ЧТО СВЯЗАНО С ПОНЯТИЕМ РУССКИЙ СЕВЕР? 18 страница

о неизмеримых глубинах народной памяти, консервирующей в себе и проносящей через века в образах вышивки, резьбы по дереву, игрушки и т.п. древнейшие мировоззренческие схемы, уходящие своими корнями в неизведанно далекие тысячелетия.

Очень ценны в этом плане коллекции музея Русского Севера, т.е. тех мест, где, можно сказать, извечная отдаленность от государственных центров, а также относительно мирное существование (Вологодчина, например, в своей северо-восточной части практически не знала войн), обилие лесов и защищенность многих населенных пунктов болотами и бездорожьем — все это способствовало сохранению в течение неизмеримого ряда веков древнейших форм быта и хозяйства, бережного отношения к вере отцов и дедов, и, как прямое следствие этого, сбережению древнейшей символики, закодированной в орнаментах вышивок, в узорах тканей и кружев.

Особый интерес представляют вышивки, «дожившие» до рубежа XIX —XX вв., которые происходят из северо-восточных районов Вологодской и соседних районов Архангельской областей. Многие ученые писали о том, что это были земли финно-угорских племен, но данные топонимики свидетельствуют совсем о другом — подавляющую часть топонимов здесь составляют славянские, причем многие из них очень архаичны. Так, в Тарногском районе Вологодской области из 137 населенных пунктов, как больших, так и малых, только 6 имеют выраженные финно- угорские названия. Именно в этих районах наилучшей сохранностью обладают традиции орнаментальных схем древнейшего, как мы ниже проследим, происхождения.

Орнаментальные композиции, о которых пойдет речь и которые воспроизводились в во

логодских вышивках вплоть до 1930-х годов, украшали лишь сакрально отмеченные вещи. Очень точно говорит об этом процессе Б. А. Рыбаков: «Отложение в вышивке очень ранних пластов человеческого религиозного мышления... объясняется ритуальным характером тех предметов, которые покрывались вышитым узором... Таковы подвенечные кокошники невест, рубахи, накидки на свадебные повозки и многое другое. Специально ритуальным предметом, давно обособившимся от своего бытового двойника, было полотенце с богатой и сложной вышивкой. На полотенце подносили хлеб-соль, полотенца служили вожжами свадебного поезда, на полотенцах несли гроб с покойником и опускали его в могилу. Полотенцами увешивали красный угол, на полотенце “набожники” помещали иконы» [142, с. 471].

Именно такие сакральные орнаменты и представлены в краеведческом музее Вологды, и они в дальнейшем будут основным сравнительным материалом в нашей попытке выявления орнаментальных параллелей между древнейшими узорами северорусской вышивки и орнаментами, созданными теми народами, которые жили позднее в различные исторические эпохи на обширных территориях Евразийских степей и лесостепи и говорили на индоевропейских языках, в том числе на тех, что относятся к индоязычным и ираноязычным ветвям праиндоиранского языка (или объединяемого им некоего числа диалектов племен, вошедших в науку под общим названием арьев).

Итак, одним из древнейших мотивов орнаментов геометрического типа являлся у народов Евразии ромб или ромбический меандр (меандр многие объясняли как условное изображение верхушки волны, заворачивающейся под прямыми углами). Меандр находят даже на вещах, датируемых палеолитом, например, на различных костяных изделиях, найденных на стоянке Мезин на Черниговщине. Палеонтолог В. Бибикова в 1965 г. предположила, что меандровая спираль, разорванные полосы меандра и ромбические меандры на предметах со стоянки Мезин возникли как повтор естественного рисунка дентина мамонтовых бивней. Из этого она сделала вывод, что подобный орнамент для людей той эпохи был своеобразным символом мамонта, основного объекта охоты. Это могло иметь и магическое заклинательное значение, направленное на успех охоты, и в то же время отражать в себе представления людей о достатке.

Узор меандра в разных его сочетаниях и модификациях продолжает существовать на протяжении многих тысячелетий, распространяясь все шире среди соседствующих индоевропейских народов и расходясь за пределы их территорий в процессе передвижений арьев на юго-восток. Его как символ удачи и своеобразный оберег от несчастья мы встречаем на культовых предметах и на керамике (т.е. на очень важных для жизни людей хранилищах пищи и питья) и в более поздних культурах.

Следует указать, что уже на костяных изделиях упомянутой Мезинской стоянки можно проследить, как из полосы двойного меандра, изображенного в движении справа налево, вырастают очертания свастики — еще

zii

одного характернейшего для всех индоевропейцев орнамента. Этот элемент изображается и в своем основном виде — в форме креста с загнутыми под прямым углом концами, и будучи усложненным новыми элементами в виде дополнительных отростков.

Свастика заняла в орнаменте одно из ведущих мест. Это слово санскритское и на других языках у него никаких иных названий нет. Оно состоит их двух частей: «су» — хороший, счастливый и «асти» — есть (третье лицо единственного числа от глагола «быть»); по правилам фонетики «у» перед гласным «а» заменяется на «в» и получается «свасти», к которому добавлен суффикс «к» и окончание «а»: свастика. Этот знак означает «дарующий все хорошее, приносящий счастье». Если в четырех его «отделах» поместить по точке, то это будет символ засеянного поля и одновременно мольба о хорошем урожае.

Кстати, если две свастики наложить одна на другую с поворотом верхней на 45 градусов, то получится древнеславянский знак солнца «коловрат», т.е. вращающееся колесо (коло), имеющий восемь спиц с загнутыми по часовой стрелке концами.

Знаком свастики, начиная с глубокой древности, у предков славян и арьев стал обозначаться свет солнца как источник жизни и процветания. Этот знак прослеживается от Архангельска до земель Индии, где он виден повсеместно — им украшают храмы, дома, одежду и обязательно многие предметы, связанные со свадьбой.

До сих пор возмущает людей безобразное использование свастики немецкими фашистами, которые во что бы то ни стало стремились уподобить себя арьям («арийцам»), приписывая этим древним племенам скотоводов, а затем и скотоводов-земледельцев черты каких- то дьявольских завоевателей. Скверно при этом выглядит и спекуляция на сравнительно небольшом количестве сходных слов в немец-

в славянских языках. Все предки индоевропейских народов выработали в глубочайшей древности в процессе исторических контактов некий объем сходной лексики, но предки германцев и других европейских народов относились к западной группе индоевропейцев, тогда как предки славян и арьев — к восточной, гораздо более взаимно близкой. Так называемую арийскую свастику можно и посейчас видеть в ремесленных произведениях славян, особенно северных: ею украшено множество произведений народного искусства, включая узорно вывязанные варежки.

Своеобразной трансформацией мотива меандра представляется характерный для керамики Триполья образный орнамент, состоящий из так называемых «гуськов».

В целом можно определить тот круг орнаментальных основных мотивов, с которыми, ориентируясь на Триполье как на некий их свод, мы будем сравнивать материалы последующих культур. Это — меандр и его разновидности, меандроидная спираль, сложно- прорисованный крест, свастика, «гуськи».

В поисках ближайших по времени аналогий мы, естественно, обратимся к керамическим комплексам тех культур, которые с различными временными интервалами существовали на территории Восточной Европы и Урала с приуральскими землями. Традиции орнаментации керамики, включающей в себя удивительное разнообразие вариантов меан- дрового и свастического мотивов, мы встречаем у ближайших соседей «срубников» — населения андроновской культуры, созданной индоиранцами и генетически связанной со срубной. Синхронные по времени, эти две культуры существовали в течение длительного периода на весьма обширных территориях степной и лесостепной зоны нашей страны.

Мы имеем все основания говорить и о распространении среди славян, а точнее восточных славян, описываемых здесь орнамен-

наменте, в северорусской народной вышивке и браном ткачестве, композиция делится на три горизонтальные зоны, причем верхняя и нижняя зачастую дублируют одна другую, а средняя несет на себе важнейшие с их точки зрения по значимости узоры. Мы не знаем, каковы были формы орнаментов на вещах, изготовлявшихся людьми в эпоху древнейшего индоиранского (общеарийского) единства, но полагаем, что описываемые элементы орнаментальных узоров вряд ли родились в одночасье в сознании тех же андроновцев, а уходят своими корнями в генетически связанную с ними культуру их общих предков.

Упомянутая средняя полоса горизонтальной композиции может нести на себе последовательные во времени для разных культур самые разнообразные сочетания из числа указанных элементов орнамента, которые абсолютно идентичны северорусским, трипольским и гораздо более восточным и юго- восточным культурам. Особенно интересна правомерность подобных аналогий, прослеживаемая в археологических восточнославянских материалах. Например, найденная в Новгороде в 1960-х гг. пряжка в форме сложно прочерченных крестов, датируемая серединой XIII в., нашла повторение своего узора в вышивке, недавно выполненной на полотенце вологодской крестьянкой. Опубликованная Г. Поляковой находка шиферного пряслица на славянском поселении недалеко от Рязани, которое датируют XI—XIII вв., интересна тем, что на пряслице процарапан рисунок в виде шестиконечного православного креста,

стическими мотивами.

Подобные примеры можно было бы и еще продолжать. Нам же остается констатировать следующее: сходные орнаменты могут вне взаимной связи возникать у разных народов, но трудно поверить в то, что у народов, разделенных тысячекилометровыми расстояниями и тысячелетиями, — если только эти народы не связаны этногенетически, — могут совершенно независимо друг от друга появляться столь сложные орнаментальные композиции, повторяющиеся даже в мельчайших деталях, да еще и выполняющие одни и те же функции: оберегов и знаков принадлежности к семье или роду.

Невозможно отрицать неизбежность возникновения этногенетических связей между древнейшими предками индоиранских племен и выделившимися из их общности индоязычной и ираноязычной ветвями, а соответственно и теми этносами, которые складывались в тесной близости с ними в течение тысячелетий, вплоть до сложения обширных и близких по своей культуре срубной и андроновской общностей.

При их сложении должен был протекать и процесс их частичного распада, выражавшийся в переселении отдельных племен или даже их групп как на запад, так и на восток. Уход арьев, например, завершился, как признано наукой, ко второй половине II тыс. до н.э. Территориально близкие им в течение столь

Орнамент на сосудах из долгого времени предки славян частично переселились на запад, образовав группы, известные под названием западных славян, а главный массив, именуемый восточными славянами, осел на землях Восточной Европы.

Уходя на восток и юг, племена арьев уносили с собой традиционные формы культуры — сложившиеся навыки производства, типы орнаментовки осмысление отражаемой в них символики), обычаи и верования.

На своем пути в Индию и Иран арьи вступали в контакты с народами стран, через которые они проходили, поселяясь там на разные отрезки времени и частично смешиваясь с этим населением. Поэтому для нас здесь интересны и те мотивы узоров, близкие к древнеславянским, которые выявляются у

могильников Синташты народов, живущих, например, на Кавказе или в Средней Азии (хотя следует помнить, что за Уралом и до Афганистана часть земель входила в ареал андроновской культуры и ранее).

К сожалению, ученые лишь в последние 25—30 лет стали прослеживать в своих трудах расовые, языковые, культурные и другие арья-славянские параллели, а такие исследования значительно расширяют границы наших знаний о нашем собственном прошлом.

Мы здесь воздерживаемся от далеко идущих выводов и лишь отметим в заключение, что рамки данного анализа ограничены пределами приполярной, степной и лесостепной зоны нашей страны. Несомненно, привлечение индийских и иранских материалов значительно расширило бы эти рамки.

По нашему глубокому убеждению, не следует так упорно замалчивать далее гипотезу индийского историка Б. Тилака о вероятности наиболее древнего объединения предков арьев (еще в ту далекую эпоху их общей ин- доираноязычности, признаваемом изначальной формой существования их общности) в родоплеменные и племенные союзы именно в приполярных областях. Не только возможность, но полную вероятность этого факта он убедительно доказывает множеством описаний арктической природы, сохранившихся в памятниках древнеиндийской литературы.

Древнейшие же предки славян, судя по множеству сближений различных сторон истоков их культуры с древнеарийскими, а затем и с культурой народов евразийских степей, носителей индоевропейских языков (как, например, андроновцев, некогда выделившихся из индоиранской общности), по всей видимости, были столь близки арьям, что передали своим потомкам и много общих элементов языка, и общие мотивы орнаментов. И язык, и орнаменты были средствами взаимного общения и доказательствами генетической близости, а возможно и знаками членства, вхождения в одни и те же роды, в одни и те же племена.

АРКАИМ В НАШЕЙ ИСТОРИИ[11]

Аркаим... Это слово зазвучало несколько неожиданно: арьи на Урале? Для большинства арьи — то ли древние индийцы и персы, то ли «фашисты», «арийцы». А что же это на самом деле — арьи?

Как уже говорилось выше в этой книге, в Европе это слово стало известно не ранее XVIII в., когда англичане стали присматриваться к завоеванному народу Индии и его культуре. Ученые сразу обнаружили множество признаков, указывающих на сходство культур покоренных индийцев и европейских колонизаторов. Удивляли довольно точные совпадения звучания и смысла слов санскрита, древнего языка арьев, и языков Европы.

XIX в. ознаменовался нарастанием индийской темы в исследованиях Востока. Европа начала знакомиться с Ведами, священными книгами арьев. Уже становилось очевидным, что сходство на самом деле оказывалось родством.

Как это было возможно? Ответ уже найден, он отражен в трудах многих ученых. Некоторые считают его гипотезой, требующей доказательств, другие же — а их становится все больше — новой научной теорией. Открыт и подтвержден многими доказательствами факт формирования древнейших предков индоевропейских народов (и в их числе арьев) на Крайнем Севере, в приполярных областях. Эти племена стали там складываться в те века, когда окончательно отступил ледник (XII тыс. до н.э.), и, разрастаясь, они начали двигаться к югу, ища новые земли для своих развивающихся обществ. Сложившиеся в пределах этого большого, говорящего на более или менее сходных языках массива индоевропейцев племена арьев или, по другому названию, индоиранцев, тоже продвигались к югу по Восточной Европе и вдоль Уральского хребта. Наступил момент (он еще точно не определен), когда от индоиранской (арийской) общности отделились ираноязычные арьи, и их путь определился по Уралу. На Среднем, а затем на Южном Урале и в Зауралье они развили культуру, известную в науке под названием андроновской (по имени села, у которого были впервые найдены ее памятники в 1927 г.).

С точки зрения археологии урало-казахстанские степи от бассейна Волги до Саян хранят в себе памятники андроновской культуры эпохи энеолита и бронзового века. В развитии этой культуры выделяются три этапа: ранний — XVIII—XVI вв., развитой — XV—XIII вв. и поздний — XII—IX вв. до н.э. В течение всего этого периода арьи продвигались на юг и в конце концов в большинстве покинули эти земли и переселились в Иран, оставив после себя своих потомков, из которых сложились племена скифов.

Другая же часть индоиранской общности, праиндийцы, проходя к югу по землям Восточной Европы, была очень близка индоевропейским народам и особенно своим соседям — праславянам.

Постепенно все эти народы оказались

на огромных расстояниях один от другого, а языки их тем не менее объединяются обширными пределами семьи индоевропейских языков.

Многие ставят вопрос о допустимости соотносить людей, создавших андроновскую культуру, с индоевропейцами вообще и со скифами в частности. Недавно вышедшая монография известного русского исследователя андроновской культуры Е.Е. Кузьминой ставит наконец точку в череде сомнений [104]. Она сообщает, что данные измерения черепов из западно-андроновских могильников подтверждают близкое родство этой ветви арьев с населением, создававшим в Юго-Восточной Европе в III—II тыс. до н.э. так называемую срубную культуру. Это родство особенно четко выявляется «в контактной зоне от Заволжья вплоть до Центрального Казахстана» (с. 243). Таким образом, мы можем еще раз прийти к заключению, что предки славян, участвовавшие в создании срубной культуры (наряду с представителями некоторых других индоевропейских племен) и заселявшие восточные земли этой культуры, были соседями и, возможно, родственниками андроновцев.

Год за годом археологи «подбирались» к возможности выявления тесных контактов между племенами индоевропейцев на наших землях. Еще в 1920-х годах была выделена из множества культурных общностей так называемая абашевская культура (по селу Аба- шево в Чувашии), датируемая II тыс. до н.э. Памятники ее в дальнейшем были открыты на территории от левобережья Днепра до р. Тобол. Они известны в лесостепном Подо- нье, в Поволжье и Южном Приуралье, т.е. в области, которая нам здесь особенно интересна, так как здесь в тот же период жили андроновцы. И возникает вопрос: только ли хозяйственные контакты их объединяли? И те и другие были скотоводами «с подчиненным значением земледелия» [138, с. 124—125]. Было ли смешение и, как результат, взаимная генетическая близость? Или общность далеких корней? Ниже мы вернемся к указаниям на сходство обеих культур. Это сходство тем более значительно, что многие исследователи отрицают принадлежность абашевцев к финно-уграм и связывают их с восточной ветвью индоевропейцев, а в их число как раз входили предки славян и андроновцев.

Именно у абашевцев впервые в лесостепной и степной зоне России появился колесничный транспорт, который стал в то же время известен на Южном Урале в андроновских поселениях (указ. соч., с. 125).

Интерес наш и к индоязычным и ираноязычным арьям не гаснет — ведь это наши братья, хоть и не родные и не двоюродные уже, но братья, а потому каждый памятник культуры, созданный ими на нашей земле в далекие века ближайших наших отношений, неизменно вызывает в нас самый горячий интерес.

И вот в печати стали появляться сообщения об открытии какого-то загадочного города арьев, которому не то 3,5, не то 35 тыс. лет.

Заповедник Аркаим расположен примерно в 50 км к западу от г. Бреды, райцентра Челябинской области. Дорога идет вдоль небольшой степной речки с «историческим» названием Синташта. На ее берегах в 1970-х гг. было обнаружено первое протогородское поселение арьев зауральских степей; Поселение имело кольцевую крепостную стену, с внутренней стороны к стене примыкали жилища. Рядом с городищем, получившим наименование по речке, нашли и раскопали древний курган, названный Большим. Работы велись археологической экспедицией под руководством В.Ф. Генинга.

Поселение на р. Синташте дало богатейший исторический материал, который был сведен в обширную и подробную монографию [36].

ПОИСКИ ЛЕГЕНДЫ

Аркаим был покинут его жителями еще в глубокой древности, примерно в XVII в. до н.э. С тех пор он был просто кругом на лице земли. Но о нем знали, его искали. Говорят, в XVIII в. нашей уже эпохи в зауральские степи был отправлен казачий отряд для поисков города с загадочным названием Аркаим. Тогда его не нашли. Зато мы получили еще одно упоминание о нем, еще одну опору моста с того берега времени до этого.

Город не прятался, его просто не видели, не распознавали. В 1956 г. вся местность была сфотографирована с воздуха: общий рисунок города просматривается вполне отчетливо. Так же и Синташтинский комплекс, на фотоснимках явно виден Большой курган. Синташта стала предметом исследования, когда было принято решение создать небольшое водохранилище для местных совхозов. Произошло это в начале 1970-х.

Директор заповедника, руководитель археологической группы Геннадий Борисович Зданович, заведующий лабораторией археологии Челябинского государственного университета, пишет, что андроновцы были достаточно хорошо изучены, и в науке уже сложилось представление о них. Главным их занятием было скотоводство, но знали они и земледелие, ремесла. Они жили большими семьями в крупных землянках, разбросанных «хаотично» на значительном расстоянии друг от друга. У ученых не вызывало сомнений, что перед ними довольно отсталое общество с развитыми родовыми связями. Об этом говорили относительная бедность и погребений, и поселений андроновцев. «Отсталость» — по сравнению с пышной античностью.

Открытые поселения, которые мы здесь с некоторым терминологическим нарушением будем условно называть «городами», совершенно неожиданно оказались принадлежащими той же самой андроновской культуре, причем не обнаружено никаких переходных форм, не выявлен даже временной отрезок, на протяжении которого землянки успели бы собраться на одной площадке и объединить свои стены, образовать переходную форму, модель будущего города. Города, точнее, городища стали строиться вдруг, сразу такими, какими их нашли в наше время.

«Традиционные поселения эпохи бронзы урало-казахстанских степей имеют обычно линейную планировку. Каждый жилой комплекс (в данном случае жилище. — Ф.Р.) существует как бы самостоятельно, что подчеркивается свободным пространством вокруг жилищ. Поселения же петровско-синташтинского типа качественно иной структуры. Они создавались по заранее продуманной схеме, при четкой разметке местности и даже при наличии макета. Древние “архитекторы”, планируя элементы “города”, руководствовались единой

идеей, которую можно назвать идеей центризма». Таким образом, данные поселения можно условно характеризовать как «ранний город», в отличие от традиционных поселений андро- новской культуры.

Просуществовав всего одно историческое мгновение (несколько сотен лет), Аркаим был оставлен, а андроновская культура в прежнем виде (землянки) продолжала еще некоторое время существовать на той же территории так же, как и раньше. Невольно напрашивается предположение, что протогородские поселения синташтинского типа были возведены каким-то иным народом, неожиданно появившимся в этих местах и так же неожиданно покинувшим их. Однако техника строительства, тип жилища, находки черепков, металлических изделий и т.п., без всякого сомнения, указывают на то, что они были созданы теми же самыми андроновцами.

Одним из первых было открыто укрепленное поселение на берегу речки Синташты, около кургана, названного Большим, где археологи вели раскопки. Постепенно к концу 1980-х было найдено более 20 археологических комплексов, аналогичных синташтин- скому поселению.

Тогда, в 1970-х, «...Синташта казалась каким-то исключительным, необъяснимым, а возможно, и случайным явлением, привнесенным в наши степи откуда-то со стороны, из районов развитых земледельческих цивилизаций. Смысл и значение синташтинского феномена стали понятны только после открытия редчайшего по своей сохранности укрепленного поселения Аркаим, а затем и целого ряда других поселений, компактно расположенных вдоль восточных склонов Уральского хребта» [36, с. 258].

Час открытия_^Аркаима пробил в июне 1987 г., когда по планам печально известного Минводхоза чаша долины Караганки должна была стать водохранилищем.

Археологи вели плановые исследования в зоне предстоящего затопления. «Были найдены две стоянки каменного века, три поселения эпохи бронзы и несколько курганных могильников, возраст которых без специальных раскопок установить оказалось невозможно», — пишет Г.Б. Зданович. Школьники, помогавшие в работе, обратили внимание на неровности, замыкающиеся в кольца. Позвали Здановича. Он узнал очертания поселения синташтинского типа, и общим решением древнему городу дали название по соседней горе: Аркаим.

Находка была ошеломительной: Аркаим не срыт экскаватором, не смыт рекой, не запахан, не застроен. Это граничит с чудом: целое, не тронутое ни людьми, ни стихиями поселение, блестящая иллюстрация предгородской культуры андроновцев! Синташта, например, была сначала более чем наполовину смыта одноименной речкой, изменившей в очередной раз свое русло. Потом мелиораторы устроили очередное оросительное водохранилище совхозного масштаба, и тонкий слой воды скрыл и окончательно уничтожил город. Только один Аркаим дождался исследователей в том виде, который он принял вскоре после того, как жители покинули его, — это было более трех с половиной тысяч лет назад.

Его приговорили к затоплению — и откуда им было знать, что эту долину нельзя затапливать? Нетрудно себе представить состояние ученых: «Аркаим должен быть спасен!» В течение трех лет они исследовали поселение, ожидая затопления, работали на пределе своих сил, три года добивались сохранения этого памятника.

Водхоз давал год, потом еще год, последний, потом еще год, совсем уже последний. Построенная к тому времени плотина почти перекрыла Караганку в том месте, где она, вырываясь из чаши, протекает между горой, названной археологами Огненной, и высоким восточным берегом (осталось досыпать ок. 30 м). Было вложено более трех миллионов рублей. Огромный и страшный карьер незаживающей раной рассек землю. Омерзительное насилие над природой отражалось в министерских сводках, «освоено 3 млн рублей». На исходе третьего года была одержана победа: Академия наук нашла деньги. Был образован заповедник, филиал Ильменского геологического заповедника (город Миасс). Наступили археологические будни, в которых кропотливой и пыльной работой совершается великое чудо: обретение знания, приобщение к предкам.______

АРКАИМ — ЭТО ЕЩЕ НЕ ГОРОД, НО УЖЕ И НЕ ДЕРЕВНЯ

В заповеднике действует ряд правил, характерных именно для археологов:

1) ходить на само городище можно только в порядке организованной экскурсии,

2) делать фотоснимки в районе работ запрещено,

3) на территории заповедника нельзя ничего собирать.

Приведем план раскопок и краткое описание поселения: «Внешняя оборонительная стена диаметром около 150 м была сделана из бревенчатых клетей, забитых, или, лучше сказать, залитых грунтом с добавлением извести. По верху стены шел частокол из бревен. Так что общая высота стены была 5—5,5 метра... Внутренняя стена, менее массивная, чем внешняя, была, возможно, выше внешней. На некотором расстоянии от внешней стены, на краю террасы, ограниченной поймой, просматривается третья стена, очевидно меньшая из всех, которая защищала легкие жилища в третьем круге. Устройство и назначение третьего круга может быть установлено только после археологического изучения.

Опишем Аркаим в соответствии с прилагаемыми планами.

Толщина стен крепости — 4—5 метров, детинца — 3—4 метра, высота соответственно — 3—4 и 4—5 метров. С внешней стороны крепость окаймлялась рвом (15), наполненным водой, глубиной 1,5—2,5 метра и шириной около 2-х. Перед рвом возводили

1— 2 дополнительные стены (16) меньшей высоты, подобно синташтинским.

Поселение представляло собой два кольца мощных крепостных стен (1, 2) и жилищ (3), примыкающих к ним с внутренней стороны. Внутренняя стена образовывала детинец с 20 жилищами и центральной площадью (5), возможно, для совершения ритуалов. Один

План рельефа поселения и раскопок вход в детинец ясно просматривается в его юго-западной части (4), а другой угадывается в северо-восточной (6) (здесь раскопки не производились). Внешняя крепостная стена имела, по всей вероятности, четыре входа (7, 8,9,10), два из которых раскопаны и хорошо читаются (7, 8). Первый и основной — юго- западный. Здесь стена крепости смыкается с детинцем. Толщина стен в этой части максимальна. Каждый вход в крепость отмечен мощной радиальной стеной (11,12,13,14), что делит пространство крепости на 4 сектора по 7—9 жилищ в каждом».

«Древним зодчим удалось связать воедино задачи обороны поселка, жилые и хозяйственные комплексы, а также сложный узел коммуникаций от верхних и нижних улиц и переходов до системы ливневой канализации с ее водосборными ямами и отстойниками. Каждый элемент поселения находился в тесной связи с целым, а четко обозначенное архитектурное единство говорит о целенаправленном воплощении в объемно-пространственных формах определенных идеологических и культурнохозяйственных целей.

Пройдя ворота (7), попадаем мысленным взором на улицу (17), единственную внутри поселения. Она огибала стену детинца, и движение осуществлялось по солнцу. Чтобы попасть на центральную площадь (5), надо обойти детинец кругом. На противоположной стороне (еще не копанной) просматривается вход (6) во внутреннее пространство, причем входящий сначала оказывался не на площади, а внутри жилища (18), в отличие от входа (4), что, по-видимому, позволило руководителю

раскопок предположить наличие только одного входа в центральную часть города — того, который расположен прямо против основных юго-западных ворот. Друг пройдет вдоль всех жилищ, поприветствовав их обитателей. Враг... скорее всего не пройдет. Нападавший, даже если он сумел проникнуть за крепостную стену, был вынужден обежать по меньшей мере половину круга (ок. 70—80 м), прежде чем добраться до прохода в центр. Совершенно очевидно, что для него этот путь не мог быть удачным.

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском: