Подходы к полисемии

Прежде чем обсуждать конкретные способы представления полисемии, которые предлагаются в когнитивной лингвистике, стоит обратиться к традиционным ее интерпретациям — ведь именно от них отталкиваются когнитивисты, демонстрируя до- стоинства своего метода. Как известно, в истории языкознания далеко не все лингвисты признавали возможность наличия у сло- ва нескольких значений. Можно выделить следующие три подхо- да к проблеме полисемии [Васильев 1975].

А. А. Потебня (чье мнение впоследствии разделял Л. В. Щерба) утверждал, что каждое значение слова — это самостоятельное слово. Фактически такой подход означал снятие проблемы поли- семии за счет ее объединения с омонимией1. Отказ от дифферен- циации этих феноменов не вызвал широкой поддержки среди языковедов, так что взгляды Потебни и Щербы не имели суще- ственного влияния ни на их современников, ни на последующие поколения исследователей.

Две другие точки зрения, напротив, отчетливо прослеживают- ся в истории лингвистики и сохраняют свою актуальность по сей день. Несколько огрубляя положение вещей, можно сказать, что в зарубежной лингвистике вплоть до недавнего времени заметно преобладал так называемый «инвариантный» подход к полисемии, отрицающий возможность наличия у слова нескольких значений, в то время как отечественные ученые, за немногими исключения- ми, признавали лексическую многозначность фактом языка.

1 Примечательно, что Лангакер поступает ровно противоположным образом: он снимает вопрос об омонимии, включая ее в полисемию (см. выше).

Инвариантный подход исторически восходит к теории общих значений (XIX в.), согласно которой внутреннее содержание каждого слова можно представить через одно устойчивое, не за- висящее от контекста значение, которое в речи модифицируется, выступая в виде того или иного частного значения. Позднее дан- ная идея была подхвачена структуралистами, так как она оказалась созвучна общей оппозиции инварианта и реализующих его вари- антов, выявленной на других уровнях, ср.: фонема — аллофоны, морфема — алломорфы. По аналогии с фонемой и морфемой общее значение мыслилось как абстракция, как единица системы языка, реально (в речи) проявляющаяся только в своих вариантах.

С самого своего возникновения теория общих значений вы- зывала возражения со стороны многих языковедов. Хотя опыт ее применения к грамматическим значениям оказался, по-видимо- му, достаточно удачным, если судить по неослабевающему инте- ресу к работе [Jakobson 1936], лингвисты в основном настроены скептически по поводу возможностей ее применения в области лексической семантики. Соотнесенность слова с различными реалиями и разными семантическими группами слов (ср. значе- ния прямые, производные, переносные), неоднородность син- тагматических возможностей слова в различных контекстах (ср. фразеологически, морфологически, синтаксически связанные значения) — все это делает сомнительным существование у сло- ва общего значения (см., напр., [Шмелев 1964: 83–85]).

Огромное большинство отечественных лингвистов придержи- вается того мнения, что значения многозначного слова представ- ляют собой единицы языковой системы, существующие незави- симо от контекста. Иными словами, они признают полисемию фактом языка, а не речи, полагая, что семантическое единство слова заключается «не в наличии у него некоего „общего значе- ния“, как бы подчиняющего себе более частные <…> значения, а в определенной связи этих отдельных самостоятельных значений друг с другом и их закрепленности за одним и тем же знаком» [Там же: 83].

Позиция исследователя по отношению к полисемии определя- ет его взгляд на взаимосвязь между значением слова и контекстом, в котором оно употреблено. Если лингвист является сторонником теории общих значений, он вынужден приписывать определяющую роль контексту, так как именно благодаря ему происходит кон- кретизация общего значения, его превращение в частный пози- ционный вариант. Если же полисемия «разрешена», то «работа» контекста сводится к отбору нужного в данный момент виртуаль-

ного значения и его актуализации. При этом «специфические значения» оказываются не следствием актуализации (как при ин- вариантном подходе), а ее предпосылкой [Васильев 1975: 4].

В любом случае речь идет об определенном балансе между значением слова и контекстом. Для отечественной традиции ха- рактерно отдавать предпочтение значению слова как элементу языковой системы. Что касается зарубежного языкознания, то в нем центральная роль обычно отводилась контексту, а наличие у слова нескольких значений воспринималось скорее как досадное недоразумение1. Однако развитие когнитивной лингвистики ме- няет на наших глазах этот сложившийся приоритет, ср.: «в семан- тической теории последних лет <…> произошло по крайней мере одно бесспорное позитивное изменение — полисемия стала вос- приниматься не как отклонение от нормы, а как одно из наиболее существенных свойств всех значимых единиц языка, как неиз- бежное следствие основных особенностей устройства и функцио- нирования естественного языка» [Рахилина 2000: 265].

По мнению Г. И. Кустовой, полисемия является одним из основ- ных средств концептуализации нового опыта, ср.: «человек понима- ет новое, неосвоенное через данное, освоенное и известное, моде- лирует новые объекты и ситуации с помощью уже имеющихся у него семантических структур, „подводя“ под освоенные модели новые элементы опыта» [Кустова 2004: 23]. Таким образом, полисемия

«выступает как механизм оптимизации хранения разных значений и доступа к ним — она позволяет хранить информацию о связанных, с точки зрения человека, явлениях в одной упаковке» [там же].

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском: