ЧАСТЬ ВТОРАЯ. ПРОГРАММНАЯ КАРТА НОМЕР ДВА 3 страница

Но выпытать у нее все-таки необходимо. Нельзя ли что-нибудь солгать?

- Как ты полагаешь, это был действительно родильный дом?

- А почему ты... - В ее голосе звучит беспокойство.

- Видишь ли, у меня есть основания полагать, что над нами зло подшутили.

- Как так?

- У меня был один старый товарищ, гинеколог. Он сошел с ума.

Это была вопиющая чушь, и в другое время я бы не удержался от смеха. Но я произнес это совершенно серьезно, и жена поверила. Лицо ее отвердело. Действительно, другое подобное оскорбление для женщины не придумаешь. Озорства ради положить на стол и вырвать из чрева младенца...

- Да, пожалуй, теперь мне начинает казаться, что это была не больница.

- На что это было похоже?

- Понимаешь... - Она сузила глаза и запрокинула голову. - Там все было голо и ужасно темно...

- Недалеко от моря?

- М-м...

- Здание двухэтажное? Одноэтажное?

- Д-да...

- А на дворе валяются железные бочки?

- М-м... Может быть...

- А врач как выглядел? Такой крупный мужчина, да?

- Д-да, возможно...

- Что же ты, совсем уж ничего не помнишь?

- Ведь мне дали какие-то пилюли. У меня все как в тумане; кажется, вот-вот вспомню - и не могу. Такое чувство, будто память у меня не моя. Но я отчетливо помню все, что было до того, как я приняла эти пилюли. Медсестру с родинкой на подбородке, например, я бы сразу узнала, если бы встретила.

Да, женщину с родинкой на подбородке я в лаборатории Ямамото не встречал. Кажется, остается только одно средство. Исследовать память жены машиной-предсказателем. Правда, это опасный путь. На этом пути уже погибла одна женщина, Тикако Кондо. Стоит ли попытка такого риска?

Я решился не потому, что ответил на этот вопрос. Просто меня охватила ярость. Нестерпимо уже одно то, что мне приходится испытывать такие страхи и волнения. С женой ничего не случится, я с нее глаз спускать не буду. Думать же об опасностях - значит унижать самого себя.

Я сказал жене:

- Мы идем. Пойди и переоденься...

Жена испытующе взглянула на меня, но промолчала. Может быть, потому, что я так ничего толком и не объяснил, а скорее всего мой тон просто не оставлял места для расспросов. Бывают случаи, когда нужно понимать без объяснений.

Я глядел, как жена с застывшим лицом спускалась на первый этаж, чтобы переодеться. Приходится признать, что я приспособил самоанализ к самооправданию. В конце концов для чего я это затеял? Чтобы действительно защитить жену? Или чтобы использовать ее как послушный инструмент? Это уже самодопрос. Мне становится стыдно, и я опускаю голову. А почему мне, собственно, стыдно? В чем моя вина? Этого я объяснить не могу. Или где-то в глубине души я уже предвидел страшную развязку, которая нас ожидала?

Как бы то ни было, ясно одно: я потерял уверенность. Ничего похожего на собственное мнение у меня больше нет. Осталось только непомерное беспокойство. Очень хочется бежать... Хотя странно было бы, если бы я не испытывал беспокойства. Я не знаю, сын у меня или дочь, это не важно. Мой ребенок будет иметь жабры, он будет жить под водой. Что же он подумает о нас, своих родителях, когда вырастет? Одна эта мысль приводит в содрогание. Это ужас, которого не выразишь никакими словами, который ничего не имеет общего с понятием об ответственности родителей. Детоубийство на фоне этого ужаса представляется благороднейшим, гуманнейшим поступком.

По лицу поползли капли пота. Я пришел в себя. Я простоял так минут десять и еще не умывался. Торопливо спускаюсь вниз. Сую в рот зубную щетку и ощущаю тошноту, словно с похмелья.

Раздался телефонный звонок. Я вдруг вспомнил про шантажиста - про отвратительного шантажиста, которому известны все мои действия и намерения, - не прополоскав рта, бросился к телефону. Звонил Томоясу из комиссии по программированию.

- Э-э... Я, собственно, по поводу советского предложения о сотрудничестве.

На этот раз его тягучий голос не раздражает меня, как обычно.

- Предложение отклоняется? - спрашиваю я равнодушно.

- Нет, не то чтобы отклоняется... Мы здесь решили пока выжидать и наблюдать.

Все по-прежнему. И газеты опять промолчат. Из выжидания и наблюдения сенсации не получится. Да и вообще интерес к машине за последнее время пошел на убыль. Вероятно, сработала пропаганда, утверждающая, что машина-предсказатель несовместима с либерализмом. Но теперь это меня не задевало. У меня просто не было сил обращать на это внимание. Если бы этот трус Томоясу, воображающий, будто он держит за шиворот будущее, узнал хотя бы сотую долю того, что я видел вчера ночью... Я молчал, и Томоясу заговорил снова:

- Кстати, как у вас с работой? Заседание комиссии состоится послезавтра, и я предвкушаю...

- Мы готовим интересный доклад. В частности, о характерных показателях личности.

- А в отношении убийцы?

С губы сорвалась на руку белая капля зубной пасты.

- Я составляю сегодня проект доклада, прики передаст его вам, - быстро сказал я и повесил трубку.

И сейчас же снова раздался звонок. Вот на этот раз звонил действительно тот самый шантажист с моим голосом.

- Кацуми-сэнсэй? Как вы быстро взяли трубку! Вы словно ждали моего звонка... - сказал он со смехом и, не дожидаясь ответа, перешел на серьезный тон.

Его голос стал еще более похожим на мой:

- Впрочем, вы действительно ждали. Не правда ли?.. Ведь вы собираетесь совершить поступок, от которого я непременно предостерегу вас...

Да, в глубине души я действительно ждал звонка от этого шантажиста. Который уж раз он назойливо вмешивается в мои намерения. И все же я растерялся. Если в моем доме не установлены скрыто подслушивающие устройства, то один только прики мог предвидеть, что я собираюсь исследовать жену машиной-предсказателем. Но, с другой стороны, прики слишком ловок, чтобы так глупо раскрывать себя. Я ощутил близость невидимого соглядатая и поежился.

- Почему ты решил, что я ждал? Простая случайность!

- Совершенно верно. Ведь до моего звонка ваш телефон был занят.

Я смешался. Я еще допускал, что кто-то использует мой голос, записанный на магнитофонной ленте при помощи машины-предсказателя, но не представлял себе, как эта запись может всякий раз точно соответствовать положению вещей и правильно реагировать на мои слова.

- Вы удивлены? - осведомился мой собеседник. Послышался смешок: видимо, он догадался о моей растерянности. - Но хоть теперь вы поняли, кто я такой?

- Кто?

- Ну как "кто"... Неужели вы еще не поняли? Тогда даю вам еще один ключ. Перед этим вам звонил Томоясу-сан из комиссии по программированию.

- Ты прики!.. Нет, ты, конечно, машина. Ты просто голос. Но управляет тобой прики, это ясно. Он, должно быть, рядом с тобой. Пусть возьмет трубку, живо!

- Чепуха. Раз я говорю, то я и слушаю. Я позвонил вам по своей воле. Неужели вы полагаете, что машина способна на быстрые и точные ответы, если ею кто-то управляет? Кстати, сэнсэй, у вас рот набит зубной пастой. Вас, наверное, прервали во время умывания, не так ли? Если желаете, сходите и прополощите рот, я подожду. И прошу прощения, я не шучу. Я просто хочу доказать вам, что разговариваю по своей собственной воле.

- Тогда лучше скажи прямо и определенно, кто ты такой!

- Да, пожалуй, лучше сказать... Но неужели вы действительно не догадываетесь? Хотя это тоже возможно. Ну что же, сэнсэй, вы, конечно, уже обратили внимание на то, что мой голос в точности походит на ваш. Вот вы сейчас подумали: ага, наверное, это просто случайное сходство. Так? Ладно, ладно, не будем спорить. Итак, сэнсэй, вы не пожелали узнать меня. То, что вы не желаете тратить на это усилий, и то, что я вынужден сейчас говорить с вами по телефону, - это, в сущности, две стороны одной медали. Я должен сообщить вам одно важное обстоятельство, и само это...

- А почему бы тебе не зайти сюда, ко мне? Ведь с глазу на глаз договориться было бы проще.

- Вы думаете? К сожалению, это невозможно. К тому же и разговор у нас не такой уж сложный...

- Тогда говори. И постарайся короче.

- Прекрасно. Постараюсь, - сказал голос выразительно и, помолчав, продолжал: - Коротко говоря, вы приняли решение совершить непоправимый поступок.

Я подумал, что нужно быть осторожным. Мой собеседник свободно пользуется и залихватскими интонациями бродяги и сухим, чиновничьим тоном. Значит, это не обычный человек, у которого что на уме, то и на языке. Какое ремесло требует проникновения за внешнюю оболочку человеческого существования, за маску общественного положения и профессии? Прежде всего, видимо, ремесло сыщика и шантажиста. Может быть, изображая из себя всезнайку, он просто хочет выведать мои намерения.

- Ну, знаете ли... - ответил на мое молчание голос, тихонько откашливаясь. - Хотя в том, что вы меня подозреваете, нет ничего удивительного. Это мне понятно. Итак, вы сейчас собираетесь выйти, взяв с собой жену? Так?.. Нет, не подумайте, пожалуйста, что я наблюдаю за вами в бинокль из каково-либо дома поблизости. Впрочем, действительно в настоящий момент у вашего дома дежурит наблюдатель. Посмотрите в окно в конце коридора, живее!

Я послушно оставил трубку и выглянул, как было сказано. Как раз в этот момент мимо ворот слева направо со скучающим лицом проходил мои шпион. Я попятился, вернулся к телефону и осторожно, стараясь не производить ни малейшего шума, взял трубку.

- Ну как? - сейчас же спросил голос. Как он узнал, что я уже у телефона? - Это тот самый молодой человек, с которым вы тогда подрались. Между прочим, весьма способный специалист по всякого рода убийствам.

- Ты откуда говоришь?

Терпеливо превозмогая тупую боль, которая поднимается от позвоночника к голове, я пытаюсь сообразить, откуда, разговаривая по телефону, можно одновременно наблюдать за моим домом.

- Да нет же, я уже, кажется, сказал, что звоню издалека. Ага, отлично, вот здесь у меня проезжают пожарные машины. Окно у меня открыто. Вы слышите? У вас ничего не слышно, не правда ли?

- Любой дурак может проделать такой фокус при помощи магнитофона.

- И это верно... Тогда запишите номер моего телефона. Будете знать номер, и ваши сомнения исчезнут. Я положу трубку, а вы позвоните, хорошо?

- Хватит с меня! Мне все равно.

- Нет, так не пойдет... - Голос вдруг стал увещевающим. - Это очень важно. Я-то ведь вижу все насквозь...

- Ну и что из этого?

- Ты так ничего и не понял, бедняга...

Шантажист глубоко вздохнул. В его тоне была такая искренняя печаль, что меня даже не задел переход на фамильярное "ты".

- И ты до сих пор не догадываешься, кто с тобой говорит? Это же я. Ты сам... Я - это ты!

Долго я стоял неподвижно. Не только плоть, но и душа моя словно замерла, затаилась. Это не было простым чувством вроде страха. Это было странное состояние, в котором смешались спокойствие и смятение, как будто мне с самого начала сказали обо всем, и я давно все знаю, и все же в любой момент готов сойти с ума. Это спокойствие можно сравнить с ощущением идиотского, веселья, которое испытываешь, когда видишь смутно знакомого тебе человека и вдруг обнаруживаешь, что это твое отражение в зеркале. А смятение сродни невыразимо грустному отчаянию, какое бывает во сне, когда превращаешься в духа, паришь под потолком и смотришь сверху на собственный труп...

С трудом подбирая слова, я выговорил:

- Как же это?.. Значит, ты - это я... синтезированный машиной, что ли?

- Это не так просто. Ты же знаешь, что синтезированная личность не может вести такой разговор.

Я непроизвольно киваю.

- Но ведь у тебя не может быть сознания.

- Еще чего!.. У меня же нет тела... Я - это всего-навсего запись на магнитофонной ленте, как ты и предполагал. И, естественно, я не могу обладать таким сокровищем, как сознание. Зато я более детерминирован и определенен, нежели сознание. Мне в мельчайших деталях известна наперед вся работа твоей мысли. И что бы ты ни делал, как бы ни поступал, ты всегда останешься в пределах предусмотренной во мне программы.

- Кто же составил тебе конспект для этого разговора?

- Никто. Он определен самим тобой.

- Значит?..

- Правильно. Я - это второе предсказание твоего будущего, учитывающее знание первого предсказания. Короче, я - это ты. Ты, познавший себя до конца.

Я вдруг ощутил себя далеким крошечным существом. А на том месте, где я находился, тяжело и медленно, как вывеска парикмахерской [в Японии вывеской парикмахерских служит медленно вращающийся цилиндр из стекла], ворочалась огромная склизкая боль.

- Кто же приказал тебе позвонить? прики?

- Ты все еще не понимаешь. Ты никак не можешь освоиться с истинным положением вещей. Моя воля - это твоя воля. Ты только не осознал ее, вот и все. Я поступаю так, как поступил бы ты, зная свое будущее.

- Как же ты управляешь магнитофоном?

- Перестань молоть чепуху. Конечно, мне помогает человек. Это прики-сан, ты угадал... Но не думай, пожалуйста, что это его интриги или что-нибудь подобное. Все, что он до сих пор сделал, делалось по моей просьбе. И если ты подозреваешь прики, подозревай лучше самого себя...

- Ладно, пусть так. А зачем тебе нужно было вести себя, как шантажист, пугать меня этими звонками?

- Я не пугал. Я предупреждал.

- Все равно, зачем был нужен этот окольный путь? Если тебе известно мое будущее - значит, вероятно, известны и мои враги? Почему нельзя было действовать более прямыми путями?

- Враги... Ты неисправим. Поистине враг в тебе самом. Твой способ мышления - вот кто наш настоящий враг. Я просто хотел спасти тебя от катастрофы... А-а, вот и хорошо, идет Садако. Впрочем, хотя я - это ты, тебе, конечно, неприятно, что я ее так называю. Ладно, буду называть ее женой. Она переоделась и ждет тебя за дверью. И, вероятно, с недоумением слушает наш разговор. Позови ее и дай ей трубку, я хочу спросить ее кое о чем.

- И не подумаю!

- Правильно, я знал, что ты это скажешь. Если рассказать ей хоть о чем-нибудь, придется рассказать обо всем. На это у тебя не хватит смелости. Ты ведь так и не сказал ей, куда собираешься ее вести. Впрочем, в этом теперь нет необходимости.

- Это почему? Это оскорбление не пройдет даром...

- Ладно, ладно. Если не хочешь позвать ее к телефону, спроси сам. Спроси ее про фиктивную медсестру с родинкой... Твоя жена сказала, кажется, что родинка была на подбородке... А не ошиблась ли она? Может быть, родинка была не на подбородке, а на верхней губе?

Я задохнулся. Я просто забыл, что нужно дышать. Издалека пробивается луч света, и все вокруг меняет свой облик. Родинка не на подбородке, а на верхней губе... Подвела память, жена просто забыла. Значит, этой медсестрой была моя помощница Кацуко Вада? У нее родинка на верхней губе. Она стесняется и привыкла держать голову опущенной, чтобы родинка не бросалась в глаза. И тогда эта родинка видна у нижнего края подбородка, и затуманенная память переносит ее на подбородок.

- Садако! - в ужасе кричу я на весь дом. - Родинка у медсестры!

Дверь приоткрылась, и показалось испуганное лицо жены.

- Что с тобой? Ты так меня напугал...

- Эта родинка, где она была?.. Может быть, не на подбородке? Может быть, здесь?

- Пожалуй... Кажется, да...

- А точно? Вспомни хорошенько!

- Если я ее увижу, то вспомню, но... Пожалуй, что да.

- Именно на губе... - сказал голос, в трубке.

Я торопливо махнул рукой, отсылая жену. Но она не ушла. Она стояла, глядя мне в глаза холодными глазами. Не понимаю, почему у нее такое лицо. Я крепче прижимаю трубку к уху и поворачиваюсь спиной.

- Другими словами... - продолжает мое второе "я", - этой медсестрой была, как ты догадался, Кацуко Вада. Твоя жена не знает ее, потому что Вада была больна, когда остальные твои сотрудники приходили к тебе на Новый год с поздравлениями. Но теперь ты понял, что твои представления о друзьях и врагах ни на что не пригодны?

- Если так, то все прекрасно. Ведь она сделала это по моему поручению, иначе говоря - по твоей просьбе.

- Чем же ты недоволен?

Я украдкой оглянулся. Жены уже не было.

- Тем, что теперь все мне кажутся врагами.

- Да, пожалуй... - произнес он спокойно и, как мне показалось, печально. - Что же, ты сам был беспощадным врагом самому себе. И мы ничем не, могли помочь тебе, как ни старались.

- Понял, хватит! - Меня вдруг охватила ярость. - Довольно ходить вокруг да около! Какой вывод? Что я, по-твоему, должен делать?

- Чудак... Я думал, что ты уже сделал вывод. Прежде всего теперь уже нет необходимости поднимать шум и тем более впутывать в эту историю жену.

- Я не поднимаю шума!

- Ну как же? Ты что, вообразил, будто жена так просто, без всяких объяснений, согласится на исследование машиной? Если ты так полагаешь, то ты просто дурак. Ты с гордостью думаешь о себе: я-де человек хладнокровный, я все вижу и могу делать вид, что ничего не замечаю. А на самом деле ты скучен и консервативен до мозга костей, и жена теперь ни за что не разрешит тебе заглядывать в ее душу. Почему? Да потому, что в ее душе есть нечто такое, что не предназначено для твоих глаз. Нет, не беспокойся, это не ревность и не измена. Это гораздо хуже. Презрение и безнадежность.

- Чушь!

- Нет. Засады устраиваются в самых неожиданных местах. Ты ничего и не подозреваешь - и вдруг наталкиваешься на препятствие, и это становится поворотным моментом в твоей судьбе. Чтобы заставить жену согласиться на исследование, тебе пришлось бы кое-что ей рассказать... И так волей-неволей ты бы раскрыл тайну лаборатории Ямамото.

- Это всего лишь твое предположение.

- Это не предположение, это предопределение. Ты бы все равно пришел к такому выводу. И если бы я не позвонил тебе, ты так бы и поступил. Впрочем, были еще другие пути избежать этого. Например, испросить у господина Ямамото для твоей жены разрешение на осмотр лаборатории. Хотя это, кажется, не входило в твои намерения. Твои мысли направлены в диаметрально противоположную сторону. Ты побывал в лаборатории, ты начал понимать, что повседневное является всего лишь изнанкой реальности, и тем не менее ты думаешь только о том, как бы убить своего ребенка, порвать все связи с будущим и навсегда зарыться в этот мир изнанки. Помнишь, вчера вечером Вада-кун сказала тебе, что идет суд? Да, то был настоящий суд. А то, что я говорю тебе сейчас, это, возможно, решение суда. Не верится, что такой человек, как ты, закоренелый консерватор, консерватор до мозга костей, мог создать машину-предсказатель.

- Ты что же, позвонил мне специально, чтобы читать проповеди?

- Ты говоришь так, будто речь идет о постороннем человеке. Но ведь я - это ты... Впрочем, ладно... Как бы то ни было, число жертв нужно свести к минимуму. Ты уже знаешь, что медсестрой была Вада-кун, и теперь нет необходимости исследовать жену машиной. Если ты хоть это уяснил, об остальном можно не беспокоиться.

- Значит, мой ребенок положен на искусственную" плаценту и будет подводным человеком?

- Совершенно верно.

- Зачем? Кому это понадобилось?

- Понимаю. Тебе хочется знать причину. Это понятно. Давеча господин Ямамото все время ждал, что ты начнешь расспрашивать о внеутробном выращивании людей, но ты оказался, как он выражается, чересчур застенчивым человеком. Поэтому я запросил для тебя разрешение на осмотр питомника подводных людей. Для этого нужно отдельное разрешение. Вероятно, мой запрос уже рассмотрен, но за ответом тебе придется сходить в комиссию самому. Примерно часов в пять за тобой зайдут.

- Еще одно... Кто в конце концов убил этого заведующего финансовым отделом?

- Конечно, прики-кун... Но не торопись с выводами. Приказ убить отдал я, то сеть ты.

- Знать не хочу об этом!

- Можешь не знать, это ничего не меняет.

- А кто это сейчас кашлянул? Там прики возле тебя?

- Нет, это Вада-кун.

- Все равно... Передай трубку!

- Возьмешь трубку? - спросил он в сторону, и ему ответил нежный смеющийся голос Вады:

- Давайте, сэнсэй, довольно вам с самим собой разговаривать.

Вот именно, с самим собой. Смешно получается, один я уже там есть, не хватает только, чтобы туда нагрянул второй я. Но что за положение! Пальцы у меня вдруг одеревенели, и трубка едва не выскользнула из потной ладони. Пытаясь удержать ее, я неловко повернулся и нажал на рычажок телефона. Набрал номер, но ответом было только низкое гудение.

Вероятно, так и должно было случиться. Если он является вторым предсказанием моего будущего и ему известно обо мне все до мельчайших деталей, значит он предвидел и мою оплошность с трубкой. Но у меня были еще вопросы к нему. Если он приказал убить заведующего финансовым отделом, то выходит, что он существовал уже тогда. То есть еще до того, как я додумался до предсказания будущего отдельных людей. Когда же он появился на свет? И кто его создал?

Я позвонил прики. Его не было. Вады, разумеется, тоже не было.

Жена сказала через дверь:

- Я готова.

- Все. Уже не нужно.

- Что не нужно?

- Не нужно идти. Все уже выяснилось.

- Вот как... Странный у тебя был разговор по телефону.

Я распахнул дверь и остановился на пороге. Жена, глядя в сторону, отстегнула брошь и швырнула на столик перед трюмо.

- Я хочу спросить тебя, - проговорил я. - Ты меня презираешь?

Жена подняла удивленное лицо, затем, словно нехотя, рассмеялась. И сказала сквозь смех:

- У тебя весь рот в зубной пасте...

Я хотел что-то сказать, но промолчал. Мне все стало противно. И сам себе я стал противен. Я не подозревал, что мы видим друг друга в последний раз, я - ее застывшую улыбку, от которой мне было тошно, она - мою идиотскую, заляпанную зубной пастой физиономию. Я закрыл дверь и вернулся к умывальнику. Прополоскал рот и начал бриться.

Через каждые тридцать минут я звонил в лабораторию, разыскивая прики, а в промежутках неторопливо просматривал газеты. Как всегда, международные соглашения, вопросы о территориальных водах, экономический шпионаж... необычайно высокая температура атмосферы, повышение уровня Мирового океана, землетрясения... повествования о красавицах, об убийствах, о пожарах. Странно, что набор этих неприветливых явлений мог когда-то приводить меня в сентиментальное настроение. Я видел краешек будущего, и все обыденное, в том числе и мой сорокашестилетний возраст, казалось мне теперь неимоверно далекой стариной. У меня было такое ощущение, будто я свалился от усталости и остался один на дороге.

Незаметно я снова заснул. Газета, на которую я лег лицом, намокла от пота. Вернулся из школы Есио, бросил сумку и сразу помчался куда-то. Жена сердито закричала ему вслед. Я поднялся. Захотелось позвать Есио, поговорить с ним о чем-нибудь. Но в следующий момент его легкие шаги уже затихли где-то в далеком переулке.

Я спустился на нижний этаж. Жена окликнула из кухни:

- Может быть, поешь?

- Нет. Потом.

Я обул гэта [род японской деревянной обуви] и вышел. Мне хотелось немного побродить.

Едва я вышел на улицу, как в глаза мне бросился мой шпион. Волоча ноги и пиная камешки на дороге, он шел в мою сторону, и лицо у него было такое, будто ему все на свете надоело. Увидев меня, он остановился как вкопанный. Я двинулся прямо на него, но на этот раз он и не думал убегать и поклонился мне со смущенной улыбкой.

- Ты что здесь делаешь?

- Виноват...

Я не стал больше разговаривать с ним и прошел мимо. Но он повернулся на пятках и пошел рядом со мною. Вряд ли он такой дурак, чтобы пытаться напасть на меня сейчас. Слышны голоса играющих детей, повсюду прохожие. Желая уязвить его, я заметил, что он здорово отличился прошлым вечером, но он только оскалил зубы в наивной улыбке и пробормотал:

- Да нет, я сделал только, как приказано...

- Это правда, что ты большой мастер убивать?

- Ну уж и большой. Так, выполняю поручения...

- А что тебе сейчас поручено?

- Виноват, сэнсэй... - Он как бы в затруднении опустил глаза. - Поручили пока только следить за вами, больше ничего...

- Кто поручил?

- Вы сами, сэнсэй, кто же еще?

Вот оно что! Итак, мое второе "я" имеет дело с заказами на убийства из-за угла. Никогда в жизни не подозревал, что способен на это. Если бы я не был напуган до оцепенения, меня бы, наверное, затрясло от отчаяния и ужаса.

- Так... И сколько человек ты уже убил?

- Да пустяки в общем-то... С тех пор как я у вас, не убил еще ни одного...

Я перевел дыхание.

- А до этого?

- Одиннадцать человек. Я ведь чем силен? Не оставляю никаких следов. Сперва оглушаю, а потом зажимаю нос и рот. Он и задыхается. Возни, конечно, много, зато уж комар носа не подточит. А ежели требуется сделать утопленника, тогда вставляю в нос резиновую трубку и вливаю воду. При этом нужно делать искусственное дыхание, тогда вода накачивается в легкие. От настоящего утопленника нипочем не отличить. И душить можно тоже по-разному. Наложить вот так на все горло раскрытые ладони, взять поплотнее, тогда вообще никаких следов не будет. Правда, на это много времени уходит. И еще он сопротивляется. Тут уж первое дело - сломить у него дух. Наносишь какое-нибудь повреждение, легкое, не смертельное. Палец, к примеру, сломаешь или глаз выдавишь... Инструментом я никогда не пользуюсь. Инструмент непременно оставляет след. Всегда работаю голыми руками... Есть у меня такая способность: как увижу человека, кто бы он там ни был, сразу знаю, как у него дух сломить. С одного взгляда. Это вроде гипноза, что ли... Нажать на больное место, и человек готов, все равно что мертвый, делай с ним что хочешь. Взять, к примеру, вас, сэнсэй... Вообще-то это говорить не положено, ведь если человек такую вещь знает заранее, справиться с ним трудно. Ну, вам, сэнсэй, можно... Так вот у вас это место лицо или сбоку живота.

Для чего мое второе "я" наняло этого человека? Может быть, для охраны, но не исключено, что ему дали поручение по специальности. В любом случае все это очень странно. И незачем мне разгуливать с таким субъектом.

- Ты можешь идти домой.

Он ухмыльнулся и искоса посмотрел на меня.

- На такой крючок вы меня не подцепите, сэнсэй. Вы же сами сказали: ни при каких обстоятельствах не подчиняться приказам, даже вашим собственным, если не в письменном виде. Нет, меня вы не проведете. Лучше давайте зайдем куда-нибудь и закусим, если вы свободны. А то я утром забыл захватить завтрак. Я уж решил было потерпеть, но если мы будем вместе, приказа я не нарушу. Прошу вас, сэнсэй, сделайте одолжение... Было бы здорово поесть сейчас гречневой лапши...

В конце концов отказываться было лень, к тому же можно было рассчитывать как-то приручить этого подонка, и я согласился. Он потащил меня в ближайшую харчевню. У меня тоже с утра ничего не было во рту, и, хотя есть не хотелось, я заказал себе лапшу в корзинке. А мой смертоносный приятель, несмотря на жару, взял суп с лапшой и засыпал в него огромное количество красного перца. Ел он страшно медленно, смакуя каждую лапшинку, и так увлекся, что не замечал мух, ползавших по его лицу. Это было еще более мерзко, чем его откровения о способах убийства.

По телевизору объявили пять часов. Шпион сейчас же вскочил и, оглянувшись по сторонам, сказал: "В пять часов я должен позвонить и узнать, куда вас сегодня везти..."

С обеспокоенным лицом он помчался к телефону в углу и схватил трубку. Кажется, ему ответили немедленно. Он произнес несколько слов, покивал, затем повесил трубку и вернулся. На лице его было написано облегчение.

- Господа уже собрались и просят пожаловать незамедлительно, - сказал он.

- Куда?

- Как куда? С вами же договорились... что я зайду за вами после пяти...

Так вот кого мое второе "я" посылает за мной! Этот субъект должен доставить меня в пресловутую комиссию питомника подводных людей. Значит, он тоже из них. Как все это, оказывается, просто и в то же время сложно. И каким все это кажется сложным и в то же время необыкновенно простым.

- А кому ты сейчас звонил?

- Господину прики.

- прики! При чем здесь прики? Какое он-то имеет отношение к этой комиссии?

- Не знаю...

- А куда ехать, ты знаешь?

- Так точно.

Я первым выскочил из харчевни и тут же поймал такси. Сейчас, наконец, замкнется кольцо загадок, я увижу охотника, который ставит ловушки, доберусь до ствола, который скрыт за ветвями. Заплачу, что я должен, но и вы, господа, вернете, что должны мне, затем мы подведем итог и посмотрим. Я не думал о том, что моя рубашка измята, а на ногах у меня гэта, что в кармане моем осталось всего тридцать иен. Там прики, за такси пусть платит он.

Мой провожатый, как и подобает специалисту по убийствам, хорошо знал город. Он командует шоферу сворачивать то налево, то направо, словно нарочно выбирая самые глухие и узкие переулки. Но едем мы, кажется, не в ту сторону, куда я предполагал, не к строительному участку, и мало-помалу меня охватывает беспокойство. Вскоре мы выезжаем на знакомую улицу. Вот трамвайная линия, вдоль которой я прохожу по утрам и по вечерам. Мой провожатый хлопает шофера по плечу: "У табачной лавочки сверни и - направо, к белой ограде..."

- Что за дурацкие шутки? - растерянно сказал я. - Это же филиал ЦНИИСТа, моя лаборатория.

- Так точно, - отозвался шпион, отодвигаясь, чтобы дать мне выйти. - Так приказал прики-сан...

Возражать и спорить не имело смысла. Я вышел и спросил вахтера. Все правильно, ответил вахтер, никакой ошибки нет, все уже собрались и ждут сэнсэя. Мой провожатый удовлетворенно закивал и стал поглаживать подбородок.

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском: