывали серьезные столкновения на школьном дворе. В конце Великой войны стало еще хуже, когда политическая деятельность отца привела его к аресту французскими оккупационными силами. Французы выгнали семью из дома и выслали из Рейнланда в не оккупированную Германию.

Этот опыт дал Ибингу чувство глубокой симпатии к неудачникам. Их было легко отождествить со своими товарищами. Бедность и страдания в Германии 1920-х годов оставили Ибинга ошеломленным необъятностью нищеты, отчаяния и деградации людей. Из плодородной почвы трагического страдания Германии выросло зло фашизма. Ибинг видел коричневорубашечников в действии и думал, «это порождение дегенерации, ничего хорошего из этого не выйдет». В 1930, с болью в сердце от безнадежного окружения в Германии, Ибинг эмигрировал в Канаду. Он невольно проскочил под проволокой в последний момент. Указ премьер-министра Беннета в августе остановил всю дальнейшую эмиграция в страну.

После содержания в Иммиграционном центре в Галифаксе в течение нескольких дней, когда он и его товарищи-пассажиры на корабле подвергались расспросам об их политических убеждениях и принадлежностях, Ибинг был освобожден. Сотрудник иммиграционного центра сказал, что его отправили бы обратно в Германию, если бы корабль не отправился в Германию до получения указа.

Из Галифакса Ибинг отправился на запад в Манитобу, работал сначала в команде комбайна, до того, как нашел работу водителя грузовика в Виннипеге. Получив эту работу, он поселился в немецком районе и познакомился с другими немецкими рабочими, которые посоветовали ему вступить в Немецкую рабочую и фермерскую лигу. Из этой околосоциалистической организации Ибинг продвинулся дальше влево в своей политической ориентации и, наконец, вступил в Коммунистическую партию.

К концу 1936 Ибинг был ветераном-коммунистом, который, как он шутливо говорил друзьям, только недавно перестал быть «святее самого Папы» в своих левых верованиях. Но его антифашистская позиция была

6o

твердой, а его обеспокоенность судьбой Испании возрастала ежедневно. Когда он услышал, что комитет помощи испанской демократии ищет волонтеров для службы в новой прореспубликанской интернациональной бригаде, он понял, что должен поехать. Республику «должен поддерживать каждый честный антифашист», говорил он своим немецким друзьям, «и это значит, что и я тоже».

Решение принято, Ибинг пошел к своему работодателю и отдал ему ключи от грузовика, сказав ему кратко, что он увольняется. В Виннипегском отделении коммунистической партии он потребовал помощи для отъезда в Испанию. Работник отделения согласился сделать приготовления. Ибинг отправился домой и стал ждать.

* * *

Двадцатилетний Томас Бекет также решил, что он доложен ехать в Испанию. Молодой председатель Бедфорд паркового отделения Кооперативного избирательного молодежного движения федерации Содружества округа Эглинтон, верил, что если фашизм не будет затоптан в Испании, он скоро придет в Канаду. На самом деле Бекет чувствовал, что во многих отношениях Канада уже фашистское государство.

У Бекета был небольшой блокнот, в котором он записывал случайные мысли и впечатления, которые обычно принимали политический облик. С тех пор, как он стал мыслить, депрессия была здесь, становясь с каждым годом все более ужасной и угрожающей.

В своем блокноте Бекет размышлял над вопросом «как буржуазия выходит из кризиса». Он определил, что есть семь стратегий, которым буржуазные политики исторически следовали. Кроме этого не было ничего, что буржуазия могла бы сделать для разрешения экономического или социального кризиса и, в то же время, для защиты своего привилегированного статуса.

Решения буржуазных правительств влекло за собой уничтожение избыточных предметов потребления, поиск иностранных рынков, понижение цен, истощение накоплений рабочих, открытие новых колоний и территорий для эксплуатации, разработка новых машин и технологий или развязывание войны. В прошлом все эти стратегии были использованы, часто в форме комбинаций, чтобы избежать экономического кризиса. Бекет верил, что Великая война была, в конечном счете, последним шагом в противодействии наступавшей депрессии, и мир погрузился в катастрофическую войну.

(LAC PA194600)

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском: