О ПОЛИБИИ И ЕГО СОЧИНЕНИЯХ 17 страница

94. Что касается римлян, то одни из них, охранявшие проход, как только завидели огни в направлении высот, подумали, что туда идет Ганнибал, покинули теснину и поспешили к вершинам. Приблизившись к быкам, римляне недоумевали при виде огней и воображали себя в худшем положении, ждали большей опасности, чем какая угрожала им в действительности. С появлением копейщиков обе стороны обменялись легким нападением; но когда быки подбежали и разделили сражающихся, противники на небольшом расстоянии друг от друга стали ожидать рассвета, так как не могли понять, что делается. Фабий, частью недоумевая, что творится, и, как выражается поэт*, «угадывая, что тут кроется обман», частью памятуя первоначальное решение не пытать счастья и не отваживаться на решительную битву, оставался спокойно у своей стоянки и дожидался дня. Тем временем Ганнибал, у которого все шло совершенно согласно замыслу, беспрепятственно провел свое войско и добычу через теснину, ибо те римляне, которые должны были охранять ее, покинули свои посты. На рассвете он увидел неприятеля, стоявшего против его копейщиков на вершине возвышенности, и отрядил туда часть иберов; когда произошла схватка, иберы положили на месте около тысячи римлян, без труда соединились со своими легковооруженными и спустились с высот.

Таким-то способом вышел Ганнибал из Фалернской области. Теперь стоянка его была уже вне опасности, и он был озабочен мыслью о зимней стоянке, где и каким образом устроить ее. Сильный страх и тяжелое смущение навел он на города и население Италии. Между тем о Фабии шла дурная слава, что по недостатку мужества он выпустил неприятеля из рук, несмотря на все удобства местности; от плана своего Фабий, однако, не отказывался. Спустя несколько дней он вынужден был ради некоего жертвоприношения возвратиться в Рим, причем передал войска товарищу: уходя, он настойчиво наказывал заботиться не столько о том, чтобы нанести вред неприятелю, сколько об охране римлян от какой-либо беды. Но Марк не обращал на это внушение никакого внимания, так что даже тогда еще, когда Фабий говорил, все помыслы его были обращены к тому, чтобы померяться с неприятелем в битве.

95. Таково было положение дел в Италии. Одновременно с описываемыми выше событиями Гасдрубал, назначенный военачальником в Иберии, в течение зимы оснастил тридцать покинутых братом кораблей, в дополнение к ним вооружил еще десять новых и с началом лета вышел в открытое море из Нового города с сорока палубными кораблями, начальником флота назначив Гамилькара ¹⁹⁴. В то же время он стянул из зимних стоянок сухопутное войско и сам выступил с ним в поход. Когда корабли шли по морю вдоль берега, Гасдрубал с сухопутным войском направлялся по морскому побережью, намереваясь остановиться с обоими войсками у устьев реки Ибера. Постигая замыслы карфагенян, Гней* вначале решил было встретить неприятеля на суше и на море из своей зимней стоянки. Но по получении сведений о многочисленности неприятельского войска и о силе его вооружений, Гней отказался от мысли выйти навстречу врагу на суше; зато вооружил тридцать пять кораблей, выбрал из сухопутного войска способнейших людей для службы на кораблях, снялся с якоря у Тарракона и на другой день прибыл в область реки Ибера. Став на якоре в расстоянии стадий восьмидесяти от неприятеля, Гней послал вперед на разведку два быстроходных массалийских корабля; дело в том, что массалиоты служили ему проводниками, первые шли в опасность и вообще оказывали римлянам всякого рода услуги. И после этого, в особенности во время Ганнибаловой войны, массалиоты были более искренними союзниками римлян, чем другие народы. Когда посланные на разведку известили, что неприятельский флот стоит на якоре у устья реки, Марк поспешно отчалил, намереваясь напасть на неприятеля внезапно.

96. Соглядатаи давно уже уведомили Гасдрубала о наступлении неприятеля, а потому он выстроил свои сухопутные войска на морском побережье и команде приказал садиться на корабли. Когда римляне приблизились, Гасдрубал велел давать сигнал и сниматься с якоря, решив вступить в морскую битву; когда произошло сражение, карфагеняне недолго оспаривали победу и скоро начали отступать. Сухопутное прикрытие на берегу не столько помогало им тем, что поддерживало мужество в битве, сколько вредило потому, что питало в них надежду найти в нем верное убежище. Поэтому, потеряв два корабля вместе с командою, а с четырех других весла и воинов, карфагеняне отступили и бежали к берегу. Теснимые римлянами, они в страхе загнали свои корабли на сушу, а сами соскакивали с судов и искали спасения у выстроившегося на берегу войска. Между тем римляне смело подошли к берегу, все неприятельские суда, какие могли еще двигаться, привязали к кормам и увели на буксире, преисполненные радости: они ведь одержали победу с первого набега, завладели морем и имели в своих руках двадцать пять кораблей.

С этого времени вследствие помянутой выше победы надежды римлян на успех в Иберии оживились. С другой стороны, карфагеняне по получении известия о поражении тотчас вооружили и послали в море семьдесят кораблей в той уверенности, что обладание морем необходимо для всех предприятий их. Прежде всего корабли эти пристали к Сардинии, откуда прибыли в Италию к Пизам, где плывшие на них воины рассчитывали соединиться с войсками Ганнибала. Но римляне вышли быстро против неприятеля из самого Рима на ста двадцати пятипалубных судах. Прослышав об этом наступлении, карфагеняне возвратились назад к Сардинии, а затем ушли в Карфаген. Гней Сервилий с названным выше флотом во главе следовал некоторое время за карфагенянами в надежде настигнуть их; но, оставшись далеко позади, он отказался от преследования. Прежде всего Гней пристал к Лилибею в Сицилии, откуда поплыл к острову керкинян ¹⁹⁵, что в Ливии, и ушел назад, получив с жителей его деньги за то, что не опустошал полей их. На обратном пути Гней завладел Коссиром ¹⁹⁶, ввел гарнизон в тамошний городок и возвратился на стоянку в Лилибей. Здесь поставил он свой флот на якоре, а немного времени спустя переправился к сухопутным войскам.

97. Между тем сенат, получив известие о победе, одержанной Гнеем, находил полезным и даже необходимым не пренебрегать Иберией, но усилить там военные средства и теснить карфагенян еще больше. С этою целью сенат снарядил двадцать кораблей и, согласно первоначальному плану, поставил их под команду Публия Сципиона, которого и отправил поспешно к брату Гнею, дабы вместе с ним он вел войну в Иберии. Сенат был сильно озабочен тем, как бы карфагеняне не завладели этою страною и, располагая тогда в изобилии продовольствием и людьми, не утвердились бы решительнее на море, не приняли бы участия в нападении на Италию отправкою Ганнибалу войск и денег. Вот почему сенаторы придавали важное значение Иберийской войне, послали корабли под начальством Публия, который по прибытии в Иберию и по соединении с братом оказал большую услугу государству. Так, раньше римляне ни за что не отваживались переходить реку Ибер и довольствовались дружественным союзом народов, живущих по сю сторону реки. Теперь они переправились через Ибер и впервые решились на борьбу по ту сторону реки. Успеху предприятия много помог случай, именно: наведя ужас на тех иберов, которые жили у переправы через Ибер, они явились к городу заканфян и на расстоянии стадий сорока от него расположились лагерем у храма Афродиты; здесь они заняли удобную местность, которая защищала их от неприятельского нападения и обеспечивала им подвоз со стороны моря. За сухопутным войском следовал вдоль берега римский флот. [98.] При этом наступила такого рода перемена в положении дел: в то время, как Ганнибал отправлялся в поход в Италию, он от всех городов, коим не доверял, взял в качестве заложников сыновей знатнейших граждан; всех их он поместил в Заканфе частью благодаря укрепленному положению города, частью вследствие доверия к людям, которых он оставлял для охраны местности. Был некий ибер, по имени Абилиг, никому из иберов не уступавший в знатности и положении и слывший за самого преданного и верного сторонника карфагенян. Последние события убеждали Абилига, что перевес счастья на стороне римлян, а потому он задумал выдать им заложников, — замысел, достойный ибера и варвара. Рассчитывая достигнуть высокого положения у римлян, если своевременно докажет им свою верность и окажет услугу, Абилиг решил изменить карфагенянам и выдать заложников римлянам. Он видел, что Бостор ¹⁹⁷, военачальник карфагенян, которого послал Гасдрубал для задержания римлян при переправе через реку, но который не отважился на это и после отступления расположился станом в приморских частях Заканфы, что Бостор — человек бесхитростный и кроткий по природе и относится к нему с полным доверием. Абилиг вступил с этим Бостором в разговор о заложниках, причем уверял его, что после переправы римлян через реку карфагеняне не в силах удерживать за собою Иберию страхом, и обстоятельства вынуждают их заискивать у подчиненных им народов. Теперь, говорил он, когда римляне близко, стоят лагерем перед Заканфою и городу угрожает опасность, он отпущением заложников и возвращением их родителям и городам их расстроит планы римлян, больше всего помышляющих о том, чтобы овладеть заложниками; между тем предупредительностью и заботливостью о безопасности заложников он стяжает благоволение всех иберов к карфагенянам. Если дело это будет возложено на него, продолжал Абилиг, то он ручается за величайшую благодарность со стороны иберов; ибо возвращением юношей и их города он приобретет тем признательность не родителей только, но и народа, потому что на деле покажет им великодушие карфагенян по отношению к союзникам. Самому Бостору он сулил щедрые дары от тех иберов, которые получат обратно своих детей; ибо, говорил он, все родители, получив сверх всякого ожидания своих ближайших присных, будут соревноваться друг с другом в том, чтобы достойно отблагодарить виновника этого счастия; долго еще говорил в этом смысле Абилиг и успел склонить Бостора на свою сторону.

99. Назначив день, в который он должен был прийти снова вместе с людьми, пригодными для отведения обратно на родину юных заложников, Абилиг удалился. Ночью он явился в римский лагерь, переговорил с несколькими иберами из числа служивших в римском войске и при посредстве их получил доступ к начальникам. Им он подробно доказывал, что иберы охотно перейдут на сторону римлян, если эти последние будут иметь в своей власти заложников, и обещал передать им юношей. Когда Публий принял это предложение с великою радостью и обещал со своей стороны щедрую награду, Абилиг возвратился домой, условившись точно о дне, часе и месте, где и когда должны ожидать его люди для принятия заложников. После этого он взял с собою надежных друзей и явился к Бостору, а когда юноши были ему переданы, он вышел из Заканфы ночью, как будто для того, чтобы незаметно миновать неприятельский лагерь, в назначенное время пришел к условленному месту и всех заложников передал в руки римских вождей. Публий и Гней оказали Абилигу чрезвычайные почести и воспользовались им для отправки заложников на родину, для чего вместе с ним послали надежных людей. Абилиг ходил из города в город и освобождение юношей представлял как доказательство доброты и великодушия римлян по сравнению с вероломством и жестокостью карфагенян и, указывая на собственное отпадение от карфагенян, побудил тем многие народы примкнуть к римлянам. Между тем Бостор, обвиненный в выдаче заложников неприятелю по легкомыслию, несвойственному его возрасту, навлек тем на себя тяжелую ответственность. В это время, так как пора года была поздняя, обе стороны распустили свои войска на зимние стоянки, причем счастливый случай с заложниками послужил для римлян важным подспорьем в их дальнейших предприятиях.

100. Таково было положение дел в Иберии. Тем временем Ганнибал узнал через своих соглядатаев, — на этом мы и оставили его, — что окрестности Лукерий и так называемого Геруния ¹⁹⁸ изобилуют хлебом, что Геруний удобно расположен для склада хлеба, поэтому Ганнибал вознамерился перенести туда зимнюю стоянку; к названным выше местам он направлялся вдоль горы Либурна ¹⁹⁹. По прибытии к Герунию, отстоящему от Лукерий на двести стадий, Ганнибал прежде всего старался склонить жителей на свою сторону убеждением и предлагал подтвердить свои обещания залогом, а когда никто не внял ему, Ганнибал решил осадить город. Герунием овладел он быстро, всех жителей его велел истребить, а стены и большую часть жилищ оставил нетронутыми, желая воспользоваться ими для хлебных складов на время зимовки. Войско свое он расположил лагерем перед городом и оградил стоянку рвом и окопами. После этого он отрядил две трети своего войска за сбором хлеба, причем отдал приказ, чтобы каждый солдат ежедневно доставлял определенную меру хлеба особым лицам, заведовавшим этим делом. С третьей частью войска Ганнибал охранял стоянку и то там то сям прикрывал отряды, собиравшие продовольствие. Так как почти вся эта область легкодоступна и ровна, то фуражиров было, можно сказать, бесчисленное множество; потом, так как пора года весьма благоприятствовала уборке плодов, ежедневно карфагеняне доставляли огромное количество хлеба.

101. Приняв войска от Фабия, Марк первое время шел по горам в стороне от неприятеля в надежде, что ему удастся наконец дать битву карфагенянам на высотах. Но с получением известия, что Геруний уже занят войсками Ганнибала, которые собирают хлеб на полях, что войска расположились укрепленным станом перед городом, Марк покинул вершины гор и спустился вниз по горному хребту, ведущему в равнину. По прибытии к кремлю, что господствует над Ларинатскою областью ²⁰⁰ и называется Каленою, он разбил здесь палатки, решившись во что бы то ни стало сразиться с неприятелем. Заметив приближение врага, Ганнибал отпустил третью часть войска за сбором хлеба, а с двумя другими отошел от города в направлении к неприятелю на шестнадцать стадий и на некоей возвышенности расположился лагерем, желая в одно и то же время и навести страх на врагов, и доставить надежное прикрытие собирающим хлеб отрядам. После этого ночью он отрядил около двух тысяч копейщиков к некоему холму, находившемуся между двумя лагерями, удобно расположенному и господствовавшему над неприятельским станом, — и занял его. На следующий день Марк увидел это, вышел с легковооруженным войском и повел приступ против холма. В жаркой схватке римляне одержали полную победу, после чего целиком перенесли свою стоянку на это место. Так как лагерь стоял близко против лагеря, то Ганнибал некоторое время удерживал большую часть войска в сборе при себе; так проходил день за днем. Тогда он увидел себя вынужденным отрядить одну часть войска пасти скот, другую послать за продовольствием. Согласно первоначальному плану он старался не тратить добычи и собирать возможно больше хлеба, дабы люди его, вьючный скот и лошади имели зимою обильное продовольствие; ибо часть войска, на которую Ганнибал возлагал наибольшие надежды, была конница.

102. В это время Марк, заметив, что большая часть неприятельского войска, как сказано выше, рассеялась по полям, выступил с войском из лагеря нарочно в самый полдень. Приблизившись к стану карфагенян, он выстроил в боевом порядке тяжеловооруженных, разделил конницу и легкое войско на несколько отрядов и послал их против фуражиров, приказав не брать никого в плен. Меры эти поставили Ганнибала в большое затруднение, ибо он не был достаточно силен ни для того, чтобы выйти против выстроившихся неприятелей, ни равно для того, чтобы подать помощь рассеявшимся по полям воинам. Что касается римлян, то те из них, которые были посланы на карфагенских фуражиров, многих перебили, а выстроившиеся в боевом порядке воины в пренебрежении к неприятелю зашли так далеко, что прорвали ограждавшие его окопы и почти осадили карфагенян. Положение Ганнибала было трудное; но он стойко выдерживал натиск, отражая наступающих врагов и едва защищая свой лагерь. Наконец на помощь ему явился Гасдрубал с теми четырьмя тысячами воинов, которые с полей бежали было за окопы перед Герунием. Немного ободренный, Ганнибал перешел теперь в наступление, выстроился недалеко от лагеря и, хотя с трудом, все-таки отразил обрушившуюся на него беду. Большое число неприятелей Марк положил на месте в сражении у окопов, еще больше истребил на полях и затем, преисполненный смелых надежд на будущее, возвратился в стоянку. На следующий день, когда карфагеняне покинули лагерь, Марк возвратился и овладел им. Дело в том, что Ганнибал сильно опасался, как бы римляне не захватили в ночную пору стоянки перед Герунием, покинутой без охраны, и не завладели обозом и складами припасов, а потому сам решил отступить туда же и снова расположиться там станом. [103.] С этого времени, чем осторожнее и боязливее выходили карфагеняне на фуражировку, тем смелее и опрометчивее нападали римляне. По получении преувеличенных известий об этих событиях римляне в городе возликовали, во-первых, потому, что в положении дел, которое приводило их в отчаяние, как бы наступала перемена к лучшему; во-вторых, теперь казалось, что бездействие и уныние легионов происходили не от трусости воинов, но от чрезмерной осторожности военачальника. Поэтому все в городе обвиняли и поносили Фабия за то, что он не умел пользоваться обстоятельствами с надлежащею смелостью; заслуги Марка, напротив, превозносили до такой степени, что сделали по отношению к нему нечто небывалое еще, именно: в той уверенности, что он быстро положит конец войне, они и его назначили полномочным вождем; таким образом, получилось два диктатора для ведения одной и той же войны, чего раньше у римлян не бывало никогда. Когда Марку сделалось известным народное благоволение к нему и дарование ему власти народом, он с удвоенным рвением искал случая помериться с неприятелем и вызвать его на битву. Фабий также явился к войскам; обстоятельства нисколько не изменили его образа мыслей; напротив, с большим еще упорством он придерживался первоначального плана действий. Однако, замечая, как возгордился Марк, как ревниво во всем он противодействует ему и вообще рвется в битву, Фабий предложил ему на выбор или командовать войском по очереди, или поделить войска и каждому со своими легионами действовать по собственному усмотрению. Так как Марк охотно согласился на разделение войск, то диктаторы поделили между собою легионы и расположились особыми стоянками в расстоянии друг от друга стадий на двенадцать.

104. Частью со слов пленников, частью из того, что сам видел, Ганнибал заключал, что между вождями римлян существует соревнование, что Марк преисполнен воинственного духа и честолюбия. Такое положение дел у неприятеля он находил невредным для себя, скорее даже выгодным, и наблюдал за Марком с целью укротить его отвагу и предупредить нападение. Между стоянками его собственной и Марка находилось некое возвышение, которое могло стать опасным для одной и другой стороны, а потому решился занять его. Он не сомневался, что после недавней удачи Марк кинется тотчас, чтобы помешать этой попытке, он придумал такого рода хитрость: окрестности холма были совершенно открыты, но имели множество всевозможных неровностей и углублений; Ганнибал ночью отрядил к удобнейшим для засады впадинам ²⁰¹ по двести и по триста человек зараз, пятьсот конных воинов, всего тысяч пять легковооруженных и тяжелой пехоты. Из опасения, как бы воины эти не были замечены неприятелем, выходившим за продовольствием, Ганнибал на рассвете еще занял холм легкими войсками. При виде этого Марк решил, что для него наступил удобнейший момент, и тотчас послал легковооруженный отряд с приказанием отбить у неприятеля занятый пункт, затем послал и конницу; в тылу вслед за ними шел он сам во главе сомкнутых рядов тяжеловооруженного войска; ведение им дела было во всех подробностях почти такое же, как и в последней битве ²⁰².

105. Хотя и рассвело, залегшие в засаде воины не были замечены, потому что помыслы и взоры всех обращены были на сражающихся на холме. Между тем Ганнибал посылал на холм подкрепление за подкреплением и сам следовал за ними неотступно с конницей и войском; вскоре завязалась битва и между конными войсками. В то время, как масса конницы теснила легкие отряды римлян, которые бежали к тяжелой пехоте и тем производили замешательство, в это же время по данному сигналу находившиеся в засаде карфагеняне поднялись со всех сторон и ударили на врага, что повергло в великую опасность не только легковооруженных, но и все войско римлян. При виде происходящего и в тревоге за судьбу всего войска, Фабий вывел свои войска из лагеря и поспешил на помощь сражающимся. Лишь только он приблизился, римляне снова воспрянули духом, и, хотя ряды их были совершенно расстроены, они опять собрались вокруг знамен и бежали под прикрытие подходящих воинов, потеряв много убитыми из легковооруженных и еще больше из легионеров, причем пали храбрейшие воины. С другой стороны, Ганнибал, устрашенный видом свежего войска, шедшего на помощь своим в боевом порядке, отказался от преследования и дальнейшего боя. Для присутствовавших при сражении было ясно, что Марк своей отвагой погубил было все дело, а Фабий и на сей раз, как и прежде, спас его осторожностью. В это время и в Риме все поняли, насколько предусмотрительность полководца и умно рассчитанный определенный план выше солдатской суетной опрометчивости. Как бы то ни было, римляне, наученные опытом, все возвели снова один общий частокол и занимали его вместе, впредь следуя указаниям Фабия и исполняя его распоряжения. Что касается карфагенян, то они провели ров между высотами и собственным лагерем, а вершину занятого холма окружили частоколом, поставили там стражу и затем спокойно уже готовились к зимовке.

106. Тем временем наступили выборы должностных лиц в Риме, и римляне выбрали в консулы Луция Эмилия и Гайя Теренция. С новым назначением диктаторы сложили с себя власть. Прежние консулы, Гней Сервилий и Марк Регул, назначенный на место умершего Фламиния, облечены были Эмилием властью проконсулов ²⁰³ и, получив командование над лагерными войсками, вели военное дело по собственному разумению. Эмилий с товарищем по совещании с сенатом тотчас пополнил новым призывом недостававшее до полной цифры число воинов и отправил их на поле сражения. Гнею дано было знать, чтобы ни под каким видом он не вступал в решительную битву, но возможно чаще давал самые жаркие мелкие схватки и тем упражнял бы новобранцев и подготовлял к решительным битвам. Прежние неудачи они объясняли главным образом тем, что употребляли в дело легионы совершенно неопытных новобранцев. Претора Луция Постумия с легионом консулы отправили в Галатию с целью отвлечь кельтов, участвовавших в походе Ганнибала, обратно на родину. Они были озабочены также и тем, чтобы зимовавший у Лилибея флот доставить назад в Италию, а вождям в Иберии отправили все нужное для войны. Эти и все прочие военные меры ревностно принимались консулами. Гней и товарищ его, получив указания от консулов, действовали в отдельных случаях совершенно согласно этим указаниям, почему мы и не считаем нужным говорить о них с большими подробностями; вообще ничего важного или достойного упоминания не было сделано как вследствие полученных указаний, так и по силе обстоятельств; очень часто бывали только легкие схватки и мелкие сражения, которые вождям римлян стяжали общие похвалы, как людям, ведущим каждое дело мужественно и осмотрительно.

107. Итак, в течение зимы и весны противники оставались в своих лагерях друг против друга. Лишь только тогда, когда настала пора уборки новых плодов, Ганнибал вывел свое войско из лагерей под Герунием. Находя для себя выгодным всячески побуждать неприятеля к битвам, он занял акрополь города, именуемого Канною ²⁰⁴, ибо в город этот римляне свозили хлеб и прочие припасы из окрестностей Канузия ²⁰⁵, а оттуда каждый раз, когда требовалось, доставляли их войску. Самый город раньше уже был разрушен; теперь потеря запасов и акрополя поставила римские войска в большое затруднение. Действительно, занятие помянутого акрополя неприятелем было невыгодно для римлян не потому только, что лишало их съестных припасов, но и потому еще, что акрополь этот господствовал над окружающею местностью. Поэтому проконсулы посылали в Рим вестника за вестником и спрашивали, как им поступить, ибо, сообщали они, с приближением к неприятелю битва становится неизбежною ввиду того, что страна разоряется и общее настроение союзников возбужденное. Сенат высказался за то, чтобы дать битву неприятелю; Гнею с товарищем он приказал выжидать еще, а сам послал на войну консулов. Помыслы всех римлян обращены были теперь на Эмилия; на него же возлагались самые смелые надежды частью благодаря, доблестной жизни его вообще, частью потому, что незадолго до этого он, по мнению всех, мужественно и с успехом вел войну против иллирян. Решено было вести войну восемью легионами, чего раньше никогда не было у римлян; при этом в каждом легионе числилось без союзников до пяти тысяч человек. Как сказано выше, римляне набирают ежегодно четыре легиона, а легион имеет в себе около четырех тысяч пехоты и двести человек конницы. Если же предстоит более важное дело, тогда каждый легион составляют из пяти тысяч пехоты и трехсот человек конницы. Что касается союзников, то пехота их равняется по численности римским легионам, конница же обыкновенно втрое ²⁰⁶ многочисленнее римской. Половина этого числа союзников и два легиона даются каждому из двух консулов и отправляются на войну. Для большей части войн употребляются один консул и два легиона, а также вышеупомянутое число союзников: лишь в редких случаях римляне пользуются единовременно для одной войны всеми военными силами. В описываемое нами время римляне находились в такой тревоге и в таком страхе за будущее, что решили употребить на войну единовременно не четыре только, но восемь легионов.

108. Сенаторы призвали Эмилия и товарища его, выставили им на вид всю важность исхода борьбы счастливого и несчастного и отпустили их с повелением кончить войну мужественно и достойно отечества, когда наступит благоприятный для того момент, консулы прибыли с войском и, собрав воинов, объявили волю сената, произнесли подобающие данному положению речи, причем в словах Луция выражались переживаемые им самим чувства. Большая часть речи его направлена была к тому, чтобы ослабить впечатление понесенных недавно неудач; действительно, они до такой степени напугали массу воинов, что слово ободрения было необходимо. Вот почему Луций старался доказать, что не одна и не две, но много было причин, почему предшествовавшие битвы кончались для них поражениями, что при настоящих обстоятельствах, если только воины будут мужественны, нельзя назвать ни одной причины, ни одного препятствия к тому, чтобы, победа была за ними. До сих пор, говорил Луций, никогда еще оба консула не стояли вместе во главе сражающихся легионов, в дело употреблялись войска необученные, новобранцы, незнакомые с опасностями; кроме того, — что самое важное, — римляне до сих пор так мало знали своих противников, что, почти не видя их, строились в боевой порядок и шли в решительные битвы. «Так, разбитые у реки Требии войска только накануне прибыли из Сицилии, а на рассвете следующего же дня выстроились против неприятеля. Потом, сражавшиеся в Тиррении не только до битвы, но даже в самой битве не могли видеть неприятеля по причине пасмурной погоды. Теперь все совершенно иначе».

109. «Так, мы оба при вас, и не только сами будем делить с вами опасности, но мы достигли того, что и консулы прошлого года ²⁰⁷ остаются на поле битвы и будут участвовать в сражениях вместе с нами. С другой стороны, вы не только знаете вооружение, строй, численность неприятелей, вы второй год уже чуть не каждый день сражаетесь с ними. Таким образом, теперь у нас все противоположно тому, как было в прежних битвах; поэтому нужно ждать, что и исход борьбы будет на сей раз совершенно иной. Было бы несообразно, даже невозможно, чтобы вы, выходя большею частью победителями из легких схваток при равенстве ваших сил с неприятельскими, были побеждены теперь, когда мы идем против неприятеля все вместе, и силы наши превосходят неприятельские больше чем вдвое. Когда, граждане, имеется все нужное для победы, требуется еще одно только — ваша добрая воля и усердие; но говорить вам об этом пространно я нахожу излишним. Подобный способ увещания бывает необходим в тех случаях, когда обращаются к людям, состоящим на службе у других за жалованье, или к таким, кои согласно уговору должны сражаться за союзников, для коих битва представляет величайшие опасности, а последствия ее маловажны; напротив, если предстоит борьба, как вам теперь, не за других, а за самих себя, за свою родину, жен и детей, если последствия борьбы имеют гораздо большее значение, нежели самые опасности ее, тогда нет нужды в увещании, достаточно напоминания. И в самом деле, кто не желает больше всего победить в борьбе? Если же это невозможно, кто не пожелает скорее пасть в бою, чем остаться в живых и видеть близких своих жертвами насилия и гибели? Вот почему, граждане, вы и без моих речей ясно понимаете разницу между поражением и победой, а равно последствия их; поэтому идите в битву с мыслию о том что отечество борется не за легионы только, но за самое существование свое. Если настоящая борьба кончится как-нибудь иначе, отечество не имеет других сил сверх этих для одоления врага. В вас вложило оно всю свою ревность и мощь; на вас покоятся все надежды его на спасение. Оправдайте эти надежды, докажите преданность отечеству, какая ему подобает, покажите всем народам, что прежние поражения произошли не от того, что римляне уступают будто бы карфагенянам в доблести, но от неопытности сражавшихся тогда воинов и от случайных обстоятельств». Так и в таком роде говорил Луций войскам и затем распустил собрание.

110. На следующее утро консулы выступили в поход по направлению к тому месту, где, как они слышали, находится неприятельская стоянка. После двухдневного перехода они расположились лагерем стадиях в пятидесяти от неприятеля. Луций видел, что окрестность представляет совершенно открытую равнину, и полагал, что ввиду превосходства неприятельской конницы необходимо воздержаться от битвы, вести войско дальше и увлекать за собою неприятеля туда, где битва будет вестись главным образом пехотными войсками. Но Гай по своей неопытности был противоположного мнения, что породило разногласия и взаимное недовольство между вождями, а это было опаснее всего. На следующий день, когда очередь главнокомандования перешла к Гайю, — по обычаю консулы чередовались властью через день, — Теренций с целью приблизиться к неприятелю велел сниматься со стоянки и двинулся вперед, как ни упрашивал и ни удерживал его от этого Луций. Ганнибал с легковооруженными и конницей пошел ему навстречу, ударил на римлян, в то время как те были еще на ходу, неожиданно вовлек их в сражение, чем произвел в рядах неприятелей большое замешательство. Первый натиск римляне выдержали, поставив впереди отряд тяжеловооруженных; затем, выпустив на врага метателей дротиков и конницу, они одержали в схватке решительную победу, ибо карфагеняне не имели сколько-нибудь значительной поддержки с тыла, тогда как у римлян заодно с легковооруженными сражалось несколько манипулов легионеров. На сей раз с наступлением ночи противники разошлись, причем исход нападения не оправдал расчетов карфагенян. На следующее утро Луций не решался вступать в битву, но пока не мог и увести свое войско назад беспрепятственно, а потому с двумя третями его расположился станом подле реки, именуемой Ауфидом ²⁰⁸. Это — единственная река, протекающая через Апеннины. Гора образует непрерывную границу, разделяющую все воды Италии так, что одни из них изливаются в Тирренское море, другие в Адриатику; протекающий через Апеннины Ауфид имеет источники в покатости Италии к Тирренскому морю и впадает в Адриатику. Третью часть войска он расположил по другую сторону реки, к востоку от места переправы стадиях в десяти от собственной стоянки и немного дальше от неприятельской. Сделано это было для того, чтобы прикрывать своих воинов, выходящих из противоположного лагеря за продовольствием, и угрожать карфагенским фуражирам.

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском: