Глава третья ПРОФЕССОР БЛАГОДАРИТ ЗА ОКАЗАННОЕ ДОВЕРИЕ

Было уже десять минут четвертого, а собрание все еще не начиналось. Люди стали недоуменно перешептываться. («Народу полный зал, чего ждать-то?»).
Арслан Рахматуллович, хмурый как туча, сидел в последнем ряду. Если б он только знал заранее, для чего его отозвали из командировки, то ноги бы его здесь не было. Кворум им, вишь, понадобился! На кой черт нужны ему эти депутатские дела! Он и так в меру своих сил служит народу. А уж пробить для какого-нибудь колхоза газопровод или пилораму, на худой конец, выстроить школу или магазин — так это любой оказавшийся в депутатском кресле сможет. На это Аринбасаров свою жизнь тратить не станет. Для себя он уже решил: посидит на собрании и вечерним самолетом обратно в Москву. Ну чего они резину тянут? Пора начинать…
Секретарь парторганизации больницы Сибагатуллина смотрит то на часы, то на дверь, нервничает. Определенно, кого-то ждет. И Ямансаров, — мечется, как кошка по горящим углям. Тогда все ясно: опаздывает главврач Казнабаев. Ну и времена настали — одного пятьсот человек дожидаются.
Профессор снова обратил внимание на сидящую в президиуме Сибагатуллину. Бедняжка, не знает, что делать. То начинает бесцельно ворошить бумаги, то с озабоченным видом исчезает за сценой… Арслан Рахматуллович почему-то вдруг припомнил студенческие годы Сибагатуллиной. Когда она училась, кажется, на последнем курсе, ее хотели отчислить из института. В чем же она провинилась? Полюбила какого-то деревенского парня, забеременела... Не успели они пожениться, как тот парень, шофер, нечаянно сбивает человека и попадает в тюрьму на пять лет. В то время Аринбасаров был доцентом, много ему пришлось походить, чтобы будущему парторгу разрешили завершить учебу. А ее бедолага жених попал под амнистию и отсидел всего два года. Кажется, он работает сейчас шофером на «скорой».
Только вот имени ее Аринбасаров никак не мог вспомнить.
— Сибагатуллина! — крикнул он через весь зал, та из-за шума, конечно, не расслышала, но зал как по эстафете донес до нее возглас.
— Альфия Рахимовна! — первым среагировал помощник. — Вас Аринбасаров зовет.
Секретарь парторганизации начала искать профессора глазами, он помахал рукой. Какое-то мгновение она словно бы раздумывала, стоит ли к нему идти, но, поколебавшись, спустилась со сцены. Только что отметившая свое тридцатилетие, Сибагатуллина была по-прежнему, как и в юности, привлекательна, даже красива. Уверенная походка, высокие каблуки... Арслан Рахматуллович искренне любовался ее молодостью. Нежный румянец на свежем лице, большие черные глаза, приветливая улыбка и ослепительный жемчуг зубов. Черные волосы уложены в высокую прическу. Но строгий деловой костюм и значок депутата районного Совета на груди придают ей какую-то жесткость, даже надменность.
Стоило только профессору пожать ее руку, на лице Альфии вспыхнула радостная улыбка, и в то же время она вдруг густо покраснела, как провинившаяся в чем-то девчонка.
— Здравствуй, Сибагатуллина, — в свою очередь улыбнулся Арслан Рахматуллович и кивнул на свободное место рядом с собой. — Посиди-ка со мной хоть немного, удостой такой чести!
— Здравствуйте, Арслан Рахматуллович! — было заметно, что Альфия не в своей тарелке. Оно и понятно, в свое время профессор выручил ее из беды, а теперь она даже вспоминать об этом не любит... И все же, как будто преодолев в себе что-то, парторг радостно воскликнула:
— Ох уж этот Арслан Рахматуллович! Вы так и не смогли запомнить мое имя... — Альфия — ведь такое простое… Альфия Рахимовна...
— Вот из-за этой простоты и не запомнилось.
— Нас ведь много, Арслан Рахматуллович...
— Да, много, но в то же время мало! — В словах профессора не было никакого пафоса, но прозвучали они многозначительно.
— Как это?
— Много таких, кто просто место занимает, а занятых настоящим делом — раз-два и обчелся. Вот ты, например, очень хороший анестезиолог. А это не каждому дано, у тебя талант…
Альфия Рахимовна, конечно, понимала, куда клонит профессор. Смущенно пожала плечами:
— Видно, не судьба...
Профессор даже не пытался скрыть недовольства:
— Ошибаешься, Альфия... Как, говоришь, тебя по батюшке?
— Рахимовна...
— Да, глубоко заблуждаешься, Альфия Рахимовна. Свою судьбу, свое счастье человек строит сам. Ты — врач. Понимаешь — врач! Человек, стоящий на страже здоровья других людей. А ты сама себя не ценишь, носишься с папкой, набитой бумажками. Тебе не кажется, что у партии для этого и без тебя найдутся работнички? Таких хоть пруд пруди.
В этот момент в зал уверенной походкой вошел Казнабаев. Выражая всем своим обликом чувство собственного достоинства, он уселся на оставленное для него кресло в первом ряду.
— Значит, вы подозвали меня лишь затем, чтобы я выслушала ваши упреки? Спасибо! — в голосе Сибагатуллиной звучала переливающаяся через край обида. Внутренне Альфия даже обрадовалась тому, что перед собранием у них обострились отношения.
Альфия, давая понять, что разговор закончен, встала:
— Арслан Рахматуллович, меня уже поздно воспитывать, — и почти бегом направилась к сцене.

Ильгужа очнулся в больнице. Поначалу он ничего не мог понять. Белый потолок, белые стены... Где он? Голова туго перебинтована, правая рука словно онемела. По всему телу разлита какая-то непонятная ноющая боль, она не позволяет даже шелохнуться. Что с ним стряслось?
И лишь когда к нему подошла женщина в белом халате, он понял, что находится в больнице. Но почему он здесь? Ему ведь сейчас нужно быть на лекциях, экзамены на носу.
— Проснулся, парень? Значит, все не так страшно! Дела пойдут на поправку.
— Почему я здесь? — простонал Ильгужа.
Врач послушала его сердце, посчитала пульс, затем укрыла простыней.
— Родной мой, ты был на грани жизни и смерти, теперь опасность позади…
— Как это — на грани?..
— А вот это нужно спросить у тебя самого.
В этот момент вошел мужчина в белом халате поверх милицейской формы. Когда он поправлял халат, блеснули капитанские погоны.
Взяв стул, он сел поближе к Ильгуже. Врач хотела оставить их наедине, но капитан, сделав знак, попросил ее задержаться. Из кожаной папки он вынул блокнот и ручку, сухо спросил:
— Фамилия, имя, отчество?
Вот теперь Ильгужа совсем ничего не понимает. Почему он здесь находится и почему его допрашивают? Хотел вспылить, но сил не было, и он просто закрыл глаза. Капитан, очевидно поняв свою ошибку, сменил тон:
— Парень, ты должен нам помочь, сейчас каждая минута дорога.
Давая понять, что он готов к разговору, Ильгужа открыл глаза. С трудом выдавил:
— Иль-гужа...
— Так... а фамилия?
Ильгужа пытался сосредоточиться, но мысль ускользнула. Да и к чему эти расспросы?
— Не-е зна-ю...
Капитан потускнел, вопросительно взглянул на врача.
— Он только что пришел в сознание, — пояснила она, словно оправдывая пациента. — Ему необходим покой. Сейчас сделаем ему перевязку. Череп поврежден... Как еще жив остался.
Капитан тем временем что-то торопливо заносил в блокнот. Ему хотелось найти хоть какую-то зацепку.
Врач продолжала:
— На шее остался след веревки...
Капитан бросил писать:
— Говорите, след веревки? — Он вскочил и хотел было убедиться сам, но врач не позволила.
— Ни в коем случае, у него сломана ключица, два ребра в трещинах, пока временно перебинтовали. Им еще должен заняться хирург.
Ильгужа слышал их голоса. Они доносились откуда-то издалека, словно из глубокой бочки. Вдруг в памяти Ильгужи возник заброшенный гараж, четыре ухмыляющиеся мерзостные физиономии. Он напряг все свои силы, чтобы восстановить в памяти события прошлой ночи... Дождь... Старый гараж... Избиение... Он зашевелился, словно пытаясь разорвать невидимые путы, по всему телу разлилась невыносимая боль.
— Ты плачешь, родненький? — врач стала торопливо вытирать ему лицо ватным тампоном. Ильгужа напрягся, заскрежетал зубами и затих. Затем с трудом произнес самое дорогое для него на свете имя.
— Гуль-шан...
Капитан, словно только этого и ждавший, снова достал блокнот.
— Ты сказал «Гульшан»?
Однако горевший в мучительном огне Ильгужа уже ничего не слышал. Все тело его начало трясти:
— Сейчас же... позовите профессора Аринбасарова... срочно!..

Альфия была вне себя. «Носишься с папкой, набитой бумажками...» Но ведь кто-то должен делать и эту работу. Не каждому суждено стать знаменитым профессором.
Секретарь парторганизации поднялась на сцену, подняла руку, требуя тишины. Но зал продолжал гудеть, и там и сям обособленные группки «шепотом» делились впечатлениями.
Сибагатуллина отыскала взглядом Казнабаева. Рядом с ним сидит председатель СТК Ямансаров, с другой стороны — председатель профкома. Вот главврач по своей привычке пригладил рукой черные волосы и сделал знак Сибагатуллиной, мол, начинай.
— Во-первых, товарищи, просим у вас прощения за маленькую задержку. Возникли некоторые затруднения… — И тут же парторга прервал иронический возглас откуда-то из задних рядов:
— Затруднения — это когда Казнабаев изволит кофе пить? Так, по-вашему?
Ни Сибагатуллина, ни сам главврач не подали виду, что расслышали эти слова. Лишь Ямансаров вскочил с места и, несмотря на то, что не видел дальше трех метров, стал грозно озирать зал. Альфия же почувствовала себя стоящей на распутье. Стало ясно, что мнения в зале обязательно разделятся. Но каким путем идти ей, секретарю партбюро?
Выдержав паузу, Сибагатуллина стала не спеша объявлять повестку дня:
— Товарищи, сегодня у нас не партийное собрание, а собрание коллектива. — Она бросила быстрый взгляд на Аринбасарова. — Вести поручено мне. На повестке дня — один вопрос. В республике началась предвыборная кампания. Наш коллектив тоже должен выдвинуть своего кандидата. Кворум есть...
Притихший было зал вновь оживился. Сибагатуллина мучительно размышляла: чью сторону принять? Ведь сейчас начнется схватка между сторонниками главврача Казнабаева и профессора Аринбасарова... Не ошибиться бы... И снова в сознании возникли слова Аринбасарова: «Носишься с папкой, набитой бумажками...». Это придало ей решимости. Она твердо сказала себе: буду голосовать за Казнабаева. И ей даже стало легче от принятого решения.
— Товарищи, давайте выдвигать кандидатуры!..
Первым вскочил Ямансаров:
— Разрешите мне!
— Прошу вас, Самат Сафарович. Слово предоставляется председателю совета трудового коллектива товарищу Ямансарову.
Самат Сафарович торопливо поднялся на сцену, встал за трибуну:
— Товарищи, на мой взгляд, долгая говорильня пользы не принесет. Мы уже обсуждали этот вопрос на совете коллектива, мне известно и мнение партбюро. — Он мельком взглянул на Сибагатуллину. — Среди нас есть единственный человек, который достоин выдвижения кандидатом в депутаты, вы все его хорошо знаете.
Из передних рядов донеслось:
— Знаем! Наш главный врач Казнабаев!
Лицо Ямансарова расплылось в довольной улыбке:
— Правильно, товарищи! Да, это Гайнияр Гайнуллович Казнабаев. Все вы знаете, как денно и нощно заботится он о нас, как он внимателен к людям, на какой уровень он вывел нашу клинику. Думаю, мы не ошибемся, если сегодня окажем ему доверие. На мой взгляд, — он повернулся к Сибагатуллиной, — Альфия Рахимовна, нужно ставить на голосование. Незачем затягивать мероприятие, у каждого полно работы...
Ямансаров выжидающе замолчал. Встала Альфия Рахимовна, глубоко вздохнула и сказала привычным тоном:
— Товарищи, если нет других кандидатур... — Кто за то... — и сразу поняла, что поспешила. В разных местах зала взметнулся почти десяток рук.
— А что, есть другие мнения? — «удивилась» Сибагатуллина.
— Демократию зажимаете!
— Это все подстроено!
— Нужен обмен мнениями!
— Привыкли подлизываться к начальству!
— Подхалимы!
И посыпался неудержимый поток реплик. Ничего не оставалось, как дать слово желающим высказаться. На сцену взбежал молодой парень с бородкой.
— Никогда справедливости не было и не будет!
— Назовите свою фамилию, — перебила его Альфия Рахимовна.
— Не все ли равно? — снова выкрикнул кто-то из задних рядов.
— Насыров! — ответил парень. — Одни действительно денно-нощно служат народу, не разгибая спины, двигают вперед науку. Их почему-то не замечают. А другие присваивают себе их заслуги и гордо разгуливают с чужим лавровым венком на голове. Где тут справедливость? Почему мы этого стараемся не замечать? А ведь на первый взгляд мы все порядочные люди.
— Поконкретней! — бросил Ямансаров. Казнабаев осторожно одернул его за руку: мол, не мешай!
— Конкретно? — Бородач пристально посмотрел на него. — Конкретно говоря, я предлагаю выдвинуть кандидатом в депутаты профессора Аринбасарова. Нет смысла объяснять, какой это человек и ученый.
И снова зал взорвался разноголосицей реплик с места.
В это время из-за сцены Альфие Рахимовне принесли записку. «В срочном порядке в третью городскую больницу вызывают профессора Аринбасарова. От тяжелых травм умирает молодой парень, он требует профессора...» Сибагатулина остановила прения и зачитала записку вслух. Повисла мертвая тишина.
Услышав это сообщение, Аринбасаров облегченно вздохнул: уж лучше операция. И, не поднимаясь на сцену, обратился к залу:
— Товарищи! Спасибо за оказанное доверие! Только, знаете, депутатским делом пусть уж занимается Гайнияр Гайнуллович. Да и должность его как раз для этого подходит. А у меня для такого рода деятельности попросту нет времени. Не обессудьте!..
И быстрым шагом вышел из зала.

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском: