II. Домовой-доможил

НЕЧИСТАЯ СИЛА

I. Черти-дьяволы (Бесы)

В народном сознании глубоко укоренилось верование, что сонмы злых духов неисчислимы. Очень мало на божьем свете таких заповедных святых мест, в которые они не дерзали бы проникать; даже православные храмы не освобождены от их дерзких нашествий. Эти бесплотные существа, олицетворяю­щие собою самое зло,— исконные враги человеческого рода; они не только наполняют безвоздушное пространство, окру­жающее вселенную, не только проникают в жилища, делая многие из них необитаемыми[1], но даже вселяются в людей, преследуя их беспрестанными искушениями.

Насколько многочисленны эти незримые людские ненавистники, можно судить по богатству самых разнообразных проз­вищ этой нежити, лукавой и нечистой силы. Более чем к соро­ка именам черта, насчитанным В. И. Далем (в его Толковом словаре великорусского языка), еще следует присоединить тот десяток духов, которым присвоены имена и предназначены оп­ределенные -места для пребывания, и сверх того перечислить те прозвища, которые вращаются в живом народном языке, но еще не подслушаны и не уловлены[2]. Повсеместное же пребы­вание чертей и их свободное проникновение повсюду доказыва­ется, между прочим, существованием общих верований и обы­чаев, усвоенных на воем пространстве великой православной Руси. Так, например, в деревенских избах почти невозможно найти таких сосудов для питьевой воды, которые не были бы покрыты если не дощатой крышкой или тряпицей, то, в край­нем случае, хоть двумя лучинками, положенными "крест на крест, чтобы черт не влез". Равным образом среди русского простонародья нелегко натолкнуться на такого рассеянного или забывчивого человека, который, зевнувши, не перекрестил бы своего рта, чтобы святым знамением заградить туда вход нечистому духу. То же самое, с произнесением слов "свят, свят, свят", исполняется и во время грозы при каждом раскате гро­ма, так как черт боится молнии и прячется за. спину людей, чтобы Господь не поразил его. Эти обычаи и приемы, может быть, столь же древние, как само христианство на Руси, поддерживались потом более позднейшими, но столь же почтенной старины народными легендами[3].

Обратимся к описанию многоразличных коварств и разнообразнейших похождений этих духов дьявольской породы, не ограниченных в своей деятельности указаниями явно определенного места (как дома, леса, воды и пр.) и точно обозначен­ного времени.

I. Дома

Хотя чертям для их похождений и отведена, по народному представлению, вся поднебесная, тем не менее у них имеются излюбленные места для постоянного или особенно частого пре­бывания. Охотнее всего они населяют те трущобы, где дрему­чие леса разрежаются сплошными полосами недоступных болот, на которые никогда не ступала человеческая нога и лишь осторожно шагают длинноногие болотные птицы. Здесь, на тря­синах или заглохших и заросших озерах, где еще сохраняются пласты земли, сцепленные корнями водорослей, человеческая нога быстро тонет, а неосторожного охотника и дерзкого пут­ника засасывает вглубь подземная сила и прикрывает сырым и холодным пластом, как гробовой доской. Тут ли не водиться злой дьявольской силе и как не считать чертям такие мочаги, топи, ходуны-трясины и крепи-заросли благоприятными и роскошными.местами для -надежного и удобного жительства?

— Отчего ты, черт, сидишь всегда в болоте? — спрашивает обездоленный болотистой и мокрой родиной белорус своего рогатого и хвостатого черта.

— Привык! — коротко и ясно отвечает тот, и отвечает как за себя лично, так и за других, столь же неохотно переменяю­щих старое и насиженное место жительства на неизвестное, хо­тя бы и лучшее новое.

— В тихом болоте черти водятся, — непременно верят великороссы.

— Было бы болото (подкрепляют они, с другой стороны), а черти будут.

— Не ходи при болоте: черт уши обколотит,— доброжелательно советует третья из множества и столь же распространенная пословица[4].

— И вылез бы черт из болота, и пошел бы в деревню к мужику на свадьбу, да попа 'боится,— выдают за истинно проверенное наблюдение.

Болотные черти живут семьями: имеют жен, плодятся и множатся, сохраняя свой род на бесконечные времена. С их деть­ми, бойкими и шустрыми чертенятами (хохликами), такими же черными (в отличие от немецких красненьких)[5], мохнатыми и в шерсти, с двумя острыми рогами "а макушке головы и длин­ным хвостом, не только встречались деревенские русские люди, но и входили с ними в разнообразные сношения. Образчики и доказательства тому в достаточном количестве разбросаны в народных сказках и, между прочим, в известной всем пушкин­ской сказке о работнике Балде. Один солдат, строгих николаев­ских времен, проносил чертенка в тавлинке целый год со днем. Некоторые уверяют, что черти — востроголовые, как птицы сы­чи, а.многие, сверх того, уверены, что эти духи непременно хромые. Они сломали себе ноги еще до сотворения человека, во время сокрушительного падения всего сонма бесов с неба[6]. Так как на землю был свержено нечистой силы очень много, то она, во избежание вражды и ссор, очертила свои владения кругом. Этот круг возымел особое действие и силу: всякий, попавший в "его и переступивший след нечистого, обязательно блуждает и без помощи особых средств из него не выйдет и не из­бавится от дьявольского наваждения.

Когда народная фантазия наделила чертей многими человеческими свойствами, последовательность воображения потребо­вала изобретения дальнейших сходств и уподоблений. Бес­спорно решено, что эти духи подвержены многим людским привычкам и даже слабостям: любят ходить в гости друг к другу, не прочь попировать с развалом. На своих любимых местах (перекрестках и росстанях дорог) черти шумно справляют свадьбы (обыкновенно с ведьмами) и в пляске подымают пыль столбом, производя то, что мы называем вихрями. При этом люди, бросавшие в такие пыльные столбы ножи или топоры, (удачно разгоняли свадьбу, но на том месте находили всегда следы крови, и после того какая-нибудь слывущая ведьмой колдунья долго ходила либо с обвязанным лицом, либо с подвязанной рукой. На пирах, устраиваемых по случаю особенных побед над людьми, равно как и на собственных свадьбах, ста­рые и молодые черти охотно пьют вино и напиваются; а сверх того, любят курить табак, получаемый в дар от догадливых и трусливых людей[7]. Самое же любимое занятие, превратив­шееся у чертей в неутолимую страсть, — это игра в карты и кости. В игре для чертей нет удержу и не установлено законов: проигрывают все, что есть за душой (а душа им полагается настоящая, почти такая же, как -у людей). Впрочем, если пой­дет дело на полную откровенность, то окажется, что дьяволь­ская сила виновна в изобретении и самого вина, и табачного зелья, да и нечистая игра в карты с передержкой и подтасов­кой отнесена прямо к бесовским же вымыслам и науке. Конеч­но, все эти наветы требуют тщательной проверки ввиду того, что уже слишком во многом обвиняют чертей, например даже в изобретении таких злаков, как чай и картофель, не далее начала прошлого столетия вошедших во всеобщее употребле­ние. В последнем случае оказывается явный поклеп; первое же обвинение — в изобретении вина и табачного зелья — затемня­ется противоречивыми показаниями. Очевидно, свидетели, не­достаточно уверенные в самом факте, стремятся лишь настойчи­во навязать то, в чем сами не вполне убеждены и еще колеб­лются. Так, например, вологжане думают, что предков их выучил варить веселое пойло какой-то странник в благодар­ность за то, что один добрый мужик приютил его: посадил за стол, нарезал несколько ломтей хлеба, поставил солонку с солью, жбан с квасом. Вдвоем они открыли несколько кабаков, и потянулся иуда народ бесчисленными толпами. Во Владимирской губернии черт (также в виде странника, в лаптях, в каф­тане и с котомкой за плечами) поведал тайну варить пиво встречному бродяге, который выплакал ему свое житейское горе и разжалобил его. Счастливый мужичок впоследствии по­хвастался своим умением царю, а неизвестный царь велел ва­рить во всем государстве это самое пиво, которое теперь про­зывают вином. У смоляком черт со своим винокуренным ма­стерством нанялся в работники и изучил доброго хозяина гнать водку как раз накануне свадьбы дочери и т. д.

В рассказах о происхождении табака еще больше разногла­сий: то он вырос из могилы кровосмесителей (сестры и брата), то из головы евангельской блудницы (Вятская губ.), то из тела свихнувшейся чернички, убитой громом (Пензенская губ.), то, наконец, из могилы какого-то неведомого человека (Симбир­ская губ.). У вологжан есть поверье, что разводить табак выучил встречного в лесу помещика неизвестный черный охот­ник и т, д.

В подобных догадках и розысках дошли досужие люди до забавного и веселого. Раз у черта (рассказывают мещовские калужане) померла теща, и захотел он ее помянуть получше. Собрал он всех грешников по этой части, т. е. курильщиков и ню­хальщиков. Вот куритель курит-курит да сплюнет. Черт увидел это и велел всех курильщиков прогнать: они теще его все гла­за заплевали. А нюхальщиков всех оставил: они понюхают и их прошибет слеза — значит, и хорошо для поминок-то чертовой тещи. У тех же калужан, придерживающихся старой веры (в Мещовском (уезде), сложилась насмешливая поговорка "Наша троица в табаке роется" (намек на то, что нюхальщики роют­ся в табакерках тремя пальцами, и как раз теми, которые сла­гаются для крестного знамения).

II. В людях

Все прямые отношения нечистой силы к человеческому ро­ду сводятся к тому, что черти либо проказят, прибегая к различным шуткам, которые у них, сообразно их природе, бывают всегда злы, либо износят прямое зло в различных его формах, и между прочим в виде болезней. Словом — черти устраивают против людей всякие козни и исполняют главное свое назначе­ние, состоящее в многообразных искушениях. Для облегчения своей деятельности, во всех ее направлениях, дьявольская сила одарена способностью превращений, т. е. черти могут со­вершенно произвольно сменять свою подозрительную и страш­ную бесовскую шкурку, принимая личину, сходную с людскою, и вообще принимая формы, более знакомые и привычные для человеческого глаза.

Превращения. Переверты всякого рода и разновидные перекидыши производятся чертями с такою быстротою и внезапною стремительностью, какой не в силах представить себе людское воображение: последовательно проследить быстроту этих превращений не может самый зоркий глаз.

Всего чаще черти принимают образ - черной кошки, почему во время грозы догадливые деревенские хозяева всегда выбра­сывают животных этой масти за дверь и на улицу, считая, что в них присутствует дух (отсюда выражение, что при ссоре про­бегает между людьми черная кошка). Не менее того черти об­любовали образ черной собаки, живых людей (при случае даже малого ребенка) и великанов огромного роста, вровень с вы­сочайшими соснами и дубами. Если задумает черт выйти из своего болота в человеческом образе и явиться, например, ба­бе в виде вернувшегося из отлучки мужа, то он представляется всегда скучающим и ласковым. Если же встречается он на до­роге, обернувшись кумом или сватом, то является непременно пьяным и готовым снова выпить, да сделает так, чтобы сват очутился потом либо на краю глубокого оврага, либо в колод­це, в помойной яме, либо у дальнего соседа и даже на сучке высокого дерева с еловой шишкой в руке, вместо рюмки вина.

Остальные превращения идут в последовательном порядке. Черти оборачиваются: в свинью, лошадь, змею, волка, зайца, белку, мышь, лягушку, рыбу (предпочтительно щуку), в сороку (из птичьего рода это любимый образ) и разных других птиц и животных. Из последних, между прочим, в неизвестных, не­определенного и страшного вида [8].

Перевертываются даже в клубки ниток, в вороха сена, в камни и пр. Вообще черти принимают самые разнообразные фор­мы, какие только способно допустить пылкое людское вообра­жение, однако же не без некоторого ограничительного законно­го предела. Такой предел существует и упорно оберегается: не всегда, например, решаются черти представляться коровой, са­мым дорогим и полезным домашним животным, да подобному перевертышу и самая глупая баба не поверит. Не дерзают злые духи прикидываться петухами — вестниками приближения свет­лого дня, который столь ненавистен всякой злой силе, и голубями — самой чистой и невинной птицей в целом мире, памя­туя, кто удостаивал принимать на себя образ этих милых и ласковых воркунов из царства пернатых. Точно так же никто не видал злой нежити в ослиной шкуре, так как всей их нечистой породе, со времени явления Христа на земле, стало известным, что сам Господь благоволил избрать осла для своего победоносного шествия во святой град, к прославлению своего божест­венного имени и учения.

Какой бы образ "и принял на себя дьявол, его всегда выда­ет сильный, очень громкий голос с примесью устрашающих и зловещих звуков ("дух со страху захватывает"). Иногда он каркает черным вороном или стрекочет проклятой сорокой. По черному цвету, шерсти животных и птичьих перьев тоже распознается присутствие хитрых бесов, и притом именно бесов, потому что, например, колдуны и ведьмы, в отличие от чертей, бывают перевертышами исключительно белых и серых цветов. Зато при всяком превращении черти-дьяволы так искусно пря­чут свои острые рожки и подгибают и свертывают длинный хвост, что нет никаких сил уличить их в обмане и остеречь­ся их.

Искушения. Смущать человеческий род соблазном или за­влекать лукавством— прямая цель дьявольского пребывания на земле. Причем люди искушаются по прямому предписанию из преисподней и по особому выбору самого князя тьмы или сатаны. Стараются совращать с пути блага и истины те наибо­лее искусные черти, у которых наука искушения доведена до высокой степени совершенства в течение бесчисленного ряда лет неустанной и неослабной работы. Искуситель всегда на­лицо: зазвенело в левом ухе — это он летал сдавать сатане гре­хи того человека, сделанные за день, и вот теперь прилетел назад, чтобы снова -стать на страже и выжидать случая и повода к соблазнам. Искуситель, по народному представлению, неиз­бежно находится у человека с левого бока и шепчет ему в ле­вое ухо о таких злых деяниях, какие самому человеку и в ум не пришли бы без коварных наветов черта. "Черт попутал",— уверенно и обычно говорят все, испытавшие неудачу в начинани­ях, а еще чаще те, которые нежданно впали в прегрешение. Могут попутать свои грехи, могут попутать недобрые люди, но, по народным понятиям, и в том я в другом случае действуют колдуны, ведьмы и злые духи кромешного ада. Для послед­них личный прямой расчет заключается не в том, чтобы связы­ваться, например, с ворами и разбойниками — людьми уже испорченными, а главным образом в том, чтобы увиваться около хороших людей, испытанной твердости правил и добрых нра­вов. Во всех таких случаях бесы работают с полной уверен­ностью в победе и с верой в свою великую силу: "Черт горами качает", — говорится испокон века. Вот несколько народных рассказов, характеризующих власть чертей над человеком.

Жил в деревне парень, хороший, одинокий, и в полном достатке: лошадей имел всегда штуки по четыре; богомольный был — и жить бы ему да радоваться. Но вдруг ни с того ни с сего начал он пьянствовать, а потом, через неделю после того, свою деревню поджег. Мужики поймали его на месте: и спички из рук еще не успел выбросить. Связали его крепко, налади­лись вести в волость. На задах поджигатель остановился, стал с народом прощаться, поклонился в землю и заголосил:

— Простите меня, православные! И сам не ведаю, как та­кой грех прилучился, — и один ли я поджигал, или кто помогал и подговаривал — сказать не молу. Помню одно, что кто-то мне сунул в руки зажженную спичку. Я думал, что дает прику­рить цигарку, а он взял мою руку и подвел с огнем под чужую крышу. И то был незнакомый человек, весь черный. Я отдер­нул руку, а крыша уже загорелась. Я хотел было спокаяться, а он шепнул: "Побежим от них!" Кто-то догнал меня, ткнул в шею, свалил с ног — вот и связали. Оглянулся — половина де­ревни горит. Простите, православные!

Стоит на коленях бледный, тоскливо на всех глядит и голосом жалобно молит; слезами своими иных в слезы вогнал. Кто-то вымолвил:

— Глядите на него: такие ли бывают лиходеи?

— Видимое дело: черт попутал.

— Черт попутал парня!— так все и заголосили. Судилирядили—я порешили всем миром его простить. Да старшина настращал: всей-де деревней отвечать за него прядется. Сосла­ли его на поселенье. Где же теперь разыскать того, кто толкал его под руку и шептал ему в ухо? Разве сам по себе ведомый парень-смирена на такое недоброе дело решился бы?

Один молодец с малых лет приобык к водке, да так, что,

когда стал хозяином и некого было бояться, пропил все на

смех людям, на пущее горе жены и детей. Насмешки и ругань не давали ему прохода.

— Дай-ка я удавлюсь, опростаю руки. Некому будет и голосить, а еще все будут рады!—подумал молодец про себя, а вскоре и воем стал об этом рассказывать.

Один старичок к его речам прислушался и посоветовал:

— Ты вот что, друг, когда пойдешь давиться или заливаться (топиться), то скажи: душу свою отдаю Богу, а тело черту. Пущай тогда нечистая сила владеет твоим телом!

Распростился мужик со своими, захватил вожжи и пошел в лec. А там все так и случилось, как быть надо. Явились два черта, подхватили под руки и повели к громадной осине. А около осины собралось великое сборище всякой нечисти: были и колдуны, и ведьмы, и утопленники, и удавленники. Кругом сто­ят трясучия осины, и на каждой сидит по человеку, и все манят.

— Идите поскорее: мы вас давно ожидаем!

Одна осина и макушку свою наклонила — приглашает. Уви­дали черти нового товарища, заплясали и запели; на радостях кинулись навстречу, приняли из рук вожжи, захлестнули за крепкий сук — наладили петлю. Двое растопырили ее и держат наготове, третий ухватил за ноги и подсадил прямо к узлу. Тут мужик и вспомнил старика и выговорил, что тот ему велел.

— Ишь, велико дело твое мясо! — закричали все черти. Что мы с ним будем делать? Нам душа нужна, а не тело во­нючее.

С этими словами выхватили его из петли и швырнули в сторону.

В деревне потом объяснял ему тот же старик:

— Пошла бы твоя кожа им на бумагу. Пишут они на той бумаге договоры тех, что продают чертям свои души, и подпи­сывают своей кровью, выпущенной из надреза на правом ми­зинце.

Так как во всякого человека, которого бьет хмелевик (стра­дает запоем), непременно вселяется черт, то и владеет он за­пойным в полную силу: являясь в человеческом виде, манит его-то в лес, то в омут. А так как бес выбирает себе место прямо в сердце, то и не бывает тому несчастному нигде покоя и места от страшной тоски. Пока догадаются исцелить такого человека единственным надежным средством — "отчитыванием", т. е. по­ка не прочитают над ним все псалтыри три раза, коварный враг человеческого рода не перестанет смущать его и производить свои козни.

Овдовела, например, одна баба да и затужила по мужу: начала уходить из избы и по задворкам скрываться. Если она, склонив голову на руки, сидит на людях, то кажется, что она совсем одеревенела — хоть топором ее секи. Стали домашние присматривать за ней из опасения, как бы она руки на себя не наложила, но не углядели: бросилась баба вниз головой в глубокий колодезь. Там и нашли окоченелый и посинелый труп ее. Добрые люди ее не обвинили, а пожалели:

— Черт смутил, скоро поспел, в сруб пихнул: где слабой бабе бороться с ним?

Благочестивые же, строгие люди, положивши за грешную душеньку крестное знамение, не преминули открыто выгово­рить, в суд и в осуждение самоубийцы, заветную мысль:

— Коли сам человек наложил на себя руки — значит, он

черту баран *.

"Черту баран" в равной мере и тот, кто прибегает к насильственной смерти, и тот, кто совершает поджог, убийство по злой воле (по внушению дьявола), и те, которые попадают в несчастие от неравновесия душевных сил переходного возраста. Все душевнобольные и ненормальные суть люди порченые, волею которых управляет нечистая сила, кем-либо напущенная и за­частую наталкивающая на злодеяние [9] — себе на потеху. Тешат эти люди черта — делают из себя для него "барана" — в тех

случаях, когда вздумает бес прокатиться, погулять, потешить

себя, а то и просто возить на них воду, как на существах совершенно безответных, беззащитных, подобно овцам, и вполне подчиненных. Для того-то, собственно, и выбрано это самое кроткое, безответное животное. Оно же у бесов любимое, в противоположность козлу, которого черти боятся от самого сотворения мира (вот почему держат до сих пор козлов на конюшнях). Кроме того, на самоубийцах на том свете сам сатана разъезжает таким образом, что запрягает одних вместо лоша­дей, других сажает за кучера править, а сам садится на глав­ном месте вразвалку, понукает и подхлестывает. По временам заезжает он на них в кузницы и там подковывает бараньи копыта, подобно лошадиным. Когда же сатана сидит на своем троне в преисподней, то всегда держит на коленях Иуду, христопродавца и самоубийцу, с кошельком в руках, из которого всем бесам отпускаются деньги на разные расходы по делу соблазнов и взысканий за содеянное грешными людьми. В таком виде са­тану и на иконах пишут, и на тех картинах Страшного суда, которые обычно малюются на западных стенах православных храмов. А чтобы вернее и удобнее попали во власть нечистой силы все утопленники и удавленники, их стараются похоро­нить там, где они совершили над собой тяжкий грех самоубий­ства, причем погребают этих несчастных под голою насыпью, совсем без креста и вне кладбищенской ограды.

Проказы чертей. Первыми жертвами при забавах нечистой силы являются обыкновенно пьяные люди: то черти собьют с дорога подвыпивших крестьян, возвращающихся домой с хра­мового праздника из соседних деревень, то, под видом кума или свата, вызовутся на такой раз в провожатые. Ведут видимо по знакомым местам, а на самом деле смотришь, человек очу­тился либо на краю обрыва горы, либо над прорубью, либо над водою, на свае мельничной запруды, и т. п. Одного пьяного мужика посадил дьявол в колодец, но как и когда — несчаст­ный человек не мог сообразить и припомнить: был на игрище, вышел на крыльцо прохладиться да и пропал. Стали искать и услыхали крик в колодце. Вынули и узнали следующее:

— Позвал сват пить чай да пиво. Выпил чашку пива и уви­дал, что не у свата я в гостях, а в колодце! да не пиво пью, а холодную воду. И не стаканчиком ее лью, а прямо взахлебку.

Однако, наряду с этими злыми шутками, черти, по воззре­ниям народа, сплошь и рядом принимают пьяных под свое покро­вительство и оказывают им разнообразные услуги. На первый взгляд в таком поведении чертей можно усмотреть как будто некоторое противоречие. В самом деле: черт, злая сила, пред­ставитель злого начала,— и вдруг оказывает людям добрые услуги. Но на самом деле противоречия здесь нет: каждый пьяный есть прежде всего слуга черта — своей греховной страстью к вину он "тешит беса", и потому черту просто нет расчета причинять своим верным слугам какое-нибудь непо­правимое зло — напротив, есть расчет оказывать им помощь. Сверх того, никто другой, как именно черт наталкивает на пьянство, наводит на людей ту болезнь, которая зовется хмеликом, или запоем: он, следовательно, в вине, он и в ответе. Не наказанием же считать его заботы о пьяных и его хлопоты около тех, которые прямо лезут в огонь или воду, и не карает же он, в самом деле, если забавляется с охмелевшим человеком и шутит шутки хотя бы даже и злые (что ему и к лицу, и по нраву). Привел пьяного к куму в гости — велел раздеваться; захотелось пьяному пить — указал на целый ушат с пивом: пей, да зубы не разбей — долго оно на дворе стояло, замерзло. Раз­девшись, испытуемый стал разуваться, озяб. Осмотрелся и ви­дит, что сидит на сломанном пне, босая нога стоит в снегу, а вдали огонек светит. Увидал его, схватился бежать и бежал как угорелый. На горе по обрыву последний сапог потерял; у окна свата cтучал и кричал: "Замерзаю, пустите!" — И пред­стал разутым, раздетым, без шапки. Сват с досады спрашива­ет: "Где тебя черт носит?" — Отвечает с уверенностью и твердым голосом: "Он-то меня и носил!" — И в самом деле: на откосе валяный сапог нашли, шапку и полушубок сняли с сучка в лесу, а рукавицы валялись подле проруби на реке, из кото­рой угощал давешний кум холодным пивом.

Черт любит, говорят, пьяных по той причине, что таких лю­дей ему легче наталкивать на всякий грех, внушать дурные мысли, подсказывать черные и срамные слова (очень часто хлесткие и остроумные), Наталкивать на драку и на всякие такие поступки, для которых у всех, за неимением верного, есть одно дешевое и вечное оправдание: "черт попутал".

— По пьяному-то деду мало ль чего не бывает,— толкуют опытные люди, — напустит "он" жуть (страх) либо тоску, так и незнамо, что представится. Со страху да тоски руки на се­бя наложишь, а он и рад: начнет под бока подталкивать, на ухо нашептывать. Ты только петлю накинь, а он под руку подтолкнет— и затянет. За тем они и на землю являются, чтобы ввести человека в грех или нанести какой-либо вред.

Трезвые и степенные люди возводят на бесовскую силу немало и других поклепов и обвиняют ее в самых разнообразных злодеяниях и даже в посягательствах на человеческую жизнь. Так, например, во время грозы бес, преследуемый стрелами мол­нии, прячется за человека, подвергая его явной опасности. Пора­жая беса, Илья пророк или Михаил Архангел могут убить и невин­ного. Вот почему во время грозы надо креститься. Надо посту­пать подобным же образом перед едою и питьем, помня, что нечистая сила любит проказить, оскверняя неосвященные сосуды чем ни попало. Это (по свидетельству житий), между прочим, любимые шалости чертей, к каковым они также при­бегают для соблазнов.

Похищают детей. Вращается часто в деревенском быту ругательное слово оммен (т. е. обмен, обменыш), основанное на твердом веровании в то, что дьявол подменяет своими чертёнятами некрещеных человеческих младенцев. Без разбору чер­ти уносят и тех, которых в сердцах проклинают матери, и таких, которым в недобрый час скажут неладное (черное) слово, вроде: хоть бы леший тебя унес. Уносят и младенцев, оставленных до крещения без надлежащего присмотра, т. е. когда младенцам дают заснуть, не перекрестивши их, дают чихнуть и не поздравствуют ангельскую душу, не пожелают роста и здоровья. Особенно не советуют зевать в банях, где обыкно­венно роженицы проводят первые дни после родов. Нечистая сила зорко сторожит и пользуется каждым случаем, когда ро­женица вздремнет или останется одна. Вот почему опытные по­витухи стараются не покидать матерей ни на одну минуту, в крайнем случае, при выходе из бани, крестят все углы. Если же эти меры предосторожности не будут приняты, то мать и не заметит, как за крышей зашумит сильный ветер, спустится нечистая сила и обменяет ребенка, положив под бок роженицы своего "лешачонка" или "обменыша".

Эти обменыши бывают очень тощи телом и крайне уродли­вы: ноги у них всегда тоненькие, руки висят плетью, брюхо огромное, а голова непременно большая и свисшая на сторону. Сверх того, они отличаются природной тупостью и злостью и охотно покидают своих приемных родителей, уходя в лес. Впрочем, живут они не долго и часто пропадают без вести или обращаются в головешку.

Что касается судьбы похищенных детей, то черти обыкновен­но носят их с собой, заставляя раздувать начавшиеся на земле пожары. Но бывает и иначе. Похищенные дети отдаются на воспитание русалкам или проклятым девкам, у которых они остаются, превращаясь впоследствии: девочки в русалок, мальчики в леших. Сюда же, к неизвестным "тайным людям" или к самим дьяволам, поступают "приспанные дети", т. е. случай­но задушенные матерями во время сна. И в том, я в другом случае душа ребенка считается погибшей, если ее не спасет сама мать постоянными молитвами в течение 40 дней, при строжайшем посте. Ребенок, унесенный "тайными людьми", делается сам тайным человеком: невидимо бродит по белому свету, отыскивая себе пропитание. Пьет молоко, оставленное в горшках неблагословленным, снимает с крынок сметану. Ес­ли же ребенок похищен дьяволом, то последний помещает его в темной и тесной темнице. Хотя в темнице нет ни огня, ни кипящей смолы, как в кромешном аду, зато ребенок навсегда лишается света и будет вечно проклинать свою мать за то, что она не уберегла его. Впрочем, для матери, осыпаемой упре­ками посторонних и страдающей от личного раскаяния, име­ется из этого мучительного положения выход. Необходимо три ночи простоять в церкви на молитве; но беда в том, что не вся­кий священник разрешает это. Тем не менее несчастные мате­ри слепо веруют, что если ребенка похитили тайные люди, то он, по молитве, явится на своем месте целым и, по окроплении святою водою, останется невредимым. Но зато матерям с чертями предстоит много хлопот, так как приходится подвергать себя испытаниям, которые не по силам женской природе.

Лишь только наступит ночь и женщина, оставшись одна в церкви, встанет на молитву, как тотчас же начинает она подвергаться всяким ужасам: позади поднимается хохот и свист, слышатся топанье, пляски, временами детский плач и угрозы. Раздаются бесовские голоса на соблазн и погибель:

— Оглянись — отдадим! Кричит и ребенок:

- Не мать ты мне, а змея подколодная!

Оглянуться на тот раз — значит навеки погубить себя и ребенка (разорвут черти на части). Выдержать искушение — значит увидеть своего ребенка черным, как ночь, которого на одну минуту покажут перед тем, как запеть вторым петухам.

На вторую ночь происходит то же самое, но с тем лишь различием, что на этот раз ребенок не клянет своей матери, а твердит ей одно слово: молись! — После первого петуха появляется дитя на половину тела белым.

Третья ночь — самая опасная: бесы начинают кричать дет­ским голосом, пищат и плачут, захлебываясь и с отчаянными взвизгами умоляя взять их на руки. Среди деланных воплей до чуткого уха любящей матери, храбро выдерживающей ис­кус, доносятся и нежные звуки мягкого голоса, советующего молиться:

— Матушка, родная ты моя! Молись, молись — скоро замолишь.

Пропоет третий раз петух — и дьявол бросает перед ма­терью совершенно белого ребенка, т. е. таким, каким она его родила.

— Теперь ты мне родная мать, — спасибо: замолила! — прокричит дитя и мертвым, но спасенным остается лежать на цер­ковном полу.

За отказом священников беспокойства сокрушающихся матерей доходят до крайних пределов, и, только благодаря богомольным настроениям, они находят успокоение в хождениях по монастырям и в увещаниях благочестивых старцев, признаваемых за святых. От старцев тоскующие матери и приносят домой уверенность в том, что душа заспанного младенца пой­дет туда же, куда все души прочих умерших детей, т. е. прямо в святой рай, к самому Господу Богу.

Соблазняют женщин. Из некоторых житий святых — особенно по афонскому патерику — и из народных сказок доволь­но известны сладострастные наклонности всей бесовской по­роды. Эти наклонности проявляются как в личных поступках отдельных бесов, так и в характере людских искушений, потому что бесы всего охотнее искушают людей именно в этом направлении. В истории борьбы христианства с язычеством в Визан­тии есть немало указаний на ту же блудную наклонность дьяволов и на связь их с гречанками того времени. Стоят и в наши дни, у нас на Руси, поскучать молодой бабе по ушедшем на заработки муже, в особенности же вдове по умершем, как бесы и готовы уже на утеху и на услуги. Пользуясь способностью перекидываться (принимать на себя всякие личины) и ловкостью в соблазнах и волокитствах, бесы добиваются пол­ных успехов. Начинают, например, замечать соседи, что баба-*вдова иногда то сделается как бы на положении беременной, а то и опять ничего не заметно, нет никаких перемен. В то же время она со всякой работой справляется отлично, летом выходит в поле одна, а делает за троих. Все это, вместе взятое, при­водит к предположению, что баба находится, в преступной свя­зи с дьяволом. Убеждаются в том, когда баба начнет худеть и до того исхудает, что останутся только кожа да кости. Прозорливые соседки видят даже, как влетает в избу нечистый в виде огненного змея, и с клятвою уверяют, что на глазах у всех бес влетел в трубу и рассыпался огненными искрами над крышей.

Поверья об огненных змеях настолько распространены, а способы избавляться от их посещений до того разнообразны, что перечисление главных и описание существенных может послужить предметом особого исследования. Рассказы о таких приключениях поражают своею многочисленностью, но в то же время и докучным однообразием. Входит бес во временную сделку с несчастной, поддавшейся обману и соблазну, и всего чаще с женщиной, допустившей себя до полного распутства. Оба стараются по условию и под страхом тяжелого наказания держать эту связь в величайшей тайне, но греховное дело с нечистым утаиться не может. Находится достойный человек, которому доверяется тайна, и отыскивается средство благополучно прекратить это сношение. Помогает в таких случаях накинутый на беса (обычно являющегося в виде дородного мужчи­ны) лошадиный недоуздок. Отваживают от посещений еще тем, что нащупывают у соблазнителя спинной хребет, какового обычно у этих оборотней не бывает. Иных баб, сверх того, спа­сают отчитыванием (от блудного беса — по требнику Петра Могилы); другим помогает чертополох —колючая сорная тра­ва, равно ненавистная всей нечистой силе. Приглашают также в дом священника служить молебен; пишут во всех углах ме­лом и дегтем кресты, курят из ручной жаровенни ладаном и пр.[10]

Рассказывают, что иногда и сами черти налетают на беду и остаются в дураках: убегают от сварливых бедовых баб опрометью, добровольно и навсегда. Болтают также, что от подобной связи рождаются черные, глупые и злые дети, которые могут жить очень недолго, так что их даже никто не видит.

Дьявольское наваждение. В сознании простых людей еще окончательно не решено, в чем заключается причина болезней, постигающих человеческий род: в божеском попущении или в.дьявольском наваждении. По сличении сведений, полученных более чем из 50 местностей, относительно происхождения различных недугов, оказывается, что значительный перевес на стороне последнего мнения. При этом известно, что некоторые болезни, как, например, лихорадки, в народном представлении рисуются в форме живых существ, имеющих определенный старческий вид и каждая свое особое имя, как дщери Иродовы. Общее количество лихорадок доходит до двенадцати (а по некоторым сведениям даже до семидесяти), причем все они представляются в виде косматых, распоясанных старух. Против лихорадок издавна вращается в народе целый молитвенный список, присутствие которого в доме считается, подобно тако­му же апокрифическому сказанию о сне Богородицы, за действительное и сильное целебное средство. Как заболевшие, так равно и желающие предохранить себя от будущих напастей должны носить тот или иной список на шейном кресте заши­тым в тряпичку.

Лишь в некоторых местностях удалось различить причины болезней, распределив их по двум основным разрядам. Выхо­дит так, что все болезни (особенно эпидемические, вроде холе­ры и тифа) посылает сам Бог в наказание или для вразумле­ния и лишь немногие — от насыла злым человеком или от пор­чи колдунами и ведьмами. Зато все душевные болезни и даже проказу всегда и бесспорно насылает черт. На него и показывают сами больные, выкликая имя того человека, который при­нес по указанию и наущению дьявола порчу и корчу и нашептал всякие тяжелые страдания.

В некоторых местностях существует глубокая уверенность в том, что на всякую болезнь полагается особый дух и что каждый из этих духов имеет свой вид, например, для лихорадки — вид бабочки, для оспы — лягушки, для кори — ежа и т. п. Сверх прочих существует еще особенный бес, насылающий неожиданные и беспричинные острые боли, пробегающие схватками в спине, руках и ногах. Такой бес называется "притком", (отсюда и обычное выражение "попритчилось"). Для пьяниц черти приготовляют в водке особого червя (белого, величиной с волосок): проглотившие его делаются горькими пьяницами т. п.

Все болезни, которыми чаще всего страдают женщины, как например, кликушество и вообще порчи всякого рода (истерии), приписываются бесспорно бесам. Причем сами женщины твердо и непоколебимо убеждены, что это бесы вселились в испорченных, что они вошли через неперекрещенный рот во время зевоты или в питье я еде. Подобные болезни ученые эра лечить не умеют; тут помогают только опытные знахари да те батюшки, у которых водятся особые, древние молитвенники, какие имеются не у всякого из духовных.

Хотя и придумана давно деревенская пословица "Богу молись, а черта не гневи", — но существует и такая истина, которая выше всякой греховной болтовни и легкомысленных пра­вил: "Без божьей воли и волос на голове человека не пропа­дает". Если черт — лиходей для человека только по божию попущению, то во всяком случае бесовскому влиянию положен известный предел, и самое пребывание нечистой силы на земле ограничено определенными сроками. Так, еще повсюду сохранилось убеждение, что при благовесте в церквах, после треть­его удара, вся бесовская сила проваливается в преисподнюю. В то же время сознательно твердо держится вера, что ко вся­кому человеку, при его рождении, приставляется черт и ангел. Оба они не оставляют человека ни на одну минуту, причем ан­гел стоит по правую сторону, а дьявол по левую[11]. Между ан­гелом-хранителем и дьяволом-соблазнителем стоит постоянна" вражда. Каждый из них зорко следит друг за другом, уступая сопернику лишь в зависимости от поведения человека: радует­ся, умиляясь, ангел при виде добрых дел; осклабляется, хохо­чет и хлопает в ладоши довольный дьявол при виде послуша­ния его злым наветам.

Ангел записывает все добрые дела, дьявол учитывает злые, а когда человек умрет, ангел спорит с дьяволом о грешной ду­ше его. Кто из двух победит — известно единому Богу.

Впрочем, до того времени на всякий час готово для утеше­ния молитвенное слово:

"Ангел мой, сохранитель мой! сохрани мою душу, укрепи мое сердце на всяк день, на всяк час, на всякую минуту. По утру встаю, росой умываюсь, пеленой утираюсь Спасова Пречистова образа. Враг-сатана, отшатнись от меня на сто верст — на тысячу, на мне есть крест Господень! На том кресте напи­саны Лука, и Марк, и Никита мученик: за Христа мучаются, за нас Богу молятся. Пречистые замки ключами заперты, зам­ками запечатаны, ныне и присно, и во веки веков, аминь".

II. Домовой-доможил

Выделился из осиротелой семьи старший брат, задумал себе избу строить. Выбрал он под стройку обжитое место. Лес рубил "избяяой помочью": сто бревен — сто помочан, чтобы вырубить и вывезти каждому по бревну. Десятком топоров (успели повалить лес поздней осенью, когда дерево не в соку, и вывезли бревна по первопутку: и работа была легче, и лоша­ди меньше наломались. Плотники взялись "срубить и поста­вить избу", а если сладится хозяин с деньгами в этот же раз, то и "нарядить" ее, т. е. сделать внутреннее убранство, доступ­ное топору и скобелю. Плотники подобрались ребята надеж­ные, из 'ближнего соседства_; где испокон веку занимаются этим ремеслом и успели прославиться на дальние окольности. Помо­лились на восходе солнца, выпили "заручную" и начали тяпать от ранней зари до самой поздней.

Когда положили два нижние бревна — два первые венца так, что, где лежало бревно комлем, там навалили другое вер­шиной, приходил хозяин, приносил (водки, пили "закладочные". Под передним, святым углом, по желанию хозяев, закапывали монету на богатство, плотники сами от себя — кусочек ладану для святого. Пусть де не думают о них с бабьих бредней худо­го и не болтают, что они знаются с нечистой силой я могут устроить так, что дом для жилья сделается неудобным.

Переход в новую избу или "влазины", новоселье,— в особенности жуткая пора я опасное дело. На новом месте словно бы надо переродиться, чтобы "ачать новую тяжелую жизнь в потемках и ощупью. Жгучая боль лежит на сердце, которое не чует (а знать хочет), что ждет впереди: хотелось бы хорошего, когда вокруг больше худое. Прежде всего напрашивается не­отразимое желание погадать на счастье. Для этого вперед се­бя в новую избу пускают петуха и кошку. Если суждено слу­читься беде, то пусть она над ними и стрясется. За ними уже можно смело входить с иконой и хлебом-солью, всего лучше в полнолуние я обязательно ночью [12].

Искушенные житейским опытом хозяйки-бабы ставят икону в красный угол, отрезают один сукрой от каравая хлеба и кладут его под печку. Это тому незримому хозяину, который вообще зовется "домовым-доможилом". В таких же местах, где домовому совершенно верят и лишь иногда, грешным делом, позволяют себе сомневаться, соблюдается очень древний обы­чай, о котором в других местах давно уже я забыли. Кое-где (например, по Новгородской губ., около Боровичей) хозяйка дома до рассвета (чтобы никто не видал) старается три раза обежать новую избу нагишом, с приговором: "Поставлю я около двора железный тын, чтобы через этот тын ни лютый зверь не перескочил, ни гад не переполз, ни лихой человек но­гой не переступил и дедушка-лесной через него не загляды­вал". А чтобы был этот "замок" крепок, баба в воротах перекидывается кубарем также до трех раз и тоже с заученным приговорным пожеланием, главный смысл которого выражает одну заветную мысль, чтобы "род и плод в новом дому увеличивались".

О происхождении домовых рассказывают следующую ле­генду. Когда Господь, при сотворении мира, сбросил на землю всю непокорную и злую небесную силу, которая возгордилась и подняла мятеж против своего Создателя, на людское жилье тоже попадали нечистые духи. При этом неизвестно, отобрались ли сюда те, которые были подобрее прочих, или уж так случилось, что, приселившись поближе к людям, они обжились и пообмякли, но только эти духи не сделались злыми врагами, как водяные, лешие и прочие черти, а как бы переродились: превратились в доброхотов и при этом даже оказались с при­вычками людей веселого и шутливого нрава. Большая часть крестьян так к "им привыкла, так примирилась с "ими, что не согласна признавать домовых за чертей и считает их за осо­бую, отдельную добрую породу.

Никто не позволяет себе выругаться их именем. Всегда и все отзываются об них с явным добродушием и даже с нежностью. Это вполне определенно выражается во всех рассказах и согласно подтверждается всеми сведениями, полученными от сотрудников в ответ на программные вопросы по демонологии из разных концов Великороссии.

Каждая жилая деревенская изба непременно имеет одного такого жильца, который и является сторожем не только самого строения, но, главным образом, всех живущих: и людей, искотины, и птицы.

Живет-слывет он обычно не под своим прирожденным име­нем "домового", которое не всякий решится произносить вслух (отчасти из уважения к нему, отчасти из скрытой боязни оскорбить его таким прозвищем). А величают его за очевидные и доказанные услуги именем "хозяина" и за древность лет его жизни на Руси — "дедушкой" [13].

Поскольку все это разнообразие имен и прозвищ свидетельствует о живучести домашнего духа и близости его к людским интересам, постольку он сам и неуловим, и неуязвим. Редкий может похвалиться тем, что воочию видал домового. Кто ска­жет так, тот либо обманулся с перепугу и добродушно вводит других в заблуждение, либо намеренно лжет, чтобы похвастать­ся. Видеть домового нельзя: это не в силах человека (в чем со­вершенно согласно большинство людей сведущих, искусивших­ся долгим опытом жизни). И если кто говорит, что видал его в виде вороха сена, в образе какого-либо из домашних живот­ных, тот явно увлекается и строит свои догадки на том предпо­ложении, что домовой, как всякий невидимый дух с нечелове­ческими свойствами, наделен способностью превращаться, при­нимая на себя разновидные личины, и даже будто бы всего охотнее образ самого хозяина дома. Тем, кто пожелал бы его видеть, предлагают нелегкие задачи: надо надеть на себя, непременно в пасхальную ночь, лошадиный хомут, покрыться бороной зубьями на себя и сидеть между лошадьми, которых он особенно любит, целую ночь. Говорят даже, что если домо­вой увидит человека, который за ним таким образом подсмат­ривает, то устраивает так, что лошади начинают бить задом по бороне и могут до смерти забить любознательного. Верно и вполне доказано только одно, что можно слышать голос домо­вого (и в этом согласны все поголовно), слышать его тихий плач и глухие, сдержанные стоны, его мягкий и ласковый, а иногда и отрывисто краткий и глухой голос в виде мимоходных ответов, когда умелые и догадливые хозяева успевают оклик­нуть и сумеют спросить его при подходящих случаях. Впрочем, все, кто поумнее и поопасливее, не пытаются ни видеть этих духов, ни говорить с ними, потому что, если это и удается, добра не будет: можно даже опасно захворать. Впрочем, до­мовой по доброму своему расположению (к большакам семьи — преимущественно и к прочим членам — в исключение) имеет заветную привычку наваливаться во сне на грудь и да­вить. Кто, проснувшись, поспешит спросить его: "К худу или к добру?" — он ответит человеческим голосом, словно ветер листьями прошелестит. Только таким избранным удалось узнать, что он мохнатый, оброс мягкой шерстью, что ею покрыты даже ладони рук его, совершенно таких же, как у человека, что у него, наконец, имеются, сверх положения, рога и хвост.

Часто также он гладит сонных своею мягкою лапой, и тогда не требуется никаких вопросов — довольно ясно, что это к добру. Зла людям он не делает, а напротив, старается даже предосте­речь от грядущих несчастий и временной опасности.

Если он временами стучит по ночам в подызбице, или во­зятся за печью, или громыхает в поставцах посудой, то это де­лает он просто от скуки и, по свойству своего нрава, забавля­ется. Давно и всем известно, что домовой — вообще большой проказник, своеобразный шутник и, где обживется, там беззаботно и беспричинно резвится. Он и сонных щекочет, и кос­матой грудью на молодых наваливается также от безделья, ра­ди шутки. Подурит и пропадает с такой быстротой, что нет ни­какой возможности заметить, каков он видом (что, однако, уда­лось узнать про лешего, водяного я прочих духов — подлинных чертей). В Смоленской губернии (в Дорогобужском уезде) ви­дали домового в образе седого старика, одетого в белую длин­ную рубаху и с непокрытой головой. Во Владимирской губернии" он одет в свитку желтого сукна и всегда носит большую лох­матую шапку; волосы на голове и на бороде у него длинные, свалявшиеся. Из-под Пензы пишут, что это старичок малень­кий, "словно обрубок или кряж", но с большой седой бородой и неповоротливый; всякий может (увидеть его темной ночью до вторых петухов. В тех же местах, под Пензой, он. иногда при­нимает вид черной кошки или мешка с хлебом.

Поселяясь на постоянное житье в жилой в теплой избе, домовой так в ней приживается на правах хозяина, что вполне заслуживает присвоенное ему в некоторых местностях название доможила. Если он замечает покушение на излюбленное им жилище со стороны соседнего домового, если, например, он уличит его в краже у лошадей овса или сена, то всегда всту­пает в драку и ведет ее с таким ожесточением, какое свойствен­но только могучей нежити, а не слабой людской силе. Но одни лишь чуткие люди могут слышать этот шум в хлевах и конюш­нях и отличать возню домовых от лошадиного топота и шара­ханья шальных овец. Каждый домовой привыкает к своей избе: в такой сильной степени, что его трудно, почти невозможно вы­селить или выжить. Не достаточно для того всем известных мо­литв и обычных приемов. Надо владеть особыми притягатель­ными добрыми свойствами души, чтобы он внял мольбам и не признал бы ласкательные причеты за лицемерный подвох, а предлагаемые подарки, указанные обычаем и советом знахаря, за шутливую выходку. Если при переходе из старой, рассыпав­шейся избы во вновь отстроенную не сумеют переманить ста­рого домового, то он не задумается остаться жить на старом-пепелище, среди трухи развалин в холодной избе, несмотря на ведомую любовь его, к теплому жилью. Он будет жить в тоске и на холоде и в полном одиночестве, даже без соседства мышей и тараканов, которые вместе со всеми другими жильцами успевают перебраться незваными.

Оставшийся из (упрямства, по личным соображениям, или оставленный по забывчивости недогадливых хозяев, доможил предпочитает страдать, томясь и скучая, как делал это, между прочим, тот домовой, которого забыли пригласить с собой переселенцы в Сибирь. Он долго плакал и стонал в пустой избе и не мог утешиться. Такой же случай был и в Орловской губернии. Здесь после пожара целой деревни домовые так затоско­вали, что целые ночи были слышны их плач и стоны. Чтобы как-нибудь утешить их, крестьяне вынуждены были сколотить на скорую pyкy временные шалашики, разбросать подле них ломти посоленного хлеба и затем пригласить домовых на вре­менное жительство: "Хозяин-дворовок, иди покель на спокой, не отбивайся от двора своего".

В Чембарском уезде (Пензенская губ.) домовых зазывают в мешок и в нем переносят на новое пепелище, а в Любимском уезде (Ярославская губ.) заманивают горшком кашки, который ставят на загнетке.

При выборе в избе определенного места для житья домовой неразборчив: живет и за печкой, и под шестком, поселяется под порогом входных дверей, и в подызбице, и на подволоке, хотя замечают в нем наибольшую охоту проводить время в голбцах, дощатых помещениях около печи со спуском в подполье, и в чуланах. Жена домового "доманя" (в некоторых местах, напри­мер во, Владимирской губ., домовых наделяют семействами) любит жить в подполье, причем крестьяне при переходе в но­вую избу зовут на новоселье и ее, приговаривая: "дом-домовой, пойдем со мной, веди и домовиху-госпожу — как умею на­гражу".

Когда "соседка" поселяется на.вольном воздухе, например на дворе, то и зовется уже "дворовым", хотя едва ли представ­ляет собою отдельного духа: это тот же "хозяин", взявший в свои руки наблюдение за всем семейным добром. Его также не смешивают с живущими в банях баенными и банными (если он бывает женского пола, то называется "волосаткой"), с поселившимися на гумнах овинными и т. п. (см. о них далее). Это все больше недоброхоты, злые духи: на беду людей завелись они, и было бы большим счастьем, когда бы они все исчезли с лица земли. Но как обойтись без домового? Кто предупредит о грядущей напасти, кто скажет, какой масти надо покупать лошадей, какой шерсти выбирать коров, чтобы водились они подолгу? Если говорят, что скотина "не ко двору", то это значит, что ее невзлюбил своеобразный капризник "дворовый хозяин". Кто умеет слушать и чутко слышит, тому домовой сам своим голосом скажет, какую надо покупать скотину. Разъ­езжая на нелюбимой лошадке, домовой может превратить ее из сытого круглыша в такую клячу, что шкура будет висеть, как на палке. В Мелевках (Владимирская губ.) один домохо­зяин спрятался в яслях и увидел, как домовой соскочил с су­шила, подошел к лошади и давай плевать ей в морду, а левой лапой y ней корм выгребать. Хозяин испугался, а домовой вор­чит про себя, но так, что очень слышно:

— Купил бы кобылку пегоньку, задок беленький!

Послушался его и купил. И опять из-под яслей хозяин ви­дел, как с сушила соскочил домовой в лохматой шапке, в жел­той свитке, обошел кругом лошадь, осмотрел ее да и за­говорил:

— Вот это лошадь! Эту стоит кормить, а то купил какую-то клячу.

И домовой стал ее гладить, заплел на гриве косу и начал под самую морду подгребать ей овес.

В одной деревне Череповецкого уезда (Новгородская губ.) домовой, навалившись ночью на мужика и надавливая ему грудь и живот, прямо спросил (и таково сердито):

— Где Серко? Приведи его назад домой.

Надо было на другое утро ехать в ту деревню, куда про­дал хозяин лошадь, и размениваться. А там тому рады: и у них, когда вводили лошадь во двор, она фыркала и артачи­лась, а на другое утро нашли ее всю в мыле. Один хозяин в упор спросил домового, какой шерсти покупать лошадь, и до­мовой ему повелительно ответил: "Хоть старую, да чалую" и т. п.

Бывают лошади "двужильные" (переход от шеи к холке раздвоенный), в работу негодные: они служат только на домового. Кто об этом дознается, тот спешит продать такую лошадь за бесценок, потому что если она околеет на дворе, то, сколько лошадей ни покупай потом, все они передохнут (сче­том до 12-ти), и нельзя будет больше держать эту скотину. Вот только в этом единственном случае всякий домовой, как он ни добр нравом, бывает неуступчив, и, чтобы предотвратить его гнев, пробуют поколелую лошадь вытаскивать не в воро­та, а в отверстие, нарочно проломанное в стене хлева, хотя и это не всегда помогает.

Зная про подобные напасти и не забывая проказ и капризов домового, люди выработали по всей великой Руси общие для всех обычаи при покупке и продаже лошадей и окота, а также и при уходе за ними. Когда купят корову или лошадь, то повод от узды или ко­нец веревочки передают из полы в полу и говорят пожелания "легкой руки". Покупатель снимает с головы шапку и прово­дит ею от головы и шеи, вдоль спины и брюха "новокупки". А когда "новокупку" ведут домой, то из-под ног по дороге поднимают щепочку или палочку и ею погоняют. Когда же приведут корову во двор, погонялку эту забрасывают:

— Как щепочке не бывать на старом месте, как палочке о том же не тужить и не тосковать, так бы и купленная животина не вспоминала старых хозяев и не сохла по ним.

Затем "новокупку" прикармливают кусочком хлеба, а к домовому прямо обращаются и открыто, при свидетелях, кланяются в хлевах на все четыре угла и просят: поить, кормить, ласкать и холить и эту новую, как бывалых прежних.

С домашнего скота добрый домовой переносит свои заботы на людей. Охотнее всего он старается предупреждать о не­счастиях, чтобы умелые хозяева успели приготовиться к встре­че и отвратить от себя напасть заблаговременно. Люди догад­ливые в таких случаях без слов разумеют те знаки, какие он подает, когда ему вздумается. Так, например, если слышится; плач домового, иногда в самой избе, то быть в доме покойнику. "Если у трубы на крыше заиграет в заслонку — будет суд из-за какого-нибудь дела и обиды; обмочит домовой ночью — заболеет тот человек; подергает за волосы — остерегайся жена: не ввязывайся в спор с мужем, не грызись с ним, отмалчивайся, а то верно прибьет, и очень больно. Загремит домовой в поставце посудой — осторожнее обращайся с огнем и зорко поглядывай, не зарони искры, не вспыхнула бы непотушенная головешка, не сделался бы большой пожар и т. д. Плачет и охает домовой к горю, а к радостям скачет, песни играет, смеется; иногда, подыгрывая на гребешке, предупреждает о свадьбе в семье и т.п.

Все хорошо знают, что домовой любит те семьи, которые живут в полном согласии, и тех хозяев, которые рачительно относятся к своему добру, в порядке и чистоте держат свой двор. Если из таких кто-нибудь забудет, например, замесить коровам корм, задать лошадям сена, то домовой сам за него позаботится. Зато ленивым и нерадивым он охотно помогает запускать хозяйство и старается во всем вредить: заезживает лошадей, мучает и бьет скотину, забивает ее в угол яслей, кла­дет ее вверх ногами в колоду, засоряет навозом двор, давит каждую ночь и сбрасывает с печи и полатей на пол хозяина,, г хозяйку и детей их и т. д. Впрочем, помириться с рассержен­ным домовым не трудно, для этого стоит только положить ему под ясли нюхательного табаку, до которого он большой охот

ник, или вообще сделать какой-нибудь подарок, вроде разноцветных лоскутьев, старинной копейки с изображением Егорья на коне или просто горбушки хлеба, отрезанной от непочатого каравая. Однако иногда бывает и так, что, любя хороших хо­зяев, он между тем мучает скотину, а кого любит, на того на­валивается во сие и наяву, не разбирая ни дня, ни ночи, но предпочитая, однако, сумерки. Захочет ли домовой объявиться с печальным или радостным известием или просто пошутить и попроказить, он предпочитает во всех таких случаях принимать на себя вид самих хозяев. Только (как успевали замечать некоторые) не умеет он при этом прятать своих лошадиных ушей. В таком образе домовой не прочь и пособить рабочим, и угос­тить иного даже курительным табаком, и помешать конокра­дам, вырядившись для этого в хозяйское платье и расхаживая по двору целую ночь с вилами в руках, и т.. п. Под г. Орлом рассказывают, что однажды домовые так раздобрились для своих любимых хозяев, что помогали им в полевых работах, а одного неудачливого хозяина спасли тем, что наладили его на торговлю и дали возможность расторговаться с таким успехом, что все дивились и завидовали. Заботы и любовь свою к семь­ям иной доможил простирает до такой степени, что мешает тайным грехам супругов и, куда не поспеет вовремя, наказыва­ет виноватого тем, что наваливается на него и каждую ночь душит. При этом, так как всей нечистой силе воспрещено са­мим Богом прикасаться к душе человеческой, то, имея власть над одним телом, домовые не упускают случая пускать в ход и шлепки до боли, и щипки до синяков. Не успеет виновная, улегшись спать, хорошенько забыться, как почувствует в но­гах тяжесть, и пойдет эта тяжесть подниматься к горлу, а там и начнет мять так сильно, что затрещат кости и станет захва­тывать дыхание. В таких случаях есть только одно спасение — молитва, да и то надо изловчиться, суметь собраться с духом и успеть проговорить вслух ту самую, которую не любят все нечистые: "Да воскреснет Бог..." [14]

Пока наступит та блаженная пора, когда эта великая мо­литва громко раздастся на всю святую Русь и оцепенеет на­мертво вся нечистая сила, наивные деревенские хозяева долго еще будут темною ночью без шапки, в одной рубахе ходить в старый дом и с поклонами упрашивать домового пожаловать в новые хоромы, где в подызбице самой хозяйкой приготовлено

ему угощение: присоленный небольшой хлебец и водка в чаш­ке. Суеверия, основанные на воззрении на природу, тем дороги и милы простому, нетронутому сомнениями уму, что успокои­тельно прикрывают черствую и холодную действительность и дают возможность объяснять сложные явления самыми просты­ми и подручными способами. Проказами домового объясняют как ненормальные уклонения и болезненные отправления ор­ганизма, так и всевозможные случаи повседневной жизни. Вот несколько примеров. Усиленно катается по полу лошадь и му­чительно чешется об стенку и ясли не потому, что недобрый, человек посадил ей в гриву и хвост ветку шиповника, а потому что ее невзлюбил домовой. На утренней заре холеный инохо­дец оказался весь в мыле не оттого, что сейчас вернулся на нем молодой парень, всю ночь гулявший тайком от отца и ез­дивший по соседним поселкам с песнями и товарищами, а по­тому, что на нем ездил домовой. Поднялось у молодой бабы в крови бушеванье и почудилось ей, будто подходит к ней милый, жмет и давит, — опять виноват домовой, потому что, как только баба изловчилась прочитать "Отче", все пропало!

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском: