Диего фон Берген, советник посольства в МИДе Германии: в его руках находились нити контактов и информация из посольств Германии в нейтральных государствах о революционерах

Владимир Бурцев, революционер, позже журналист, после попытки Ленина совершить путч в июле 1917 г. раскрыл связь Ленина через Парвуса с Берлином

Александр Керенский (в центре), адвокат, член рабочей партии, во Временном правительстве 1917 года министр юстиции, затем военный и морской министр и, наконец, министр-председатель. До ленинского государственного переворота верил во власть большинства умеренных партий

Однако симпатия Ашберга к русским революционерам не препятствует его деловой практике, когда он в 1915 году добился в США кредита для русского правительства на финансирование военных грузов; но одновременно с этим он прокручивает деньги предприятия Парвуса — Фюрстенберга из Петербурга и обратно. Он помогает большевикам при нелегальной покупке иностранной валюты и сохраняет их партийные деньги. Поскольку американский кредит предусмотрен также для покупки боеприпасов, то его нужно — в прямом смысле слова — «превратить в прах»: на готовую к отгрузке партию боеприпасов при отправке в порту Нью-Йорка совершается покушение со взрывом, и все содержимое взлетает в воздух.

Достопочтимый директор банка Ашберг работает вместе именно с теми сообщниками из окружения Парвуса, которые в своей крутой партийной карьере отличились успешным проведением нападений на банки для партийной кассы — Леонидом Красиным и Вацлавом Воровским.

Пятью годами позже Красину будет позволено по поручению Ленина поехать в Лондон, чтобы официально провести переговоры о заграничных активах прежнего царского правительства против внешних долгов — в действительности, чтобы продать драгоценные камни, принадлежавшие царской семье, а на вырученные деньги субсидировать Британскую коммунистическую партию и газету «Дейли Геральд».

Леонид Красин является старым заслуженным большевиком. Он сделал выдающуюся карьеру в этом качестве. Чтобы наладить контроль над революционной и коммерческой деятельностью на российской стороне программы, Красин с места оказывается в правлении Русско-Азиатского коммерческого банка в Петрограде. Его директором является владелец самой большой русской оружейной фабрики, Путиловских заводов в Петрограде. Этот относящийся к категории самых крупных Русских банков институт является русским банком-посредником «Ниа Банкен» в Стокгольме для оттока денежных средств Парвуса из Петрограда в Скандинавию. Здесь Евгения Суменсон обычно хранит деньги, которые должны вернуться в Стокгольм.

То, что в Наблюдательном совете крупного банка находится бывший банковский грабитель, может удивить только того кто отклоняется от прямого пути революционной логики. Литвинов, ставший впоследствии дипломатом, и его брат тоже принимали участие в ограблении банка в Тифлисе — вместе с молодым грузинским революционером Джугашвили, то есть Сталиным, и Красиным. Ограбление сопровождалось множеством человеческих жертв. В Париже при попытке обменять часть денег Красин был арестован, а спустя годы он оказался на посту советского министра иностранных дел и депутатом ООН…

Красин на службе у Парвуса получил высшую квалификацию первоклассного двойного агента. В годы, когда Ленин еще находился в Финляндии, он выполнял различные операции, будучи членом революционной сети в предвоенном Петербурге. По образованию инженер-техник, он проявил себя как многосторонний агент. Агитатор, изготовитель и распространитель нелегальных печатных изданий и листовок, добытчик средств для партийной кассы у сочувствующих либералов, составитель планов дислокации агентов в обоих направлениях от русской границы, а также изготовитель бомб для террористических актов. Его последняя квалификация пользовалась особым спросом в период 1906–1907 годов: в это время в России четыре тысячи человек пали жертвами политических убийств. После съезда партии в 1906 году в Стокгольме, на котором меньшевики раз и навсегда отказались от такой формы добывания денег, а значит, и от большевиков, Красин был принят Лениным в узкий круг «Банды троих», как называлась тайная оперативная группа внутри партии. В дальнейшем он возглавлял в этом качестве нападения на частных лиц, банки и поезда, для чего, разумеется, нанимал молодых исполнителей.

Осенью 1915 года Леонид Б. Красин вместе с другим выдающимся большевиком, Вацлавом В. Воровским (он же Орловский и Боровский), становятся партнерами Парвуса и одновременно прямыми деловыми партнерами Олафа Ашберга. Парвус назначает Красина управляющим Петроградским филиалом фирмы «Сименс-Шукерт», что не препятствует тому занимать должность в правлении Русско-Азиатского банка, а Воровского — руководителем отдела.

Последний открывает импортно-экспортное бюро фирмы «Сименс-Шукерт» в Стокгольме и до приезда Фюрстенберга является там и представителем торгово-экспортной фирмы Парвуса. От него Боровский получает товары первой необходимости, такие, как медикаменты, которые Фюрстенберг покупал у международных торговцев и частично продавал их Русскому Красному Кресту.

Другую часть Боровский ввозит в петроградскую фирму «Сименс-Шукерт» как импортный товар для России. Главным содержимым в посылках с каталогами товаров фирмы «Сименс-Шукерт», регулярно поступающих из Скандинавии в Петроград, являются конфиденциальные сообщения революционеров (среди них также сообщения Ленина из Цюриха), написанные невидимыми чернилами.

Позже Фюрстенберг и Боровский получат от Ленина награды за их бесценную деятельность с представительством Большевистской партии в Стокгольме — о лондонской алмазной сделке надо умолчать…

Через бюро его фирмы (точнее, группы фирм) Парвус прокручивает при случае те деньги, которые он получает из Германии для партийной кассы большевиков. Эти суммы редко проходят через банки, а чаще через людей — или, как было упомянуто раньше, как фиктивные кредиты под сделки, которые практически не осуществлялись.

Кроме названного узкого круга людей, на службе у Парвуса, конечно, находятся многочисленные агенты и помощники в бизнесе и политической деятельности под его руководством. Некоторые проявляют двойственный характер и по отношению к своему работодателю. Бывает, что один шпион работает на два или три различных государства. И не всегда курьеры с деньгами доставляют свой груз по назначению.

Агенты также не всегда лояльны по отношению к своему заказчику. Коллега Фюрстенберга Шляпников мог бы многое рассказать об этом; его помощник Богровский, используемый как курьер для доставки пропагандистской литературы, а иногда денег в Россию, например, растрачивает деньги, работает на две стороны и, конце концов, обманывает обе.

Упомянутые товарищи работают одновременно и на находящегося в немецком услужении эстонца Александра Кескюла. Он действует параллельно с Парвусом, не встречаясь с ним официально — их пути пересекаются только через посредников, которые представляют между ними связь. Кескюла не только в своих финансовых притязаниях, но и в своих прогнозах менее кичлив, чем Парвус, и при этом более верный. Как и у него, у его собаки тоже хороший нюх: последняя — хоть обычно и гостеприимна — имеет обыкновение рычать при приближении агента Богровского.

Работающие «за» и «против» Парвуса агенты могут брать пример с известных образов. Самым авторитетным из них был Евно Азеф. Прошло уже более десяти лет с тех пор, как он, будучи агентом охранки, настолько слился с революционной камерой, в которую был заслан, что как «анархист» убил министра внутренних дел Плеве — своего собственного шефа. Разумеется, он остался безнаказанным — в качестве агента охранки — и продолжал работать на охранку и революцию, которые с обеих сторон оплачивали его услуги, и, в конце концов, и та и другая были им обмануты.

Еще более одаренным, интеллектуально и артистически, был Роман Малиновский, чье имя мало благозвучно для ушей Ленина. Он тоже был активным участником революционной деятельности в Скандинавии. Он еще раз разбередил рану, нанесенную вождю революции.

Малиновский встретил Ленина в 1912 году, когда он, разыгрывая из себя представителя Московского профсоюза металлургов, был отправлен охранкой на партийную конференцию в Прагу.

Его игра была настолько безупречна, что Ленин находился под глубоким впечатлением от Малиновского. Конечно, дело было не только в одном его элегантном появлении, искусном выступлении, риторическом таланте и силе убеждения, которые импонировали Ленину-Малиновский давал каждой идее воссоединения с меньшевиками решительный отпор, высказывая при этом бескомпромиссное мнение Ленина, и делал это гораздо искуснее любого другого. Ленин сделал все, чтобы выдвинуть кандидатуру этого «образованного пролетария» Калиновского в Думу.

И действительно — агент охранки, наконец, вошел в думу в числе одиннадцати депутатов партии от рабочих. Таким образом, он поднялся выше и по карьерной лестнице охранки, потому что теперь Малиновский, по крайней мере, мог предоставлять еще больше сведений обо всех интересных делах.

Находясь на двух постах, Малиновский в полной мере наслаждался двойной жизнью и двойной зарплатой. В конце концов, ему приходилось выполнять и двойную работу, когда он, например, должен был отправлять свои речи в Думе в партийный комитет и в охранку. Или когда он за статьи в партийной газете облагался штрафом со стороны своего хозяина, который он себе сам и назначал. Придя к заслуженному благосостоянию подобным образом, он мог себе позволить щедрые пожертвования в большевистскую партийную кассу из доходов со своего рабочего места в охранке.

Наконец, он стал неугодным своим первым работодателям, и они уволили его с выплатой соответствующей компенсации. То, что он отказался от места в Думе, его товарищам показалось странным. В 1914 году он бежал в Галицию, где встал под защиту своего наставника. Но Ленин не мог предотвратить расследование, начатое партией против Малиновского, которое постепенно выявило, насколько много партийных товарищей он подставил под удар своего собственного работодателя; однако согласно партийному приказу ведь не могло быть того, чего не должно было быть, Малиновский «из-за недостатка доказательств» избежал приговора о наказании.

Ленин еще долго занимался общественным опровержением в отношении посмеивающегося политического противника. Агент-провокатор в нашей среде? Никогда! Кто это тут отважился дискредитировать нашего лучшего члена… Спустя годы Малиновский еще раз появится чтобы выступить в свою защиту с многочасовой речью и покончить с кажущимся всем таким «очевидным», как с «недоразумениями» — раз и навсегда покончить с этим коротким процессом. Нет, революционное течение в военные годы далеко не так чисто, пока еще не пробил час настоящей революции.

Как в своих торговых предприятиях, так и в созданном им Институте изучения социальных последствий войны, оперативной базе для своих агентов, Парвус не афиширует себя как шефа. На руководящих постах он расставляет внушающих доверие людей; так например на должность директора он приглашает датского социалиста Свена Триера.

Штат сотрудников состоит по большей части из революционеров обоих лагерей, большевиков и меньшевиков, которых Парвус привез из Швейцарии. Среди них находится и его давняя подруга Екатерина Громан (мать его сына Льва), которая занимается особенно деликатными заданиями — например, контрабандой оружия в Россию.

В странах, участвующих в действиях, находится немало сочувствующих революционерам, которые помогают им словом и делом, а порой и материально, или выручают из беды, если тот или иной, постоянно находящийся в состоянии канатоходца над пропастью нелегальности, вдруг сорвется.

Они также выполняют вспомогательные поручения: например, норвежский социалистический журналист Альфред Крузе. После высылки из Норвегии он присоединяется в Стокгольме к русским большевикам как сочувствующий, называет себя Николаем Гордоном и выполняет курьерские поручения (как правило, связанные с деньгами) в России. Он работает в особо тесном сотрудничестве с Богровским (коллегой Шляпникова в предприятии Парвуса), Урицким, Бухариным и с Кескюла, так сказать, со «вторым хозяином».

К другим сочувствующим русским революционерам нерусской национальности относятся шведы X. Г. Штрем и Яльмар Брантинг, который оказывал эмигрантам много любезностей — особенно, если кто-то из них попадал в тюрьму; затем шведский социал-демократ Густав Мёллер, выполняющий обязанности связного с Петроградом, или швейцарский социал-демократ и журналист газеты «Бернер Тагвахт» Карл Моор — двойной агент. Все они находятся на службе у Парвуса, непосредственно германского МИДа, а некоторые также на службе у Кескюла.

Охранка не только через своих агентов, которые проникают на разные командные уровни революционеров, находится в курсе событий. Но если кто-нибудь случайно — как уже упомянутый Боровский — при переходе границы России попадается в ловушку, они могут получать информацию up to date (англ. — «в духе времени», «современно». — Пер.) через изъятые предметы или слежку провалившихся при этом контактных лиц. После освобождения единожды задержанный должен иметь в виду, что он никогда больше не будет один, за ним постоянно будет следовать тень — сколько бы и насколько хорошо выполненных фальшивых паспортов он ни имел.

Парвус получает информацию об актуальных событиях и обстановке в России от давнего доверенного лица, не входящего ни в какую партию и поэтому объективного, — польского подданного Владислава Шатгенштейна. Часто от него исходит оценка ситуации, которую Парвус передает дальше своим немецким заказчикам, даже основные положения плана революции в начале 1915 года, с которого все и началось.

Независимо от заказчика на выполнение революционной программы — правительства германского рейха, Парвус опирается также и на магнатов, которые прямо или косвенно поддерживают его планы. В основном это те же сочувствующие, что и у меньшевиков, то есть лица из либеральных кругов, иногда предприниматели, которые ни в коем случае не станут поддерживать радикальную программу вождя большевиков Ленина (не в последнюю очередь из-за его программы экспроприации) и считают, что цель состоит в окончании войны и демократизации России.

Так, в России средства для партии жертвуют железнодорожный предприниматель Савва Морозов или промышленник М.И. Терещенко, миллионер, известный «сахарный барон» — последнему позднее за это пожалуют министерский пост. Все они относятся к тем людям, которые мечтают о том, чтобы, помимо экономического могущества, обрести еще и политическую власть. Еще один состоятельный человек с либеральным мировоззрением, без глубоких знаний путей и целей революционеров, позднее оставляет партии завещание в виде финансового дара.

Даже принадлежащие к аристократическому обществу выделяют пожертвования на поддержку РСДРП или непосредственно революционеров. То ли в целях критики правительства или династии, то ли потому, что это считается шиком, быть настроенным «прогрессивно» или «революционно», а главное — оппозиционно. Под этим общественным давлением находятся прежде всего люди искусства. К моменту, когда Россия уже преодолела первые вершины авангардного искусства в живописи (Малевич, Кандинский, Гончарова), театре (Мейерхольд, Таиров) и музыке (Скрябин, Прокофьев), интеллигенция должна и в политическом отношении мыслить «соответственно духу времени».

Следует добавить: жестокое подавление мирной демонстрации 1905 года вызвало к жизни многочисленные инициативы. Кто мог знать, что при этом речь шла о циничной инсценировке, в которой Гапон, сыщик в облике священника, взял на себя режиссуру и главную роль в жестоком провокационном спектакле и превратил в статистов как ни в чем не повинных демонстрантов, сделав из них «полезных идиотов», так и полицейских, которых он заставил стрелять в них. Немногие знают, что он бежал за границу и проявил там свой истинный характер. Цель была достигнута: дискредитировать царя, который из-за своего отсутствия узнал обо всем только постфактум, и раз и навсегда стигматизировать его событием «Кровавого воскресенья»; теперь революционное движение больше не нуждалось ни в каком оправдании, могло выйти из нелегального подполья и открыто добиваться поддержки: ни один спонсор больше не должен был его стыдиться.

С тех пор и для людей искусства стало делом чести в годовщину 9 января поддерживать своей работой в театре и литературе, вплоть до изобразительного искусства в пользу близких родственников погибших жертв дух свободы или провести акции «Символы демократии».

Выдающимся посредником между партией — конкретнее, фракцией большевиков — и меценатами является Максим Горький. Между прочим, даже его состоятельная супруга относится к их личным партийным спонсорам. А сам Горький публикуется в одном московском издательстве, финансируемом русскими посредниками правительства Германии. Он действует им на руку: его произведения подходят для того, чтобы повлиять на русскую общественность в духе немецких интересов.

Сюда относятся его описания среды низшего пролетарского слоя — действительно, социально обделенного, который согласно плану должен стать для революционеров целевой группой. Затем, для правительства Германии выгодна пацифистская позиция Горького и его антивоенный протест, точно так же ему приятно критическое отношение Горького к царскому правительству. Не только мирное население, но и солдаты в окопах находятся под воздействием подобных тенденциозных произведений; разумеется, того, кто бы выступил среди солдат с призывом перейти на сторону немцев, тут же расстреляли бы.

Настоящие деньги поступают не только от правительства германского рейха, но и из Америки и даже Англии.

Троцкий получил из Англии на нужды русской революции от одного финансиста, входящего в Британскую Рабочую партию, кредит «в миллионном размере», как он выразился. «Революция позже добросовестно вернула эти деньги», — замечает Троцкий в своих воспоминаниях.

Через год для революционеров открывается даже сейф британского правительства. Союз с Россией? Король в родственных отношениях с царем? Все это не учитывается, когда речь идет о стратегических интересах: 5 сентября 1916 года Англия должна дать свое согласие на контроль России над Босфором.

И тут созревает план удержать Россию от ее заветной цели «изнутри» — то есть путем организованного хаоса внутри страны. Отныне заклятых врагов Англию и Тернию связывает общая цель: революция в России. Ллойд Джордж и Лорд Милнер, по сообщению британской разведслужбы, выделили на это 21 миллион рублей.

В США еврейские организации собирают средства для революционеров «на освобождение от репрессивного царского режима». Самое большое поступление в размере двенадцати миллионов долларов приходит от магната Якова Шиффа из Нью-Йорка. Он уже перед революцией 1905 года, которая была вызвана поражением России в войне с Японией, финансировал вооружение Японии, чтобы придать Японии больше сил в борьбе с Россией, «врагом человечества», как обычно говорил Шифф. Революционерам 1905 года Шифф тоже выражал свою симпатию «наличной монетой». В то время, как он запрещает своим банкам и партнерам «Кюн, Лёб и K°» удовлетворять их запросы на кредиты, так как речь идет о союзниках России, Шифф через фирму «Кюн, Лёб и K°» финансирует крупными суммами русских революционеров. Следовательно, финансистами революционеров в Нью-Йорке являются: Яков Шифф лично, фирма «Кюн, Лёб и K°» (директора фирмы: Яков Шифф, Феликс Варбург — брат Макса, Отто Кан, Джером Ханауер), а позже и Гугенгейм и Макс Брайтунг.

По сообщениям посла России в США в военные годы Бахметьева, большевистские лидеры должны были в период 1918–1922 годов осуществить поставки золота фирме «Кюн, Лёб и K°» в Америку стоимостью в 600 миллионов долларов в качестве погашения задолженности.

Шифф, напротив, заботится о том, чтобы немецкий банкир Макс Варбург, женившийся на дочери Шиффа и вошедший в его финансовую империю, раскошелился на крупный кредит для Германии из Америки — потому что надо приложить все совместные усилия, если они направлены против России.

Конечно, Россия уже давно знает об антирусских настроениях в Америке, теоретически естественном союзнике России. Поверенный в делах посольства Австро-Венгрии в Вашингтоне Людвиг Граф Амбрози уже 1910 году записал в своем дневнике содержание одно разговора с русским послом фон Розеном:

15 марта 1910 года. Русский посол часто жаловался мне на то, что его официальная деятельность на этом посту, как и вообще внутренняя и внешняя политика России, из-за постоянной враждебности международного еврейства значительно пострадала.

(…) Его мнения о японских вооружениях и о шансах войны подтвердились событиями. (…) Также, при рассмотрении американских вопросов, я считаю, что его решения почти никогда не бывают неправильными, а его прогнозы в большинстве своем оправдываются. Исходным пунктом наших переговоров послужила недавно вышедшая статья в газете «Нью Йорк тайме», принадлежащей американскому еврею по имени Оке.

В этой статье передаются взгляды м-ра Якова Шиффа, чье значение в политической и экономической жизни Америки заключается в том факте, что он является одним из крупнейших финансистов Соединенных Штатов и одновременно самым агрессивным представителем нью-йоркского еврейства…

Далее следует доказательство того, что якобы американское правительство в своих действиях во время русско-японской войны и мирных переговоров поставило себя «на службу международных еврейских интересов»; будто бы президент Рузвельт вмешался и навязал обеим воюющим сторонам мирный Портсмутский договор только потому, что он «действовал как инструмент беспокоящихся за свои кредиты еврейских кругов с Уоллстрит», которые прежде предоставили или одолжили Японии деньги на вооружение.

Русский посол, сообщает в конце его австрийский коллега, чувствует себя в связи с антирусским настроением в Союзе неуверенно; он знает, что этим Союзом Управляют определенные круги, которые даже угрожали одной калифорнийской газете запрещением ее рекламного бизнеса, если она и дальше будет демонстрировать и прорусские симпатии.

Такой необычный симбиоз финансовой олигархии и пролетариев, правительств и революционеров, за которыми стоят магнаты, финансирующие революцию, тайно скрыт и проявляется там, где политические интересы самым гармоничным образом совпадают с коммерческими. Так, Парвус имеет долю в британской оружейной компании «Викерс», которая вновь (как 1905 г., когда Шифф поставлял японское вооружение для войны с Россией) входит в «Japan Steel и K°».

Шифф, таким образом, входит в концерн, контролируемый британским банкиром Касселем. Те же круги либерального крыла правительства Британии имеют долю в фирме «Викерс», но и Парвус является совладельцем этого предприятия и делает свой бизнес как представитель торговца оружием Сахарова, который, между прочим, делает закупки у Викерса, сам владеет фабрикой в Царицыне и имеет свою долю в Путиловских заводах в Петрограде.

Петроградский банкир Дмитрий («Митя») Рубинштейн тоже принимает участие в этой опасной игре на русской территории и оказывается партнером военного противника в финансовых махинациях; он входит в правление Русско-Французского торгового банка, объединенного с Русско-Азиатским банком, где коллаборационист Красин создает сеть между империей Парвуса и Россией.

Парвуса все это устраивает. Он наживается на военных заказах, на поставках оружия и на спонсорских деньгах для революции. Он участвует в общем деле с финансистами, но каждый тянет одеяло в свою сторону.

Самым важным клиентом для Парвуса, конечно, остается правительство Германии. Их представителем в Копенгагене и постоянным собеседником Парвуса является германский посол граф Ульрих Брокдорфф-Рантцау. Его дипломатическое представительство образует вершину посольского пятиугольника из пяти нейтральных стран, оплетенных сетью агентов и информаторов.

Если следовать с севера на юг, то это германский посол в Стокгольме, барон Гельмут Люциус фон дер Штрёдтен, поддерживаемый шефом контрразведки. Штайнваксом, граф Брокдорфф-Рантцау в Копенгаге не, посол барон Гизберт фон Ромберг в Берне, баро фон дем Буше-Хадденхаузен в посольстве в Бухаре и барон фон Вангенхайм в посольстве в Константинополе.

Берлин является центром, где сходятся все нити, где советник Диего фон Берген пытается составить общую картину для государственного секретаря Ягова (ранее скептически настроенного по отношению к программе Парвуса) и помощника Государственного секретаря Циммерманна о порой противоречивых сведениях и оценках, о разрозненных между собой революционерах. Его поддерживают Матиас Эрцбергер в службе разведки, востоковед в Министерстве иностранных дел Эрнст Екх и Курт Рицлер, связной МИДа в Генеральном штабе. Нельзя забыть и о советнике Отто-Гюнтере фон Везендонке, так сказать, консультанте по вопросам «восстания русских национальностей» в политическом отделе МИДа.

Стоит упомянуть еще Рудольфа Надольного, офицера запаса, однако служащего советником в МИДе. Учитывая выбранную им профессию, упомянутую выше, он идет на службу в Министерство военных дел, чтобы принять участие в деле революции в отделе «по русским вопросам». Зарекомендовав себя недостаточно квалифицированным для работы агентом в лагерях для русских военнопленных, он, наконец, попадает в отдел III б, «Секцию П(олитика)», исполняющую обязанности Генштаба. Его работа: организация саботажей и восстаний в России.

Таким образом, сеть совместной работы объединяет такие инстанции, как МИД, Генеральный штаб, разведку, подразделение Восток, Министерство финансов, Рейсбанк, Дойче Банк, Коммерцбанк и посольства нейтральных стран.

Реализация избранной канцлером Теобальдом Бетманн-Хольвегом под покровительством кайзера Вильгельма политики вменяется в обязанности государственному секретарю Готглибу фон Ягову. В 1916 году он уходит в отставку, Циммерманн становится его преемником, Кюльманн — помощником Государственного секретаря. Последние являются носителями решений, Берген — контактным лицом для Брокдорффа-Рантцау или самого Парвуса во время его визитов в Берлин, на этом уровне информация докладывается непосредственно кайзеру. Воля кайзера превыше всего.

По убеждению кайзера, стратегия комбинированного ослабления противника — единственный выход из двойного германского фронта. Даже в мирные времена простой вариант не удался: австрийцы еще до начала войны, в июле 1914 года, контрабандой переправили на Украину оружие, чтобы развернуть с Черноморского флота запланированное восстание, которое бы ослабило силы потенциального русского противника перед войной, вопрос о которой был уже решен. Правда, это мероприятие проводилось неохотно, потому что австрийцы не хотели выкладывать на это большие деньги; а тут еще весь проект, включая план наступления, был выдан русским одним из его создателей, полковником Альфредом Редлем, и все потеряло смысл. Восстание не только не состоялось, но и русские, а не австрийцы, стали наступать, когда дело дошло до войны.

После того как осенью 1914 года все, начиная с германского Генерального штаба до дипломатов Министерства иностранных дел и самого самоуверенного кайзера, пришли к убеждению или, точнее, осознанию того, что война против России не может быть выиграна так легко и прежде всего так быстро, как предполагалось, в вытекающих отсюда выводах ничего не изменилось. Теперь любое невоенное средство оправдывало цель.

Так, например, офицер разведки восьмой армии, а позднее начальник штаба военной разведки на восточном направлении, генерал-майор Гемпп, в документах тайной разведслужбы сухопутных войск 20 июня 1915 года зафиксировал, что с немецкой стороны была предпринята попытка подкупа русского генерала Григорьева: за вознаграждение в размере миллиона марок сдать крепость Ковно, расположенную к северу от Варшавы. Первый посыльный бесследно исчез (вместе с чеком), второй, по крайней мере, дошел до него. Григорьев, казалось, был даже готов к этому предательству но оно было раскрыто, и генерал попал под военнь трибунал. Это была уже вторая подобная попытка по купа после Озовица.

То, что немцы полагаются не только на Парвуса и его агентурную сеть, видно из действий, которые пускаются в ход разными отделами Генерального штаба за линией фронта. При этом разведслужбе, которой вменяется в обязанности планирование актов саботажа, например, сразу на месте, приходится нелегко, потому что начальник Генерального штаба Людендорфф полагает, что в связи с большими успехами в области радиошпионажа можно отказаться от информации агентурной службы. Кроме того, русская линия фронта так сильно уплотнилась, что о прямом проникновении позиций с агентами не может быть и речи.

Наконец, севернее реки Мемель выявляется брешь в линии фронта, где охрана со стороны русских войск ослаблена. Здесь Гемпп запускает ночью германскую разведгруппу, которую он формирует из добровольно законспирированных русских и польских евреев. Эти связные затем должны проникнуть на ближайшую железнодорожную станцию на русской территории в северном направлении.

Там из польских и литовских националистов, одержимых желанием отделиться от царской империи, набираются коллаборационисты и саботажники. Так, уже в первую военную осень поляк Томашевский приказал своему земляку Малиновскому по поручению немцев взорвать железнодорожные мосты между Белостоком и Варшавой за сто тысяч марок.

Параллельно с этим предпринимаются попытки подкупа командующих крепостями, как, например, уже упомянутого генерала Григорьева. Ведь крепость, взятая не разрушенной, представляет большую ценность, чем Разрушенная, кроме того, при этом экономятся как военная сила, так и средства. Так, иной стратегически важный вожделенный объект стоит полмиллиона рублей — только один в целом ряду трофейных объектов.

Как и Парвус, Гемпп тоже набирает агентов в Скандинавии, не отдавая ценнейших из них на произвол случайной зависимости от образования коридора на фронте. Они в качестве разъездных агентов официально ездят из Швеции в Россию. На русском побережье Балтийского моря можно легко завербовать балтийских националистов, которых за их деструктивные планы поддерживают зажиточные промышленники этих стремящихся к автономии стран.

Так, в распоряжении германской разведслужбы находятся люди разных профессий: от бумажных фабрикантов до лесничих, медсестер, торговцев и официантов — перечислены еще не все профессиональные группы которые докладывают информацию немецким контактным лицам о состоянии оружейных запасов или о перевозке войск, выведывают ценные сведения из окружения русского Генерального штаба, работая санитарами и санитарками в русских лазаретах, и передают в Германию, в качестве телеграфистов, только что вышедшие из Ставки царя приказы. Не говоря уже о бесценной информации, полученной из первых рук, которую передает торговец лесом, находящийся в дружеских отношениях с, вероятно, очень доверчивым зятем царя. Таким образом, Гемпп, а значит, и руководство германской армии знают о потерях русских, планах армейского руководства, блокаде железнодорожных линий для гражданского транспорта, планах наступлений, о решениях до сих пор колеблющихся стран (например, о вступлении в войну Италии) и о русском плане похода на Берлин, минуя Восточную Пруссию, в пользу Кракова и Бреслау — верх совершенства немецкой логистики и организации.

Что же касается революционной политики по плану Александра Парвуса, то кайзер Вильгельм имеет в лице своего посла в Копенгагене Брокдорффа-Рантцау не только послушного, но и внутренне убежденного и преданного слугу своего господина. Хотя он еще относительно молод, или благодаря этому на нем пока нет отпечатка усредненного прусского менталитета, и он не отличается закостенелым консервативным мышлением.

Дипломату, происходящему из старого немецкого дворянского рода (Холштейнер) с датскими корнями, в возрасте не старше сорока лет, три года назад, то есть в 1912 году, была доверена германская дипломатическая миссия в Копенгагене; причем до этого, в начале века, он находился на службе при царском дворе и в Вене. Брокдорфф-Рантцау — немецкий патриот. Но согласно его либерально-консервативной позиции, как по отношению к плану Парвуса, в сильном национальном государстве все классы и прослойки населения должны быть гармонично интегрированы. Имея особенно характерную для дипломата политическую дальновидность, Рантцау пришел к осознанию того, что возникший в результате стремительной индустриализации рабочий класс при небрежном отношении к его потребностям может превратиться в опасную силу, которая именно в военное время представляет собой при умном обращении положительный потенциал. Эта точка зрения для дипломата влечет за собой понимание и симпатию к задачам немецкой социал-демократии, а в дальнейшем и к задачам Парвуса.

Как лояльный подданный, германский посол, конечно, является пламенным поборником идеи превратить Германию в победоносную военную и мировую державу, в начале которой лежало бы уничтожение России. Мировую державу — потому что Рантцау мысленно видит перед собой как отдаленную цель «освобожденную» от династии Романовых и уменьшенную территориально Россию, которая была бы лишена власти как скромное государство «допетровских размеров», влачащее свое существование в зависимости от великого германского соседа, охотно позволяющее использовать себя в экономических интересах и тем самым помогающее Германии дать отпор английской колониальной империи, сломить ее господствующее положение.

Если бы внутреннюю социальную стабильность и внешнюю мощь Германии можно было пробрести за счет организованной дестабилизации России и уничтожения се величия, с Рантцау можно было бы согласиться.

Здесь интересы обоих собеседников, Брокдорфф-Рантцау и Парвуса, совпадают — по способу одного и по цели другого, а в остальном трудно себе представить более разных людей.

Когда Парвус в конце июля 1915 года прибывает в германское посольство для первой личной беседы, его успех у своего контрагента уже предопределен.

Массивный человек эпохи Ренессанса идет навстречу застенчивому интеллектуальному дипломату. Немецкий агент Циммер, который специально пребывает в Копенгагене, чтобы наблюдать за поведением Парвуса и подготовить его первую встречу с дипломатическим представителем германского рейха в Копенгагене, так описывает контраст между обоими мужчинами: «Парвус был евреем, эмигрантом, теоретиком, представителем богемы, полным жизненных сил бонвиваном, социалистом, к тому же капиталистом. Брокдорфф-Рантцау, напротив, олицетворял чувствительного, самоуверенного и преданного традициям аристократа, у которого даже внешне не проявлялось ничего общего со своим социалистическим визави. На его аскетично худом туловище восседала контрастно очерченная голова, напоминающая орлиную, с гладко зачесанными на пробор волосами. Внешность посланника ассоциировалась с внешностью культивированного вельможи, чья церемонная вежливость, однако, была смешана с крепкой долей скабрезной иронии…»

Домашний доктор Брокдорффа-Рантцау Янош Плеш, который, очевидно, прощупывал пульс исключительно в высших кругах политического потомственного дворянства и купленного за деньги, познакомился с обоими протагонистами независимо друг от друга и неосознанно в своем описании раскрывает тайну того притягательного действия, которое Парвус оказывает на Рантцау, и той ауры, окружающей революционного миллионера: «Меня пригласили в Цюрих к постели банкира Леопольда Коппеля, страдающего воспалением легких, владельца фирм «Ауэр» и «Осрам». Там я познакомился с человеком, который, вероятно, играл немалую роль в связях России с остальными европейскими странами в период первой мировой войны. Его имя — Гельфанд, а всем он был известен как Парвус. Роль его интересна, хотя весьма и весьма сомнительна. Он был гениальным шпионом — или, лучше сказать, гением шпионажа. Он создал сеть русских революционных эмигрантов. Он был закулисным руководителем, наделенным необычайной хитростью и бесстыдством; великий обманщик — но все же очень хорошо осведомленный. Этот человек имел строгие принципы, чем строже они были, тем больше денег он брал, чтобы отказаться от них.

Он заинтересовал меня как очень живой и дружелюбный собеседник, как человек с юмором и интеллектом. И это несмотря на то, что его внешность можно было назвать как угодно, только не привлекательной. У него было лицо бульдога с двойным подбородком и бородой, а его умные небольшие глаза заплыли жиром. Мощное туловище располагалось на коротеньких ногах, а когда он ходил, то широко размахивал руками, как будто стараясь удержать равновесие. Он курил большие дорогие сигары и пил шампанское, с которого всегда начинал свой день.

О нем рассказывали невероятные истории. Тогда его опорным пунктом был Цюрих, откуда он организовывал разведку и контрразведку. Для прикрытия он работал швейцарским агентом греческого торговца оружием Василия Сахарова. ^[12]

Не знаю, пользовался ли Парвус успехом у женщин, но, в любом случае, он всегда находился в окружении гарема из четырех — шести женщин — все белокурые и толстые, что соответствовало его вкусу. В общем, во всем личность необычная, и когда я увидел Брокдорффа-Рантцау, то сообщил ему о Парвусе, и, как я полагаю, он его использовал.

Во всяком случае — кстати, очень дорогостоящий — договор на сумму свыше тридцати миллионов марок о поставках угля в Данию должен был достаться Хуго Штиннесу, но, к общему удивлению непосвященных, он был отправлен Гельфанду…»

Доктор Янош Плеш охотно приглашает на «мужские вечера» в свою берлинскую резиденцию наиболее интересных людей из своих пациентов, где на первом плане стоят умные, содержательные беседы и дискуссии. Во время такого клубного вечера он умело соединяет знаменитых людей, например лауреатов Нобелевской премии Альберта Эйнштейна и Фритца Хабера, музыкантов Фриц Крайслера и Артура Шнабеля и других деятелей искусств. В качестве дипломатического моста — еще и «благородного большевика» Йозефа Грюнберга и, наконец, дипломата Брокдорффа-Рантцау, впоследствии ставшего министром иностранных дел, признанного всеми в его служебном окружении чопорным и малоконтактным: «Граф был личностью неординарной. Он соединял в себе две противоположности — Аполлона и Дионисия. Казалось, Рантцау днем являл собой Аполлона, а ночью — Дионисия. С каждым часом ближе к полуночи он все больше оживлялся, его ум становился активнее, а беседа, которую он вел, — остроумнее. Днем он казался лишь тенью того, каким его знали поздним вечером. Он был большим знатоком вин, и с каждым глотком «Короля Королей», как он называл вино из запасов Меттерниха в замке Иоганнисберг, речь его становилась все более искристой и виртуозной…»

Почему такой утонченно-корректный и интеллигентный дипломат, как Брокдорфф-Рантцау, проявил интерес, прежде всего, к личности Александра Парвуса, а не только к его программе, скорее всего объясняется двойственной сутью самого Брокдорффа-Рантцау. Возможно, написанное на лице Парвуса жизнелюбие отзывалось скрытой страстью в обычно чопорном немецком дипломате, а значит, дополняло и его самого?

Как бы то ни было, посол чувствует непроизвольное доверие и симпатию к своему такому непохожему на него собеседнику и после разговора с Парвусом 1 августа 1915 года сразу же направляет телеграмму в Берлин. В ней он особенно подчеркивает «германофильскую позицию Гельфанда» и утверждает, что тот произвел на него впечатление необыкновенно умного человека.

В начале августа немецкий агент Макс Циммер, с помощью которого в Константинополе был установлен первый контакт Парвуса с посольством Германии, тоже отправляет свой отчет. Министерство иностранных дел в Берлине отправило Циммера в Копенгаген в качестве соглядатая за действиями Парвуса.

В телеграмме, отправленной в Берлин, Циммер сообщает о «конспиративном шедевре» и гениальности, с которой Парвус выполнил свой план. Дальше Циммер описывает связь бизнеса Парвуса с политикой, формирование им денежных каналов для превращения доходов от бизнеса в политические деньги и использование его экспортной фирмы как инструмента для подрывной деятельности.

«Из центрального офиса в Копенгагене ведется длительная переписка с организациями, созданными агентами, — между тем поясняет Циммер. — Господин доктор Парвус предоставил организации денежную сумму на управленческие расходы, которая экономно расходуется. До сих пор удавалось так тайно обставить дело, что даже работающие в вышеупомянутой организации господа не замечают, что за всем стоит наше правительство.

Тем не менее бросается в глаза, что Парвус расходует такие большие суммы на нужды партии. Это можно было бы сделать незаметно, если проводить некоторые сделки через связанное с конторой экспортное предприятие.

После двухдневных переговоров я смог убедиться, — пишет Циммер в заключение, — что Парвус приложит все силы в направлении поставленных в Константинополе и Берлине задач, и можно ожидать, что работа приведет к запланированному результату».

Вскоре после первой встречи Парвуса с Брокдорффом-Рантцау в начале августа 1915 года происходит еще одна встреча. Посол безоглядно верит в революционера и 10 августа сообщает в МИД:

«Я считаю Гельфанда не только опытным знатоком России и всех стран Балканского региона, но и уверенным в себе политиком широкого диапазона, чьими сортами мы вне всяких сомнений можем пользоваться, пока он, как сейчас, на нашей стороне и в наших руках…»

«Теперь я ближе познакомился с доктором Гельфандом и считаю его (…) значительной личностью, чью выдающуюся силу, — соответствует это его убеждениям или нет, — на мой взгляд, мы обязательно должны использовать с выгодой для себя на протяжении войны, а если возможно — то и после…»

Здесь дипломат заблуждается. Все происходит как раз наоборот: Парвус использует правительство Германии и его интересы и только весьма относительно позволяет эксплуатировать себя для их военных целей. Более того: правительство германского рейха заинтересовано в заключении мира, а не в революции, и если бы его можно было достичь по-другому, то революционное развитие было бы даже «нежелательно», что следует из записей разговоров.

Затем, существуют разногласия, которые, конечно, не произносятся вслух. По мнению дипломата, победа Германии должна упрочить престол, а значит, локализовать революционное движение. Парвус же исходит из того, что победа Германии над Россией стоила бы царского престола, а стало быть, пошатнула бы и Германскую кайзеровскую империю.

Не обсуждаются и последствия, к чему стремились и Парвус и Ленин: экспорт революции из России в Германию и другие страны — это то последствие, которое Рантцау исключает из своих рассуждений.

Последнее событие придает уверенности дипломату и лишает его всяких сомнений: еще одна попытка заключить сепаратный мир с царем с помощью датского посредника Андерсена провалилась в начале августа. Царь по-прежнему чувствует себя верным слову, данному своим союзникам сразу после начала войны: не заключать сепаратного мира с Германией. Кроме того, подобное решение из-за «вероломной», по его мнению, манеры поведения немецкого кайзера, объявившего России воину во время попытки царя к примирению, оскорбило бы его самолюбие.

Парвус может вздохнуть с облегчением. Заключение сепаратного мира сейчас, когда его программа находится только на первой фазе реализации, могло бы уничтожить все его планы. Брокдорфф-Рантцау, напротив, после провала последней попытки может с полной уверенностью откинуть те сомнения, которые, к его неудовольствию, прозвучали со стороны германского кайзера: Вильгельма неожиданно начали мучить угрызения совести, правильно ли с его стороны добиваться свержения своего кузена и не поставит ли это под вопрос систему монархии как таковую?

«Царь лишил себя всякого сочувствия», — высказывает свое мнение граф в письме в Берлин. После чего канцлер Бетманн-Хольвег формулирует в своем сообщении кайзеру от 11 августа 1915 года план действий, по которому «границы Московского государства отодвигаются на восток из-за потери его западных земель». При этом он умело подпевает решению кайзера Вильгельма, принятому им на год раньше. 8 августа 1914 года он пустил в ход силу своего личного авторитета, дав распоряжение своему послу в Константинополе, Вангенхайму, использовать германофильскую Турцию как базу для революции на Украине, которую он поощрял немалыми средствами, и форсировать операцию «грубо и беспощадно».

Не только попытка заключить сепаратный мир, которая только что провалилась, разрушила бы программу Парвуса как карточный домик, потому что революция, к которой стремился он, была бы не нужна Германии. Опасность угрожала его плану и с фронта военных действий: ранней осенью 1915 года немецкий Генеральный штаб принимает решение совершить марш на Петроград одним из флангов Восточной армии.

Захват столицы сорвал бы революционные замыслы: вероятно, народ, как и в начале войны, объединившись в патриотическом порыве, пошел за своим командованием; кроме того, план сделать Петроград из-за наличия в нем фабрик исходным пунктом забастовочного Движения тогда бы тоже провалился; большие лагеря по обучению новобранцев тоже не могли служить платформой агитационных центров, потому что на первом плане стояла бы оборона.

Парвус должен хорошо продумать убедительные аргументы, которыми он будет воздействовать на посла Брокдорффа-Рантцау в безотлагательном разговоре с ним 7 сентября 1915 года, чтобы не противоречить самому себе и сохранить достоверность и убедительность. Еще за несколько дней до того, как до Парвуса долетели слухи о возобновленной миссии мира, он заговорил о «неотвратимости революции», даже в случае заключения мира, что внутри мирного населения, как и в армии, происходит брожение и что царь больше не располагает необходимым авторитетом для сепаратного мира с Германией. Посол дословно передает эту «оценку» в Берлин.

И тут Парвус поворачивает орудие противника в другую сторону. Не упоминая и слова о планах нападения на Петроград, чудовищных для него, он подчеркивает большое политическое и экономическое значение, которое могло бы иметь германское нападение на юг России с его аграрным и индустриальным богатством (Парвус описывает его в самых ярких красках).

Тогда бы Германия смогла одновременно исполнить пожелания экономических и промышленных магнатов в отношении военных трофеев, сформулированные ими вскоре после начала войны: завоевав эти территории, напасть на жизненный нерв России; нападением на Сербию сберечь силы исторического противника России — Турции и лишить царское правительство шанса достичь желаемой цели — пролива Дарданелл. Это лишило бы царя остатков его престижа. Нанесение такого рода «последнего удара» является прямой необходимостью.

В отправленной в тот же день, 7 сентября 1915 года, телеграмме в МИД Брокдорфф-Рантцау передает аргументы Парвуса, безоговорочно присоединяясь к ним; он слово в слово повторяет его прогнозы о том, что распространение немецкого контроля на эти важные сырьевые месторождения может благоприятно повлиять на еше колеблющиеся нейтральные балканские страны.

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском: