Глава IX. Основы дифференциации наук

Онтологическое основание: Разнообразие форм движения и видов материи

Гносеологическое основание: Неизбежность абстракций

Методологическое основание: Специфичность методов

Социальное основание: Общественное разделение труда

Смысл и судьбы единства науки

Заключение

ПРЕДИСЛОВИЕ

Когда начался XX век? — Ответ кажется очевидным: 1 января 1901 года. Но это —хронологически. А если "век" понимать культурно— исто­рически — как определенную эпоху в жизни общества, в том смысле, в котором мы говорим о "викторианском веке" или "веке Просвещения", то в таком понимании век никогда не совпадает с хронологическими рамками столетия. Он то больше, то меньше ста лет, начинается то раньше, то поз­же хронологического рубежа между столетиями.

По-видимому, XIX век закончился лишь с началом 1-й мировой вой­ны, в 1914 году. В августе этого года на полях сражений в Бельгии, Фран­ции, Восточной Пруссии догорала целая эпоха в общем—то довольно мирного развития, обращались в дым идеалы европейского единства и прогресса на основе технического развития. Под грохот пушек рождался новый, гораздо более динамичный и жестокий XX век с его мировыми бойнями, концентрационными лагерями, угрозами глобальных катастроф. И люди, бессмысленно просидевшие четыре года в окопах, испытавшие газовые атаки, стали другими. Их уже не могли взволновать стихи о "Прек­расной даме". Образовался разрыв в ткани общественной жизни. Она ста­на делиться на две части — на "до" и "после" войны.

Этот разрыв проявился во многих сферах человеческой деятельности. В том числе и в той области, которая будет предметом нашего рассмотре­ния — в философии науки. Конечно, и Эрнст Мах, и Поль Дюгем, и Анри Пуанкаре, тем более, Бертран Рассел и Альфред Норберт Уайтхед хроно­логически успели пожить и поработать и в XX столетии, но, мне кажется, все они в значительной мере остались в XIX веке. Удивительно, но моло­дые философы науки 20-х годов, члены Венского кружка, их уже почти не тают. Они слышали о Махе или Пуанкаре, но в своих построениях никак не опираются на идеи этих людей, хотя порой почти бессознательно вос­производят их. Наступила новая эпоха, и все, что было сделано до войны, казалось далекой древностью, хотя этой древности и было-то всего 15—20

лет, а то и того меньше.

Это длинное рассуждение понадобилось мне вот для чего. Когда пы­таешься представить очерк истории какого-то духовного развития, всегда очень трудно выбрать начальный пункт. Мне хотелось бы дать набросок истории философии науки. Но с чего начать? — с Эрнста Маха? Но поче­му не с Уильяма Уэвелла с его "Историей индуктивных наук" или Джона Стюарта Милля? А может быть, тогда уж принять за отправной пункт Oгюста Конта — ведь именно он превозносил науку как высшую ступень человеческого познания? Но Кант многое взял у Сен-Симона и француз­ских энциклопедистов, а от тех уже не так далеко до Рене Декарта и Фрэнсиса Бэкона с их учением о методе. Увы, я не историк и не могу забираться так далеко в глубь веков. Поэтому-то я и решил начать свое рассмотрение с довольно очевидного разрыва и с тех идеи и концепции, к которым и доныне не утрачен интерес.

Книга разделена на две части. В первой я пытаюсь дать набросок ис­тории развития философии науки, начиная с Людвига Витгенштейна и Венского кружка, и до конца 80-х годов. Строго говоря, это вовсе не исто­рия, для многих из нас это сама наша жизнь. Именно мы, работавшие в данной области, поочередно увлекались то логическим позитивизмом, то становились попперианцами, то — сторонниками Томаса Куна или Имре Лакатоша. В силу некоторых внешних обстоятельств нам было трудно от­крыто претендовать на создание оригинального образа науки, ибо все мы работали над созданием одного — марксистского — представления о нау­ке; тем не менее, в рамках критики модных идей многие советские фило­софы создавали собственные, достаточно общие концепции. Поэтому сле­довало бы, может быть, посвятить отдельную главу результатам советских ученых и философов в этой сфере, но я не решился на это: одно дело — смотреть издалека на Поппера, живущего в Англии, или на Куна, рабо­тающего в США, и совсем другое — говорить о людях, живущих и рабо­тающих рядом с тобой. Взгляд невольно останавливается на тех, кто тебе наиболее близок, и общая картина искажается.

Во второй части я рассматриваю важнейшие проблемы философии науки — главным образом, те, в обсуждении которых я сам принимал не­которое участие. Поэтому данная книга — не совсем учебник, хотя она и дает достаточно полное представление о философии науки и может ис­пользоваться для преподавания соответствующих курсов. В большей мере мне хотелось бы сохранить то, что было сделано в данной области на про­тяжении 70 лет, в качестве трамплина для следующего поколения филосо­фов науки в нашей стране.

Сейчас в нашей стране период безвременья. Разрушаются общест­венные связи, разрушается и умирает наука. В советский период мы ощу­щали себя членами единого научного сообщества, независимо от того, кто где жил и работал — в Новосибирске или в Киеве, в Ленинграде или в Минске, в Тарту или в Ростове. Сейчас это сообщество распалось или близко к распаду. Оснований для надежд что-то не видно, однако я уверен в том, что духовное единство людей, работающих в дайной области, рано или поздно восстановится, когда уйдут политические страсти и наладится нормальная экономическая жизнь. Вот тогда-то данная книга может при­годиться.

И последнее замечание. Книга чрезвычайно субъективна: в ней вы­ражены мои вкусы и предпочтения, отражены мои интересы. Я вовсе не претендую на адекватное изображение тех или иных концепций или взгля­дов. Неинтересно писать о том, что представляется тебе скучным. А если ты сам чем-то увлекался и рассматриваешь взгляды других людей на этот предмет, ты невольно исказишь их. Вместе с тем, я глубоко убежден, что вполне понять какую-то идею, какой-то результат способен только тот, кто сам думал над данной проблемой и пытался предложить свое решение.

ЧАСТЬ I. ИСТОРИЯ

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском: