Трансформационная порождающая грамматика

Следующий период в истории зарубежного языкознания связан с именем Ноэма Хомского, создавшего модель трансформационной порождающей (или, как принято теперь говорить, генеративной) грамматики. Как известно, первая версия этой грамматики, из- ложенная в книге Хомского «Синтаксические структуры», появи- лась в 1957 г. (русский перевод — 1962); впоследствии автор не- однократно вносил изменения в первоначальный вариант модели, так что возникали все новые ее модификации. С середины 1950-х до середины 1970-х гг. генеративная грамматика доминирует в за- рубежном языкознании, а Хомский занимает ведущие позиции в американской лингвистике и когнитивной психологии.

Примечательно, что Герартс не противопоставляет трансфор- мационную семантику предшествовавшей ей структурной семан- тике, а рассматривает их в тесной связи друг с другом. По его мнению, генеративная семантика представляет собой кульмина- цию структурного подхода к лексическому значению [Geeraerts 1988a: 666–669]. Однако в более широкой перспективе вопрос о соотношении структурализма в языкознании и пришедшего ему на смену генеративизма остается спорным1. Под влиянием зна- менитой книги о парадигмах научного знания [Кун 1975] многие зарубежные ученые уверенно говорят о генеративной парадигме, сложившейся в результате так называемой хомскианской рево- люции. В то же время другие авторы выдвигают возражения про- тив уместности терминов парадигма и революция — как при описании истории лингвистики вообще (в силу известной пре- емственности взглядов, отсутствия резких «разрывов»), так и при- менительно к смене дескриптивизма генеративизмом (идеям Хомского находят параллели в постструктуральной концепции его учителя Зеллига Харриса)2.

Как и при рассмотрении структурного этапа в языкознании, нас интересуют прежде всего те отличительные черты генеративного направления, которые существенны с точки зрения его места в истории лингвистики, а именно:

· был провозглашен и реализован дедуктивный принцип в описании языка — взамен характерного для американско-

1 Об отношении Хомского к структуралистской концепции Соссюра см. [Поляков 1987: 112–135].

2 Подробное изложение различных взглядов по этому вопросу см. [Кубрякова 1995].

го дескриптивизма индуктивного, эмпирического подхода, при котором задача лингвиста ограничивалась сбором наблюдаемых фактов, их описанием и классификацией. Бесперспективность индуктивного подхода, ставшая очевид- ной к моменту возникновения генеративной грамматики, обусловила решение Хомского строить лингвистику «сверху вниз», как теоретическую дисциплину1. Это потребовало кар- динального пересмотра взгляда на сущность языка, выдви- жения новых представлений и гипотез ( в том числе дихотомии языковая компетенция — употребление (англ. competence — performance) );

· представление о языке как порождающем устройстве при- вело Хомского к созданию динамической модели языка вза- мен существовавших ранее статических. С установления единиц акцент был перенесен на выведение правил;

· «центр тяжести» в генеративной грамматике был смещен с описания фонологии и морфологии на синтаксис. Постулировалось существование относительно небольшого числа глубинных синтаксических структур (представляющих собой некие абстрактные схемы строения предложений) и реализующих их поверхностных структур (более многочис- ленных и специфичных для конкретных языков), связанных между собой правилами трансформации. Таким образом, глубинные и поверхностные структуры соотносятся между собой как универсальный каркас «языка вообще» и детали конкретных языков [Демьянков 1995: 246]. Сделанная Хомским ставка на синтаксис и обращение к ненаблюдаемым феноменам отражали стремление изучать вопросы, касаю- щиеся самых общих свойств языка, его усвоения, организации знания языка в голове человека, механизмов вербального поведения;

· концепция языка как системы чистых отношений сменилась взглядом на язык как на ментальный, или психический, фе- номен. Внимание переключилось с описания внешних про- явлений языка (англ. E-language, от externalized — ‘внешний’) на изучение языка «внутри человека», т. е. его языковой спо- собности (англ. I-language, от internalized — ‘внутренний’).

1 Ср.: «Американская дескриптивная лингвистика увязла в описательных проце- дурных манипуляциях, а Н. Хомский предложил ей заняться большими, глобальны- ми проблемами теоретической лингвистики. Он потребовал, <…> чтобы наука о языке поднялась на следующую ступень своего научного становления и превратилась из науки описательной в науку объяснительную» [Звегинцев 1978: 9–10].

При этом сама модель генеративной грамматики мыслилась как отражение этой языковой способности;

· языкознание утратило свою былую автономность и сблизи-

лось с когнитивной психологией, что повлекло за собой воз- никновение психолингвистики.

Перечисленные особенности как будто подтверждают заявле- ния Хомского о том, что его теория является антитезой американ- скому структурализму. Вместе с тем у Хомского можно найти и черты, роднящие его со структуралистами (этим и объясняется отмеченное выше отсутствие единого мнения относительно того, состоялся ли в генеративной грамматике полный разрыв с пред- шествующей традицией). К таковым прежде всего следует отнести стремление обойти стороной проблемы значения. По едкому за- мечанию критика, у Хомского «было глубокое методологическое отвращение к значению, и его работа придала новую силу одному из ключевых элементов блумфилдовской политики в отношении значения: в формальном анализе его следует избегать» (цит. по: [Вежбицкая 1999: 7–8]).

Дело в том, что в основе модели Хомского (во всех ее модифи- кациях) лежит автономный синтаксический компонент, который порождает структуры, непосредственно лишенные семантическо- го содержания. В первой версии генеративной грамматики семан- тический компонент как таковой вообще отсутствовал, в резуль- тате чего порождались такие грамматически правильные, но бессмысленные предложения, как знаменитое «Бесцветные зеленые идеи яростно спят» (Colorless green ideas sleep furiously). Обрушившийся на Хомского поток критики привел к дополнению модели семан- тическим компонентом, который впоследствии постоянно разрас- тался и усложнялся. Взаимоотношению синтаксиса и семантики в генеративной модели стали уделять все больше внимания, но суть вещей от этого не менялась: семантическое описание оставалось лишь «довеском» к основному синтаксическому построению, со- хранявшему свою автономность и приоритетность1.

На схеме Герартса от трансформационной семантики вниз идут две стрелки, соответствующие двум линиям развития лингвисти- ки. Одна привела к созданию в 1970–1980-е гг. различных теорий логической (формальной) семантики, другая — к возникновению

1 По образному выражению В. А. Звегинцева, семантика «вошла в американскую лингвистику не через парадную дверь, а через заднее крыльцо, сразу же попав в объя- тия синтаксиса» [Звегинцев 1981: 16]. Разделение понятий грамматичности (gram- maticality) и осмысленности (meaningfulness), описание грамматики в отрыве от значе- ния превратилось в «бомбу замедленного действия» [Coulthard 1977: 3].

когнитивной семантики ( указанный в схеме 1975 г. — это, по- видимому, «округленная» дата выхода в свет книги Миллера и Джонсона-Лэрда (см. выше) ). В проекции на языкознание вообще речь идет о сосуществовании на данном этапе двух противостоящих направлений: формальных теорий языка и когнитивной лингви- стики. Тот факт, что оба они имеют своим предтечей Н. Хомского, лишь подтверждает незаурядность фигуры последнего.

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском: