Главная

Популярная публикация

Научная публикация

Случайная публикация

Обратная связь

ТОР 5 статей:

Методические подходы к анализу финансового состояния предприятия

Проблема периодизации русской литературы ХХ века. Краткая характеристика второй половины ХХ века

Ценовые и неценовые факторы

Характеристика шлифовальных кругов и ее маркировка

Служебные части речи. Предлог. Союз. Частицы

КАТЕГОРИИ:






Скальдический кеннинг




В современной теории кеннингов, берущей свое начало в трудах Рудольфа Майсснера и Андреаса Хойслера, кеннингом принято считать двухчастную субстантивную перифразу, состоящую из "основы" (Grundwort) и "определения" (Bestimmung). В то время как структура кеннинга не подлежит обсуждению, в теории кеннингов и по сей день не прекращается спор о природе и сущностных характеристиках этой важнейшей поэтической фигуры. Тогда как Майсснер определял кеннинг как "двучленный заместитель существительного обычной речи", "основа" которого не должна равняться обозначаемому целому (3), Хойслер, указав на недостаточность этого широкого функционального определения, не позволяющего четко отграничить кеннинг от других типов двучленных перифраз, использовавшихся в германской поэтической традиции, настаивал на том, что кеннингами должны считаться лишь такие "двучленные заместители существительного обычной речи", которые могут быть описаны как "метафора с отклонением" (Metapher mil Ablenkung) (4). Предложенное Хойслером определение завоевало немалое число сторонников и на сегодняшний день является едва ли не общепринятым. Произошло это не в последнюю очередь потому, что в своей трактовке кеннинга Хойслер опирался на его описание, данное в свое время главным экспертом по всем вопросам скальдической поэтики - автором "Младшей Эдды" (5).

Итак, если следовать Хойслеру, кеннинг представляет собой двучленную фигуру, образуемую метафорической основой и "отклоняющим" определением: основа в нем служит выражением того, с чем сравнивается референт (т. е. целое), определение же берется из денотативной сферы референта. Используя формулу Хойслера А = В:С, где А - целое, В - основа, С - определение, можно продемонстрировать устройство такой метафоры на примере кеннинга корабля конь моря: корабль (А) не является конем (В), однако имеет с ним некоторые общие признаки, допускающие возможность сравнения; море (С) не является сферой коня (В), но является сферой корабля (А). Определение "отклоняет", или направляет лежащую в основе метафору в сферу целого, позволяя установить референт кеннинга. Так, если земля сокола - это рука, то земля ожерелий - это женщина, земля кита - море, а земля духа - грудь. Данное определение Хойслер использовал прежде всего для того, чтобы отделить "истинный" кеннинг от целого ряда признаваемых ранее кеннингами двучленных перифраз, которые он предложил теперь называть "двучленными хейти". В числе последних сразу же оказались такие распространенные поэтические обозначения мужа, как раздаватель запястий и вершитель битв. Поскольку муж в них описывается по его настоящей функции, Хойслер исключил их из системы кеннингов, в то же время другой многочисленный класс обозначений мужа - с наименованиями дерева в основе - был, напротив, причислен к разряду кеннингов, поскольку перифразы типа ясень битвы или тополь шлема образованы в полном соответствии с правилом "метафоры с отклонением". Подобное разделение не могло не вызвать возражений сторонников широкого взгляда на кеннинг. В самом деле, если сочетания типа раздаватель запястий не являются кеннингами, то как понимать тот факт, что они точно так же, как и "признанные" кеннинги (ясень битвы и др.), участвуют в развертывании протяженного кеннинга (ср. многочленные кеннинги мужа в висе Торбьёрна)? Более того, если в своем определении кеннинга как "метафоры с отклонением" Хойслер прямо опирался на Снорри, то почему он оставил без внимания то обстоятельство, что и сочетания типа вершитель битв трактуются в "Младшей Эдде" как кеннинги, причем именно к ним возводятся "древесные" кеннинги мужа? (6) Не следует ли из всего этого, что наряду с метафорическим кеннингом мы должны выделять и "правдивый" кеннинг? (7) Недостаточность сформулированного Хойслером определения явствовала и из другого: при ближайшем рассмотрении оказывалось, что с его помощью можно описать не только скальдический кеннинг, но и известную риторическую фигуру, вообще не имеющую отношения к языку германской поэзии, - так называемую корригированную метафору (8).

Вопрос о своеобразии и сущностных характеристиках скальдического кеннинга, не раз обсуждавшийся в ходе затянувшейся дискуссии между сторонниками Майсснера и последователями Хойслера, в результате так и остался открытым. И, как представляется, не случайно. Дело в том, что какая бы из сторон кеннинга ни выдвигалась в качестве основной и определяющей, кеннинг всегда рассматривался лишь как образованная в соответствии с тем или иным правилом единица поэтической речи, и при этом отдельно от той реальной системы, элементом которой он являлся (9). Попытку преодолеть ограниченность такого подхода впервые предпринял Вольфганг Краузе (10).

Краузе заметил, что если следовать существующим определениям кеннинга, то в их разряд должны попасть и слова типа древнеанглийского hlāford (из hlāf-weard букв, "страж хлеба"), современное lord или немецкого Dampfroß "паровой конь" (= "паровоз"), т. е. наименования, заведомо не принадлежащие к поэтическому языку. Однако не только это отличает их от кеннингов: ни одно из этих имен не допускает варьирования компонентов. Так, мы не можем заменить hlāford на hlāfhlēo "защитник хлеба" или вместо Dampfroß употребить в том же значении Rauchhengst ("дымовой жеребец") или Schienenmähre ("рельсовая кляча"). Между тем, возможность такого варьирования является непременным свойством кеннинга. На этом основании Краузе предложил свое определение кеннинга, в котором называл его "типичным, принадлежащим поэтической сфере двучленным заменителем существительного обычной речи", имеющим ту особенность, что "используемые в нем понятия могут любым образом варьироваться по определенному образцу", причем "их выбор не зависит от контекста" (11).

Краеугольным камнем данного определения Краузе считал принцип варьирования, никогда не понимаемый им, впрочем, как необходимое свойство этой поэтической фигуры. Однако не потенциальная возможность варьирования, но его непременное осуществление составляет одну из центральных характеристик скальдического кеннинга, которая и заставляет видеть в нем единицу поэтического языка.

Трактовка кеннинга как элемента поэтической речи, образованного по определенному структурному правилу, - а именно так, хотя и с разных сторон, рассматривали кеннинг Майсснер и Хойслер - предполагает неограниченную свободу его использования. В этом случае скальды не только вольны были бы обозначать с помощью кеннингов все предметы окружающего мира, но и всякий раз создавали бы для этого совершенно новые кеннинги, исключительно в меру своего вкуса или таланта. Ничего подобного, однако, не происходило в действительности, и вместо ожидаемого бесконечного многообразия кеннингов мы видим, как скальды из века в век описывали один и тот же ограниченный традицией круг "героических" понятий (муж, жена, битва, оружие, корабль, золото и т. п.), называя при этом женщину Фрейейбогатства, Герд ожерелий или Хильд колец, битву - непогодой меча, метелью копий или дождем щита, а корабль - конем волн, скакуном прибоя или оленем пролива. И делали они это вовсе не из-за недостатка изобретательности или превратного представления о том, что такое поэтическое мастерство, как, по-видимому, склонны и до сих пор считать, явно модернизируя скальдическое искусство, некоторые исследователи, усматривающие в стереотипности кеннингов существенный недостаток этой поэзии (12). Причина в другом - в том, что, будучи поэзией авторской и, как ни парадоксально это звучит в данном контексте, поэзией, все усилия творцов которой были направлены на создание вычурной и отмеченной печатью индивидуального авторства формы, поэзия скальдов и в формальном отношении оставалась глубоко традиционной (13). Это своеобразное соединение традиционности с индивидуально-авторским отношением к творчеству и нашло свое законченное выражение в кеннинге.

Едва ли не каждый скальдический кеннинг, какой бы изощренной ни казалась нам его форма, обычно представляет собой не более чем вариантную реализацию готовой традиционной модели инвариантного кеннинга. Скальд не создает новые кеннинги, но лишь постоянно воссоздает известный набор традиционных моделей, придавая им новый словесный облик. Искусство употребления скальдических кеннингов состоит, таким образом, в варьировании их формы. При этом в отличие от сказителей эпоса, издавна использовавших кеннинги наряду с другими типами формульных выражений и также умевших придавать им различное, но (и это главное) всегда традиционное словесное выражение, варьирование явилось для скальда той единственно возможной формой, в которую могла вылиться его истинно авторская деятельность, направленная на кеннинг. Неудивительно поэтому, что при данном типе творчества варьирование неминуемо должно было вырваться за тесные рамки языковой синонимии и создать новые синонимические средства, способные обслуживать процесс нескончаемого обновления инвариантных моделей. Эта порожденная самим кеннингом синонимия также получила в исландской поэтике наименование хейти. Однако в отличие от свободных синонимов-хейти хейти в составе кеннингов синонимичны лишь постольку, поскольку они обладают минимальным набором общих семантических признаков, позволяющих скальду подставлять их в "основу" или "определение" инвариантного кеннинга, и вовсе не являются таковыми вне "приравнивающих" их друг к другу кеннингов. Так, если меч, например, описывается как огонь битвы/раны/валькирии или Одина, то в ходе варьирования этой традиционной модели скальд может прибегнуть и к наименованиям всего того, что излучает свет: солнца (bensól, Gǫndlar rǫðull), месяца (gunnmáni), дня (bendagr) или даже радуги (grár regnbogi Hnikars "серая радуга Хникара"). Точно так же вместо "палки" доспехов/битвы/крови или раны меч может быть назван камышом (vígreyr), шарниром (hrælœkjar hjarri), веслом (benja ræði) или оглоблей (sárþísl) кольчуги/битвы/крови или раны. Создание подобного рода синонимии неминуемо приводит к "раздвоению" слова - употребленное вне кеннинга, оно выступает в своем обычном языковом значении и потому не является хейти, оказываясь вовлеченным в парадигму варьирования кеннинга, оно утрачивает предметное значение и сохраняет лишь классификационное, свидетельствующее о его принадлежности к широкому формальному классу (14). В результате происходит его разрушение как слова, функции слова принимает на себя кеннинг, для которого это колоссальное расширение синонимии имеет столь же необратимые последствия, как и для самих хейти, - он демотивируется и теряет всякую связь с описываемым референтом. Факт демотивированности скальдического кеннинга, снимающий самый вопрос о его "метафоричности", как он был поставлен Хойслером, - снимающий его постольку, поскольку непременным условием существования метафоры является ее непосредственная мотивированность референтом (15), - может быть проиллюстрирован любым из приведенных здесь кеннингов: и серая радуга Хникара, и день раны мотивируются уже только общей моделью - огонь битвы/раны/валькирии/Одина и вообще не могут быть соотнесены со своим референтом (мечом), минуя эту модель, - сами по себе они не имеют с ним никаких общих признаков (16).

Именно такой кеннинг нередко сравнивают с загадкой (17). Еще больше походят на загадки кеннинги, образованные по моделям, определением в которых служит часть описываемого целого (ср., например, кеннинги меча hjalta vǫndr "прут рукояти" и slíðrlogi "огонь ножен" или кеннинги корабля sólbyrðis elgr "лось планшира" и tains hestr "конь верхушки мачты"). Подобные модели, по-видимому, вторичны: они изначально не предполагают никакого конкретного образа и строятся по совершенно формальной схеме. И все же не характер определения позволяет без труда установить значение такого кеннинга - в отличие от загадки кеннинг вообще не предполагает разгадывания. Отождествление кеннинга с описываемым целым осуществляется не путем расшифровки, но путем соотнесения его с инвариантной моделью, что прежде всего требует владения скальдической формой и применения вытекающих из этого конкретных знаний - условий, аналогичных тем, которые необходимы для узнавания значения слова носителем языка. Не случайно поэтому скальдами были выработаны особые приемы зашифровки, или "запрятывания в стихи" (fela í skáldskap) тайного содержания: кеннинг как таковой был для этого явно недостаточен. Его еще только предстояло превратить в загадку, и сделать это можно было лишь одним способом - путем подмены референта.

Главным приемом затемнения стиха являлась, согласно исландской поэтике, "двусмыслица", так называемый ofljóst ("слишком ясное"). Суть этого приема заключалась в использовании кеннинга или хейти, описывающего "подставное" понятие, среди синонимов-наименований которого скрывалось слово, "созвучное" подразумеваемому. Так, скальд XII в. Халлар-Стейн описывает "заставившую его остолбенеть" красоту женщины кеннингом карлика "князь кости острова (= камня)" (holmleggjar hilmir В I 534, 1), поскольку карлик может быть назван именем любого из представителей этого рода, а значит - и карлика по имени Litr, имя которого омонимично слову litr "красота". Точно так же в висе, приписываемой Греттиру Асмундарсону (В II 473, 44), бурный поток назван "женой Браги", т. е. кеннингом-заместителем имени богини Идун, так как в форме родительного падежа (а кеннинг Braga kván ar = Íðunn ar употреблен здесь именно в родительном падеже) ее имя созвучно обозначению водоворота (iða - íð unnar). Иначе - при помощи одной только игры хейти - создает ofljóst один из величайших исландских скальдов, Эгиль Скаллагримссон (ок. 900-983). В последней произнесенной им висе (ок. 980 г.) он называет свои замерзшие пятки "двумя заледеневшими вдовами" (ekkjar allkaldar tvær В I 53, 46), используя созвучие подразумеваемых слов hœll "вдова" (синоним ekkja) и hœll "пятка" (18).

Нетрудно заметить, что создание подобной игры не называемых, но лишь подразумеваемых слов прежде всего требовало знания правил синонимических субституций, иначе говоря, также предполагало искусное владение скальдической формой. Именно на нее, а не на утаивание каких-то особых смыслов, и был обычно направлен прием ofljóst, функции которого, независимо от целей, преследовавшихся при его создании, состояли в том, чтобы повысить значимость поэтической формы и продемонстрировать мастерство скальда.

На подмене референта был основан и другой излюбленный прием скальдов - кеннинги, описывающие имена. Пряча имя или часть имени в кеннинг, скальд превращал его тем самым в загадку, разгадать которую можно было, лишь отождествив "означаемое" кеннинга с отдельными частями имени собственного. В "Песни жизни" (Ævikviða, XI в.) Греттир называет своего брата Торстейна по прозвищу Дромунд "большим кораблем дальнего моря (stórskip rauðahafs), убийцей бога стали и палатой Регина" (stálgoðs bani ok Regins skáli В I 287, 2), полностью зашифровывая его имя и прозвище (drómundr - корабль, предназначенный для дальнего плавания; "убийца бога стали (= великана)" - кеннинг Тора, имя которого соответствует первой части имени Þorsteinn; "палата Регина (= карлика)" - кеннинг камня, наименование которого, steinn, совпадает со второй частью имени Þorsteinn). Аналогичным образом Гисли сын Кислого прячет имя убитого им Торгрима в кеннинг fálu vinar tál-grímr В I 97, 8 "Грим разрушителя друга великанши", где "друг великанши" = великан, а его "разрушитель" = Тор, имя которого образует первую часть имени Торгрим. Не вдаваясь здесь в цели использования этого приема, далеко не всегда направленного на сокрытие имени (19), можно заметить, что как и в ofljóst, в роли "загадки" в подобных случаях выступал вовсе не кеннинг, но понятие, за ним стоящее.

Демотивированность как важнейшее свойство скальдического кеннинга, следующая и из той скромной роли носителя поверхностных, очевидных смыслов, которая отводилась ему в приемах, использовавшихся для усложнения поэтической формы (а у нас есть все основания понимать и самый термин ofljóst как указание на ясность плана выражения - "слишком ясное, <чтобы быть истинным>), в равной мере характерна и для самой обширной группы кеннингов мужа, отвергнутой в свое время Хойслером. Издавна обсуждавшийся в скальдической науке вопрос о "правдивости", а отсюда и возможности отнесения к разряду кеннингов наименований мужа с nomina agentis в основе вообще теряет всякий смысл при взгляде на кеннинг как на структурно-семантическую модель, осуществляющуюся в серии вариантных воплощений. При таком подходе оказывается, что из всех известных нам типов кеннингов, этот, несомненно, являет собой вершину формализации, поскольку именно в нем находит свое законченное выражение принцип скальдического варьирования. Если перифразы типа раздаватель запястий (hringdeilir) или разбрасыватель стрел (ǫrsløngvir) еще могут быть восприняты как обозначения мужа по его настоящей функции, то такие его наименования, как дергатель, или толкатель запястий (baughnykkjandi), предатель колец (hringtælir), умертвитель ожерелий (menmyrðir), разбегатель дня канавы (= золота) (díks dagrennir) или вздыматель поля боя (sóknvallar svellir), уже полностью демотивированы. Обычная для других моделей кеннингов субституция хейти, основанная на общности признаков разных тематических рядов, уступает здесь место почти неограниченному словотворчеству, направленному лишь на воспроизведение необходимой словообразовательной формы. Подавляющее большинство подобных "имен деятеля" - а в стихах скальдов их не менее трех сотен - создается исключительно в целях варьирования основы в кеннингах мужа, при этом их семантическая нагрузка минимальна и сводится главным образом к их грамматическому оформлению. Знаменательно, что именно этот тип кеннингов оказался способным пересекаться с соседними моделями кеннингов мужа - с моделями, имеющими в основе наименование дерева мужского рода или имя языческого божества того же пола. В результате возникает обширная группа гибридных кеннингов с комбинированной основой, где роль суффиксального показателя переходит с nomen agentis на имя бога или название дерева, которые претерпевают тем самым полную десемантизацию (ср.: morðlinns hvessimeiðr "оттачива<тель>-древо змеи битвы (= меча)", flótta felli-Njorðr "сокруши<тель>-Ньёрд бегущих" и т. д.) (20).

Все сказанное здесь подтверждается не только известной нам скальдической практикой, но и изложением "Младшей Эдды", написанной как руководство для скальдов. Во второй части этой книги, повествующей о поэтическом языке, ее автор перечисляет кеннинги как готовые "наименования вещей", иначе говоря, описывает то, чем располагает традиция, - имеющийся в распоряжении скальдов набор инвариантных моделей, а вовсе не учит правилам их порождения. В сознании скальда должен жить не механизм создания кеннинга, но механизм его воссоздания, варьирования. И сам Снорри Стурлусон, знаток поэзии и скальд, не является исключением. Не случайно, объясняя в самом начале раздела о кеннингах, как устроена эта поэтическая фигура, он делает это на ложном примере, перетолковывая в качестве кеннингов двучленные мифологические имена Одина (ср.: Sígtýr "победный бог" - síg-Týr "Тюр победы"), унаследованные скальдическим языком от эпической традиции (21). Нам остается лишь гадать, заметил ли Снорри, что, вопреки ожиданиям, вместо кеннинга первого из асов, "всеотца" Одина, он произвел обычный кеннинг мужа (ср. "Бальдр битвы" или "Фрейр щита"). Вполне возможно, что нет, поскольку, как и любому скальду, создающему свои кеннинги не по правилу, а по традиционному образцу, ему едва ли была привычна процедура анализа внутренней структуры кеннинга. Впрочем, нельзя исключить и другую возможность: что автор "Младшей Эдды" сознательно "морочил" будущего Гюльви - неискушенного читателя, которому так или иначе не положено было пользоваться общим правилом создания кеннингов.

Поэтому и отведенный кеннингам раздел "Языка поэзии" - это перечень существующих в традиции инвариантных моделей и объяснение их происхождения. Повторяемый из главы в главу вопрос о том, почему тот или иной денотат описывается в поэзии посредством таких-то кеннингов, - отнюдь не только дань форме средневекового ученого трактата или повод рассказать то или иное предание. Отсутствие необходимости (а часто и утрата самой возможности) прямой референции вариантного кеннинга, привело к тому, что первоначальная мотивированность инвариантного кеннинга, в силу ее абсолютной неактуальности, была забыта, а потому и вовсе неизвестна скальдам. Это недостающее звено в цепи, связывающей кеннинг с мифом или преданием, и пытается восстановить Снорри, давая объяснения традиционным моделям. При этом демотивированность скальдического кеннинга находит отражение не только в самой необходимости разъяснять, почему золото называют "посевом Краки" или "помолом Фроди", но и в конкретных этимологиях Снорри. Так, в одном месте он говорит, что золото называют "огнем всех вод" потому, что оно освещало, подобно огню, пиршественную палату морского великана Эгира (22), в другом - что золото называют "огнем руки" потому, что оно красное (23). Поскольку же известны кеннинги золота, описывающие его как "огонь Рейна" (Rínar bál, Rínfúrr и т. д.), можно предположить, что мотивировка кеннинга "огонь всех вод" могла быть совсем другой: он вполне мог восходить к преданию о кладе Нифлунгов, спрятанном в Рейне. Которому из этих объяснений отдать предпочтение? В плане диахронии этот вопрос принципиально неразрешим, в плане же синхронии приемлемы оба объяснения, поскольку Rín - такое же хейти "вод", как aegir или любое другое наименование водоема.

Нельзя не вспомнить в этой связи и часто цитируемое объяснение происхождения "древесных кеннингов" мужа и жены из кеннингов, имеющих nomina agentis в основе, как следствия использования омонимии слов reynir (') "испытатель" и reynir ('') "рябина", viðr (') "вершитель" и viðr ('') "дерево", selja (') "подающая" и selja ('') "ива", lág (') "расточительница" и lág ('') "сваленное дерево" (24). Это остроумное толкование двух наиболее употребительных моделей кеннингов полностью несостоятельно в плане диахронии: кеннинги женщины с nomina agentis в основе отсутствуют, тогда как связанное с олицетворением уподобление мужчины и женщины деревьям засвидетельствовано в самых различных культурах, причем и скандинавы не составляют здесь исключения: сам же Снорри пересказывает в "Видении Гюльви" миф о первых людях - Аске ("ясене") и Эмбле ("иве"?). Однако в плане синхронических связей в системе кеннингов объяснение в духе "двусмыслицы" (ofljóst) вполне оправдано и наилучшим образом демонстрирует полную немотивированность скальдического кеннинга. Впрочем, автор "Младшей Эдды" и не видел ничего предосудительного в том, чтобы объяснять один и тот же кеннинг то так, то этак. На это указывает его трактовка кеннинга поэзии корабль карлов: сообщая в одном месте, что поэзию называют так потому, что "тот мед (имеется в виду мед поэзии. - Е. Г.) помог им <карликам Фьялару и Галару> бежать смерти на морской скале, <куда их посадил великан Суттунг>" (25), Снорри вслед за тем вновь отдает предпочтение "двусмыслице", говоря, что ""кораблем карлов" поэзию называют теперь потому, что некоторые названия кораблей (líð) созвучны названиям пива (líð)" (26).

Таким образом, характер и разнообразие "этимологии", приводимых ученой поэтикой, может лишь подтвердить вывод, следующий из всех доступных нам свидетельств скальдической практики: варьирование традиционных моделей и обусловленная им демотивированность и являются теми наиболее существенными свойствами и признаками скальдических кеннингов, которые позволяют отделить их от всех прочих типов двучленных перифраз, когда-либо употреблявшихся в германской поэзии.

Они же определяют состав и устройство образуемого кеннингами поэтического языка.

Система кеннингов

Не вызывает сомнений, что система, основанная на поистине безграничном формальном варьировании заданных инвариантных моделей, неизбежно должна была ограничивать как самый набор этих моделей, так и число понятий, ими описываемых. Именно так и обстояло дело в действительности - скальдические кеннинги "зашифровывают" лишь сравнительно небольшой, отобранный традицией круг понятий, главным образом относящихся к героической сфере, причем для этого используется весьма ограниченный набор средств - инвариантных кеннингов. Эти традиционные инвариантные модели отнюдь не обособлены друг от друга, вместе они образуют единую, построенную по иерархическому принципу систему скальдических кеннингов, которая может быть представлена в виде пирамиды. Вершину ее занимают кеннинга мужа-воина - главного персонажа героического мира, ниже располагаются кеннинга женщины, богов и правителей: последние по значимости для поэтического языка, несомненно, уступают кеннингам мужа и даже могут ими замещаться; еще ниже помещаются кеннинга битвы, оружия, золота и корабля - важнейшего атрибута скандинавских воинов - викингов. За ними следуют кеннинга птицы и зверя битвы (ворона и волка), крови и трупа. На нижних "этажах" этой пирамиды располагаются кеннинги моря и неба, огня и змеи, поэзии и скальда, а в основании - довольно пестрый набор денотатов и представляющих их моделей: здесь мы найдем кеннинги руки и груди, духа и сердца, земли и камня, зимы и лета и некоторые другие. Как видим, описываемые кеннингами понятия вполне "предметны": за немногими исключениями, в этой системе вообще не нашлось места моделям с абстрактным значением.

Построенная в целом как иерархия означаемых, система кеннингов обнаруживает такое же устройство и на уровне отдельных подсистем, или микросистем инвариантных моделей, описывающих отдельные понятия. Существование синонимичных кеннингов облегчает стоящую перед скальдом задачу, предоставляя ему свободу выбора, а значит - и расширяя возможности скальдического варьирования, однако в отличие от принципиально открытого парадигматического ряда, образуемого варьированием каждого отдельного кеннинга, синонимичные модели всегда составляют конечный, закрытый и нередко неравноценный по реальному употреблению входящих в него членов ряд. Традиция, тем самым, не только ограничивает набор "однопредметных" моделей, но и осуществляет их ценностный отбор, помещая одни кеннинга в центре той или иной подсистемы, а другие - на ее периферии.

О том, что язык кеннингов не сводится к сумме инвариантных моделей, но, действительно, представляет собой систему, свидетельствуют и многообразные детали его устройства. Прежде всего оказывается, что входящие в его состав кеннинги зачастую тем или иным способом соотносятся друг с другом. Так, если небо именуют крышей земли (vallræfr), то земля может быть названа дн ом неба (ср.: vindkers botn "дно сосуда ветров"), точно так же если море - это земля рыбы или земля водяной птицы (álvangr "луг угря"; svanfold "земля лебедя"), то земля - это море зверя (elgver "море лося"). Подобные модели образованы в точном соответствии с описанным Аристотелем принципом аналогических обозначений. Другие кеннинги связаны между собой как пары антонимов (погибель змей = зима - пощада змей = лето; огонь руки = золото - холод/снег руки = серебро). Существенно при этом, что с наибольшей последовательностью принцип соотносительности проводится в центральных моделях: тогда как мужа обозначают именем кого-либо из богов или (в синонимичном кеннинге) наименованием дерева мужского рода, прибавляя к ним в качестве определения хейти богатства (Ньёрд запястий, клен золота), женщину, соответственно, принято называть именем той или иной богини или наименованием дерева женского рода, присоединяя к ним те же определения (Нанна колец, липа ожерелий). Принцип соотносительности превращается тем самым в другой, и притом важнейший, принцип образования кеннингов - принцип разграничения моделей. Широчайшее развитие синонимии имеет свою оборотную сторону: в системе кеннингов нет и не может быть места полисемии. Из этого следует, что каждый кеннинг должен быть надежно отграничен от другого. Именно поэтому, например, кеннинг меча палка битвы/щита или доспехов не допускает вовлечения в парадигму своего варьирования наименований живых деревьев, употребляющихся в соседних с ним "древесных" кеннингах мужа с теми же определениями (тополь шлема, ясень битвы), а кеннинг мужа, в свою очередь, избегает использовать обозначения бревен и прутьев, характерные для кеннингов меча (27).

Системный характер языка скальдических кеннингов находит и другие, не менее яркие проявления, до сих пор ускользавшие, однако, от внимания исследователей. Мы сможем обнаружить их, только если внимательнее приглядимся к обозначенному выше кругу "идей", воплощаемых этим языком, - к традиционно описываемым посредством кеннингов денотатам. Уже из приведенного выше неполного их перечня следует, что "означаемые" кеннингов - это, с одной стороны, центральные понятия героического мира, образующие костяк этого, как нам еще предстоит убедиться, непростого организма, а с другой - более или менее случайные денотаты, роль и место которых в системе, принципиально ограничивающей свой состав, не могут быть исчерпывающе объяснены тематическим разнообразием поэзии скальдов. Напротив, именно исходя из этого разнообразия, а главное - из того факта, что система кеннингов не сводится "без остатка" к описанию основных героических понятий, мы вправе поставить вопрос о принципах отбора кеннингов, занимающих нижние этажи этого здания. В самом деле, чем объяснить, что в поэзии, постоянно прославляющей ратные подвиги конунгов-завоевателей, кеннинги земли употребляются значительно реже, нежели, к примеру, кеннинги змеи, а кеннингам коня в ней и вовсе не нашлось места? Или почему, например, мы не находим в этой системе, наряду с кеннингами моря, также и кеннингов рыбы? Эти вопросы вполне правомерны хотя бы уже потому, что за пределами системы традиционных инвариантных моделей, в качестве скальдических окказионализмов, мы встретим и кеннинг коня (ср. у Сигвата Тордарсона: rastar knǫrr В I 254, 2 "корабль дороги"), и кеннинги рыбы (у Сигвата же: leygjar eitrs ormr В I 246, 1 "ядовитая змея моря" или у Кормака Эгмундарсона: díkis bokkr В I 83, 59 "козел канавы"), образованные по аналогии с хорошо известными моделями кеннингов корабля и змеи (28). И тем, и другим, однако, суждено было остаться единичными кеннингами, невостребованными скальдической традицией. И, как представляется, не случайно.

Объяснение этих и подобных странностей в отборе означаемых "второго ряда" станет возможным, если мы будем исходить из строения кеннинга как поэтической фигуры. Как уже приходилось отмечать, анализируя вису Торбьёрна, непременная двухкомпонентность кеннинга не предполагает его двучленное: скальдический кеннинг обладает способностью к развертыванию и превращению в многочленный кеннинг, rekit. Исландская поэтика, однако, не ограничивается выделением двучленного и многочленного кеннинга. Согласно Снорри, кеннинги бывают трех видов. "Первые называются кеннингами (kenningar), вторые tvíkennt ("дважды охарактеризованный"), третьи - rekit ("протяженный"). Кеннинг - это когда битва названа шумом копий (fleinbrak), tvíkennt - это когда меч назван огнем шума копий (fleinbraks fúr), a rekit - то, что еще длиннее" (29). Условием развертывания обычного двучленного кеннинга в rekit является, таким образом, возможность замены его второго компонента ("определения") кеннингом. В результате возникает tvíkennt, а в случае последующих замен - четырех-, пяти- или шестичленный rekit. При этом предел развертывания многочленного кеннинга устанавливается не только характером определения каждого следующего кеннинга в цепочке, но и протяженностью того стихового пространства, рамками которого должно быть ограничено любое минимальное поэтическое высказывание, - скальдической полустрофой ("хельмингом"). Имея в виду последнюю, собственно стиховую, границу, Снорри запрещает скальдам "протягивать rekit дальше пяти кеннингов", хотя, как он замечает, "это и встречается у древних скальдов" (30).

Многочленный кеннинг стал, таким образом, своеобразной точкой пересечения различных двучленных моделей - в его составе они неизбежно должны были вступить в прямое взаимодействие друг с другом. При этом необходимость постоянно выступать в роли строевых элементов поэтической фигуры иного, "высшего" порядка не могла не дать и нового импульса для еще более тесного сплочения их в систему взаимозависимых наименований. В сущности, именно многочленный кеннинг и явился тем инструментом, при помощи которого были окончательно сведены воедино все ее составные части. Разумеется, тот факт, что возможность развертывания простого кеннинга в rekit оказалась поставленной в прямую зависимость от существования двучленных моделей, способных замещать его "определение", прежде всего должен был обусловить строение самого протяженного кемпинга, ограничив его реальным составом скальдического языка. Однако со временем это же обстоятельство, судя по всему, превратилось в фактор, способный оказывать обратное влияние на эволюцию системы двучленных кеннингов. Так, мы можем быть почти уверены в том, что особое развитие или, напротив, полное отсутствие моделей, описывающих те или иные второстепенные понятия, может быть непосредственно связано с возможностью или невозможностью использовать их в процессе развертывания многочленного кеннинга. Поскольку корабль, например, называют конем моря, а море - землей морского конунга, скальд может назвать корабль конем земли морского конунга (ср.: Meita vallar vigg), однако использованное в этом кеннинге понятие конь никогда не выступает в роли "определения", а значит и не подлежит развертыванию. Неудивительно поэтому, что в языке скальдов вообще не нашлось места кеннингам коня. Подобным же образом можно объяснить отсутствие в системе кеннингов и других "второстепенных" моделей, не нужных структуре многочленного кеннинга.

Нельзя не заметить, что отбор моделей в целях использования их в составе многочленного кеннинга - это прежде всего свидетельство особой его ценности для поэзии скальдов. Несомненно и то, что именно в создании протяженного кеннинга и должно было ярче всего проявиться мастерство скальда. Впрочем, следует ли из всего этого, что скальдический rekit был всецело свободным соединением двучленных кеннингов, традиционность которых не могла в таком случае не преодолеваться непредсказуемостью и индивидуальным характером их каждого нового "сплава"? Можно быть заранее уверенными в том, что в стихах скальдов нам непременно встретятся кеннинга, демонстрирующие именно такое устройство, однако они будут безусловным исключением из некоего общего, выработанного традицией правила развертывания многочленного кеннинга, которое нам еще только предстоит установить. Но что же именно заставляет подозревать, что и rekit, подобно двучленному кеннингу, не был ни сугубо "авторским" творением скальда, ни тем свободным "речевым" образованием, каким он представляется при первом с ним знакомстве?

Прежде всего оказывается, что в устройстве протяженного кеннинга заложен простейший, безотказно действующий механизм его расшифровки, вовсе не предполагающий процедуры последовательного свертывания многоступенчатого "определения". Так, для того, чтобы разгадать даже самый длинный (семичленный) скальдический rekit, составленный в XI в. скальдом Тордом Сэрекссоном, nausta blakks hlémána gífrs drífu gimsløngvir "разбрасыватель огня метели великанши укрывающего месяца коня корабельного сарая" (В I 302, 1), аудитории скальда вовсе не требовалось выяснять, что "конь корабельного сарая" - это корабль, "укрывающий месяц корабля" - это щит (здесь будет нелишне вспомнить аналогичное соединение двучленных моделей в висе Торбьёрна!), "великанша щита " = секира, "метель секиры " = битва, "огонь битвы " = меч, а "разбрасыватель меча " = муж, - достаточно было найти его "основу", недвусмысленно указывающую на то, что это - кеннинг мужа. Таким же способом устанавливается значение и подавляющего большинства других протяженных кеннингов. В многочленном кеннинге подрывается тем самым изначальная и непременная двухкомпонентность кеннинга: тогда как в двучленном кеннинге именно определение, а не основа относит кеннинг в сферу целого - описываемого им понятия (огонь неба = солнце, огонь битвы = меч, огонь моря = золото), в протяженном кеннинге определение утрачивает свою прямую "утилитарную" функцию и по существу превращается в орнаментальный член. Скальдический rekit поэтому может быть уподоблен руническому змею на памятных камнях эпохи викингов: как и последний, он образуется сложным переплетением значимых (соответственно: несущих надпись) и украшающих, но не привносящих никаких новых смыслов компонентов. Ценность такого многочленного определения уже не в том, что благодаря ему мы устанавливаем значение кеннинга, а в демонстрации мастерства скальда.

Означает ли сказанное, что протяженный кеннинг изначально устроен принципиально иначе, нежели простой, двучленный кеннинг, имеет какую-то другую структуру? Вовсе нет. Все возможные "деформации", сопровождающие развертывание двучленного кеннинга в rekit, коренятся в закрепленном традицией употреблении многочленного кеннинга. Прежде всего оказывается, что многочленные кеннинга применяются лишь к весьма узкому кругу референтов, причем в подавляющем большинстве случаев протяженный кеннинг - это кеннинг мужа. В основе же кеннингов мужа, как мы знаем, используются лексические группы, никогда не употребляющиеся в составе других кеннингов: имена богов, названия деревьев, nomina agentis. Неудивительно поэтому, что основа любого кеннинга мужа уже сама по себе обладает свойством указывать на его целое. Логическим следствием такого устройства, превращающего определение кеннинга в избыточный и орнаментальный член, стали то и дело появляющиеся "полукеннинги" (þollr, lundr), т. е. кеннинги, представленные одной лишь основой. Существенно при этом, что указанное свойство кеннингов мужа не является уникальным: аналогичным образом устроено большинство кеннингов женщины, многие кеннинги битвы или, например, кеннинги ворона. Очевидно, однако, что хотя такое устройство кеннинга не имело особого значения для системы двучленных моделей и потому вовсе не культивировалось ею, оно приобретало несомненную ценность для протяженного кеннинга, поскольку облегчало его расшифровку. Вероятно, поэтому мы наблюдаем явную тенденцию развертывать в rekit именно такие двучленные модели, основа которых и без помощи определения недвусмысленно указывает на обозначаемое целое. Едва ли случайно, например, что среди протяженных кеннингов жены мы не найдем ни одного пятичленного кеннинга (а это самые длинные кеннинги женщины), который имел бы в основе хейти земли, т. е. синонимы, употребляющиеся также и в кеннингах золота: более того, такая основа редко встречается и среди четырехчленных кеннингов женщины, также предпочитающих имена богинь или наименования деревьев (ср.: fjarðar elgs fúrvangs Hlín B I 101, 25 " Хлин огня луга лося фьорда" или svanteigs elda bjǫrk В II, 214, 13 " береза огня земли лебедя"). Точно так же не должны были представлять никакой трудности для понимания и такие кеннинги битвы, меча и ворона как, например, hjorlautar hyrjar þing В I 123, 31 " сходка огня лощины меча" = битва, skjaldar Hrundar handa hnig reyrr В I 106, 4 "тонущий камыш рук Хрунд щита" = меч, sára þorns sveita svanr В I 90, 1 "лебедь пота шипа раны" = ворон: основа каждого из них обладает свойством указывать на строго определенный денотат.

Мы видим, таким образом, что структура протяженного кеннинга обнаруживает определенную зависимость от выполняемой им функции "заменителя существительного обычной речи": сложность этой новой поэтической фигуры привела к возникновению дополнительных ограничений, призванных облегчить ее расшифровку. Впрочем, только ли аудитория должна была испытывать на себе "послабляющее" воздействие вынужденных и, вероятно, лишь со временем вырабатываемых традиционных правил? Ведь если у нее и не было прямой нужды шаг за шагом свертывать многочленные определения протяженных кеннингов, скальд, со своей стороны, был поставлен в существенно иные условия: он должен был правильно развернуть rekit. Или традиция и здесь располагала особыми средствами, которые должны были облегчить стоящую перед скальдом задачу?

Об одном таком правиле, записанном в "Младшей Эдде", нам уже приходилось упоминать выше: Снорри не рекомендует скальдам протягивать rekit дальше пятого кеннинга, дабы не "выйти из размера". На поверку же оказывается, что самые распространенные протяженные кеннинги еще короче - это четырехчленные кеннинги, образуемые соединением только трех кеннингов. Анализ структуры таких четырехчленных кеннингов, большинство из которых служат поэтическими обозначениями мужа и жены, позволяет обнаружить и общий механизм их устройства: как правило, они представляют собой отнюдь не результат свободного нанизывания различных двучленных кеннингов, но содержат готовые их "блоки" - модели трехчленных кеннингов, не случайно выделенные исландской поэтикой в особый разряд наименований - tvíkennt.

Что же дает основание полагать, что система кеннингов, помимо простых, двучленных моделей, включала в себя также и образования "второго порядка" - модели трехчленных кеннингов, иначе говоря, отобранные традицией, устойчивые и постоянно воспроизводимые скальдами комбинации первичных двучленных моделей? Прежде всего, разумеется, их повторяемость. Так, к примеру, едва ли можно считать простым совпадением многократно встречающееся соединение кеннинга битвы непогода щита с кеннингом щита стена/ограда валькирии или битвы, употребляемое отдельно (в качестве tvíkennt битвы) или в составе четырехчленных кеннингов мужа: Hildar garða hríð В I 210, 3 " непогода ограды Хильд ", víggarðs veðr -eggjandi В I 514, 2 "оттачиватель непогоды ограды битвы ", Gǫndlar veggjar glygg -Freyr В I 508, 41b "Фрейр урагана стены Гёндуль " и т. д. И не только это. Как правило, подсистема простых двучленных кеннингов, описывающих тот или иной денотат, содержит несколько изначально равноправных и взаимозаменимых моделей. Скальд может по своему вкусу или в соответствии с потребностями стиха назвать, например, руку ветвью плеча или землей колец, нуждой лука или землей сокола. Однако если посмотреть, как реально используются эти модели в процессе развертывания протяженного кеннинга, то окажется, что они не равны и не взаимозаменимы. Из всех двучленных кеннингов руки в составе tvíkennt золота регулярно употребляется только один - земля сокола (золото = огонь земли сокола), основная функция которого в скальдической традиции и сводится к тому, чтобы "обслуживать" этот трехчленный кеннинг: из 69 известных нам случаев использования кеннинга руки земля сокола лишь 19 употреблены свободно, в качестве перифрастических наименований руки, все же остальные являются составной частью трехчленных кеннингов золота. Место этой модели в подсистеме кемпингов руки и в системе кеннингов в целом определяется, таким образом, возложенной на нее ролью вспомогательного звена в одном из трехчленных кеннингов золота. Впрочем, и последний обычно не употребляется самостоятельно: только пятая часть таких tvíkennt используется как кеннинги золота, все же остальные входят в четырехчленные кеннинги мужа и жены (ср.: haukst orðar fúr sendir В I 365, 1 "рассылатель огня земли сокола ", hauka hóklifs elds árr В I 155, 21 "посланец огня высокой скалы сокола ", ǫglis stéttar elds þella В I 110, 4 "сосна огня дороги сокола "). Аналогичным образом - также преимущественно в составе tvíkennt золота, образующих "определение" четырехчленных кеннингов мужа и жены, - употребляется в скальдической традиции и кеннинг змеи рыба земли (ср. в кеннингах жены: lyngs leynisíka strindar lind В I 388, 4 "липа земли скрывающейся рыбы пустоши ", akrs síka fitjar Njǫrun В I 487, 34 "Ньёрун земли рыбы пашни "). Знаменательно при этом, что, выступая в составе таких трехчленных блоков, кеннинг змеи не реализует предоставленную ему системой кеннингов возможность развертывания и не заменяет свое определение (земля) соответствующим двучленным кеннингом. Последнее обстоятельство может служить наилучшим доказательством того, что перед нами действительно инвариантные комбинации двучленных моделей, а не свободные цепочки простых кеннингов: раз и навсегда сформированные трехчленные определения кеннингов мужа и жены уже не нуждались в очередной ступени развертывания. Именно этим должно объясняться отсутствие в системе кеннингов двучленных наименований сокола и рыбы (ср. использующие кеннинг моря традиционные tvíkennt золота типа огонь палаты/земли рыбы в составе кеннингов женщины: lýskála bála Ilmr В I 600, 30 "Ильм огня палаты трески ", hnyssings teigs elda Lofn В II 574, 18 "Ловн огня земли рыбы ") или неразвитость и, соответственно, "низкое" положение в общей иерархии подсистемы кеннингов земли: хотя все эти понятия и могли бы участвовать в сложном построении, именуемом rekit, они оказались ненужными традиционным трехчленным моделям - "определениям" многочленных кеннингов.

Не большей свободой, если судить по совершенно идентичным схемам их развертывания, обладали и более длинные, пятичленные, кеннинги мужа (31) (ср., например, hrægamms sævar *stara greddir В I 346, 30 "кормилец скворца (= ворона) моря (= крови) стервятника трупа (= ворона)" и benja vala fenskúfs fœðir В I 574, 27 "кормилец чайки (= ворона) болота (= крови) сокола раны (= ворона)" или hlífar þeys støkkvifúra stalls* stýrir В I 570, 12 "управитель опоры (= щита) движущегося огня (= меча) ветра щита (= битвы)" и elds þrumu brands landa ýtir В II 485, 7 "гонитель земли (= щита) огня (= меча) шума меча (= битвы)"). Определения таких кеннингов к тому же сплошь и рядом тавтологичны, они повторяют одни и те же понятия или даже модели, их описывающие: муж -[во рон - кровь - ворон ], муж -[ битва - меч - битва ], муж -[ щит - битва - щит ] и т. д. Можно предположить, что подобная кольцевая структура многочленного определения вовсе не была сознательно изобретенным приемом развертывания протяженного кеннинга, этаким преднамеренным вращением по кругу (хотя нельзя не отметить ее удивительного подобия скандинавскому орнаменту той же эпохи). Скорее всего, новое формальное "открытие" скальдов явилось естественным и невольным результатом использования - на этот раз уже сочетаний - все тех же трехчленных блоков. Тогда как создание четырехчленного кеннинга требовало лишь присоединения к основе готового трехчленного блока-определения, пятичленный кеннинг образуется соединением двух трехчленных моделей, одна из которых включает в себя и основу протяженного кеннинга (ср. структуру приведенного выше кеннинга мужа: кормилец птицы крови + жидкость птицы трупа (= кровь) или устроенный аналогичным образом кеннинг Áta mars fannar fák-rennandi В I 198, 2 "гонитель коня (= корабля) сугроба (= волны) коня Ати (= корабля)", также складывающегося из двух традиционных блоков: гонитель/управитель коня моря + земля/опора коня морского конунга (= море)). Соединение подобных трехчленных моделей, зачастую составленных из одних и тех же элементов, и приводило к созданию "кольцевого" определения протяженного кеннинга.

Итак, система кеннингов обнаруживает значительно более сложное и слаженное устройство (любое усложнение которого, впрочем, было направлено на облегчение сочинения скальдических стихов!), чем мы могли бы предположить заранее: над уровнем двучленных моделей возвышается уровень их традиционно отобранных комбинаций - моделей трехчленных кеннингов, обслуживающих самую ценную поэтическую фигуру - многочленный rekit. Устроенный таким образом язык кеннингов, при всех возможных индивидуальных отклонениях от него, порожденных авторским характером скальдического творчества, явился тем универсальным механизмом, который оказался способным обеспечивать пятисотлетнюю устойчивость и преемственность скальдической традиции.






Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском:

vikidalka.ru - 2015-2024 год. Все права принадлежат их авторам! Нарушение авторских прав | Нарушение персональных данных