Учебное пособие для студентов технических вузов 5 страница

Этика Эпикура пронизана пафосом свободы. Атомистика Демокрита, дополненная идеей Эпикура о спонтанном, самопроизвольном отклонении атомов, предоставляет человеку возможность свободного уклонения от страхов, тревог и страданий. В рамках необходимости найден и указан путь свободы. Отсюда проистекает и следующая установка или следующий вариант жизнепонимания, формируемый в рамках античной философии: Знать и уклоняться.

Вторая философская школа, возникшая также в конце 4 века до н.э. и просуществовала до 4 века н.э. был стоицизм или философия стоиков. Основатель школы Зенон из Китиона (333-262 гг. до н.э.), поселившийся в Афинах около 300 г. до н.э., открыл школу в Расписной Стое – портике (беседке). Отсюда и стали философы его школы называться стоиками. Преемником Зенона был Клеанф (330-233 гг. до н.э.). Третьим и особо выдающимся представителем стоицизма был Хрисипп из Сол (227-205 гг. до н.э.). "Слава его в искусстве диалектики была такова, - сообщает Диоген Лаэртский,- что многим казалось: если бы боги занимались диалектикой, они занимались бы ею по Хрисиппу" и "Не будь Хрисиппа, не было б и Портика".[58] Все это представители Древней Стои.

Система стоической философии, сложившаяся в Древней Стое состоит из трех частей: логика, физика, этика. Сами стоики сравнивали свою философию с яйцом, где скорлупа – логика, белок- физика, а желток – этика. Древний стоицизм представляет собой весьма оригинальную философию, чего нельзя сказать об их последователях – представителях Средней Стои и Поздней Стои (римский стоицизм). Представители Средней Стои Панеций (185-110 гг. до н.э.) и Посидоний (ок. 130-51 гг. до н.э.) сознательно отходят от строгого и сурового стоицизма Древней Стои, наполняя его платонизмом. Получилось нечто стоически-платоническое.[59] Представители же Поздней Стои (римский стоицизм) уже совершенно утрачивают интерес к логике и физике и сосредоточивают все свое внимание на этике и интимных религиозных переживаниях, что с необходимостью вело к сближению с религией. Вершина Поздней Стои – это 1-2 века н.э. и представлена она такими именами, как Сенека (6 г. до н.э. – 65 г. н.э.), Эпиктет (ок. 50-138 гг. н.э.) и Марк Аврелий (121-180 гг. н.э.).

Разрабатывая логику, философы Древней Стои вводят собственно термин "логика" как название одного из разделов философии. Логика для них – это учение о речи, а предмет логики – словесные знаки (слова, предложения) и то, что этими знаками обозначается (понятия, суждения, умозаключения). Способность ума к образованию общих логических представлений стоики назвали "логосом". Логос рассматривается ими и как орган речи, и как орган мышления. Именно логос и отличает человека от животных, которые лишены разума. Человек же обладает разумом наравне с божеством и его "логос" одинаков с божественным разумом, божественным логосом, который действует во всем мире. Таким образом, человеческий ум способен воспроизводить в себе мысли вселенского разума. Но в отличие от божественного разума человеческий разум не совершенен: он может ошибаться. Причина недостоверного или ошибочного мнения – поспешное согласие с недоказанным представлением. И стоики весьма много и успешно занимаются разработкой логического учения о доказательстве. Истинные суждения, по мнению стоиков, согласуются друг с другом так, что истина одного может быть доказана – по законам логической последовательности – из истинности другого. Мудрость должна уметь делать правильные, безошибочные выводы и избегать заблуждений. Признаки истинного и ложного исследует часть логики, которую они называют диалектикой, т.е. учение об умозаключении и доказательстве.

Не оставляют без внимания стоики и проблему истины. В теории познания они занимают сенсуалистическую позицию, т.е. полагают, что все наше знание проистекает из чувственного опыта. Критерием же истинного знания они полагают каталептическое представление, которое возникает при активном участии субъекта восприятия. Каталептическое представление непосредственно ясно "захватывает" воспринимаемый предмет. Только такое ясное и очевидное восприятие необходимо вызывает согласие разума и с необходимостью становится пониманием. Попросту говоря, необходимо, чтобы восприятие ясно отражало свой предмет и если это так, то возникают "схватывающие" или каталептические представления, которые и будут критериями истинного знания, истинной основой для понятия.

В своих натурфилософских взглядах (физика) стоики сочетали некоторые идеи Гераклита и Аристотеля. Как отмечает Диоген Лаэртский, "начал во всем сущем они признают два: деятельное и страдательное. Страдательное начало есть бескачественная сущность, т.е. вещество; а деятельное – разум, в ней содержащийся, т.е. бог. Он вечен, и он творец всего, что в ней имеется".[60] Но стоический бог – это не неподвижный двигатель и не бестелесная "форма форм", и тем более не личность. Он есть изменчивое тело, некий "творческий огонь", который находится в самой материи и смешан с нею. Таким образом, мир, по представлению стоиков – это единое и живое тело, пронизанное одушевляющим дыханием (пневмой).

Вообще картина мира, рисуемая стоиками, весьма двусмысленна и фантастична. В одном случае возникновение и становление космоса рассматривается как сгущение и разряжение первоматерии, ведущее к формированию различных стихий и основные элементы здесь огонь, воздух, вода и земля. Мир имеет начало во времени, и, следовательно, имеет конец. Но это только конец одного из циклов существования мира, ибо, исчерпав все возможности развития, мир гибнет и в мировом пожаре, превращаясь в огонь, но затем вновь возникает.

В другом случае божество творит мир, превращая часть своей субстанции, божественный воздухоогонь в воду, воздух и т.д., т.е. происходит возникновение мирового тела. В этом теле божество сохраняется в качестве пневмы или творческого огня. Он-то и есть душа, дух, разум, а одновременно судьба, рок, провидение. Но мировая душа и мировое тело, как некоторые противоположности, не вечны. Однажды породив, выделив из себя мир, божество приемлет в себя мир вновь, поглощая его, растворяя его в себе, т.е. происходит опять же мировой пожар. "Бог есть живое существо, бессмертное, разумное, совершенное или же умное в счастье, не приемлющее ничего дурного, а промысел его – над миром и над всем, что в мире; однако же он не человекоподобен". "Бог, ум, судьба и Зевс – одно и то же и у него есть еще много имен. Существуя вначале сам по себе, он всю сущность обращает через воздух и воду; и как в поросли содержится семя, так и бог, сеятельный разум мира, пребывает таковым во влажности, приспособляя к себе вещество для следующего становления; а затем он порождает четыре основы – огонь, воду, воздух и землю".[61] Таким образом, для стоиков характерно признание телесного мира с божественными свойствами. Этот мир живое существо, одушевленное и разумное и устраивается он умом и провидением. Бог стоиков – это высшая разумная сила, которая все предопределяет, всем управляет, все провидит. По сути, стоики утверждают идею о строжайшей необходимости, по которой все происходит в этом мире или о судьбе, как причинной цепи всего сущего или же разуме, сообразно с которым движется мир. Судьба определяет возникновение, существование и исчезновение всего.

Итак, провидение, судьба, рок, фатум. А как же свобода человека? Как разрешить противоречие между роком и свободой? Для разрешения этого противоречия стоики вводят различие видов (причин) движения. Неорганическое тело, например, может получить импульс к движению только от другого движущегося тела. У животного причина движения уже внутренняя и коренится она в психике. Для человека же, полагают стоики, причиной выступает логическое мышление. Но человек обладает и психикой (волей), следовательно, решающим фактором, побудительной причиной к деятельности для человека будет разумная воля. В силу этого человек всегда в состоянии нечто отклонить или принять. Свобода, как действие, изъятое из мировой необходимости, из мирового причинного процесса, для стоиков не возможна. Свобода понимается ими как действие по собственной склонности, исходя из собственного побуждения. Наиболее полным образом способность действовать по собственной склонности, полагают стоики, развивается только в мудреце. Мудрец, говорят они, свободен как само божество, ибо для мудреца свобода и необходимость совпадают. Он действует свободно, повинуясь необходимости, осознав, познав необходимость, и, тем самым, делает ее своей собственной необходимостью. Свобода мудреца – это высшая ступень доступной человеку свободы. Свобода как уклонение от необходимости у стоиков невозможна. Действия людей отличаются не потому, свободно или не свободно они свершаются (все происходит по необходимости), а потому, каким образом сбывается необходимость или неотвратимая судьба – добровольно или по принуждению. Судьба ведет того, кто добровольно и беспечально ей повинуется, утверждают стоики, и насильно влечет, тащит того, кто неразумно или безрассудно ей противится. Мы можем отметить, что здесь формируется еще один вариант жизнепонимания, новая установка: Знать и подчиняться.

Выяснив все предварительные вопросы, мы подошли к основному и главному вопросу: в чем же высшее благо? И стоики, как и все античные философы, отвечают ясно и кратко – в счастье. Но что для стоиков счастье? По сути, ответу на этот вопрос и посвящена этика стоиков, та главная, центральная часть их философии, ради которой разрабатывались две первые – логика и физика. Если для Эпикура счастье – это удовольствие (отсутствие страданий и страхов), то стоики утверждают, что первым побуждением человека является не стремление к удовольствию (или наслаждению), а стремление к самосохранению, ибо природа изначально дорога сама себе. А раз так, то единственным условием сохранения себя является жизнь сообразно с природой. Но коль скоро для человека от природы разум является его вождем, то жить по природе – это, значит, жить по разуму, разумно. И конечная цель для человека – это жизнь, соответствующая природе. Развитый разум человека почти что тождественен разуму божественному, который и правит природой. Следовательно, согласованная с природой жизнь – это жизнь согласная с божественным мировым законом. Отсюда и получается, что жить сообразно с природой – это жить сообразно с разумом, а жизнь сообразная с разумом – это добродетельная жизнь, т.е. жить сообразно с природой, значит жить добродетельно. Счастье, таким образом, это добродетель, добродетельная жизнь.

Все сущее стоики разделяют как бы на три вида: благо, зло и безразличное в нравственном отношении. Благо – это добродетели, а зло – это то, что противоположно благу. Благо они сводят к четырем основным добродетелям: благоразумие, умеренность, справедливость и мужество. К четырем же прямо противоположным понятиям они сводят зло или порок: неразумие, необузданность, несправедливость и трусость. Причем стоики весьма однозначно заявляют, что благо или зло зависят от человека и выбираются человеком добровольно, т.е. свободно на основании разума. Безразличное же, т.е. то, что ни к благу, ни к злу не относится, то из чего можно сделать и плохое и хорошее – это жизнь, здоровье, наслаждение, красота, сила, богатство, знатность, как и прямо противоположные им: смерть, болезнь, страдание, уродство, бессилие, бедность, безродность. Безразличное не содействует ни счастью, ни несчастью и может быть используемо как во благо, так и во зло. Таким образом, только от нашего отношения к этим вещам зависит, содействуют они нашему счастью или противодействуют ему. Не от нас, не от нашей воли, а от необходимости, от судьбы, от внешнего хода вещей природы зависит, какие из этих вещей выпадут на нашу долю. Наше же отношение к этим вещам целиком зависит от нас самих, и только от нашего отношения к этим вещам и зависит наше счастье. Однозначно и несомненно для стоиков то, что путь к счастью – это путь добродетели, который мы можем выбрать на основе разума и следовать ему. К тому же, что от нас не зависит относиться необходимо спокойно, бесстрастно, а может быть и равнодушно. Человек не должен желать того, что не находится в его власти.

Главным источником пороков и несчастий человека стоики считали аффекты или страсти, т.е. чрезмерные влечения, переходящие меру, не подчиняющиеся разуму". "Страсть есть неразумное и несогласованное с природой движение души или же избыточное побуждение".[62] Плохих страстей стоики выделяют также четыре вида: скорбь, страх, желание и наслаждение. Такие аффекты необходимо не только сдерживать, но полностью искоренять. Отсюда и требование бесстрастности. Однако существуют и добрые страсти: радость, осторожность и благодушие. Таким образом, стоический мудрец должен всегда пребывать в умеренно-радостном настроении духа, он предусмотрителен и осторожен и имеет твердую, направляемую разумом волю. Стоик не отрешен от обыденной жизни, но он выше ее.

Если иные философские школы говорили об атараксии (безмятежности духа) как необходимом условии блаженной жизни, к которой стремится и которую достигает только мудрец, то стоики говорят о таком состоянии души, которое зачастую путают с апатией, равнодушием. Но это отнюдь не так. Установка стоиков – это формирование такого состояния души, которое ничем не может быть поколеблено. Пусть все тяготы и лишения этого мира свалятся на плечи мудреца, ничто не может нарушить его покой, ничто не может ввергнуть мудреца в печаль и уныние. Стоики прекрасно понимают, что далеко не всякому человеку это доступно. Но даже сама попытка встать на этот путь и следовать по нему, как полагает Сенека, уже достойна почтения и восхищения, ибо путеводителями для такого человека будут сами боги. "Человека, поднявшегося на значительную высоту по пути к духовному совершенству, цепи не стесняют: он, правда, еще не свободен, но пользуется уже правами свободного".[63]

Движение философского разума античности находит свое завершение в скептицизме, почва для которого была подготовлена всем предшествующим развитием античной философии. Уже наивная диалектика ранних греческих философов выявила постоянную текучесть, изменчивость всех вещей и явлений и обнаружила ряд противоречий между чувственными впечатлениями и понятиями, т.е. между чувственным и рациональным. Были открыты не только относительность всех явлений, воспринимаемых посредством чувств, но и отсутствие оснований, которые бы позволили сделать выбор между двумя противоречащими друг другу утверждениями, что весьма наглядно было продемонстрировано софистами.

Основателем скептицизма был Пиррон из Элиды (365-275 гг. до н.э.). Он, как и Сократ не писал, а ограничивался устным изложением своего учения. Поэтому очень не легко установить, что именно принадлежит ему, а что его ученикам и последователям. Но нас в данном случае интересует не столько то, что именно принадлежит Пиррону, сколько основные идеи основанной им школы.

Название школы произошло от древнегреческого "скептикос", что означает "озираться", "осматриваться", "быть в нерешительности". Последнее значение, очевидно, и лежит в основе наименования школы, так как для античного скептицизма характерно не прямое отрицание возможности познания истины, а лишь воздержание от решительных и окончательных высказываний, от предпочтения одного из двух противоречащих друг другу, но с точки зрения скептиков, равносильных суждений. Выше уже было отмечено, что к концу 4 началу 3 в. до н.э. интерес к "чистой" теории, к теоретическому выяснению картины мира, к космологии, физике (как учении о первовеществе и первопричинах) падает. Философов интересует уже вопрос не о том, что есть и как есть, как существует мир, а вопрос о том, как надо жить в этом мире, чтобы избежать бедствий и опасностей, угрожающих человеку со всех сторон (особенно социальные процессы). Философ теперь не столько добытчик какого-то специфического знания, сколько мудрости, указывающей путь к счастью. В философии теперь усматривается такая деятельность, и такой строй мысли, которые освобождают человека от бедствий и опасностей, от ненадежности и обманчивости, от страхов и волнений, которыми так полна стала жизнь. И именно так формулирует задачу философии Пиррон, а философ – это тот, кто стремится к счастью. Что же такое счастье? И здесь ответ уже классический – счастье – это невозмутимость духа и отсутствие страданий.

Желающим достичь счастья, понимаемого таким образом, по мнению скептиков, необходимо ответить на три вопроса: из чего состоят вещи?; как мы должны относиться к этим вещам? и какой результат, или какую выгоду мы получим из такого нашего отношения? На первый вопрос, полагает Пиррон, мы не можем получить никакого ответа: всякая вещь, утверждает он, "есть это не в большей степени, чем то". Как сообщает Диоген Лаэртский, "он ничего не называл ни прекрасным, ни безобразным, ни справедливым, ни несправедливым и вообще полагал, что истинно ничто не существует, а людские поступки руководятся лишь законом и обычаем, - ибо ничто не есть в большей степени одно, чем другое".[64] Следовательно, и не один способ познания не может быть охарактеризован как истинный или ложный.

Отсюда проистекает ответ и на второй вопрос: единственный и подобающий философу способ отношения к вещам может состоять только в воздержании от каких бы то ни было суждений о них. Значит ли это, что для нас не существует ничего достоверного? Отнюдь. Наши чувственные восприятия безусловно достоверны для нас. Если мне нечто кажется сладким или горьким, то так оно и есть, а мое суждение "Это кажется мне горьким" будет истинным. Заблуждения возникают там, где от кажущегося делается попытка заключения о том, что существует по истине, т.е. от явления делается переход к сущности. Ошибается тот, кто утверждает, что данная вещь не только кажется ему горькой, но что она в сущности, по истине такова.

Этим положением определяется ответ и на третий вопрос: результатом или выгодой из обязательного для скептика воздержания от всяких однозначных, окончательных суждений об истинной природе вещей будет невозмутимость или безмятежность духа, что и является высшей ступенью счастья. Как отмечал Гегель, "древний скептицизм не сомневается, а уверен, в неистинности и равнодушен как к одному, так и к другому решению вопроса. Он не переходит подобно блуждающему свету от одних мыслей к другим и обратно, что оставляет еще возможность того, что та или иная мысль все же еще может оказаться истиной, а он уверенно доказывает неистинность всего. Или иными словами, его сомнение является для него достоверностью, которая не намерена ни достигнуть истины, ни оставить нерешенным вопрос о ней, а считает вполне оконченным свое дело, следовательно, выступает решительно, причем эта решительность не является для него истиной. Эта уверенность в самом себе имеет, таким образом, своим результатом спокойствие и твердость духа внутри себя, в которых нет налета печали и которые являются прямой противоположностью сомнения. Такова точка зрения невозмутимости, исповедуемой скептицизмом".[65]

Воздержание от догматических суждений вовсе не означает и полной практической бездеятельности. Кто живет, тот должен действовать. Подлинный философ-скептик принимает к руководству обычаи и законы той страны, в которой он живет, но не придает ни им, ни своему образу мыслей, ни своим действиям значения безусловных истин. Отсюда проистекает четвертый вариант жизнепонимания или четвертая установка: Не знаю, но живу, сообразно обычаю, традиции или здравому смыслу.

Более детальная и основательная разработка и обоснование невозможности постижения истины принадлежит скептику Энесидему. Об этом мыслителе практически ничего не известно. Одни авторы полагают, что он жил в 1 в. до н.э., а другие, что в 1 в. н.э. Но именно ему приписывают десять "тропов" или аргументов, направленных против всех суждений о реальности.

Первый и второй тропы состоят в указании на разнообразие живых существ, на различие в их происхождении и в их телесном строении. Отсюда следует вывод, что одинаковые вещи вызывают неодинаковые образы. Следовательно, можно говорить только о том, что нам кажется.

Третий троп основывается на различии даже у одного человека в устройстве органов чувственного восприятия.

Четвертый троп исходит из различия восприятий в зависимости от состояний организма. Одни и те же предметы воспринимаются по-разному в зависимости от бодрствования и сна, от возраста, от опьянения и трезвости, здоровья и болезни и т.д.

Пятый троп исходит из зависимости суждений от положения, расстояния и места, высказывающего суждения.

Шестой троп исходит из зависимости суждений от "примесей", т.е. вещи воспринимаются нами не обособленно, а во взаимодействии с другими вещами.

Седьмой троп исходит из зависимости суждений от величины и устройства предмета.

Восьмой троп исходит из относительности всех явлений, т.е. каждая вещь существует всегда по отношению к чему-либо и, следовательно, скорее кажется таковой, чем есть таковая по истине.

Девятый троп указывает на зависимость суждений от того, насколько часто или редко встречается рассматриваемое явление.

Десятый троп указывает на зависимость суждения от обычаев, верований, догматов и т.п. Здесь существует такой разнобой мнений, что первые девять тропов становятся излишними.

Таким образом, мы можем сказать, что здесь схвачена диалектика реального мира (диалектика количества и качества, противоположностей, взаимосвязи и т.п.), которая в рамках формальнологического мышления не могла быть адекватно отражена.

Третий крупнейший представитель и теоретик скептицизма был Секст-Эмпирик (2 в. н.э.). Сексту принадлежит пять книг "Против догматических философов" и шесть книг "Против ученых". В этих книгах он подверг критике основные понятия математики, грамматики, риторики, астрономии, т.е. по сути дела всех отраслей знания его времени. Секст стремился представить скептицизм как совершенно оригинальное учение, которое не допускает ни сближения, ни смешения с другими учениями. Обстоятельность изложения им своих взглядов позволяет назвать его сочинения энциклопедией античного скептицизма.

Так что же такое скептицизм? "Под скептицизмом мы должны понимать,- пишет Гегель,- развитое сознание, которое отчасти считает неистинным не только чувственное бытие, но также и мыслимое нами бытие, которое умеет, кроме того, отдавать себе сознательный отчет в ничтожности того, что другие признают сущностью, и, наконец, настолько развито всеобщим образом, что не только превращает в ничто то или другое чувственное или мыслимое, а во всем познает его неистинность".[66] Скептицизм представляет собой средоточие полемики эпохи эллинизма. Он спорит со всеми существующими школами, направляя свои аргументы против всех и всяких догм, как позитивных, так и негативных утверждений греческой философии. В ходе этой полемики скептицизм абсолютизировал относительность всякого знания (релятивизм). Релятивное, полностью исключало абсолютное, ибо само было возведено в абсолют.

Итак, подводя итого нашему краткому рассмотрению основных идей античной философии, мы можем сформулировать четыре установки, характеризующие отношение человека к миру, выработанные античной философией: 1. Знать и соответствующим образом поступать (Демокрит, Сократ, Платон). 2. Знать и уклоняться (Эпикур). 3. Знать и подчиняться (стоики). 4. Не знаю, но живу, сообразно обычаю, традиции или здравому смыслу (скептики).

Во всех этих установках мы видим разум человека в качестве верховного критерия, которым определяется жизнь человека, его счастье и благо. Но в смене этих установок мы прослеживаем и смятение разума, отсутствие четких критериев в определении истины, руководствоваться которой и следует человеку во всех его деяниях. Философский рационализм, разум постепенно шел к отказу от самого себя, не сумев найти объективную истину и ее критерии. Именно в последние века существования античного мира виден всплеск религиозно-мистических учений. Но при всем при этом греческая философия выступает, как универсальный способ жизненной ориентации человека: человек стремится жить, исходя из философского разума, нормируя собственную жизнь и подчиняясь и подчиняясь разумным нормам.

Одна из величайших заслуг древнегреческой философии была в том, что был открыт человек как самостоятельная ценность, как критерий для всего сущего. За человеком было признано право на инициативу. Несмотря на известный скепсис, для греческой философии было характерно доверие к разуму, человеку и его свободе, убеждение в том, что свободный человек в состоянии сделать правильный выбор. Мы можем сказать, что отправной точкой греческой цивилизации был человек. Она исходит из его потребностей, она всегда имеет в виду его пользу и прогресс. Сугубо онтологическая и гносеологическая проблематика в греческой философии весьма органично увязана со смысложизненной проблематикой, формированием отношения человека к миру и к себе, формированием установок, регулирующих реальное поведение людей, причем смысложизненная проблематика зачастую задает предметную направленность для рационального познания.

Чем было обусловлено столь мощное развитие духовной культуры греческого общества? Очевидно, что вне учета конкретных социально-политических условий ответить на этот вопрос невозможно. Мощное и бурное развитие философской мысли было возможным лишь в условиях демократии и культа свободы. Античные гражданские общины были первыми в мировой истории демократиями. Эту демократию и, основанную на ней культуру, отличает от всех других политических организаций, прежде всего светский характер. При всем почитании богов и почтении к богам в античной Греции не религия, а само общество санкционирует социальный строй и его этику. Это означает, что не было никакой общеобязательной, освященной богами догмы. Мышление не было ничем стеснено. Активная политическая, гражданская жизнь требовала и развивала умение рассуждать логически, обусловливала необходимость знания и познания. Обеспечивается признание и ценность деятельности человека, его личности уже здесь, в этом мире. И вот в зените расцвета Греции мы имеем: знать и соответствующим образом поступать.

Усилие противоречий между бедными и богатыми (что было отмечено Платоном и Аристотелем), рабами и рабовладельцами, потеря греческими полисами своей политической самостоятельности (экспансия Македонии и Рима), отстранение граждан от политической жизни, замыкание их в сферу ограниченных личных интересов вело последовательно и с необходимостью к "знать и уклоняться" и "знать и подчиняться" и завершение всему – "не знаю, но живу…".

В отличие от Древней Греции, при большом внешнем сходстве, Древний Рим осуществляет себя иначе. Рим не знает полной и цельной личности. Живые человеческие отношения превращаются здесь в голое вычисление. А.Ф. Лосев пишет: "Только всенародный опыт безличной социальности так рассудочно и с такой беспощадной, свирепой, с такой нечеловеческой логикой мог воспроизвести живое общение личностей в виде схем, в виде самоочевидных выводов, в образе математически точно решаемых алгебраических уравнений, в виде римской юриспруденции или римской военной науки, получивших с тех пор мировое значение вплоть до настоящего времени".[67] Именно этот факт обусловил то, "что римляне не изобрели никакой формы в искусстве, не построили ни одной оригинальной философской системы, не сделали никаких научных открытий".[68]В условиях острого кризиса, духовного и социального, переживаемого античностью (а философский разум уже сформулировал "не знаю…"), христианская истина, "истина спасения", показалась панацеей от всех болезней, главная из которых – боль жизни. "Истина спасения" – ответ на основной для человека вопрос "как жить?". В атмосфере неуверенности и скепсиса, среди всеобщего кризиса и царящего в обществе произвола, "истина спасения" давала твердую опору. Непререкаемость догматов христианства казалась более полезной и спасительной для человека, мучимого противоречиями жизни. Обращаясь к "нищим духом" и к "немудрому мира сего", христианство начинает утверждать примат веры над разумом, пресекая дискуссии по спорным вопросам, вплоть до уничтожения инакомыслящих.

Средневековая философия

Определяя средневековую философию как самостоятельный тип философии, отличный от предшествующего, мы можем отметить, прежде всего, своеобразный способ философствования. Его своеобразие состоит в тесной связи философии с религиозной верой, основанной на принципах откровения и монотеизма, т.е. принципах по существу чуждых античному способу философствования. Если античности присущи философия, наука, художественное творчество, то эпохе христианства, средневековью – богословие, по отношению к которому философия (теоретическое мышление) играет роль служанки. Античность обращается к разуму, логике и космическому строю вещей (природе); средневековье – к вере, чуду и авторитету. Классическая античность, предпочитая разум вере, не знает философского или религиозного догматизма. Христианство же, исходя из догмата об абсолютном превосходстве веры над разумом, предпочитает единомыслие "лукавым мудрствованиям", нищету духа – "гордыне" знания.

Для античности характерны идея гармонии тела и души, культ живого, здорового, прекрасного тела, любовь к земной жизни; для христианства – практика "умерщвления" плоти, культ бессмертной души и вера в загробное существование. "Ибо, если живете по плоти, то умрете: а если же духом умерщвляете дела плотские, то живы будете".[69] Для классической античности смерть – естественный процесс и жизнь могущественнее смерти; для христианства боль жизни могущественнее интереса к жизни. Эллинская античность занята проблемой жизни и жизнеутверждения; христианское средневековье – проблемой смерти и "спасения души". Классическая античность видит назначение жизни в осуществлении идеалов "прекрасного и доброго"; христианство же видит жизнь лишь как испытательный срок, юдоль страдания и печали.

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском: