Учение о познании Истины

«Моя жизнь во Христе» — основное произведение отца Иоанна; все остальное только обрамляет эту книгу и вне связи с ней не имеет настоящего значения. Не только учение, но жизнь и личность отца Иоанна Кронштадтского не могут быть поняты вне его дневника, который является неотъемлемой частью его самого и его дела. В то же время «Моя жизнь во Христе» есть одна из крупных жемчужин русской и вообще православной духовной литературы, несмотря на то, что некоторые, немногие записи в книге вызывают возражения у тех, кто рассматривает их вне целого содержания книги и вне исторической обстановки, в которой жил отец Иоанн, а также, вероятно, вне своего личного духовного устремления к Богу[88]. В виду такого первенствующего значения книги «Моя жизнь во Христе», содержание ее и будет рассмотрено в первую очередь. Этот обзор будет дополнен ссылками и на другие произведения отца Иоанна.

Об этом удивительном дневнике можно найти немало отзывов в русской религиозной литературе. Некоторые из них очень яркие, и нельзя, пусть и с сокращениями, не привести хотя бы немногие из них.

Вот что пишет, например, в своем труде «Пути русского богословия» профессор протоиерей Георгий Флоровский: «Редко кто читает его замечательный дневник «Моя жизнь во Христе» как богословскую книгу. Конечно, в ней нет богословской «системы», но есть богословский опыт и о нем свидетельство. Это дневник созерцателя, а не моралиста... У отца Иоанна вновь открывается забытый путь опытного богопознания»[89].

Подобно этому и протоиерей Сергий Четвериков называет книгу отца Иоанна Кронштадтского «знаменитой» и отмечает опытный жизненный ее характер[90].

Наконец, вот слова самого отца Иоанна, заменяющие предисловие к изданию книги: «Всё содержащееся в нем (издании) есть не что иное, как благодатное озарение души, которого я удо­стоился от всепросвещающего Духа Божия в минуты глубокого к себе внимания и самоиспытания, особенно во время молитвы. Когда мог, я записывал бла­годатные мысли и чувства, и из этих записей многих годов составилась книга. Содержание книги весьма разнообразно, как увидят читатели... Пусть они судят о содержании издания»[91].

Приведенные слова очень дерзновенны, но они ярко свидетельствуют о том, что отец Иоанн Кронштадтский действительно источником своего писания считает свой внутренний религиозный опыт. Предлагая книгу на суд читателей, он, очевидно, обращается также к внутреннему опыту своих судей. Дух судится только духом.

Из этого же предисловия видно и то, как писалась книга. Отец Иоанн писал ее «когда мог»[92], урывками. По свидетельству современников, свои записи он делал нередко в пути, в вагоне, на пароходе, а если дома, то чаще ночью, заканчивая свой многотрудный день[93].

В нескольких кратких главах невозможно изложить всего «учения» отца Иоанна Кронштадтского о христианской жизни, содержащегося преимущественно в его дневнике.

В дневнике отца Иоанна Кронштадтского, прежде всего, поражает настойчивое обращение к человеческой свободе. Призывая жить христианскою жизнью, отец Иоанн не требует подчинения нравственному закону на основе слепой веры в Божественный авторитет. Напротив, он постоянно указывает на возможность и необходимость проверки нравственной христианской правды свободным опытом человека. Конечно, эта проверка осуществляется не внешними экспериментами и не рассудком, а тем, что есть самого глубокого в человеке – его сердцем (духом), то есть в той области, где человек действительно свободен. Вот, для начала, отрывок, в котором отец Иоанн указывает на сердце, как на область, где испытываются, и где познаются нравственные и религиозные истины: «Сердце–первый деятель в нашей жизни, и во всех почти познаниях наших зрение сердцем известных истин (идей) предшествует умственному познанию... Сердце видит разом, нераздельно, мгновенно, потом этот единый акт зрения сердечного передается уму и в уме разлагается на части, отделы, пре предыдущее, последующее; зрение сердца в уме получает анализ свой. Идея принадлежит сердцу, а не уму, внутреннему человеку, а не внешнему. Поэтому весьма важное дело «просвещенна очеса сердца»– при всех познаниях, но особенно при познании истин веры и правил нравственности»[94].

В этом отрывке намечена основа целой теории знания и здесь мы можем увидеть мысли свойственные как великим православным мистикам, так и некоторым философам-интуитивистам. Но отец Иоанн Кронштадтский не был и не пытался быть философом. Он был свидетелем Христовым, свидетелем о животворности Христианской Истины и истинности жизни во Христе.

По свидетельству отца Иоанна Кронштадтского, положительное признание или приятие идеи добра, истины о добре, отзывается в сердце, как возрастание жизни и свободы, и, напротив, отвержение, неприятие добра – как убыль той и другой. Иначе говоря, он утверждает, что полнота жизни и свободы неотлучна от признания ценности или истинности добра, как обратно – отвержение этого есть умаление жизни и свободы.

«При неверии чему-нибудь истинному, святому, ум обыкновенно затмевается страхом и теснотою, – пишет отец Иоанн Кронштадтский, – а при искренней вере ощущает радость, спокойствие, широту или расширение в себе жизни, так что и ум делается светлым и далеко зрящим. Не явно ли истина торжествует над безумием сердца? Да, страдание сердца при неверии во что-либо истинное, святое есть верный признак истины того, во что оно не верует, потому что предмет, в который мы веруем, сообщает жизнь нашему сердцу... Проводник жизни в наше сердце есть живая, искренняя вера наша в Бога»[95].

Но вот еще более яркие слова отца Иоанна о сердце, как судилище «истин веры и правил нравственности»: «Всякая ложная мысль в самой себе носит доказательство своей ложности. Это – смертоносность ее для сердца. Равно всякая истинная мысль заключает в себе самой доказательство своей истины... животворность ее для сердца»[96].

Еще сильнее это выражено в следующих словах, где даже богооткровенные истины, явленные через Евангелие и Церковь, как бы отдаются на суд человеческого сердца: «В истинах Евангелия и церковных чтений не должно сомневаться. Все, что в Евангелии и в Церкви, есть дыхание Духа Истины, мир, жизнь и сладость духовная. Горе сомневающемуся: дух лжи омрачает, стеснит и повергнет его в уныние и скорбь»[97].

Из приведенных отрывков видно, что непризнанием какого-либо внешнего, хотя бы даже божественного авторитета хочет отец Иоанн Кронштадтский обосновать принятие нравственных и религиозных истин, а на показаниях человеческого сердца, которое в глубине своей – свободно, хотя бы в том смысле, что радость и скорбь сердечные — непроизвольны. «У нас есть верный барометр, – говорит он, – который показывает возвышение или понижение нашей духовной жизни, это – сердце. Его можно назвать и компасом»[98].

Согласно свидетельству отца Иоанна, сердце не ограничивается одним, как бы теоретическим, приятием добра или идеи добра. Оно оценивает добро и зло по самому его конкретному содержанию, в каждом реальном их проявлении. Всякое проявление добра обнаруживается в сердце, как радостное усиление жизни и свободы, и всякое зло – как умаление жизни, как неволя, скорбь.

Вся книга «Моя жизнь во Христе» полна свидетельства об этом. Вот некоторые наиболее характерные из них: «Любовь покоит и приязнь расширяет сердце, оживотворяет его, а ненависть мучительно стесняет и тревожит... Кто ненавидит, тот мучит и тиранит самого себя, тот глупее всех глупцов»[99].

«Ты ненавидишь врага? Ты – глуп. Почему? Потому что, когда враг тебя гонит, ты еще сам себя внутренне гонишь, ибо не самое ли это жестокое гонение – мучить себя ненавистью к врагу?»[100].

«Что сказано о злости и раздражительности, то следует сказать и о прочих страстях. Сам Господь указал для них наказание в них самих, в их крайней агонии. Каждая страсть есть собственный мучитель и вместе палач каждого одержимого ею человека». «Всякий человек, делающий какое-либо зло…достаточно наказывается совершенным им злом, тойстрастью, которой он работает»[101].

Впрочем, слова отца Иоанна Кронштадтского о том что добро и зло имеют свою награду или наказание в них самих, не исключает знания его о том, что «награды» и «наказания» обнаруживаются также и в последствиях добра и зла, что, например, «болезни суть следствия грехов» так же, как и самая смерть. «Когда не будет греха, пишет он, тогда не будет болезни и смерти»[102]. В своих творениях отец Иоанн Кронштадтский показывает еще и другую сторону христианской свободы. В полном согласии с древними учителями Церкви, он утверждает, что благая христианская жизнь соответствует человеческой, высшей, духовной природе человека. «Надо помнить всякому, – пишет он, – что у всякого человека, кроме животной его природы, есть еще и духовная, что у животной – свои требования, у духовной – свои. Требования животной природы: пить, есть, спать, дышать, освещаться, одеваться, согреваться; духовной – размышлять, чувствовать, говорить, иметь общение с Богом через молитву, богослужения и Таинства, поучения в слове Божием и с ближними (общение) через взаимную беседу, благотворительную помощь, взаимное поучение, назидание»[103]. Наконец, не раз отец Иоанн Кронштадтский защищает свободу человека вообще, в самом основании ее.

«Многих соблазняет дар свободы, данный человеку от Бога и возможность человека быть добрым и злым, а по падении в грех – удобопреклонность (склонность) человека более ко злу, чем к добру...«Вы вините Творца; да виноват ли Он, что вы, по невнимательности к голосу Его, употребили во зло величайший дар свободу, которая есть неотъемлемая черта образа Божия?... Не хули Бога Всеблагого... восходи выше и выше по ступеням совершенства духовного, коего без свободы нельзя было бы достигнуть»[104].

Ниже будет показано, насколько понятие об исконной свободе человека связано с основными догматами православной веры, в особенности с учением об образе Божием в человеке, которому отец Иоанн Кронштадтский придавал особенно важное значение. Теперь же нельзя не подчеркнуть еще раз, что книга «Моя жизнь во Христе» есть в основе своей более всего — слово об истинной свободе, к которой призван человек.

От всех слов отца Иоанна – о свободе человека и от постоянных указаний его на свой внутренний опыт, подтверждающий ту или иную нравственную истину – веет всегда необыкновенной свежестью. В словах этих чувствуется радостный, свободный призыв Самой Божественной Любви... Но все-таки, несмотря на это, неизбежно возникает вопрос: достаточно ли свидетельства человеческого сердца для установления той или иной нравственной истины, и достаточно ли для этого ее соответствия духовной природе человека? Разве сердце не может ошибаться? Разве духовная природа человека не может заблуждаться? Не являются ли все сердечные оценки чисто личными, субъективными, для других, необязательными?

Такие вопросы – более чем неизбежны, так как, если, с одной стороны, человеку свойственно постоянно ограждать и утверждать свою свободу и действовать по своему свободному усмотрению, то, с другой, столь же неотъемлемо от человека и его стремление искать объективную, независимую от него самого истину и поступать согласно этой высшей, независимой лично от него, правде. Живет еще в человеке, кроме того, неистребимая тайная надежда, что, в конце концов объективная истина и не может нарушить его свободы. Наконец, человеку присуще еще сознание (интуиция), что поступать по правде трудно более всего потому, что испорчено само нравственное сознание человека, самая его совесть.

На все эти глубочайшие вопросы и запросы человеческого духа с доступной для человека полнотой отвечает только христианская вера. В творениях отца Иоанна Кронштадтского можно найти все основные христианские ответы, касающиеся этой области.

Прежде всего, отец Иоанн Кронштадтский, разумеется, знает, что сердце, этот «барометр» или «компас» для того, чтобы стать показателем истины, должно быть само постоянно испытываемо, проверяемо, очищаемо, исправляемо[105]. Вот слова отца Иоанна об этом: «Сердце в одну минуту может изменяться несколько раз к доброму или худому, к вере или к неверию, к простоте или к лукавству, к любви и к ненависти, к доброжелательству и зависти, к щедрости и к скупости, к целомудрию и к блуду. О какое непостоянство! О, сколько опасностей! О, какое нужно трезвение и внимание к себе»[106].

Или вот еще другой отрывок: «Если веру нашу православные христиане иногда не могут вместить и таинства ее, то это показывает только, что умы и сердца людей нечисты и страстны и не могут выносить чистоты и света ее, как больные глаза – света солнечного»[107].

В других своих сочинениях отец Иоанн Кронштадтский приравнивает нечистое сердце к глазу, имеющему бельмо, а человека с нечистым сердцем – к слепцу. Он постоянно настаивает на необходимости, прежде всего, очищать сердце, воспитывать его. Вот что пишет он, например, касаясь вопроса воспитания и образования детей: «Чрезвычайно вредно развивать только рассудок и ум, оставляя без внимания сердце... Сердце – жизнь, но жизнь, испорченная грехом; нужно очистить этот источник жизни, нужно зажечь в нем чистый пламень жизни так, чтобы он горел и не угасал, а давал направление всем мыслям, желаниям, стремлениям человека, всей его жизни»[108].

Но если не всякое сердце человеческое может верно и свободно судить о путях человеческой жизни, а только сердце чистое или очищаемое, то кто же может сказать, что сердце готово или не готово стать судьей? Кто может судить сердце или совесть человека? Или, иными словами, кто может стать выше человеческого сердца и все-таки не нарушить его прав, не умалить свободы человека? Судьей над сердцем человеческим может быть только чье-то совершенное сердце или другое абсолютно свободное, чистое и любящее существо, которое, по бесконечной любви к человеку, может указать ему путь, не нарушая самого дорогого, что есть в человеке – его свободы. Такое существо необходимо должно быть, кроме того, всеведущим и всемогущим, обладать всемогуществом любви. Таким существом может быть только Бог...

И, действительно, – и в этом заключена глубочайшая тайна христианской жизни – настоящий христианин опытно знает, что только Бог, только Христос указывает ему правый путь, не нарушая его свободы. Знает он и то, что, если сердце его свободно влечется к добру и его выбирает, то это – не по случайной прихоти, а по внушению Самого Бога. Здесь нельзя не вспомнить слов святого апостола и евангелиста Иоанна Богослова: «Если сердце наше осуждает нас, то сколь более того Бог, потому что Бог больше сердца нашего и знает все» (1 Ин., 3;20).

Дневник отца Иоанна Кронштадтского и заключает в себе постоянные свидетельства о том, что именно Сам Бог судит его сердце, охраняет его чистоту и указывает верный путь. «Воистину Христос во мне живет, пишет отец Иоанн, это Он, Всесвятый, так чуток ко мне, к малейшей нечистоте сердечной... побуждает... самый зародыш греха в сердце гнать вон из души. Но, увы! И сатана тут же, готовый пожрать меня на каждом шагу, оспаривает меня от Бога»[109].

«В душе богобоящегося человека происходит невидимо духовное общение с Богом..., – пишет в другом месте отец Иоанн Кронштадтский, – Господь Бог то одобряет, то осуждает наши мысли, желания, намерения»[110].

Но если это так, то, все же, где ручательство того, что Бог судит, не нарушая нашей свободы? И здесь внутренний опыт еще раз свидетельствует, что именно Бог спасает и охраняет нашу свободу, потому что Он, будучи Судьей нашего сердца, в то же время Сам отдается на суд его. Близость Бога, истинность Его присутствия узнается именно из того, что, по безмерной любви к нам, Он бережет нашу свободу, не понуждает, а только зовет, влечет к Себе.

«Господь не хочет насильно влечь нас ко спасению, пишет отец Иоанн Кронштадтский, чтобы и самое спасение, как подневольное, не стало противным: ибо нам дорого и приятно только то, что мы сами возлюбили, чего сами домогались, с чем сроднились, что стало нашим сокровищем, нашей, как бы природой. А таковы именно добродетели христианские, таково Царствие Божие, его надобно познать, возлюбить всем сердцем, усвоить здесь на земле, укоренить в своем сердце так, чтобы оно проникло совершенно всю душу и не оставило никакого места в сердце всепагубному и вселестному греху»[111].

Надо, согласно другому слову отца Иоанна Кронштадтского, «чтобы мы веровали в Бога не за беседу других о Нем, но и на основании своего собственного опыта, в истине, свете и животворности своей веры; каждый должен сам вкусить и видеть, яко благ Господь»[112].

Согласно отцу Иоанну только тот, «кто сам вкусил дара небесного и был причастником Духа Святого, и вкусил доброго Божьего глагола и силы грядущего века, того вера основательна»[113].

И подобно тому, как истина и добро открываются сердцу, как мир, радость, жизнь и свобода, так, и тем более, Сам Бог – Источник жизни, истины, добра и красоты – есть для сердца человеческого свобода, истина и жизнь.

«Христос, введенный в сердце верой, воссядет в нем миром и радостью, пишет отец Иоанн. Недаром говорится о Боге: «Яко Свят еси и во святых почиваеши»[114].

А в другом месте отец Иоанн Кронштадтский говорит что «в сердце человека происходит то приближение его к Богу, то отдаление от Бога и, вместе с этим, то покой и радость, то смятение, страх, теснота, то жизнь, то смерть духовная»[115]. Или вот еще всеобъемлющее утверждение отца Иоанна: «Когда у нас Христос в сердце, то мы всем довольны бываем: и неудобства для нас, как лучшее удобство, и горькое, как сладкое, и бедность, как богатство, и голод, как сытость, и скорбь, как радость. А когда нет Христа в сердце, тогда человек ничем не доволен, ни в чем не находит счастья, ни в здоровье, ни в удобстве, ни в богатых палатах... ни в чем»[116].

Или вот, наконец, еще одно из слов: «Как тело без воздуха, так душа без Духа Святого, ни минуты не может жить истинною жизнью чистым, воздержным житием старайся непрестанно быть в общении с Богом: ибо без Него умирает»[117].

В свидетельствах отца Иоанна Кронштадтского о его внутреннем, опытном познании Бога особенно замечательно указание на близость Божию к человеку, как на некоторое свойство самого человека. «Бог ближе к нам всякого человека во всякое время, ближе моей одежды, воздуха, света... Я Им живу душевно и телесно, Им дышу, Им мыслю, чувствую, соображаю, намереваюсь, говорю, предпринимаю, делаю... Надо так поставить себя, чтобы ничто не вытесняло Его из наших мыслей сердца, ничто не загораживало Его... никакое препятствие... Но когда я грешу или имею пристрастие к чему–либо, тогда я далеко от Него, не по пространству, а по моему сердечному удалению от Него..., по действительному оставлению Им меня своею благодатью»[118].

С точки зрения догматического богословия, учение о близости Бога к человеку совпадает с учением о том, что человек создан по образу и подобию Божию, то есть носит образ Божий в себе. Отец Иоанн Кронштадтский, конечно, сознает, что именно богообразность человека обуславливает близость к нему Бога. «Обратите самое тщательное, самое ревностное внимание на образ Божий, по которому сотворена наша душа, – пишет он, – вот что в нас особенно дорого и любо Богу, и чем мы должны быть все любезны и дороги друг другу; дорога Богу наша душа, Его образ, Его портрет живой; а образ Божий состоит в правде и святости, незлобии, смирении, чистоте, терпении, в свободном стремлении ко всякой добродетели»[119].

Примерно то же, но, может быть, более ярко выражено и в следующем отрывке: «Что Творец мог дать больше творению Своему, чем то, что Он дал ему, сотворив его по образу и подобию Своему, сделал его богом по причастию, по разуму, святости и правде, по свободному произволению? О, дорожи, человек, больше всего на свете тем, что в тебе – по образу и подобию Божию, и не порабощайся тлению греха»[120].

Также и величайшая близость Бога к Божией Матери или «причина к Ней величайшего благоволения Божия», по словам отца Иоанна Кронштадтского, есть тоже «Ее чистейший в душе и в теле образ Божий и подобие Божие», и далее: «Причина Ее величия, как Божией Матери, есть беспредельная любовь Божия к Своему падшему образу в человеках и восстановление его через тесное общение с человечеством и возведение его к первобытному совершенству и вечному блаженству»[121].

В своих проповедях отец Иоанн Кронштадтский излагает это православное учение об образе Божием в человеке, о его повреждении вследствие грехопадения и восстановлении Иисусом Христом полнее и систематичнее, чем в дневниках, пользуясь при этом языком древних отцов Церкви. «Бог делается человеком, чтобы человек сделался Богом. Основание этому то, что человек сотворен в начале по образу и подобию Божию, то есть правым, чистым, святым, разумным, свободным, бессмертным..., чтобы соединить опять образ с Первообразом (после грехопадения.–Д. В.), искупить погибшего... Сын Божий сделался сыном человеческим – и сынов человеческих творит сынами Божьими»[122]. В беседе о сотворении человека отец Иоанн Кронштадтский даже слово «образование» толкует, как восстановление образа Божия, а слово «преподобный», как подобный Богу. Уподобление Богу, по выражению некоторых – обожение, или полное причастие божественной жизни, по выражению других учителей Церкви, и есть цель жизни... Этой терминологией пользуется и отец Иоанн Кронштадтский: «Бог требует от человека, чтобы он совершенно уподоблялся Ему, как образ – подлиннику»[123].

В другом месте отец Иоанн описывает, какими могли быть первозданные люди, в которых образ Божий не был искажен грехом: «ум их был светел и без труда знал все окружающее. Сам Господь Бог был светом их разума, и самое первое, животворнейшее для них знание было знание Господа Бога; сердце их было полно любви к Богу и друг к другу и блаженно этой любовью... Первые люди Богом жили, Богом утешались, Богом дышали»[124].

Так богословствует отец Иоанн Кронштадтский в своих беседах и проповедях, а в дневнике своем вот что записывает он о себе самом. «Люблю я молиться в храме Божием, особенно в святом алтаре у престола или жертвенника, ибо чудно изменяюсь я в храме благодатию Божией; в молитве покаяния и умиления спадают с души моей терния, узы страстей, и становится так легко; всё обаяние, вся прелесть страстей исчезают; я как бы умираю для мира и мир для меня со всеми своими благами; я оживаю в Боге и для Бога и весь Им проникаюсь и бываю един дух с Ним; я делаюсь, как дитя, утешаемое на коленях матери, сердце мое тогда полно пренебесного, сладкого мира, душа просвещается светом небесным, все светло видишь, на все смотришь правильно, ко всем чувствую дружество и любовь; о, как блаженна душа с Богом! Церковь, истинно, земной рай»[125].

Сопоставление двух только что приведенных отрывков, одного – взятого из беседы, а другого – из дневника отца Иоанна Кронштадтского, убедительно показывают, что источником богословствования отца Иоанна, действительно, был его личный духовный опыт. Потому–то, даже чисто догматические утверждения отца Иоанна Кронштадтского в его устах и под его пером получают неотразимую силу жизненного свидетельства. Очевидно, что только испытав в себе самом как бы некоторое восстановление образа Божия, он с такою живостью мог записать и следующие слова: «Господи, как свойственно Первообразу привлекать, усвоять себе образы, вселяться и жить в них, так тем, кто по образу Твоему (созданы.– Д. В.), должно быть свойственно стремиться со всею любовью, со всем усердием к Первообразу, прилепляться к Нему»[126]. В учении об образе Божием в человеке заключается не только объяснение близости Бога к человеку, несмотря на бездну, отделяющую Творца от твари, но и обоснование истинной человеческой свободы в Боге. Бог – абсолютно свободен, поэтому, приобщаясь божественной жизни, творя волю Божию, человек не теряет, а обретает настоящую свободу. Но, благодаря тому, что человек носит образ Божий в себе, благодаря тому, что он похож на Бога и потому сроден Ему, воля Божия не есть нечто внешнее, чуждое человеку и она не может нарушать свободы человека. Напротив, в Боге человек находит самого себя и, творя волю Божию, становится подлинно самим собой.

Вот несколько строк отца Иоанна, в которых выражается православное обоснование истинной человеческой свободы: «Что значит служить Богу? Значит обращаться и прилепляться образу к Первообразу, малой капле жизни к бесконечному Источнику жизни к Источнику Свободы, к Источнику Премудрости и разума»[127]. Все это приводит человека к сознанию своего богосыновства, а Бога – своим Отцом, что в такой полной мере стало возможно только благодаря Христу, так как Он восстановил в человеке поврежденный грехом образ Божий и тем самым усыновил человека Богу-Отцу. Поэтому истинные христиане вместе со Христом, по Его завету, и могут называть Бога Отцом. В этом выражается радостное, блаженное сознание своего богосыновства, которое всегда является признаком настоящей христианской жизни. Это сознание в сильнейшей степени присуще отцу Иоанну Кронштадтскому.

Вот одно из его многочисленных свидетельств об этом: «О, какое высокое счастье и блаженство, какое величие, какое достоинство призывать Вечного Отца! Дорожи постоянно и неизменно этим блаженством, которое предоставила тебе бесконечная благодать Бога твоего, и не забывайся во время молитвы твоей. Тебе внимает Бог, тебе внимают Ангелы и святые Божии человеки»[128].

Учение о Церкви

Приведенные свидетельства отца Иоанна Кронштадтского в достаточной мере показывают, как свободно, как искренне он приемлет божественную истину, и что именно к такому ее приятию он и призывает. Но, во всем своем доступном человеческому восприятию объеме, христианская Истина открывается всё же не отдельному человеку, а Церкви через священное Писание и Предание, которые она и хранит. Вне использования опыта Церкви религиозные построения отдельного человека не только неполны, но зачастую неверны. Необходима постоянная проверка личного опыта человека опытом Церкви.

Часто встречающиеся возражения против необходимости верующим принадлежать к Церкви неосновательны. Даже в любой чисто земной области человек беспомощен, если не пользуется опытом других людей. Что бы мог, например, изобрести человек, если бы он пренебрег достижениями прошлых поколений и своих современников и ему пришлось бы начинать свою работу с открытия законов арифметики, алгебры и геометрии? В то же время очевидно, что для обретения каких-либо определенных знаний и навыков необходимо войти в объединение людей, занятых хранением и передачей именно этих знаний. Все человеческие объединения связаны определенными целями и знаниями и каждому из них присущ свой особый дух. Естественно поэтому, что Дух всеобъемлющей бескорыстной Любви и знания о том, как его обрести и сохранить, нужно искать именно в том «обществе людей», которое более 2000 лет ставит главной задачей обретение и хранение этого Духа, то есть в Церкви. Вот что пишет отец Иоанн Кронштадтский о Церкви, как о школе спасения:

«Дело спасения душ наших есть высшее мудрое дело – и учиться этому делу, этому мастерству надо у тех, кому открыто это дело, кто исполнил это дело, а это дело – спасения, дело – покаяния открыто особенно святым... Святые же оставили это духовное наследие, это искусство покаяния и спасения Церкви Православной... У нее то и будем учиться покаянию и спасению»[129].

Но Церковь не есть вовсе только одно из человеческих обществ, а Богочеловеческий Союз. Она оживотворяется Божественным Духом, который и сошел на землю именно для того, чтобы создать Самую Церковь и сошел не на отдельного человека или на отдельных людей, а на людей уже объединенных единой верой и духовной жаждой и потому Богочеловеческая жизнь, вдохновляемая Духом Святым, возможна только в Церкви. В словах отца Иоанна Кронштадтского раскрывается не что иное, как самая сущность этой Богочеловеческой жизни и потому, естественно, что у него же находим мы и множество вдохновенных слов о Церкви.

Только основательное изучение переписки отца Иоанна Кронштадтского, если бы это стало возможно могло бы, может быть, показать, испытал ли он какое–либо влияние современных ему новых русских богословов и мыслителей, но и без этого нельзя не иметь в ввиду, что по своему духу, в своих мыслях о Церкви отец Иоанн весьма сроден с ними. В этом вопросе он является человеком своей эпохи. В писаниях отца Иоанна Кронштадтского ясно чувствуется, что Церковь для него есть, во-первых, живое единство людей, связанных с Богом и между собою Духом Божественной Любви, что, во-вторых, Церковь является хранительницей Живой Истины и, в-третьих, что человек в Церкви не лишается свободы, а утверждается в ней.

Единство Церкви для отца Иоанна Кронштадтского, прежде всего, основано на единстве человеческого рода: «Все мы земнородные, – пишет отец Иоанн, – точно вода, точно воздух, точно дерево многоветвистое, составляем одно целое, хотя часто расторгаемое, по зависти врага, самолюбием, раздражением, враждой, гордостью и другими страстями»[130]. В то же время и для отца Иоанна (как и для митрополита Антония Храповицкого.–Д. В.) единство Церкви существует и должно оберегаться, потому что существует Единство Бога в Трех Лицах. «Как Троица – Бог наш, – говорит отец Иоанн, – единое Существо, хотя и три Лица, так должны быть и мы едины как бы один человек, один ум, одна воля, одно сердце, одна доброта без малейшей примеси злобы, словом одна чистая любовь, как Бог есть любовь»[131].

Это единство всех людей, в котором выражается Образ Троичного Бога в человечестве, есть для отца Иоанна Кронштадтского исполнение данного людям Самим Иисусом Христом завета: «Великая Заповедь блюсти единство духа, пишет о. Иоанн, об этом молился Сын Божий Отцу: «Отче святый! Соблюди их во Имя Твое тех, что Ты дал мне, да будут едины как и Мы.(Ин.18; 11-20) Кто желает всех соединить, сделать, как бы, одной душой и делает так тот значит исшел от единого Бога... Учители, приходящие не от Бога вносят разъединение. Таков Лютер, таковы расколоучители, таковы все еретики... Слава вере христианской, православной! Истинный плод ее всегда был и есть единение верующих между собою чрез Любовь и Общение»[132].

Богообразность всего человечества, выражающаяся в его единстве и в стремлении к нему, согласно отцу Иоанну, обусловлена, разумеется, и тем, что богообразен и каждый человек: «Прилепившийся к Богу непременно и, как бы естественно, любит и ближнего, потому что ближний есть Образ Божий»[133]. Для отца Иоанна, как для всякого истинного христианина, любовь к Богу и к людям составляют одно нераздельное целое: «Один дух должны мы быть с Господом – дух святыни, дух любви, кротости, долготерпения, милосердия. Кто не имеет этого духа в себе, тот не Божий. Итак, я должен быть любовь, единая любовь, всех считать за одно да все едино будут.Буди! Господи, помоги!»[134].

Таких слов о единстве в любви, в которых слышится у отца Иоанна Кронштадтского одновременно призыв и молитва, очень много и хотя все они и сходны, они исполнены такой живости, что всегда новы.

Вот еще несколько таких строк: «Жизнь сердца есть любовь, смерть его злоба и вражда на брата. Господь для того нас и держит на земле, чтобы Любовь к Богу и ближнему всецело прошла в наши сердца. Этого Он и ждет от нас всех. Это цель мира»[135].

Если для грешных людей единство в любви скорее только задано, то для святых и ангелов, в которых божественная любовь вытеснила или пожгла всё, что ей мешало, оно в значительной мере уже осуществлено. Единство ангелов и святых и есть Церковь торжествующая.

Отец Иоанн не перестает свидетельствовать, что «Церковь, святые Божий, Матерь Божия, святители, мученики, преподобные, праведные и все святые – тело Спасителя, а Он Сам – глава их, (они) един Дух с Господом... и Один Дух в них, Дух Божий, как душа в одном теле, и един Бог и Отец в них»[136].

Об единстве в Церкви отец Иоанн, можно смело это утверждать, богословствует (как, впрочем, и обо всем.–Д. В.), не столько от разума, а от своего внутреннего религиозного опыта. Он чувствовал сердцем, как близость Бога, так и небожителей.

«Владычица Богородица, святые ангелы и все святые, – пишет он, – так же близки ко мне, когда я чистым всецелым сердцем призываю их, как близко мне, моя душа и так же слышит меня, как слышу я себя: ибо все едино тело, един дух, едина Церковь ангелов и человеков. Какое отношение имеют друг к другу члены тела, такое отношение имеют друг ко другу члены Церкви: друг другу служат, друг другу помогают, друг друга поддерживают, друг друга спасают»[137].

«Веруй твердо, – настаивает он в другом месте своего дневника, – что ты мыслишь, чувствуешь, говоришь, движешься, действуешь, всегда в Боге... Он заключил тебя в Себе; проникает тебя и знает... В Боге же и Божия Матерь, все святые Ангелы, вся святые. Чего же ближе? Призывай же с верою, упованием и любовью Самого Господа, так и святых Его и Ангелов, твердо веруя, что они находятся лицом к твоему сердцу»[138].

Отец Иоанн утверждает, что и всякий человек, поскольку он благочестив, очень близок к Богу, к Божией Матери и к другим небожителям: «Святые Божии человеки один дух с Господом; также и все благочестиво живущие на земле. Великая честь земнородным! Но какое бесчестие непокорным! Они один дух с диаволом, от которого всех нас избави, Христе Боже!»[139].

Для отца Иоанна очень характерно, что он как близость Бога, так и всех членов Церкви, начиная с Божией Матери и святых ангелов и человеков, чувствует более всего в Храме и во время Богослужения.

Обозначение одним и тем же словом – Церковь – Храма и единства ангелов и человеков во Христе, является для него не внешним совпадением, как для многих, а как бы некоторой духовной неизбежностью.

Для него Церковь – Тело Христово познается более всего, как живая реальность именно в храме и потому для него Храм церковь и Церковь–одно. «В храме, особенно в храме, – пишет отец Иоанн, – происходит сопряжение душ верующих, ищущих Бога, со своим Первообразом, Первоначалом, Создателем... обручение Богу»[140]. «В церкви я поистине как на земном небе, – исповедует он в другом месте, – тут вижу лики Господа, Пречистой Богородицы, святых Ангелов; тут престол Божий, тут крест животворящий, тут Евангелие вечное, этот глагол Божий, которым все сотворено тут лики святых! Я чувствую себя в явном присутствии Божием, Его Матери, небесных сил и святых. Это Истинное Небо земное, тут сознаешь чувствуешь себя, действительным членом Тела Христова и Церкви Его, особенно во время пренебесной Литургии и причащения Святых Тайн Тела и Крови Христовой. О, как же я должен жить, чтобы достойно быть в этом земном небе»[141].

Последние слова показывают, что Литургия и Таинство Евхаристии в особенности были подлинным центром его религиозной жизни. Где присутвует или вспоминается отец Иоанн, там с силой проявляется и свидетельство о великом значении Евхаристии и Литургии. В словах же его о церкви такое свидетельство об Евхаристии, конечно, совершенно неизбежно, так как Евхаристия имеет центральное значение и для Самой Церкви[142].

Церковное Единство осуществляется более всего через это Таинство и в нем находит свое выражение, и отец Иоанн, более чем кто-либо знает об этом. К приведенным уже выпискам из его творений, касающимся Литургии, не лишним будет добавить еще следующие его слова: «Во время Литургии небо и земля соединяются вместе; Бог с человеками, небесные ангелы с человеками земными, все лики святых. О, какой блаженный союз»[143].

Зная как живо отец Иоанн ощущал и переживал реальность Церкви, нельзя удивляться тому, что он именует ее то матерью, то семьей. В этих наименованиях находит свое выражение полнота и глубина его религиозного опыта. Не умом, а всем существом своим познавал он Церковь. Вот слова его о Церкви, как матери людей: «Некоторые из прогрессистов почитают Церковь врагом для себя. Но если есть что любвеобильнее, благожелательнее и мудрее в своей любви относительно людей (после Бога.–Д. В.), то это Церковь: все что есть сообразнейшего с нашей природой и благопотребнейшего для нее – все это заключается в Церкви. Подобно как в Евангелии – глаголы живота. Церковь есть истая мать всего человечества, правоверующего во Христа, самый верный друг христиан. Она отвечает всем существенным потребностям души и тела христиан подаянием помощи силою Господа Иисуса Христа и Духа святого, которым всякая душа живится»[144].

А вот слова о Церкви, как семье: «Церковь Божия великое святое семейство, в котором Бог – Отец, Пресвятая Богородица – Матерь Господа Иисуса Христа – матерь наша, Ангелы и святые человеки – старшие братья, а мы все – братья, порожденные Церковью в одной купели, крещенные Духом Святым. Младшие естественно обязаны почтением к старшим, естественно подчинены им, как несовершенные, просят у старших молитв за себя у Бога, так как они друзья Божии»[145].

Если такова Церковь, если она мать, если она семья, если она Союз или Царство Любви, если она единое Тело Христово, в которой Христос глава, если она вся пронизана и напоена единым Духом Истины и Любви, если она – одно с Богом, то может ли Истина, обитающая в ней, быть чуждой нам, а Церковь стеснять нашу свободу? Ответ может быть только один: конечно, не может.

Выше было сказано, что, живя в Боге, творя волю Божию человек становится сам собою и обретает настоящую свободу. Тоже самое необходимо сказать о человеке и в отношении Церкви, так как единение с Богом осуществляется через Любовь к людям и через единение с ними, то есть в Церкви.

Отцу Иоанну Кронштадтскому в полной мере присуще сознание, что Церковь есть не только единство людей и небожителей, но и обладательница и хранительница божественной Истины и даже Самая Истина. Он прямо так и пишет: «Церковь есть вечная Истина, потому что соединена с Истиною – Христом и одушевляется духом Истины»[146]. Поэтому–то, согласно другому слову отца Иоанна, «во время молитвы и при чтении Слова Божия надо иметь благоговение к каждой мысли, к каждому слову, как к Самому Духу Божию, Духу Истины. Сомнения и презорства, как яд духа лжи, надо отсекать», так как это «Дух Святый научил святых мужей, как детей простых и незлобивых – просить, благодарить и славословить Бога теми молитвами, которые влагает в уста наши Церковь»[147].

В другом месте, высказывая те же мысли: «Благоговей перед каждой мыслью, каждым словом Церкви» – и добавляет: «Сливайся в общий строй, не живи себялюбиво отдельной жизнью»[148]. В последних словах ясно чувствуется призыв к соборности, то есть к единству в Истине и Любви, а во всех приведенных отрывках, подобных которым множество – призыв к благоговению, которое и есть не что иное, как совершенная форма любви. И нигде у него не слышится угрозы или требования к слепому подчинению. Он призывает только возлюбить Истину, как и он возлюбил ее и в этом, конечно, свобода.

В следующих словах он не только сопоставляет, но и отожествляет истину – веру и Церковь: «Православная вера и Церковь, как солнце, сияют в поднебесье и могут спасти всякого человека на земле. Православие во всей чистоте Небесная истина на земле, неповрежденная человеческим мудрованием»[149].

В то же время для отца Иоанна Кронштадтского Истина Церковная, эта божественная истина – всегда человечна, она есть человеческая, вполне родная нам Истина: «Голос Церковных чтений, песней, молитв и молений, пишет он, это голос душ наших, излившийся от сознания и чувств наших духовных нужд и потребностей. Это голос всего человечества, сознающего и чувствующего свою бедность, свое окаянство, нужду в Спасителе, нужду в благодарении и славословии за благодеяния бесчисленные и совершенства Божий бесконечные. Чудны эти молитвы и песни они дыхание Духа Святого»[150].

Из этих слов отца Иоанна о том, что голос Церкви есть «голос всего человечества» и в то же время – «дыхание Духа Святого» – нельзя не заключить, что Истина для него есть Истина – богочеловеческая. Да может ли быть иначе, когда Сама воплощенная Истина есть – богочеловек Иисус Христос, Церковь – Тело Его, а глава ее – Он Сам.

Из изложенного следует также, что для окончательного осуществления или реализации на земле этой богочеловеческой истины требуется, во-первых, Ее Откровение Богом, во-вторых, принятие ее Церковью и, в-третьих, восприятие ее из рук Церкви верующим христианином.

В следующем отрывке отец Иоанн и отмечает этот тройной образ Откровения, передачи и восприятия Истины: «Если истина чего-либо открыта в божественном слове, исследована и объяснена богопросвещенным умом святых мужей, прославленных Богом и познана сердцем в свете и животворности, тогда сомневаться в ней, недоумевать о ней есть тяжкий грех, дьявольское кичение ума и сердца»[151].

Стоит ли говорить, что во всех трех указанных моментах осуществляется свобода, так как в каждом из них проявляется любовь. По любви, свободно Бог открывает Свою Истину людям; свободно, движимая Духом Любви, Церковь принимает ее и передает своим детям и те, свободно, любя Церковь, как Мать, принимают из ее рук эту Истину, испытывая ее любящим сердцем.

Теперь надлежит сказать, что свободно познанная и свободно принятая Истина, в конце концов, становится для человека законом, нарушение которого влечет самые гибельные последствия.

Дело, конечно, не в том, что будто бы, Бог властолюбив и наказывает Своих ослушников и даже мстит им, но в том, что нарушение свободно принятой воли Любимого есть отказ от Любви, измена самому живому и светлому, что есть в человеке, в конце концов – отречение от самого себя, попирание своей собственной жизни и свободы.

Отец Иоанн Кронштадтский именно в таком духе понимал всю пагубность и отвратительность греха, а в послушании Богу и Церкви видел не нарушение, а осуществление истинной свободы, теперь же надлежит сказать еще, что Церковь, как Истина, также более всего постигалась отцом Иоанном через Евангелие, священное Писание вообще и богослужебные тексты: «Иисус Христос вчера и сегодня тот же и во веки» (Евр.13;8), также и Истина Божия, все, что читается в Евангелии, канонах, акафистах Псалтыри – одна и та же вечно; она и теперь та же, какою ты нашел ее в первый раз, или когда молился усердным сердцем, чувствовал всю истину, сладость, мирность и животворность ее. Ты изменяешься, становишься к ней в разные отношения, а она – одна и та же – вечное солнце, просвещающее, согревающее, оживотворяющее»[152].

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском: