Страхи врожденные и страхи приобретенные

Существуют страхи врожденные и страхи приобретенные. Врожденные вызываются раздражителями, с которыми субъект не знаком на личном опыте. Птицы, питающиеся змеями, инстинктивно избегают ядовитых экземпляров, хотя никогда раньше с ними не сталкивались. Более ста лет назад Дуглас Спэлдинг описал генетически запрограммированный страх цыплят, впервые заметивших в небе коршуна или услышавших его крик. Конрад Лоренц вызывал панику у только что вылупившихся утят, водя над их головами вырезанным из бумаги силуэтом, отдаленно похожим на хищную птицу. Макаки-резус, выращенные в неволе, обращаются в бегство при виде фотографии разъяренных собратьев. Многие животные боятся даже запаха своих врагов. Некоторые гремучие змеи стараются скрыться, едва их помещают в места обитания их самого грозного противника, королевской кобры. Запах травмированного или испуганного собрата также побуждает к бегству. Молодые жабы стремятся прочь от того места, где находится раненая особь того же вида, и долго туда не возвращаются.

Люди тоже способны реагировать на незнакомые раздражители. Испуг вызывают, например, резкие звуки, вспышки, необычные тактильные воздействия. Потеря ориентации, ощущение, что ты заблудился, также порождает инстинктивный дискомфорт. Дональд Гебб, например, обнаружил, что темнота одинаково пугает и шимпанзе, и маленьких детей. Все это врожденные страхи. Мы появляемся на свет с багажом пристрастий и антипатий, опасений и интересов. Много лет назад Дарвин, а за ним Г. Стэнли Холл предположили, что существует эволюционная предрасположенность к некоторым страхам. Практически доказано, что перцептивные системы каждого вида особым образом настроены на определенные раздражители. Иногда нас вдруг что-то начинает беспокоить. Есть такая русская пословица: „У страха глаза велики“. Что бы там ни говорили бихевиористы[15], но врожденная биологическая склонность перенимать те или иные реакции существует. Выращенные в неволе молодые макаки-резус не боялись змей, но, едва увидев испуг диких сородичей, впадали в панику. Столь стремительное обучение может свидетельствовать только о наличии особой восприимчивости к некоторым навыкам. То, как ребенок учится говорить, служит еще одним блестящим и неоспоримым примером подобной подготовки к постижению жизни.

Не все страхи, характерные для данного вида, проявляются сразу. Они возникают, исчезают и меняются, по мере того как индивид растет и развивается. Можно заранее предсказать, как будут формироваться, усиливаться и ослабевать наиболее распространенные страхи. Так, дети в возрасте от восьми до двадцати двух месяцев обычно с опаской относятся к чужим взрослым людям и не любят оставаться одни. Страх перед незнакомыми ровесниками проявляется несколько позже; потом малыши начинают бояться темноты и животных. Причем у представителей различных культур наблюдается сходная картина. Детский страх перед посторонними изучали в Соединенных Штатах, Гватемале, Замбии, у племен, обитающих в районе Калахари, у индейцев хопи и ганда — результаты везде были одинаковы. У младенцев любой национальности реакция страха появляется примерно в возрасте восьми месяцев: малыш хмурится и перестает улыбаться в присутствии чужого человека. Обычно это проходит к двум годам — возможно, потому что ребенок обучается манипулировать поведением незнакомых людей и быстрее к ним привыкает. Однако боязнь может и сохраниться, превратившись со временем в устойчивую робость. Разлука с родителями также вызывает беспокойство у всех детей, независимо от национальной принадлежности.

Эта неизменная последовательность, вероятно, обусловлена развитием индивида и связана как с генетическими факторами, так и с воздействием окружающей среды. В процессе эволюции совместное существование стало необходимым для выживания вида, поэтому вполне естественно, что мы так восприимчивы к чужим чувствам и побуждениям. Выражение лица другого человека является мощным стимулом, вызывающим в нашей душе соответствующие эмоции. Социофобов пугает любой устремленный на них взгляд, а сердито нахмуренные брови или округлившиеся от ужаса глаза никого не оставят равнодушным.

Рассуждая о врожденных страхах, труднопреодолимых и повсеместно распространенных, нельзя тем не менее забывать, что существенная часть наших опасений все же носит приобретенный характер. Как они появляются? Об этом я поговорю в третьей главе.

Итак, мы обозначили на карте два пункта: страхи врожденные и страхи приобретенные, и их не следует путать. А теперь продолжим исследование.

6. Страхи: норма и патология

Стресс, тревога, страх функционально необходимы. Иногда даже приятны. Иначе почему экстремальные виды спорта и фильмы ужасов пользуются такой популярностью? Дрожь тоже может доставлять удовольствие. Нормальными следует считать страхи, адекватные силе раздражителя, поддающиеся контролю и воздействию. Но поскольку сложно найти четкие критерии для определения этих характеристик, мы часто прибегаем к помощи статистических данных. Например, боязнь летать на самолете следует считать нормой или отклонением? С одной стороны, нормой, поскольку человек не создан для того, чтобы бороздить воздушные просторы. А с другой стороны — все же отклонением, так как данная непереносимость встречается у очень небольшого количества людей.

Патологический страх сопоставим с ложной тревогой: у них сходные механизмы запуска и регуляции. Он возникает часто, по ничтожному поводу и бывает сильным, всепоглощающим, не знающим компромиссов. С ним трудно совладать, такой страх легко перерастает в панику. И это не единственный случай, когда защитные силы организма оборачиваются против нас. В качестве примера Кристоф Андре приводит рефлекс кашля, который природа дала человеку, чтобы изгонять из дыхательных путей инородные тела. Однако приступ астмы, вызванный миллиграммами цветочной пыльцы, следует расценивать как слишком бурную и потому вредную предохранительную реакцию. „Сама по себе пыльца не опасна. Угроза таится не в окружающей среде, а в сбое защитной системы. Затрудненное дыхание и изнурительный сухой кашель скорее губительны, чем полезны“. То же самое можно сказать и о страхе. Как тут не вспомнить о Мальте Лауридсе Бригге и его страхах, описанных Рильке:

Все затерянные страхи тут как тут. Страх, что крошечная шерстинка, торчащая из одеяла, — твердая, твердая и острая, как стальная игла; страх, что пуговка на моей ночной рубашке больше моей головы — огромная, тяжелая; страх, что хлебная крошка, упав с моей кроватки, стеклянно расколется, и давящая тоска оттого, что с ней вместе расколется все-все и навеки; страх, что оборванный край вскрытого письма прячет запретное, чего никому нельзя видеть, и невообразимо важное, для чего во всей моей комнате нет надежного места; страх, что я проглочу во сне выпавший из печи уголек; страх, что спятившее число пойдет разрастаться у меня в мозгу и уже перестанет там умещаться; страх, что лежу на граните, на сером граните; страх, что я буду кричать, к моей двери сбегутся, ее взломают; страх, что я выдам себя, выболтаю свои страхи, и страх, что я слова не смогу из себя выдавить, ведь словами их не передашь — и еще страхи… страхи[16].

7. Элементарная картография: стресс, тревога и страх

Прежде чем мы начнем препарировать страх, следует конкретизировать некоторые термины, ибо язык страха чрезвычайно богат, но недостаточно хорошо систематизирован. Такие слова, как „стресс“, „тревога“, „испуг“, „избегающее поведение“, „стыд“ и многие другие, требуют четкого определения. Сейчас я попытаюсь пояснить некоторые из них. Поскольку книга посвящена страху, начнем с него, но прежде кое-что уточним. Существует ли определение страха? Можно ли вообще дать определение чувству? Ведь чувства — понятия тонкие, сложные, крайне индивидуальные, подвижные. Прежде чем искать определение эмоциям, нужно допустить, что они имеют, во-первых, четкие границы, а во-вторых — словесное выражение. Исследователи, достойные самой высокой оценки, — П. Н. Джонсон-Лэард и Кит Оутли — считают, что существует пять базальных универсальных эмоций: печаль, радость, гнев, страх и отвращение. Сами они первичны, но на их базе развиваются более сложные эмоциональные процессы. Известно, что лингвисты делятся на оптимистов и пессимистов. Первые, к которым отношусь и я сам, полагают, что любая вещь имеет точное определение, позволяющее избежать противоречий или путаницы. А вот пессимисты убеждены, будто бытие и язык разделяет непреодолимая пропасть и поэтому попытки подобрать определение феномену — это акт насилия. Свой подход к подбору терминов я изложил в книге „Словарь эмоций“, написанной в сотрудничестве с Марисой Лопес Пенас.

Читатель уже знает, что определение чувства представляет собой „краткое повествовательное изложение“. Как учит логика, определение содержит указание на ближайший род, то есть на принадлежность к более обширной группе, а также на видовое отличие предмета, иначе говоря — на признаки, выделяющие его из общего ряда. В классическом определении человека („разумное животное“) „животное“ следует понимать как родовую принадлежность, а „разумное“ как видовое отличие. Однако подобный подход представляется несколько упрощенным, когда речь заходит о чувствах: их целесообразнее описывать через фабулу, в которой присутствуют субъект (ведь эмоции субъективны), внешний фактор, эмоциональный опыт и ответный импульс. Схема всех этих повествований такова: субъект… внешний фактор… проявление эмоций… мотивация.

В качестве примера рассмотрим ярость: человеку наносят обиду (вызывая раздражение, возбуждение, физический дискомфорт) и у него появляется желание ответить обидчику, дать выход чувствам.

Добавлю кое-что еще о терминологии чувств, поскольку это представляется мне важным для их анализа. По моему мнению, эмоциональный опыт в силу его крайней изменчивости легче описывать с помощью трех пар первичных свойств: приятный — неприятный, привлекательный — отталкивающий, тревожный — успокаивающий. Эти семантические единицы непосредственно связаны с жизненным опытом и не могут быть определены посредством более простых терминов. Существуют и дополнительные аспекты, помогающие уточнить характер эмоций: интенсивность, физиологические реакции, стихийность или подконтрольность, угнетение или активация нервной системы, зависимость или независимость от чужого поведения.

Вот теперь мы можем дать определение страху. Субъект испытывает страх, когда некая опасность вызывает у него острое чувство беспокойства и неприязни, активирует вегетативную нервную систему, оказывает отрицательное воздействие на пищеварительную, сердечно-сосудистую и дыхательную систему; ситуация выходит из-под контроля, и вступает в действие один из сценариев: бежать, бороться, замереть, покориться. Газель убегает, бык нападает, жук притворяется мертвым, а волки при встрече с доминирующим самцом демонстрируют подчиненное поведение. Мы, люди, умудряемся сочетать все эти варианты.

Нервная система активирована, чувства обострены, внимание приковано к возможной угрозе, мышление либо замедляется, либо становится хаотическим, напряжение растет. Наблюдается ряд вегетативных проявлений: ускорение сердечного ритма, затрудненность дыхания, нарушение функций органов пищеварения, сексуальные расстройства, бессонница и так далее. Потеря контроля над ситуацией часто вызывает ощущение неуверенности, уязвимости.

Все эти признаки — угнетенность, беспокойство, настороженность, сужение внимания, напряженность, вегетативные нарушения — являются общими для тревоги и страха, но могут также наблюдаться и при состояниях, вызванных нарушением баланса химических веществ в организме, таких, например, как абстинентный синдром у токсикоманов, гипертиреоз и даже чрезмерное потребление кофе. Значит, следует внести ясность, чтобы в дальнейшем избежать путаницы. Например, в Справочнике по диагностике и статистике психических расстройств есть большой раздел, посвященный тревожности, в который включены также страхи и генерализированное тревожное расстройство. То есть термин тревога употребляется для обозначения как родовой, так и видовой принадлежности, что является логической ошибкой. Так что пока другой классификации не существует, я предлагаю свою собственную:

Как видите, есть некая черта — беспокойство, волнение или нервозность, — общая для нескольких эмоций. В первую очередь следует отметить, что беспокойство может быть как приятным, так и неприятным. Нетерпение перед поездкой, какое-то непреодолимое желание, взволновавшая нас хорошая новость — все это вызывает сладостную дрожь возбуждения, которую люди всячески стремятся испытать. Дети не могут уснуть, не в силах усидеть на месте в ожидании новогодних подарков. Дивное состояние! Предвкушая встречу с возлюбленной, юноша ощущает приятный трепет. А вот неприятное беспокойство мы будем называть тревогой. Как возбуждение, так и тревога сопровождаются повышенной концентрацией внимания и активацией центральной нервной системы, а также реакцией пищеварительных и дыхательных органов, сердечнососудистой системы. Восхитительная образность человеческого языка передает эти ощущения: „захватывает дух“, „перехватывает дыхание“ и у того, кто испытывает некое страстное желание, и у того, кто терзается тревогой. Американский психолог Томкинс доказал, что волнение, страх и ужас, вызванные неожиданным событием, представляют собой три уровня активации нервной системы. Так что наши мнения созвучны.

Феноменологическое родство приятного и неприятного беспокойства, возбуждения и тревоги, приводит к тому, что для человека иногда мучительно и то и другое. Как мы вскоре увидим, бывают люди, чье душевное равновесие настолько хрупко, что любое возбуждение оборачивается для них тревогой. Такие личности предпочитают не ездить в отпуск, лишь бы не менять привычной обстановки, избегают шумных торжеств и даже страшатся жизненного успеха. Другие же, так называемые emotion seekers, искатели острых чувств, испытывают радостное возбуждение от приключений, которые у остальных смертных вызвали бы панический ужас. Помню, некий мореплаватель-одиночка рассказывал мне о пережитых страхах и о горячем желании вновь испытать их, немедленно возникавшем по прибытии в порт. Из века в век поэзия воспевала войну, пыл сражения — одним словом, все, что превращает опасность в вожделенный риск. Широко известный закон Йеркса—Додсона говорит, что биологическое состояние возбуждения (arousal), нервного напряжения у одних людей улучшает результаты, а у других ухудшает. Некоторым студентам волнение на экзамене идет на пользу, а некоторым мешает сосредоточиться.

Еще раз повторю, что описывать эмоции легче, рассказывая связанные с ними случаи из жизни, только тогда описание будет достаточно достоверным. Страх — это тревога, вызванная реальной опасностью. Однако опыт свидетельствует, что подчас сильный страх, охвативший человека, не является ответом на конкретную угрозу. Такой беспричинный страх мы будем называть тревожностью и увидим, как подсознание интуитивно стремится восполнить пробел в цепочке — отсутствие раздражителя.

Таким образом, мы именуем тревожностью боязнь, возникшую без явного раздражителя и сопровождающуюся навязчивыми опасениями, вызванными смутным предчувствием чего-то ужасного, но необъяснимого; при этом отсутствует четкое представление о том, как этого избежать. Не так давно одна читательница написала мне:

Не хочу излишне драматизировать, но, честно говоря, я в отчаянии, так как живу в постоянном необъяснимом страхе и не могу с ним справиться. Страх отравляет мою профессиональную деятельность, отношения с другими людьми, личную жизнь. Пытаясь преодолеть ситуацию, я занималась психологическим тренингом, а две недели назад обратилась к психиатру. Врач не проявил должного внимания, сказав только, что я произвожу впечатление человека уравновешенного, разумного и т. д. Не представляю, где искать спасения от СТРАХА, который заполняет, подчиняет и определяет всю мою жизнь.

Такой страх и следует называть тревожностью.

Иногда подобное состояние вызвано эндогенными причинами — при некоторых формах эпилепсии, например. Исаак М. Маркс описывает случай своей пациентки:

На протяжении шестнадцати лет женщина страдала непродолжительными приступами безосновательной паники. Без всяких видимых причин ею овладевал „сильнейший испуг“, жизнь представлялась „ужасной“. Страх был острым, но совершенно необъяснимым. Всякий раз она думала: „Теперь я на-конец-то пойму, что же меня так пугает“, но этого не происходило. Такие пациенты часто говорят: „Мне так страшно, словно должна случиться какая-то беда“.

Человек страдает тревожным расстройством, если без всяких на то оснований его охватывает тягостное чувство беспредметного дискомфорта, волнение, вызывающее реакцию вегетативной нервной системы и дисфункцию пищеварительной, дыхательной и сердечнососудистой системы, ощущение беспомощности, повторяющиеся приступы острого беспокойства, не находящего выхода. При этом невозможно избавиться от неприятного состояния, воспользовавшись одним из известных сценариев: бежать, бороться, замереть, покориться.

Теперь дадим определение стрессу. С этим понятием произошло то же самое, что и с другими, быстро вошедшими в моду: оно стало палочкой-выручалочкой, объяснением на все случаи жизни. Известные исследователи вопросов мотивации — Н. Кофер и М. Эппли — сорок лет назад отмечали, что понятие „стресс“ „заняло нишу, ранее принадлежавшую тревоге, конфликтам, фрустрации, эмоциональным расстройствам и т. д.“. И с некоторой долей иронии добавляли: „Возникает ощущение, будто с тех пор, как слово „стресс“ сделалось модным, за него хватаются все кому не лень; в какой бы смежной области специалист ни работал, он ничтоже сумняшеся называет предмет своих исследований стрессом“. Типичная подмена терминов.

Стресс возникает, когда человек испытывает давление и перенапряжение, поскольку требования, которые предъявляют к нему обстоятельства, а иногда и он сам, превышают его возможности. Способность действовать блокируется или нарушается, а организм реагирует на перегрузку. Далеко не всегда причины, ведущие к стрессу, неприятны. Дети, например, быстро перевозбуждаются и устают даже от радостных событий. Иногда во время игры малыш заливается смехом и вдруг начинает плакать. Значит, возбуждение превысило допустимый порог. Бывают случаи, когда решающим фактором оказывается не интенсивность стрессоров, а их количество. Вот как одна мать семейства описывает причины своего стресса:

Я встаю в семь, готовлю завтрак детям, везу их в школу, но поскольку мне некогда ждать, когда она откроется, оставляю ребят у входа, хотя на душе у меня неспокойно. В машине, стоя на светофорах, крашусь и привожу себя в порядок. В обеденный перерыв бегу за покупками. Каждый раз приходится просить мать, соседку или родителей кого-то из одноклассников забрать детей после уроков и отвести их домой. Вечером возвращаюсь, и младший сообщает мне, что потерял ботинок. Эта глупая мелочь совершенно выбивает меня из колеи. Мчусь в школу искать пропажу. Школа закрыта. Захожу в обувной магазин, а когда возвращаюсь, старшая дочь хочет прочесть мне свое сочинение. Но ужин не готов. Говорю, что буду слушать и одновременно стряпать еду. Дочь обижается и плачет. Отправляю ее купать малыша. Через несколько минут из ванной доносятся крики, рыдания, плеск воды, и я бегу посмотреть, что случилось. Там творится что-то невообразимое, но на плите подгорает картошка, и надо скорее возвращаться на кухню. Тут звонит телефон, и мать сообщает, что завтра не сможет забрать детей: ей нужно вести отца к врачу. Принимаюсь обзванивать своих подруг в надежде упросить их.

Это и есть стресс. Он запускает сложные физиологические механизмы, которые могут серьезно повредить здоровью.

Итак, можно утверждать, что человек испытывает стресс, если обстоятельства предъявляют к нему требования, превышающие его умственные или физические возможности; при этом возникает неприятное чувство беспокойства, разбитости и беспомощности, сопровождающееся разнообразными соматическими проявлениями. То есть стресс — понятие более широкое, чем тревога, страх или тревожное расстройство. Сами по себе они тоже способны вызвать стресс, но его также могут спровоцировать работа, сложности во взаимоотношениях, жизненные препятствия — словом, любые трудности. Это физическая и психическая реакция на различные перегрузки. Наличие опасности — далеко не основная причина стресса. Постоянная спешка, например, вызывает его куда чаще.

В определенной точке стресс пересекается с тревогой и страхом, вот почему методики его преодоления могут быть полезными и для коррекции тревожных расстройств. Один из самых известных специалистов в этой области, Дональд Майхенбаум, предлагает метод когнитивно-поведенческой терапии для следующих случаев: 1) приступы гнева; 2) тревожность; 3) обоснованные страхи; 4) физические последствия стрессовых ситуаций; 5) психологическая помощь жертвам агрессии; 6) работа в условиях сильного давления. То есть, как мы видим, тревогу и страх можно причислить к факторам, вызывающим стресс.

Реакция отвращения также присуща не только страху. Конечно, она является составной частью этого феномена, поскольку представляет собой одну из базовых эмоций, о которых я уже упоминал. Приятное нас притягивает, неприятное — отталкивает. Э. Т. Роллс в своей последней книге „Объяснение эмоций“ выстраивает модель поведения индивида, исходя из двух основных ощущений, управляющих, по его мнению, нашими действиями: удовольствие и боль. К удовольствию мы стремимся, боли избегаем. Мозг по-разному реагирует на поощрение и наказание. И боль и испуг крайне неприятны, но отнюдь не тождественны. Обжегшись, я отдергиваю руку не из страха, а от боли. А вот когда спасаюсь от пожара, меня подгоняет страх.

Отвращение вызывает реакцию избегания. Однако проявляется она не так, как при страхе, — сторонники точных формулировок тут совершенно правы. Когда нам страшно, мы сами стремимся держаться подальше от того, что нас пугает, а испытывая отвращение, стараемся удалить от себя неприятный предмет. „Несвежая пища вызывает тошноту и, как следствие, рвоту“, — пишет Кит Оутли. Впрочем, он идет дальше и переносит свойства физического отвращения на область психики. В случае фобических расстройств, например, страх неизбежно сопровождается отвращением. Некоторые люди не выносят самого вида крыс или змей, пусть даже гадкие твари заперты в клетке. Какое чувство возникает в этом случае, страх или отвращение?

Итак, подведем итог, чтобы читателю легче было сориентироваться. Мы обозначили на карте пять точек: тревогу, страх, тревожность, стресс и отвращение. Теперь введем новый термин в наш словарь-минимум: стратегии противостояния. Иначе говоря, действия, помогающие нам победить стресс, страх, тревогу или тревожность. Они именуются копинг-поведением (от английского глагола to соре — „справиться, совладать“). Ричард С. Лазарус определял их как „когнитивные и поведенческие усилия, необходимые, чтобы ослабить воздействие внешней среды и внутренних факторов, которое, по мнению индивида, превышает его возможности“. Их следует изучать не только потому, что они позволяют защититься от страха, но и потому, что являются его неотъемлемой частью. Я уже говорил, что речь идет о взаимосвязанных явлениях, результат которых — степень остроты страха — зависит как от субъективной оценки, так и от характера опасного объекта. Способность к противостоянию, выраженная или слабая, может уменьшить или же увеличить чувство боязни. Наше качество жизни будет зависеть от того, насколько мы способны проявить стойкость в трудной ситуации.

Страх и надежда

Спиноза считал, что страх и его антагонист, надежда, являются важнейшими страстями, необходимыми для постижения этических, религиозных и политических вопросов. Именно чувство неопределенности, нестабильности смущает и ослабляет наш дух.

Итак, надежда есть непостоянное удовольствие (inconstans laetitia), возникающее из идеи будущей или прошедшей вещи, в исходе которой мы до некоторой степени сомневаемся. Страх есть непостоянное неудовольствие, возникающее из идеи будущей или прошедшей вещи, в исходе которой мы до некоторой степени сомневаемся.

Следует добавить, что Спиноза с недоверием относится и к тому и к другому. Надежда способна породить самый яростный фанатизм, невосприимчивость к критике, восторженность и возбуждение.

Родство между страхом и надеждой подмечено давно. Еще Аристотель писал: „Для того чтобы испытывать страх, человек должен испытывать надежду на спасение того, за что он тревожится“. Даже Гёте в трагедии „Фауст“ неприязненно отзывается о надежде:

От Надежды и Боязни

Отступите вглубь прохода.

Худших нет бичей и казней

Человеческого рода[17].

Спиноза и Гёте превыше всего ценят покой. Тот, кто ничего не хочет и не ждет, не познает горечи разочарования. Но ничего и не совершит. Ни один мореплаватель не снимется с якоря, если не надеется доплыть до далекого порта. Луис Вивес[18]утверждает, что „надежда — это вера в то, что все будет, как мы того пожелаем“. И добавляет:

Иллюзия, которую дарит нам надежда, сладостна и необходима для того, чтобы выжить среди трудностей, несчастий и непереносимых тягот. Мудрый сюжет повествует, что когда Пандора опрокинула заветный сосуд, все несчастья вырвались наружу, и только надежда осталась на дне (Гесиод, „Теогония“, 93—99). Пандора нарочно постаралась сохранить ее. Это символический образ человеческой жизни, вот почему Создатель сделал так, чтобы надежда зарождалась и возрастала при каждой, даже самой незначительной возможности.

Что ж, продолжим наше путешествие.

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском: