Всего одиннадцать! или 3 страница

Я не знаю, что делать. Если все наши сбегут с природоведения, мне тоже придется бежать. А потом папа будет говорить, что у меня нет своей головы на плечах, что мы все как стадо баранов - один побежал, и все за ним. Но как я могу выступить против всего класса? Мне еще здесь учиться.

Я мучаюсь до конца четвертого урока, и никак не могу решить, как поступить. Бежать - плохо. Не бежать - еще хуже. Тупик какой-то, честное слово!

Меня выручает мама. Она звонит мне на перемене, перед пятым уроком, когда мы переодеваемся на физкультуру.

- Никита, - говорит она. - У вас же только физкультура осталась?

- Ну… да, - говорю я и благоразумно помалкиваю про шестой урок.

- Пойди к учителю и отпросись. Расписание у междугородных автобусов изменилось. Наш теперь раньше отправляется. Через полчаса уже выезжать.

Ух, ты! Я и забыл, что мы всей семьей едем в другой город, на юбилей к папиному другу!

- Если не поверит, позвони мне и дай ему трубку, я сама ему скажу, - говорит мама. - Ты понял меня?

- Понял, - говорю я и радостно выдыхаю. Вот оно, решение проблемы. Я уйду из школы прямо сейчас, по уважительной причине, и все, что случится потом, не будет меня касаться. Ура!

Я завязываю шнурки на кроссовках и бегу в учительскую искать Анатолия Александровича.

Егор

И чего нашему физруку в зале не занимается? Так и норовит нас выгнать на улицу, если погода хорошая. И если не очень хорошая, тоже. Посмотрит в окно, почешет макушку и говорит: «Ну что, сегодня очень даже…» Для него вообще вся погода «очень даже», когда дождя нет. Дышите, говорит, воздухом, а то все бледные, как поганки. Вы, говорит, постоянно в помещении торчите, то в школе за партой, то дома за компьютером. Буду, говорит, вас оздоравливать. Построит нас - и шагом марш на улицу. Дышать-то мы не против, но зачем же гонять нас вокруг стадиона? И зарядка эта зачем? Зарядку утром надо делать, а не пятым уроком. Что за глупости - стоять посреди поля на виду у всей школы и махать руками? И ногами тоже. Лучше бы в футбол играли, как другие классы. Но нет, какой там футбол, нас всего семь пацанов в пятом «Д». И двое от физ-ры освобождены. Остается пятеро. Как можно впятером играть в футбол? Только если в волейбол, и то с нашими девками. Но с ними разве игра, с этими курицами бестолковыми? Они и играть толком не умеют. Лупят по мячу ладонями, а потом визжат - то руку отбили, то ноготь сломали. И мяч у них вечно летит не в ту сторону. Вот радость - вместо игры постоянно за мячом бегать. Нет, когда девок в классе больше, это не жизнь. Учились бы мы совсем без них, одни только пацаны! Вот мне дед рассказывал, что раньше, давным-давно, еще в двадцатом веке, было раздельное обучение - мужские классы и женские классы. И даже школы были раздельные. Мальчики учились отдельно от девочек. Вот, наверно, они радовались, эти древние пацаны!

Сегодня физрук почему-то не особо напрягает нас разминкой. И вокруг стадиона мы бежим не пять кругов, а всего два. Мы подозрительно переглядываемся - не к добру это. Наверняка, он что-то задумал. И точно. Он строит нас и ведет в дальний конец стадиона, к спортивным снарядам. Там есть брусья, кольца, канаты и яма с песком. Мы понимаем, что даже волейбол нам сегодня не светит. Мы весь урок будем «развлекаться» на этом спорткомплексе.

Физрук разбивает нас на группы. Пацаны повисают на брусьях и турниках, а девчонки идут прыгать в длину с разбега. Физрук идет с ними (их же больше), а нам четверым велит отжиматься. Нас четверо, потому что Кит отпросился и куда-то уехал с родителями. Жалко, конечно, что он не остался. Не сможет участвовать в нашем побеге. Это же клево - забастовка целого класса! Об этом вся школа говорить будет. И на школьном сайте в новостях напишут: «Пятый «Д» в полном составе не явился на урок природы. Ответная санкция преподавателю». Крутяк!

Мы подтягиваемся по одному разу, а потом перебираемся на кольца. Раскачиваемся и соревнуемся, кто выше взлетит. Физрук не обращает на нас внимания. Он следит за девчонками. Возле прыжковой ямы пыль столбом. Девчонки разбегаются, прыгают и падают в песок. Кто коленями, кто спиной, а кто и носом. Мы залезаем на верхнюю перекладину турника и начинаем их подбадривать. Громко и со свистом. Нам сверху их хорошо видно. Они грозят нам кулаками и кричат, чтобы мы заткнулись. А сами стараются прыгнуть и удержаться на ногах. Чтобы им не свистели. Мы справедливые судьи. Кто не падает, тому мы аплодируем.

Подходит очередь новенькой. Она переминается с ноги на ногу. Потом качает головой. Слов не слышно, но, кажется, прыгать она не хочет. Физрук что-то говорит ей, машет руками, но она снова качает головой и не двигается с места. Физрук разбегается и прыгает вместо нее. Возвращается, что-то говорит ей. Она топчется у стартовой линии и… опять не прыгает. Мы ждем, что будет дальше. И даже не свистим. Физрук прыгает еще два раза, а потом отправляет новенькую в конец строя. Она опускает голову и идет, вся такая поникшая. Девчонки хохочут над ней, а меня разбирает злость. Так бы и врезал бы им по лбу, каждой дуре по два раза! Ну и что, что человек не может прыгнуть? И чего эта Мальцева громче всех ржет? Всю яму вдоль и поперек перепахала, и локтями и копытами. Корова крупнокалиберная!

Мы меняемся местами. Теперь мы идем к яме. Физрук ведет девчонок на полосу препятствий. Я прыгаю, а сам слежу за новенькой. Она стоит последняя. Все ловко девчонки бегут по бревну. Хватаются руками за перекладины высокой лестницы и так, на одних руках, добираются до конца. А потом переходят на другие снаряды.

Физрук помогает новенькой забраться на бревно. Она стоит на нем и судорожно балансирует руками. Бревно, и в самом деле, высоко от земли. Мне по грудь, примерно. Или даже выше. Но оно широкое, по нему можно спокойно ходить. А новенькая стоит, и ни с места. Возле нее снова собирается весь класс вместе с физруком. Все кричат и дают советы.

А мне хочется подбежать и дать ей руку, чтобы она не боялась.

Ангелина

Представление продолжается. Часть вторая «На бревне». Они все скачут вокруг меня и советуют, как ноги поставить, как руки в стороны развести. Они и в самом деле верят, что я не могу по нему пройти, по этому широченному деревянному бруску? Да я на нем станцевать могу с закрытыми глазами. Но то, что верят, это приятно. Значит, я хорошая актриса. Вот как запросто всех вокруг себя собрала. Урок остановлен, все занимаются только мной. Мальцева просто в бешенстве. Она ловкая и спортивная. Она дальше всех прыгает, быстрее бегает, а я ничего не умею, да еще высоты боюсь. Я слабая и беззащитная. Но все смотрят на меня, а не на нее. И Фомин тоже смотрит. Именно на него все и рассчитано, весь этот спектакль. А скоро будет продолжение. Совсем скоро, после этого урока.

Звенит звонок на перемену, мы возвращаемся в спортивный зал и переодеваемся. Я делаю это очень медленно, чтобы все ушли из раздевалки. У меня есть план. И если все получится, я отомщу им всем, и Мальцевой и всем ее подпевалам. И заполучу Фомина.

В окно спортзала я вижу, как класс бежит мелкими группами через задний школьный двор и исчезает за выломанной секцией забора. Через эту дыру можно сразу попасть в дикую часть парка, где нет ни киосков, ни аттракционов. Все называют ее «джунгли». Значит, они все сейчас в парке, в какой-нибудь заросшей беседке. Будут сидеть и ждать конца урока. А про меня вообще забыли. Ни одна живая душа не спросила - ты с нами или как? Как будто я не в этом классе учусь. Как будто я пустое место.

Ну ладно, вам же хуже, дорогие однокласснички!

Я прихожу в пустой класс и встаю возле приоткрытой двери. В щелку мне видно коридор. Звенит звонок. Я терпеливо жду. Наконец, в коридоре появляется биологичка Валентина Семеновна. Она ведет у нас природоведение. Я дожидаюсь, когда она подойдет поближе, и резко распахиваю дверь. Валентина Семеновна отшатывается и вскрикивает от неожиданности. И выпускает из рук какие-то листы. Они разлетаются по всему полу. Я кидаюсь их собирать.

- Ой, - бормочу я, - извините, пожалуйста.

- Осторожней надо, - говорит Валентина Семеновна. - Ты же из пятого «Д»? Ожёгова, кажется?

- Ожегова, - поправляю я. - Как толковый словарь.

Биологичка заглядывает в класс и удивленно спрашивает:

- Вам объявили, что у вас шестым уроком природоведение?

- Да, - говорю я. - Еще утром.

- И где все?

- Не знаю. Я всю перемену их ждала.

- А куда ты так бежала, что чуть с ног меня не сбила?

- Я подумала… - я запинаюсь. - Нет, я, наверно, ошиблась… Наверно, они сейчас придут.

- Говори, все что знаешь, - требует Валентина Семеновна. - Что ты подумала?

- Я подумала…. Понимаете, я новенькая. Я училась в другой школе. И у нас очень часто уроки природоведения проходили не в классе…

- Что значит «не в классе»? А где?

- На улице, на живой природе. В школьном дворе, например. Вот я и подумала - может быть, я опоздала с физкультуры? Может быть, все уже собрались и ушли в парк?

Я испуганно замолкаю.

- Почему именно в парк? - настораживается биологичка.

- Ну, не обязательно в парк… - бормочу я, опустив голову.

- Так они все в парке? Они что, убежали с урока и пошли в парк?

- Да нет, что вы!

- Но ты слышала, что они говорили про парк?

- Не помню…

- Понятно, - говорит Валентина Семеновна. - Мне все понятно. Ну-ка, пойдем со мной.

Мы идем сначала к классному руководителю, потом к завучу, а потом к директору. Меня таскают за собой, как заложника. Я несколько раз повторяю историю про старую школу и уроки на улице. Конечно же, это все вранье. У нас однажды провели какой-то урок на улице, но это было в первом классе. Просто мне надо было как-то подвести биологичку к мысли о парке.

В кабинете директора переполох. От меня требуют вспомнить все, что говорилось в классе о срыве урока. Требуют выдать того, кто придумал и организовал побег. С каким удовольствием я назвала бы Мальцеву! Но нет, не могу. С предательницей Фомин дружить не будет. А вот пожалеть меня, скорее всего, сможет. Меня же все бросили, не взяли с собой, когда убегали. И-за этого я попала в руки свирепых учителей. Но все равно ничего никому не сказала. Молчала, как партизанка на допросе. Говорила только «не знаю» и «не помню». Любой учитель подтвердит. А про парк они и сами могли догадаться. И вообще, нечего было там сидеть и ждать облавы. Надо было бежать врассыпную, подальше от школы. Так что, сами виноваты, мальчики и девочки пятого «Д», что так глупо попались.

Вскоре весь класс в полном составе стоит в кабинете директора. И я тоже стою. Я сама осталась, никто меня не заставлял. Пусть класс думает, что меня ругают вместе с остальными. Никто же не знает, что в моем дневнике не появится запись о срыве урока, и моих родителей в школу вызывать не будут. Потому что не за что. Я и сбежала и осталась одновременно. Учителя думают, что я не сбежала, а одноклассники - что сбежала, только неудачно. И для тех и для других - я не виновата.

Соседка Юлька бы назвала это «высшим пилотажем».

Егор

Вот идиоты! Такие дикари, просто жесть! Накинулись на новенькую, чуть в клочья не разорвали. Опять эта Мальцева всех заводит. Просто ведьма какая-то, с косой. Видно, мало я ее портфелем шарахнул. Сильнее надо было, чтобы мозги на место встали. Что они все прицепились к человеку? Нашли крайнего!

Нас только что отпустил директор. Все красные, взлохмаченные, будто после физ-ры в душном зале. Чем нас только не пугали, какие наказания нам только не придумывали! В конце сказали, что на педсовете будет решаться вопрос об исключении из школы. Всего класса. И что нам всем придется искать другие школы. Это из-за одного прогулянного урока?

Чушь, конечно, но все равно боязно. А вдруг не пугают?

Новенькую окружают кольцом в парке, возле фонтана. Наскакивают со всех сторон и вопят, что это она всех заложила. Что это из-за нее нас так быстро вычислили.

Новенькая растерянно качает головой и жалобно лепечет:

- Нет… Да нет же… Я ничего не говорила… Правда!

- Не говорила? - орет ей в лицо Мальцева. - А откуда Витамина узнала, где нас искать?

- Не знаю…

- Знаешь, это ты ей настучала!

- Нет… Просто я не успела за вами… Меня биологичка поймала во дворе…

- Вот-вот! А ты ей всех сдала.

- Да нет же. Она сама поняла.

- Как это, интересно, она поняла?

- Ну я же к парку бежала… я не знала другой дороги… меня никто не подождал…

Новенькая закрывает лицо руками.

- Ну хватит! - не выдерживаю я. Врываюсь в круг и отшвыриваю Ирку в сторону. - Мальцева, отвали от нее.

Потом расталкиваю всех остальных и добираюсь до новенькой.

- Идем отсюда, - говорю я ей. Она поднимает голову и смотрит на меня. Она испуганная и бледная.

- Фомин, ты дурак! - возникает Мальцева. - Ожегова предательница!

- Сама ты дура! Она ни при чем. Любого могли поймать, - говорю я.

- Вы что, ослепли все? Да она же врет! - не успокаивается Мальцева. - Она всех подставила, а теперь бедную-несчастную из себя строит!

Снова все шумят и возмущаются. И поддерживают Мальцеву.

- Мальцева! Уймись по-хорошему! - кричу я. - Чего вы все как звери? Как бродячая свора, - я киваю на мусорные контейнеры, где сейчас, как назло, нет ни одной собаки. - Всё, конец, мы спалились! Никто не виноват. Все знали, на что шли.

Я беру новенькую за руку и веду за собой. Она послушно идет. Нас никто не останавливает. Только Мальцева шипит в спину:

- Ты еще пожалеешь, Фомин… Ты не знаешь, кого защищаешь.

- Да заткнись ты, - говорю я. - Достала уже.

Я знаю, кого защищаю. Новенькую. Ангелину Ожегову. Слабую девчонку, которую никто не защитит. Кроме меня.

Ангелина

Он ведет меня за руку, а у меня внутри все дрожит от радости - получилось, получилось! Он поверил. Ему захотелось спасти меня, прекрасную принцессу из лап злобного монстра по кличке «Пятый «Д». Может быть, каждый хулиган в душе отважный рыцарь?

Мы выходим из парка, и я отнимаю руку. Хорошего помаленьку. Заслужить еще надо, чтоб меня за руку держать. Размышляю, дать ему понести свой ранец или не надо. Решаю, что пока еще рано. В следующий раз, когда сам попросит. А если не попросит, уж я найду, как намекнуть. Фомин идет рядом и молчит. Еще и хмурится. Не знает, о чем говорят со спасенными принцессами. Надо помочь герою.

- Я так испугалась, - говорю я. - Они меня чуть не избили.

- Не бойся, - говорит он. - Они тебя не тронут.

- В школе, может, и не тронут. Когда ты рядом, - я пристально смотрю ему в глаза. Он не смущается, как Белоусов, и не отводит взгляд. - А после школы? Я ведь всегда через парк хожу. Они меня там подкараулят.

- Ну, хочешь, я тебя провожать буду? - говорит он. - Пока они не забудут.

- А если они долго не забудут? - спрашиваю я. - Весь год?

- Значит, буду тебя провожать весь год, - говорит он.

Мы доходим до угла, за которым начинается наш двор. Двор большой и квадратный, и хорошо просматривается из нашего окна.

- Я пришла, - говорю я. - Дальше не надо.

- Утром в понедельник я буду ждать тебя здесь, - говорит он.

Я с благодарностью смотрю на него. И надеюсь, что она у меня получилась, эта благодарность во взгляде. Я ее тренировала перед зеркалом.

Он остается на углу, а я иду во двор. Одна. Потому что мама может смотреть в окно. И обязательно спросит, кто это шел со мной рядом. Если бы это была девочка, она бы, может, и не спросила. А если мальчик, точно спросит. Мама считает, что мне рано дружить с мальчиками. «Тебе же всего одиннадцать! - говорит она и смотрит на меня с ужасом. - Какие могут быть мальчики? Рано еще романы крутить. Лучше об учебе думай!»

И я думаю. Но как можно думать только об одной учебе? И почему мама говорит мне, о чем можно думать, а о чем нельзя? Ведь у меня свои мысли в голове, свои, а не мамины. И человек я другой, отдельный от мамы. Разве я не могу хотеть чего-то своего?

Иногда я думаю, что маме нужна не я. Не живая дочка, а какой-нибудь робот. Робот-девочка. С аккуратно заплетенными косичками и бантиками, в клетчатой школьной форме и беленьких носочках. Девочка-робот будет постоянно улыбаться маме, целыми днями будет сидеть за столом и делать уроки. И думать будет только о том, о чем хочет мама. И наказывать ее будет не за что.

Я иду к дому напрямик, через детскую площадку. И вдруг замечаю на качелях телефон. Тонкий белый телефон, с большим экраном. Это же настоящий смартфон. Его явно кто-то забыл. Я смотрю по сторонам. На площадке ни одной живой души. У меня перехватывает дыхание. Я никогда не находила телефонов. И вообще ничего не находила. Неужели это мне так повезло? Такой крутой смартфон, в сто раз лучше, чем мой телефончик, маленький и простенький. Который у меня очень часто отнимают. Вот вчера, например, отняли на три дня. Потому что я утром кровать не заправила.

Я хватаю свою находку и бегу в подъезд. Уже в квартире соображаю, что маме нельзя говорить про смартфон. Пусть о нем никто не знает. Он будет у меня запасным. Папа меня накажет, заберет мой телефон, а я спокойно буду пользоваться этим.

- Ангелина, это ты? - кричит с кухни мама.

- Да, - отвечаю я, а сама ищу кнопку, чтобы выключить смартфон. Я боюсь, что он зазвонит.

- Почему ты так поздно?

- Нас задержали. Шестой урок был. Природоведение.

- Я уже два раза обед разогревала, - сообщает мама. - Мой руки и переодевайся.

Я злорадно усмехаюсь. Так вам и надо. Не отнимали бы у меня телефон, знали бы, когда обед разогревать. Кнопка, наконец, находится, чужой мобильник издает мелодичное пиликанье и гаснет. Я оглядываюсь по сторонам, куда бы его сунуть. В школьной форме очень маленький карман, не карман, а одно название. В ранец нельзя, мама обязательно туда полезет за дневником. Может, в обувь? Но у меня же не сапоги, а маленькие открытые туфли. А если в куртку на вешалке?

Пока я раздумываю, мама выходит в коридор и, конечно, замечает смартфон в моих руках. Его невозможно не заметить, он слишком большой и красивый.

- Что это? Откуда это у тебя? - требовательно спрашивает мама.

Можно сказать, что телефон мне дала подруга, на время. Но когда мама вот так давит на меня, я перестаю соображать.

- Нашла, - выдавливаю я через силу.

- Где нашла?

- В парке.

- Где именно?

- На лавке.

- На какой лавке?

- Не помню уже…

Это натуральный допрос. Мама смотрит пристально и с подозрением. Как будто она точно знает, что я преступница и воровка. Что я вытащила телефон из чьей-то сумки.

- Пойди и положи туда, где взяла, - выносит мама свой приговор.

- Но его там украдут! - с отчаянием говорю я. Мне так жалко, что смартфон подберет другой счастливчик. Мама задумывается.

- Надо посмотреть ближайшие вызовы и позвонить, - говорит она. - И сказать, чтобы хозяин телефона связался с нами.

Я даже не спрашиваю, почему не могу оставить смартфон, если я его честно нашла. Мама скажет, что чужую вещь надо обязательно вернуть. Именно так поступают порядочные люди. Но почему-то, когда папа забыл телефон в магазине на прилавке, порядочные люди нам его не вернули.

Мама вертит в руках мобильник и не знает, что с ним делать, как посмотреть последние вызовы, если он не реагирует ни на какие кнопки. Она вообще с техникой не особенно дружит. Я радуюсь, что догадалась его выключить. Теперь до прихода папы у меня есть время, чтобы вытащить сим-карту. Тогда уже точно звонить будет некому, и классный плоский смартфон останется у меня.

Никита

Я вынимаю электронный градусник из-под мышки и тоскливо вздыхаю - тридцать семь и восемь. Снова поднимается. Скоро мама начнет бегать вокруг меня, совать мне таблетки, горячее молоко и класть мокрые компрессы на мой лоб. Уже шестой день так. Температура падает часа на два, а потом опять подскакивает почти до сорока. Горло горит огнем, глотать невозможно. Это моя «любимая» ангина активировалась. Я никогда ничем не болею, кроме ангины раз в год, но зато этот «раз» и вспоминаю с содроганием весь год. Две недели в постели, с высоченной температурой и дикой болью в горле. Голова гудит, глаза ломит, делать ничего не могу - ни читать, ни в компьютер играть, ни телевизор смотреть. Даже есть толком не могу, потому что больно, да и не хочется. Поэтому я болеть не люблю, как другие. Лучше уж в школу ходить, лишь бы чувствовать себя нормально.

Я свалился с температурой в воскресенье, когда мы приехали от папиного друга. А сегодня уже суббота, получается, что я провалялся целую неделю. За эту неделю я даже Егора не видел, его ко мне не пускали, да мне и не до него было. Я и на эсемески отвечать не мог - так мне было плохо. Но сегодня немного легче. Я даже могу сидеть в постели и болтать по телефону с Егором, который только что вернулся из школы.

- Ну как ты там, жив еще? - весело кричит он в трубку.

- Кажется, да, - хриплю я. - Но не уверен.

- К тебе уже можно?

- Скорее всего, нет. Мама ко мне никого не пускает. Даже Маринку к бабушке увезла, чтобы я ее не заразил.

- А я бы с удовольствием заразился. Так хочется поболеть чуток!

- Тебе не понравится, - вздыхаю я. Он смеется. Я представляю, как он сейчас ходит по комнате взад и вперед и держит трубку возле уха. Он всегда ходит по комнате, когда разговаривает по телефону. А другой рукой, в которой нет телефона, он вертит какой-нибудь предмет, ручку или карандаш. Что попадется на столе в тот момент, когда он начал говорить. Я пытаюсь угадать, что он вертит в руках сейчас и чувствую, как я по нему соскучился. С каким удовольствием я сейчас посидел бы с ним у компьютера или посмотрел фильм в кинотеатре! Или просто походил по улице и поболтал. А вместо этого должен лежать в постели и давиться горячим молоком и липовым отваром.

- Расскажи, как там у вас, - прошу я.

- Где? В школе? Да все так же, - говорит Егор. - Что там может измениться?

Мне очень хочется спросить, как там Ангелина. Ее я тоже не видел неделю. Но не могу же я спрашивать про нее у Егора. Как я объясню, почему меня это интересует?

- Как ваш побег? - спрашиваю я. - Получился?

- Не-а, - беспечно говорит он. - Нас накрыли через десять минут.

- Как?

- Вот так. Сидим мы такие в «джунглях», в беседке, ну там, где высокие елки…

- Ну?

- И вдруг сразу с двух сторон появляются охранник и физрук! И говорят - ну что, голуби, попались! Полетели обратно, в голубятню. Построили нас и повели к директору. Как она бесилась, ты не представляешь! Расформирую, говорит, класс! Все в другие школы пойдете. Всех родителей вызывали. А мама у меня как ругалась! Если бы не Андрей, убила бы нафиг.

- А как же вас нашли?

- Не знаю, - как-то неуверенно говорит Егор. - В окно, наверно, видели, как мы через двор бежали. Ну и поняли, что в парке надо искать.

Я снова вздыхаю с облегчением, что не участвовал во всей этом балагане.

- Ну, ты в понедельник придешь? - спрашивает Егор.

- Нет, - говорю я. - Мне еще неделю валяться.

- Жаль, - говорит Егор. - Ну, ты выздоравливай. А я тебе звонить буду.

- Ладно, - уныло говорю я и снова беру градусник. А что мне еще остается? Только измерять температуру. Хоть какое-то развлечение.

Егор

Странное чувство. Непонятное. Спрашиваю Кита - «придешь в понедельник?» - и боюсь услышать «да». Он говорит «нет», а я радуюсь. Я не хочу, чтобы он приходил. Жесть! Я радуюсь его болезни, радуюсь, что его нет в школе. Какой же я после этого друг?

Но разве я виноват, что все так получилось? У меня перемены. Я теперь дружу с девчонкой. С новенькой. С Ангелиной Ожеговой.

В это невозможно поверить! Я ДРУЖУ С ДЕВЧОНКОЙ!

Каждое утро мы вместе идем в школу. А после уроков я провожаю ее до нашего угла. Чтобы не светиться. Она говорит, что мама ее не поймет. Ну, моя мама тоже не поймет, по-любому. Мамы почему-то всегда считают нас маленькими. Даже сейчас, когда мы выросли, когда нам уже одиннадцать. Интересно, что я говорю «уже одиннадцать», а мама - «всего одиннадцать». Все они такие, что ли, эти мамы?

Мы идем с Ангелиной по парку. Медленно, как с Китом. Идем и разговариваем. Оказывается, с девчонкой тоже можно разговаривать. Просто разговаривать, о чем хочешь. Можно рассказывать о фильмах, о компьютерных играх или о себе. И она слушает. И смеется. И тоже рассказывает.

А позавчера я нес ее ранец. Ангелина сказала, что ударилась, и типа он давит ей на синяк. Я сразу понял, что она нарочно так сказала. А на самом деле у нее ничего не болит. Но все равно взял ранец. Это был как бы тест. Она хотела узнать, буду я с ней дружить или нет. Ведь если пацан и девчонка идут рядом, это еще ничего не значит. А если он несет ее ранец, значит, у них дружба.

Все девки в классе прямо взбесились из-за этого. Подкалывают, ржут, называют нас «сладкой парочкой». А мне по барабану. Я знаю, они это от зависти. С ними-то никто не дружит. И ранец не носит.

А Кит все еще не знает. Я хочу ему сказать, только как-то страшновато. Вдруг подумает, что я больше не буду с ним дружить, раз у меня есть девчонка? Да нет, ерунда. Он так не подумает. Это же Кит. Он все поймет.

Но все равно хорошо, что у меня еще целая неделя!

Ангелина

Моя взяла! Мальцева просто задыхается от злобы. Каждый день я вижу ее взгляд и поражаюсь - сколько ненависти может быть в человеке. Мне совершенно ясно, что у меня теперь есть враг, самый настоящий, нешуточный. Она то плечом меня заденет на перемене, то соком в столовой обольет, будто бы нечаянно, то мой ранец в мусорную корзину бросит. То есть, я не вижу, что это именно она бросает его в корзину. Она делает это, когда меня нет в классе. Но когда я его оттуда достаю, она смотрит на меня с таким злорадством, что я даже не сомневаюсь, чьих рук это дело. А все остальные молчат, покрывают ее.

Дело вовсе не в побеге, на эту тему все уже успокоились. А в том, что я хожу с Фоминым. Не только хожу, но и дружу. Уже целую неделю. И совершенно этого не скрываю. Зачем я буду скрывать, если это и была моя цель - уесть Мальцеву. И уела я ее полной программе, она до сих пор не может опомниться. Так ей и надо, овце тупоголовой! Чтобы ее позлить, я специально прошу Фомина принести мне на перемене шоколадку или мороженое. Он послушно бежит в киоск через дорогу и покупает. На свои деньги, конечно. А когда он мне все это отдает в классе при всех, Мальцева презрительно кривит губы и отворачивается. Но я чувствую, что она готова меня убить. Поэтому стараюсь всегда находиться у всех на виду, чтобы в классе кроме нас с Мальцевой еще кто-нибудь был. Желательно, мальчишки. Они-то не пляшут под Иркину дудку. А самый мой верный защитник - это, конечно, Фомин.

Конечно, в классе опасно стало, но все же так здорово! Хоть какая-то жизнь появилась. А то было болото болотом. Все сидели за своими партами и смотрели на доску. А теперь чувства забурлили - любовь, ревность, ненависть. Интересно стало. Есть зачем в школу идти. За впечатлениями.

В понедельник у нас труды. Мы занимается швейным делом. Естественно, отдельно от мальчишек. Поэтому я остаюсь без защиты, наедине со всеми одноклассницами, которые меня ненавидят. Ну, ненавидят, может быть не все, а Мальцева и еще двое-трое, но остальные тоже не на моей стороне.

Я замечаю быстрые взгляды, которыми обмениваются одноклассницы. Мне это не нравится. Что-то они затевают. И я пересаживаюсь за стол перед самым носом трудовички, Маргариты Николаевны. Тут не тронут. Лишь бы она не вышла. А то она очень любит выходить. По десять-пятнадцать минут где-то гуляет, пока мы машинные швы изучаем и тренируемся строчить.

Строчить на машинке скучно и нудно. Я отодвигаю тренировочный лоскуток и смотрю в окно. Наши мальчишки сгребают мусор с газона. У них заболел трудовик, и их забрали на общественные работы. Почему-то за ними никто не следит, они одни. Вот уже перестали убираться и машут граблями, сражаются, как на шпагах. Ну детский сад, точно. Фомин замечает меня в окне и машет мне рукой. Я оглядываюсь. Кроме меня это кто-нибудь видел? Конечно, ОНА видела. Кто бы сомневался?

На столе Маргариты Николаевны звонит телефон. Она хватает его, велит нам продолжать, и выскакивает за дверь. Машинки тут же перестают строчить. Наступает тишина. В это время Фомин бросает в мое окно охапку осенних листьев. Наверное, вместо цветов, которых уже нет. Наш кабинет на первом этаже, поэтому почти все листья оседают на подоконнике за стеклом. Я смотрю на Фомина и улыбаюсь. Хотя на самом деле мне хочется треснуть ему кулаком по башке. Он что, совсем ку-ку? Он ничего не понимает? Это же все равно, что палку в улей воткнуть. Все уже прилипли к окнам. Все меня ненавидят с новой силой. Им никто никогда не кидал листья на подоконник.

Я могу предсказать свое будущее. На несколько секунд вперед. Я его вижу, во всех красках. Оно ужасно. И все равно я не могу отказать себе в этом удовольствии. Я поднимаюсь из-за парты и посылаю Фомину воздушный поцелуй.

И тут же, придавленная мощной тушей, падаю на деревянный стул и стукаюсь виском о швейную машину. Мальцева больно хватает меня за волосы и тычет лбом о крышку парты. Краем глаза я вижу ноги окруживших нас девчонок. Никто не помогает Мальцевой. Но и не вступается за меня.

- Зараза белобрысая! - шипит она в ярости. - Я же тебя предупреждала.

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском: