Тысяча девятьсот человек было ранено в боях в начале лета 1937 под Брунете. Среди них был будущий командир батальона Маккензи-Папино Эдвард Сесил Смит (на носилках).

Пока медицинское подразделение оказывало помощь раненым, невредимые солдаты торопились вперед создать оборонительную линию против наступающих мавров. XV-ю поддерживали несколько танков и противотанковых пушек. Рядом располагались испанские части. Все держались, хотя раньше бывали случаи, когда испанцы отступали даже не сообщив, оставляя линкольновцев одних.

Из дыма выкатились итальянские танки, поддерживаемые маврами. Республиканские танки и противотанковые пушки открыли огонь, их пушки издавали резкие звуки, из стволов вырывалось пламя. Итальянские танки были хорошо видны, находились на открытой местности, республиканцы точно определили расстояние. Везде перед Теллиером загорались вражеские танки, пламя и взрывы разбрасывали их в стороны. Огонь был настолько интенсивным, что мавры оставили свою обычную тактику атаковать человеческими волнами. Вместо этого они двигались небольшими группами, в основном ползком. Теллиер и другие линкольновцы поливали их ружейным и пулеметным огнем. Это было чертовски здорово давать сдачу. Три часа фашисты проводили атаки и три часа республиканцы истребляли их. Это была резня, Теллиер старался считать, но уже темнело. Даже когда атаки прекратились, солдаты продолжали стрелять по скорченным трупам на поле убийств.

После того, как они отбили наступление, Теллиер был убежден, что они остановили фашистов навсегда. Но он ошибался. На следующий день они начали отступать по направлению Виллануева де ла Канада, почти туда, откуда началось наступление. К 28 июля сражение за Брунете закончилось. XV-я интернациональная бригада пошла в наступление с 2500 бойцов. Вернулась с 600. Теллиер не получил и царапины.

* * *

28 июля другой девятнадцатилетний монреалец Тед Алан старался понять, как удержать женщину, которую он любил, от ситуаций в которой они оба могли погибнуть. Алан из канадского подразделения по переливанию крови, был в отпуске в Мадриде, когда Герда Таро позвонила ему в его комнату в отеле и попросила сопровождать ее на Брунетский фронт. Юный канадец думал, что находится где-либо вблизи разваливающегося брунетского фронта было плохой идеей, но, не показывая свои опасения, согласился сопровождать ее.

Алан никогда не говорил о своих чувствах к двадцатипятилетней немецкой беженке-еврейке и профессиональному фотографу. Хотя и мучившийся от своей любви к Таро, он молчал об этом, так как его лучший друг — получавший все большую известность военный фотограф Робер Капа — был возлюбленным женщины. Сейчас Капа

пытался продать свои фотографии в Париже. Перед отъездом Капа просил Алана поберечь Таро для него.

Таро зашла за ним в отель. Она сияла как всегда, на ней был комбинезон цвета хаки и берет. Таро была женщиной излучающей сексуальность и держащей мужчин в рабстве. Капа, Алан, каждый мужчина, который встречался с ней, попадал под ее чары. Она была маленькая и изящная.

Что бы ее вьющиеся волосы аккуратно обрамляли ее скульптурное лицо, Таро выщипывала любой волос, который отклонялся от продуманной линии. Молодая женщина не была, однако, просто красавицей — она была, по меньшей мере, таким же хороший фотографом, как ее возлюбленный и гораздо более убежденным антифашистом.

Под Брунете Алан и Таро наткнулись на штаб одного из командиров батальона Тельмана, которого знали как генерала Вальтера. Штаб был между Виллануева де ла Канада и Брунете. Когда они зашли в землянку увидеться с генералом Вальтером, он закричал Алану: «Убирайтесь отсюда немедленно. Через несколько минут здесь будет ад! Убирайтесь».

Алан постарался сделать, что приказал сделать немец, но Таро отказалась идти. Когда он схватил ее запястье, она вырвалась, ее две лейки стукнулись у нее на груди. Таро посоветовала ему идти, если он хочет, но она должна делать свою работу. Алан неохотно поплелся рядом.

Едва они вышли из землянки, как длинная линия танков и людей помчалась со стороны фронта. Там были сотни людей, все бежали, некоторые на бегу бросали оружие. Таро перестала снимать и выругалась. Отбросив всякие претензии на нейтралитет, она бросилась вперед и призывала солдат на хорошем испанском прекратить отступление и сражаться. Паникеры игнорировали ее. Фашистские истребители и небольшие бомбардировщики пикировали и стреляли из пулеметов или бросали бомбы. Алан и Таро укрылись в неглубоком ходе сообщения, пока волна за волной самолеты пролетали над ними.

Согнутая, так что ее колени упирались в подбородок, Таро спросила: «Ты когда-нибудь был в бою? Ты боишься?» «Я собираюсь наложить в штаны», ответил Алан, который воевал в британском батальоне до того, как поступил в канадское медицинское подразделение. Таро засмеялась. Моментом позже она достала камеру и начала снимать бегущих людей, самолеты, раненых, лежащих на земле, кричащих от боли. Комья земли

поднимались гейзерами от взрывов бомб, части человеческих тел летали в воздухе.

«Хватит снимать! Пойдем!», закричал Алан. Он вытащил ее из траншеи и потащил за собой по направлению тыла. Пока они отступали, Тара продолжала снимать. Когда не снимала, она держала Лейку над головой, как если бы она могла защитить ее от шрапнели или взрывов бомб.

Когда пленка закончилась, Таро согласилась отступать побыстрее. Она, Алан и раненый испанский солдат смогли забраться на проходящий танк. Его броня была горячей, почти обжигающей при прикосновении. Они поплотнее прижались к броне, так как танк рванулся по дороге. Его башня настороженно двигалась взад-вперед. В Виллануева де ла Канада, Таро и Алан спрыгнули с танка. Тяжелораненые лежали везде, все неухоженные. Туристическая машина, набитая ранеными и управляемая генералом Вальтером проезжала мимо. Таро на ходу бросила свои камеры внутрь машины и запрыгнула на подножку, Алан уцепился рядом с ней.

Тут же над городом на бреющем загудела масса самолетов. Справа от машины на высокой скорости шли танки. Один танк начал вилять из стороны в сторону, и совсем выйдя из-под контроля, врезался в машину. Алан и Таро взлетели в воздух. Алан ударился о землю, постарался встать, но не смог пошевелиться. Таро кричала. Ее рука тянулась к нему. Алан не мог до нее дотянуться.

Все стало как в тумане. Он смутно ощущал какое-то движение и окончательно очнулся, когда его несли на носилках в госпиталь. Когда сознание вернулось, доктор сказал Алану, что он сломал правую ногу и находится в госпитале Эскориал. Он спросил о Таро и доктор уверил его, что с ней все хорошо.

Позднее зашел новозеландец др. Джолли, которому Алан часто доставлял кровь. Он сказал, что Таро в шоке, ее левое бедро и таз повреждены. Она потеряла много крови и получила переливание. Операция прошла хорошо и с ней, похоже, все будет в порядке, но сейчас посетить ее нельзя.

Медсестра вскоре принесла записку, Таро хотела знать, сохранил ли Алан ее камеры. Его отрицательный ответ вызвал другую записку, которую позже занес др. Джоли. На клочке бумаги было написано: «Это война».

На следующее утро др. Джоли подошел к кровати Алана. «У меня ужасная новость», сказал он, «Герда мертва». Алан отказался от предложенной ему инъекции, но доктор все равно ее сделал и разрешил отнести Алана на носилках в палату Таро. Он взглянул на ее лицо только один момент, прежде чем попросил унести его. Она больше не была похожа на женщину, которую он знал. Там больше не было яркого, сияющего света, который всегда был в ее жизни.

Вскоре после смерти Таро, фотографии, снятые ею во время наступления под Брунете появились в Лайфе под заголовком: «Испанская война убила свою первую женщину-фотографа».

Алан едва мог смотреть на фотографии, потому что воспоминания о пережитом и вина, которую он чувствовал, потому что не смог предотвратить ее смерть, привели его к почти полному отчаянию.

Девятая ~ Рождение и крещение