По всей Канаде, люди, как эти жители Ванкувера, старались собрать средства для Канадского комитета помощи испанской демократии.

Бетюн сопротивлялся, но было ясно, что его не просили, Маклеод приказал ему вернуться домой. Без средств комитета Бетюн не мог сделать ничего. Неохотно он согласился вернуться в Канаду.

К этому времени было решено, что Сайс, Соренсон и другие канадцы, служившие в подразделении, будут продолжать работу до тех пор, пока испанское правительство больше не будет в них нуждаться, что должно было случиться по предположению Сайса в конце лета.

18 мая Бетюн выехал в Канаду. Перед отъездом Бетюн выразил свое чувство неудачи словами сказанными Сайсу: «Я подмочил свою репутацию». В Гавре Бетюн нашел судно домой. Что бы сберечь деньги он плыл эконом классом. Во время путешествия Бетюн испытывал горечь обиды от тех, кто омрачил его достижения бюрократическими склоками и растущей завистью.

* * *

Хотя недостаточно оснащенные и плохо организованные республиканские силы в баскских провинциях на побережье Бискайского залива все еще цеплялись за небольшой участок гор, окружавший Бильбао, теперь поражение казалось неизбежным. 31 марта армия Франко начала генеральное наступление на бискайском фронте. Пятьдесят тысяч человек, при сильной поддержке артиллерии, танков и авиации начали, с этого времени, медленно перемалывать республиканские силыедостаточнозованные республиканские силы в баскских провинция на побережье Бискайского залива.

Когда наступление началось, силы республиканцев насчитывали сорок пять тысяч человек. Но это была армия практически без артиллерии и боеприпасов. В двадцати батальонах не было ни одного пулемета. Оставалось очень мало артиллерии, несколько самолетов могли летать, а боеприпасов было мало. Изолированные от остальной республиканской территории, баскские провинции не могли получать снабжение по земле. В море франкистские военные корабли, также как корабли из Германии и Италии, сделали невозможным провоз военных материалов. В дополнение к невозможности снабжения бискайского фронта военными кораблями, британские военные корабли, во исполнения соглашения о невмешательстве, останавливали и досматривали суда под нейтральными флагами.

Единственными кораблями, которые могли ускользать он фашистских и британских кораблей, были небольшие, быстрые патрульные катера. Они могли держаться берега и обгоняли большие вражеские корабли. Но они были слишком малы для доставки сколько-нибудь значительного количества материалов.

В ночь на 1 мая Билл Уильямсон — первый канадец, сражавшийся в Испании — поднялся на борт патрульного катера в Португалете, который шел в Ст. Жен де Луз к югу от Биаррица на французском берегу. Почти десять месяцев назад он прибыл в Бильбао стать на сторону республики. Теперь он оставлял своих баскских и бискайских товарищей на произвол судьбы. Уильямсон не участвовал в боях во время последнего фашистского наступления. За несколько дней до начала боев, он был ранен под Овьедо. С тех пор он лечился в разных госпиталях, беспомощно, с растущим беспокойством наблюдая, как республиканские силы медленно отступают с гор и все ближе становиться момент, когда они окончательно будут прижаты к морю.

Практически еженедельно его перевозили из одного госпиталя в другой. Причиной этого постоянного движения были опустошительные бомбардировки немецкого легиона Кондор республиканских городов и госпиталей. Уильямсон был в Дуганго, когда его практически сровняли с землей немецкие штуки, которые бомбили и обстреливали из пулеметов гражданское население. 26 апреля он был только в трех километрах от Герники, когда она была опустошена нацистскими бомбардировщиками. Наконец, 1 мая республиканское командование в Бильбао одобрило перевод Уильямсона в интернациональные бригады и обеспечило ему немедленный отъезд из обреченного оборонительного района.

Уильямсон уезжал с тяжелым сердцем, но зная, что его пребывание здесь не принесет никакой пользы для дела. Хотя он все еще страдал от сильных головных болей от травм, полученных, когда его пулеметное гнездо было уничтожено в октябре 1936, Уильямсон был полон решимости продолжить борьбу с фашистами всеми оставшимися силами.

Он получил отпуск на две недели в Париже для лечения. 14 мая он должен был явиться в тамошний коммунистический штаб, чтобы они организовали его возвращение через Пиренеи в республиканскую армию. В конце мая он должен был прибыть в Альбасете для направления в XV-ю интернациональную бригаду.

Когда патрульный катер быстро двинулся из порта, Уильямсон посмотрел назад на затемненные города Португалете и Бильбао. После полудня и вечером фашистские бомбардировщики бомбили оба города фугасными бомбами. Как отличался его отъезд от прибытия в прошлом июле! Мол был пустым и безжизненным. Там больше не было граждан, махавших флагами. Города скрывались под защитным покровом темноты, не дающей фашистским бомбардировщикам легко обнаруживать цели. На улицах больше не танцевали и не пели патриотические песни. Людям в Бильбао больше не что было надеяться. Уильямсон все еще верил в победу в этой войне, но он также был уверен, что когда баскские провинции падут, что неизбежно случиться, пройдет много месяцев, а может и лет, прежде чем они будут освобождены от репрессивного фашистского ярма.

Седьмая ~ Преданность

Внесенные в черные списки лагерей помощи и лишенные регулярных пособий, так как они были одиноки, организаторы союза рабочих лагерей помощи, как эти, живущие в Ванкувере люди, очень часто были вынуждены жить по восемь человек в комнате ночлежки. Из рядов бедняков выходили вернейшие сторонники республиканской Испании в Канаде. No Pasaran — боевой клич республиканцев, звучал так же громко для этих людей, как и для сторонников законного правительства в Испании.

подразделение по переливанию крови др. Нормана Бетюна. Тонны молока и других продуктов питания были приобретены и отправлены в республику. Теперь было собрано еще больше денег для создания и поддержания детских приютов.

Два центра были созданы на канадские средства. Один, Резиденсия д’Агуллент, был открыт в бывшем монастыре девятнадцатого века в небольшой деревне Агуллент около Барселоны. Это место стало домом для пятидесяти мальчиков и девочек возрастом от восьми до четырнадцати лет. Другое место — в особняке в Барселоне, известное как «Пинии» будет открыто осенью. Оно будет названо домом достопочтенного Салема Бланда в честь известного методистского социального активиста и почетного председателя Комитета помощи испанской демократии. Здесь будут жить около сотни детей возрастом от двух до пятнадцати лет. Целью комитета было собрать средства для содержания трехсот детей — максимального числа, которое эти два места могут принять.

Дети в Резиденсия д’Агуллент были взяты из тысяч беженцев, которые бежали из захваченных или разрушенных поселений. Они прибыли из Малаги, обугленных развалин Герники, из руин Овьедо. Их родители пропали или были мертвы. Многие помнили, как их родителей убивали фашистские расстрельные команды вдоль дороги из Малаги в Альмерию.

Деньги, собранные в Канаде, обеспечили этих детей кровом, одеждой, питанием, обучением, медицинским обслуживанием и даже психологической помощью для лечения травм, которые они получили. Комитет предполагал направлять по пять долларов на ребенка в месяц. Кроме средств собранных для прямой поддержки детей в центрах, комитет собрал большие суммы денег для приобретения молока и других продуктов. Только в июне 1937 десять тысяч долларов было собрано для этих целей.

Активность комитета в собирании средств была неиссякаемой. Они также зависели от поддержки обычных канадцев. Бак знал, что корпорации, богатые филантропы, федеральное и провинциальные правительства, основные церкви почти ничего не дадут. Как писал он в одном из памфлетов о сборе средств, ответ на призывы комитета приходит главным образом из «рядов рабочих и канадцев иностранного происхождения. Мы не можем

не отметить и тех канадцев, которые, включая, увы, немногих богатых людей, показали великолепную щедрость, но я с глубокой печалью должен признать, что в пропорции их значение затмевает тех из нас, кто в течение долгого периода наслаждается выгодами этой благоприятной земли».

Несколько более циничный, чем добрый достопочтенный методист, Бак знал, что богатые канадцы мало симпатизируют республиканской стороне и поэтому хладнокровно игнорируют нужды детей-беженцев. Как и их премьер-министр Уильям Лайон Маккензи Кинг, они считали, что испанский конфликт далеко и не имеет отношения к Канаде.

Премьер-министр Кинг редко чрезмерно беспокоился о международной арене. Канада была доминионом Британского содружества; следовательно, ее политика неразрывно связана с Великобританской. Как Британия выбрала невмешательство, так и Канада, очевидно, должна быть нейтральной.

Он мало симпатизировал республиканской стороне, которая, как он считал, была инспирирована и руководима коммунистами. Кинг считал коммунистов серьезной угрозой как дома, так и за границей. Он целиком симпатизировала таким правительствам, как в Германии, которые прибегают для искоренения коммунизма к узаконенным репрессиям.

Кинг начал восхищаться немецким Адольфом Гитлером. Премьер-министр встречался с Гитлером в июле, после присутствия на коронации короля Георга VI в Лондоне.

Его путешествие по Европе было практически приятным. В Лондоне британский премьер-министр Невил Чемберлен проявил неподдельный интерес к мнению Кинга о европейской политике и о том, как сохранить мир. Со своей стороны Кинг доверял суждениям Чемберлена. Кинг верил в британскую политику умиротворения Германии, а не сопротивления ее все растущим экспансионистским требованиям, считая эту политику расчетливой и мудрой.

Во время встречи с Чемберленом, он убедил британского премьер-министра, что было бы полезно, если бы он, Кинг встретился с Гитлером. Он предполагал напомнить Гитлеру, что в случае войны, содружество будет на стороне Британии. Он также надеялся повлиять на Гитлера умерить свои территориальные притязания, чтобы не злоупотреблять снисходительным подходом Британии к немецкой экспансионистской политике.

В Берлине Кинг сначала встретился с британским послом сэром Невилем Хендерсоном. Они отлично поладили, согласившись по большинству вопросов относительно Германии и ее связей с Британией, Европой и миром.

Хендерсон проинформировал Кинга, что Австия, в основном, немецкая, Судеты в Чехословакии были, прежде всего, заселены немцами, Германии необходимо расширить свои границы что бы исполнить свою национальную судьбу и Британия не будет стараться препятствовать немецкой экспансии в этих регионах. Британский посол также убеждал, что нацизм имеет много позитивных сторон, и не должен быть безоговорочно осуждаем.

В течение нескольких дней Кинг посетил лагерь Гитлерюгенда, осматривал работы групп немецкой трудовой повинности на фермах, наблюдал за строительством системы автобанов и встречался формально и не формально с Гитлером, Германом Герингом и другими нацистскими функционерами. Он интенсивно осматривал Берлин, и каждый вечер записывал много благоприятных впечатлений в свой дневник.

На встрече с Кингом Гитлер появился в белом галстуке, цилиндре и фраке, предпочтя это одеяние своей обычной военной форме. Канадский премьер-министр думал, что выбор костюма был сознательной попыткой уверить Кинга в доброй воле и хороших намерениях диктатора.

После встречи он записал в свой дневник: «Я говорил, что я видел конструктивную работу режима и как я надеюсь, эта работа сможет продолжаться и ничему не будет позволено помешать этой работе, что этому примеру последуют другие страны к величайшей выгоде человечества. Гитлер заявил, что для поддержания контроля над страной ему необходима поддержка народа. Что он не похож на Сталина, который может расстрелять своих генералов и членов правительства, которые не согласны с ним, но должен руководствоваться желаниями народа, а народ Германии не хочет войны или таких действий, которые могут привести к войне. Когда он это говорил, я соглашался, я думал, что он использовал те же самые аргументы, которые я использовал в Канадском парламенте».

Кинг был впечатлен как самим Гитлером, так и его словами. Он улыбался очень приятно, а в его глазах было что-то нежное. Моя оценка человека, поскольку я сидел и разговаривал с ним, такова, что он действительно один из тех, кто по настоящему любит своих людей. Его лицо более привлекательно, чем можно судить по фотографиям. Это не лицо пламенной, перенапряженной натуры, но лицо спокойного, пассивного человека глубокомысленного и серьезного. Его кожа гладкая. Его лицо не носит следы изнурения или усталости. Его глаза впечатляют больше всего. В них был какой-то влажный блеск, который указывает на острое восприятие и глубокое сочувствие. Спокойный. Сосредоточенный. И каждый мог видеть, как скромные люди любят его. Когда я говорил с ним, я не мог не думать о Жанне д’Арк. Он явно мистик.

В конце встречи, намеченной всего на полчаса, но продлившейся вдвое дольше, Гитлер подарил Кингу свою фотографию с автографом.

(LAC PA119013)

О своем визите в нацистскую Германию премьер-министр Кинг (в центре с тростью) написал: «Оглядываясь на прошедший визит в Германию, я могу честно сказать, что это был наиболее приятный, информативный и воодушевляющий визит из всех, что я совершил куда-либо».

После встречи с Гитлером, Кинг также посетил немецкого министра иностранных дел Константина фон Нейрата, который подчеркнул решимость Германии предотвратить войну. До прихода Гитлера к власти, говорил Кингу Нейрат, Германия распадалась на части, в основном из-за евреев. «Он сказал мне», записал позднее Кинг, что я ненавидел бы евреев, если бы пожил в Берлине и наблюдал как они увеличиваются численно в городе и завладевают его важнейшей частью.

Он говорил, что не было никакого удовольствия ходить в театр, который был ими наполнен. Они захватили контроль над всем, бизнесом, финансами и в действительности получали выгоду от бедности людей. Было действительно необходимо избавиться от них и дать возможность немецкому народу реально контролировать их собственный город и дела. Он сказал мне, что я был бы удивлен до какой степени жизнь и мораль были деморализованы; что Гитлер боролся со всеми этими вещами и старался возбудить желания лучшей жизни в умах молодежи.

Кинг, который сам противодействовал растущему еврейскому присутствию в пригороде Оттавы и всегда выражал желание не иметь еврейских соседей, не нашел эти антисемитские комментарии нежелательными. Хотя Нюрнбергские законы действовали с середины 1935 года, Кинг решил не комментировать в своем дневнике никакие меры против евреев, которые были ясно видны на улицах Берлина во время его визита. Управляемый евреями бизнес был запрещен. Евреи были вынуждены носить желтую звезду Давида и им запрещалось входить в продуктовые магазины, аптеки, пекарни и маслодельни. Они не могли останавливаться в отелях. Для более половины немецких евреев были под разными предлогами введены запреты на занятие бизнесом из-за запретов работать как в публичном, так и частном секторе. Надписи на почти каждом деловом здании оповещали, что евреи не только не приглашаются, но им прямо запрещается вход. [Автор ошибается относительно звезды Давида, ее ношение введено в Германии 19 сентября 1941 г. – прим. перев.].

После того, как Кинг покинул Германию, он записал в своем дневнике: «Оглядываясь назад на визит в Германию, я могу честно сказать, что это была наиболее радостная, информативная и воодушевляющая поездка из всех,

которые я сделал куда-либо. Немецкий народ гораздо легче понять, и он более похож на нас, чем французы или англичане. Страх других стран перед Германией, это страх перед идеями, что свобода и равенство классов могут распространиться из Германии на их страны. Любому не понравиться распределение по группам, но очевидно это единственный способ сделать взгляды преобладающими [Как говорилось в одном анекдоте, я сам в шоке, но только так я смог перевести фразу «One does not like regimentation, but it is apparently the one way to make views prevail.» - прим. перев.]. Я возвращаюсь из Германии с чрезвычайным облегчением».

По возращении из Европы, одним из первых действий Кинга был приказ о строгом выполнении Акта об иностранной военной службе в связи с тем, что он называл «Испанским конфликтом». В дальнейшем все паспорта, выданные после 10 августа, будут запрещать поездку в Испанию или на ее территории. Эти акции, как надеялся премьер-министр, создадут трудности для канадцев, поддерживающих сторону республиканцев.

* * *

Служащий офиса коммунистической партии предостерег Джозефа Салсберга, что наверху разверзся настоящий ад. Др. Норман Бетюн минуту назад ворвался в Торонтский офис и настаивает на немедленном возвращении в Испанию. Не в первый раз Салсберг пожалел, что А.А. Маклеод не вернулся из Европы с Бетюном и не мог повлиять на доктора согласиться с партийными планами относительно него. Хотя Салсберг был знаком с Бетюном, он не чувствовал себя достаточно готовым обсуждать с доктором позицию партии относительно его будущей роли, но он был единственным здесь представителем руководства партии.

Салсберг нашел Бетюна расхаживающим взад и вперед по залу заседаний. Салсберг почувствовал силу, исходящую буквально из каждой поры этого человека. Эта сила не была продуктом естественной харизмы, скорее она исходила из безграничной храбрости и энергии, что делало Салсберга несколько смущенным, как если бы он сам был лишен этого жизненного элемента.

Бетюн развернул большую, детальную карту Испании на столе. Он быстро набросал различные фронты вокруг Мадрида и близкие фашистские клещи, угрожающие окружить город. «Джо, если я не сделаю этого сейчас, я не сделаю это никогда. И я

нужен там больше чем здесь. Вы все здесь. Вы все можете ходить и собирать деньги. Мое подразделение переливания крови там и я должен вернуться обратно».

Салсберг объяснил, что присутствие Бетюна в Канаде остро необходимо для поддержания усилий испанского комитета по сбору средств. Сотни канадцев без устали организуют митинги по всей стране. Митинги в Куин парк в Торонто часто собирают от двадцати до тридцати тысяч человек. Это же происходит в городах по всей Канаде, особенно там, где есть сильное рабочее движение, как в Ванкувере, Хамилтоне, Ошаве, Торонто и Галифаксе. Канадский рабочий класс ясно понимает историческое значение того, что происходит в Испании, говорил Салсберг Бетюну. Его присутствие на митингах было жизненно важно для усиления этого народного движения. После длинных дебатов Бетюн неохотно признал аргументы Салсберга.

Никто не поднимал вопрос о возвращения Бетюна в Испанию – очевидный факт, что испанское правительство больше не одобряло его присутствия из-за диспутов о роли канадского подразделения по переливанию крови, которые сделали его последние месяцы в Испании столь противоречивыми.

* * *

Для двадцатипятилетнего Росса Рассела казалось невозможным, чтобы худой, хрупкий на вид человек мог месмеризировать тысячи собравшихся в монреальской Маунт Роял арена. Однако здесь был канадец, который делал историю медицины в Испании, он описывал, как действовал среди беженцев из Малаги в Альмерию и Рассел был восхищен, так же как и другие на арене. Др. Норманн Бетюн рассказывал, как фашистские самолеты бессердечно пикировали и расстреливали беспомощных женщин и детей. Он вспоминал детали индивидуальных переливаний крови, сделанных солдатам на поле боя, переливаний, дававшим шанс людям жить и бороться снова.

Слова Бетюна были как вишня, венчавшая фруктовое морожено, логическим итогом, подтверждающим его желание отправиться добровольцем в Испанию. Возможность поездки способствовала недавнему решения оставить работу помощника менеджера в универмаге Вулворт в Макгил колледже и св. Екатерине.

Другой причиной, по которой он покинул универмаг, второй по значению был антисемитизм, укоренившийся в компании. Хотя Рассел не был практикующим иудеем, его облик – темный, маленький, волосатый – ясно показывал его еврейские корни.

Как помощник менеджера, Рассел обучал многих молодых не евреев и наблюдал, какую позицию они займут в других магазинах Вулворт. Карьерный рост Рассела остановился, очевидно, он поднялся так высоко, как позволялось евреям. Его менеджер-шотландец был человеком ленивым и любителем выпить, но так же добрым и сравнительно честным. Когда Рассел захотел узнать, почему его не повышают, он ответил: «Эти ребята, это они так ведут дела, и у меня нет власти изменить это».

«Ты имеешь в виду, что я еврей и поэтому они не продвигают меня?» Менеджер только пожал плечами.

Разозленный, решив, что это место не для него, Рассел уволился. Он видел, что антисемитизм повсюду смело действует в Монреале. Практически каждую субботнюю ночь хулиганы из Национал-социально-христианской партии Адриана Арканда на улицах района св. Лаврентия нападают на еврейские магазины. Утром осколки стекла засыпают улицы, а на не выбитых окнах нарисованы свастики. Рассел наблюдал, как головорезы Арканда делали свою работу, а полиция стояла рядом и отказывалась вмешаться.

Испания и антисемитизм в Канаде, казалось, переплетались. В Германии Нюрнбергские законы легитимизировали все вообразимые виды притеснений евреев. Канадское правительство, так же как и все демократии, закрыли глаза на растущие немецкие злодеяния. Их единственным ответом был отказ в приеме еврейских беженцев, которые бежали из Германии.

Рассел был возмущен тем, как мировые демократии относились к фашистским нациям, как если бы они были неверно понятыми детьми, которые неспособны правильно продемонстрировать свои хорошие натуру и намерения. В то же время эти же правительства разрушали рабочие союзы, сажали в тюрьмы или преследовали левых адвокатов и политиков, ничего не делая для исправления тяжелого положения миллионов, пострадавших от мировой депрессии и не замечая антисемитские нападения.

Примерно в это же время, когда Рассел ушел с работы он наткнулся на библиотеку Бахаи. Монреаль имел мало библиотек, поэтому было трудно найти хорошие книги. В библиотеке Бахаи Рассел нашел переполненные книгами книжные полки.

Он также нашел нового друга Лори Кана. Кан, русский, первоначально прибыл в Канаду, чтобы купить зерно для нового советского правительства. Он так же создал организацию, названную Друзья Советского Союза. Вечер за вечером Кан воспевал славу Советскому Союзу, чтобы увлечь Рассела. Советская система казалась много справедливее чем Канадская.

В библиотеке Рассел пропитывался газетами и книгами о мировых событиях. Из всего, что он читал, становилось очевидным, что Германия отрабатывает свою тактику в Испании, испытывает оснащение, упорядочивает свои ресурсы, готовя, короче говоря, другую мировую войну. И когда это случиться евреи Европы будут преследоваться так, как не было еще в течение столетий.

Что поражало Рассела, так это то, что политиканы в Канаде, в Соединенных штатах и Европе упорствовали в закапывании своих голов в песок неведения так глубоко, что оставались слепы к неизбежному.

Рассматривая кризисную точку, на которой, как верил Рассел, мир балансировал, становилось необходимым, чтобы каждый противник фашизма вступил добровольцем в интернациональные бригады. Это было справедливо даже для новобрачных, таких, как он сам, женившийся только девять месяцев назад. К счастью, его жена была также прогрессивной персоной и поддерживала его решение, хотя и желала, чтобы оно не было необходимым.

Во время митинга, где выступал Бетюн, Рассел попытался записаться добровольцем, но люди, которые очевидно занимались записью добровольцев, все прикидывались, что ничего не знают о какой-либо формальной организации. Рассел знал, что они лгут, вероятно, потому, что у него не было партбилета. Они были осторожны, опасались информаторов. Понимая это, Рассел не мог обвинять их за осторожность.

Он попытался поискать среди левых, которых он знал. «Где? Как?» спрашивал он. Никто не сознавался, что знает. Наконец он встретился с Франком Роз, по слухам одним из монреальских коммунистических руководителей. Роз похвалил намерения Рассела, но постарался разубедить его. Поездка в Испанию незаконна, Рассел женат, он имеет ответственность дома, когда война окончится, может начаться преследование

канадских добровольцев или им откажут в возвращении в Канаду. Когда Рассел остался неколебимым, Роз согласился связать его с рекрутерами.

Первым делом он был послан к докторам для полного медицинского обследования. «Мы не можем послать вас только для того, что бы вы там оказались больным», сказал ему доктор. Когда доктор дал ему справку о здоровье, организаторы коммунистической партии дали ему билет на поезд до города Квебек. Он покидал Монреаль так быстро, что едва имел время сказать «До свидания» своей новой жене. Они простились со слезами на вокзале. В Квебеке он сел на французский лайнер, отправляющийся в Европу.

* * *

Везде в Канаде и Соединенных штатах, где появлялся др. Норман Бетюн собирались толпы и выражали ему признательность. Но Бетюну это было не нужно. С каждым прошедшим днем он все больше уходил в себя. На подиуме он был превосходен, красноречиво говорил о тяжелом положении Испании и необходимости финансовой поддержки республики демократическими странами. Однако внутри он чувствовал дуновение духовного опустошения на его оголенную душу. Бетюн чувствовал унижение от роли звезды в странствующем шоу. Мировая сцена, на которой Бетюн должен был играть, кажется, не имела для него роли. Фашисты везде наступали. В Испании, Германии Италии и Японии они действовали особенно активно. Японцы вторглись в Китай, принесли войну на землю бесчисленных миллионов. Как и про Испанию, Бетюн читал все, что мог достать о войне в Китае. И когда Комитет помощи испанской демократии посылал его из одного города в другой в его мозгу начала выкристаллизовываться идея.

В то же время он стал более смелым и более откровенным в разговорах. Бетюн больше не беспокоился о том, что правительство или кто-либо о нем подумает.

На Киркландском озере он сказал о премьер-министре: «Я просил Оттаву о разрешении рекомендовать использовать канадские санитарные машины, и я получил отказ от Маккензи Кинга, того же самого человека, который позднее сфотографировался пожимающим руку величайшему убийце в сегодняшнем мире – Гитлеру».

19 июля, во время банкета отеле Ст. Чарльза в Виннипеге он сказал: «Я имею честь быть коммунистом… Они называют меня красным. Если Христианство красное, я также красный. Они называют меня красным потому, что я спас пять сотен жизней». В Саскотуне он добавил: «Вы не можете говорить о гуманности не говоря о классовой борьбе. Я проповедую ее, и чем скорее люди поймут это, тем лучше. Старая форма индивидуализма ушла. Дни, когда некто мог открыть мир как устрицу и съесть его миновали.

Щупальца спрута монополистического капитализма продолжают тянуться все дальше и агрессия Японии в Китае еще один этап этого процесса».

Бетюн выступал везде – в городах больших и малых. Скоро не должно было остаться ни одного, сколько-нибудь значимого места, где не прошло его хорошо поставленное шоу. Когда тур приблизился к неизбежному концу, Бетюн уже не мог себе представить возвращение к комфортабельной медицинской практике в Монреале.

Социальная высота обязательств,

(LAC PA 116900)

Тур Бетюна по Северной Америке после его возвращения из Испании, помог собрать много средств, и был пропагандистским успехом для сил, поддерживающих республиканскую Испанию, но с каждой проходящей неделей, доктор все больше чувствовал, что стал звездой шоу, а эпические события проходят мимо него.

сопровождавшая такую позицию, душила бы его. Бетюн понимал, что пути назад не было. В Испании он поставил себя в положение, которое требовало его персонального участия в борьбе вставшей перед прогрессивным человечеством.

Военная ситуация в Китае ухудшалась каждый день. Японцы захватывали все больше территории, оставляя за собой тысячи мертвых. В Испании война все тянулась, фашисты откусывали куски территории республики как голодные волки. От бюрократии республиканцев у него остался горький вкус во рту. Поначалу он просил Джозефа Салсберга отправить его обратно в Испанию, но теперь, вспоминая, как республиканские власти старались урезать его независимость, он чувствовал себя почти больным, думая о возвращении.

Будущее его и мира, как он решил, лежит в Китае. Там разрешиться открытая конфронтация между фашизмом и коммунизмом. В августе, после выступления на небольшом митинге в Салмон Арм Б.К., Бетюн сообщил представителям местного комитета помощи испанской демократии, что он не вернется в Мадрид, но хочет как можно скорее поехать в Китай. В следующем месяце, на последнем этапе турне, Бетюн попросил Тима Бака помочь ему уехать.

Бак позвонил Эрлу Браудеру, председателю американской коммунистической партии. Ни один партийный лидер не представлял, как профинансировать или организовать поездку Бетюна − все внимание и ресурсы были сфокусированы на Испании. Через несколько дней Браудер перезвонил. Он проконсультировался с Филиппом Р. Джафом, редактором левого американского издания Asia Today. Джаф только что вернулся из Китая и считал необходимым поддержать коммунистов, возглавляемых Мао-Дзе-Дуном, которые сражались с японцами. Через его новую организацию Комитет помощи Китаю, Джаф обещал поддержать миссию Бетюна в Китай. Другие различные левые организации США внесут необходимые средства.

Бетюн вернулся из тура по поддержке Испании и готовился вступить в следующую фазу своей жизни. Ему было сорок семь лет, он был разведен, бездетен и отвернулся от своих друзей и ассоциаций в Монреале. Но у него было новое дело, за которое нужно было бороться, дело, где его потенциал мог быть полностью реализован. И это, в конце концов, было тем, что имело значение.

* * *

Испания была навязчивой идеей Рональда Ливерседжа. Ливреседж не был прекраснодушным идеалистом. Он знал все о войне. Родившийся в 1899 году в семье представителей рабочего класса в Кейли, Йоркшир, Ливерседж был призван на военную службу в 1916 году и воевал на Сомме, Ипрском выступе и на Марне, до того как был тяжело ранен. Через несколько лет после окончания Великой войны Ливерседж написал, что, попав в траншеи на Сомме, он понял: «Я попал в то, что едва мог переносить». В этой же заметке, он записал, что во время бойни в Ипрском выступе он «начал смотреть на жизнь и смерть правильно и понял, что все это большой обман, большая грязная, лживая непристойность, управляемая очень не эффективно выпускниками Оксфорда и Кембриджа, которые должны бы знать лучше».

Сразу после войны Ливерседж вступил в Британскую коммунистическую партию. Он прочитал все написанное Марксом, Энгельсом и Ленины и гордо заявлял о своей политической вере. В 1926 году он эмигрировал в Канаду, принеся с собой свою непоколебимую веру. Жизнь в Канаде только укрепляла эту веру. Ливерседж был лидером марша на Оттаву, организатором Союза рабочих лагерей помощи, профсоюза шахтеров в Отлине, Б.К., и стойко сражался за права рабочих в сражениях, которых было больше,

(VPL 9446)

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском: