ТОР 5 статей: Методические подходы к анализу финансового состояния предприятия Проблема периодизации русской литературы ХХ века. Краткая характеристика второй половины ХХ века Характеристика шлифовальных кругов и ее маркировка Служебные части речи. Предлог. Союз. Частицы КАТЕГОРИИ:
|
Почему Маккэйб огрубел душой
– Маккэйбу и Боконону не удалось поднять то, что зовется «уровень жизни», – продолжал Касл. – По правде говоря, жизнь осталась такой же короткой, такой же грубой, такой же жалкой. Но люди уже меньше думали об этой страшной правде. Чем больше разрасталась живая легенда о жестоком тиране и кротком святом, скрытом в джунглях, тем счастливее становился народ. Все были заняты одним делом: каждый играл свою роль в спектакле – и любой человек на свете мог этот спектакль понять, мог ему аплодировать. – Значит, жизнь стала произведением искусства! – восхитился я. – Да. Но тут возникла одна помеха. – Какая? – Вся драма ожесточила души обоих главных актеров – Маккэйба и Боконона. В молодости они очень походили друг на друга, оба были наполовину ангелами, наполовину пиратами. Но по пьесе требовалось, чтобы пиратская половина Бокононовой души и ангельская половина души Маккэйба ссохлись и отпали. И оба, Маккэйб и Боконон, заплатили жестокой мукой за счастье народа: Маккэйб познал муки тирана, Боконон – мучения святого. Оба, по существу, спятили с ума. Касл согнул указательный палец левой руки крючком: – Вот тут-то людей по-настоящему стали вешать на «ку-рю-ку». – Но Боконона так и не поймали? – спросил я. – Нет, у Маккэйба хватило смекалки понять, что без святого подвижника ему не с кем будет воевать и сам он превратится в бессмыслицу. «Папа» Монзано тоже это понимает. – Неужто люди до сих пор умирают на крюке? – Это неизбежный исход. – Нет, я спрашиваю, неужели «Папа» и в самом деле казнит людей таким способом? – Он казнит кого-нибудь раз в два года – так сказать, чтобы каша не остывала. – Касл вздохнул, поглядел на вечернее небо: – Дела, дела, дела… – Как? – Так мы, боконисты, говорим, – сказал он, – когда чувствуем, что заваривается что-то таинственное. – Как, и вы? – Я был потрясен. – Вы тоже боконист? Он спокойно поднял на меня глаза. – И вы тоже. Скоро вы это поймете.
Водопад в решете
Анджела и Ньют сидели на висячей террасе со мной и Джулианом Каслом. Мы пили коктейли. О Фрэнке не было ни слуху ни духу. И Анджела и Ньют, по-видимому, любили выпить. Касл сказал мне, что грехи молодости стоили ему одной почки и что он, к несчастью, вынужден ограничиться имбирным элем. После нескольких бокалов Анджела стала жаловаться, что люди обманули ее отца: – Он отдал им так много, а они дали ему так мало. Я стал добиваться – в чем же, например, сказалась эта скупость, и добился точных цифр. – Всеобщая сталелитейная компания платила ему по сорок пять долларов за каждый патент, полученный по его изобретениям, – сказала Анджела, – и такую же сумму платили за любой патент. – Она грустно покачала головой: – Сорок пять долларов, а только подумать, какие это были патенты! – Угу, – сказал я. – Но я полагаю, он и жалованье получал. – Самое большее, что он зарабатывал – это двадцать восемь тысяч долларов в год. – Я бы сказал, не так уж плохо. Она вся вспыхнула: – А вы знаете, сколько получают кинозвезды? – Иногда порядочно. – А вы знаете, что доктор Брид зарабатывал в год на десять тысяч долларов больше, чем отец? – Это, конечно, большая несправедливость. – Мне осточертела несправедливость. Голос у нее стал таким истерически-крикливым, что я сразу переменил тему. Я спросил Джулиана Касла: как он думает, что сталось с картиной Ньюта, брошенной в водопад? – Там, внизу, есть маленькая деревушка, – сказал мне Касл, – не то пять, не то шесть хижин. Кстати, там родился «Папа» Монзано. Водопад кончается там огромным каменным бассейном. Через узкое горло бассейна, откуда вытекает река, крестьяне протянули частую металлическую сетку. Через нее и процеживается вся вода из водопада. – Значит, по-вашему, картина Ньюта застряла в этой сетке? – спросил я. – Страна тут нищая, как вы, может быть, заметили, – сказал Касл. – В сетке ничего не застревает надолго. Я представляю себе, что картину Ньюта сейчас уже сушат на солнце вместе с окурком моей сигары. Четыре квадратных фута проклеенного холста, четыре обточенные и обтесанные планки от подрамника, может, и пара кнопок да еще сигара. В общем, неплохой улов для какого-нибудь нищего-пренищего человека. – Просто визжать хочется, – сказала Анджела, – как подумаю, сколько платят разным людям и сколько платили отцу – а сколько он им давал! Видно было, что сейчас она заплачет. – Не плачь, – ласково попросил Ньют. – Трудно удержаться, – сказала она. – Пойди поиграй на кларнете, – настаивал Ньют. – Это тебе всегда помогает. Мне показалось, что такой совет довольно смешон. Но по реакции Анджелы я понял, что совет был дан всерьез и пошел ей на пользу. – В таком настроении, – сказала она мне и Каслу, – только это иногда и помогает. Но она постеснялась сразу побежать за кларнетом. Мы долго просили ее поиграть, но она сначала выпила еще два стакана. – Она правда замечательно играет, – пообещал нам Ньют. – Очень хочется вас послушать, – сказал Касл. – Хорошо, – сказала Анджела и встала, чуть покачиваясь. – Хорошо, я вам сыграю. Когда она вышла, Ньют извинился за нее: – Жизнь у нее тяжелая. Ей нужно отдохнуть. – Она, должно быть, болела? – спросил я. – Муж у нее скотина, – сказал Ньют. Видно было, что он люто ненавидит красивого молодого мужа Анджелы, преуспевающего Гаррисона С. Коннерса, президента компании «Фабри-Тек». – Никогда дома не бывает, а если явится, то пьяный в доску и весь измазанный губной помадой. – А мне, по ее словам, показалось, что это очень счастливый брак, – сказал я. Маленький Ньют расставил ладони на шесть дюймов и растопырил пальцы: – Кошку видали? Колыбельку видали?
Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском:
|