Книга Иова 40 (Гилберт Честертон, западная наука о Книге Иова).

На Православном Востоке сложилось общее понимание общего смысла Книги Иова, оно выражено в двух песнопениях великого канона. То есть, верующие могут на Великом посту вспомнить об Иове, и о том, каков был смысл его страданий. Вот, что написано в песни 4й. Это поют в четверг 1й седмицы:

«Царским достоинством, венцем и багряницею одеян, многоименный (многоимевший) человек и праведный, богатством кипевший и стадами, внезапно богаства, славы царства, обнищав, лишися. Если праведен быв он и непорочен паче всех, не убежал ловления льстивого и сети; ты же, грехолюбивая, будучи окаянная душе, что сотворишь, когда чему-то недоведомому случится наити на тебя». Очевидно совершенно, что Иов – образ царя, милостивого, багряницею одетого, от дьявола невинно муку принявшего. Ясно, что такое Иов. Апостол Иаков гл.5 прямо сопоставляет страдания Иова и страдания Спасителя. Он пишет: «Мы ублажаем тех, которые терпели. О терпении Иова вы слышали, и кончину Господа видели, ибо Господь многомилостив и сострадателен».

Таким образом, смысл Книги Иова понимают как целостный, и сама Книга, хоть и чрезвычайно трудна, воспринимается как целое. Иначе обстоит дело на Западе. Насколько сложнее всё выглядит, если смотреть с Запада, и читать Книгу Иова исключительно на еврейском языке и в переводах с него, можно понять на одном примере. Гилберткит Честертон, личность известная не только для тех, кто изучает Писание и христианство, Честертон – писатель из тех, кто умеет переложить истину открывшуюся в материале ином, если не чужом, то в материале может быть далёком и странном. Он мессионер по призванию, Честертон. Парадокс, афоризм, юмор. Этот серьёзный католический писатель написал краткое предисловие Книги Иова. К нему и обратимся.

Однако. Однако, для того, чтобы понять, на чём базирует Честертон своё первое положение о Книге Иова, придётся сказать, что это… Первое положение Честертона о Книге Иова: что это такое общее заблуждение, которое разделяют и некоторые современные богословы восточного христианства.

Православный богослов пишет: «Ветхий завет не знал внутреннего благодатного освящения. Человек, по вере пребывающий в послушании Богу, и живущий праведно, мог стать орудием Его воли. Как свидетельствует призвание пророков, это не было согласием двух воль, но властным использованием волей Божественной воли человеческой: Дух Божий обрушивался на умевшего видеть, Бог извне овладевал человеком, налагая Свои требования на его личность... Поэтому главное в Ветхом Завете закон. Отношения между Богом и человеком здесь - не единство, а союз, порукой которому является верность закону.». Вот так пишет Лосский. Это заблуждение. Новый завет был действительно новостью, которая потрясла мироздание и все основания человеческой жизни, человек изменился в Новом Завете. Однако, Бог Нового Завета и Ветхого Завета один. Сказать, что в Ветхом Завете главное закон несправедливо. Новый Завет следует после Ветхого Завета, но в самом Ветхом Завете Новозаветное древнее Ветхозаветного и закона. То есть, в Ветхом завете, вот мысль, пожалуйста сосредоточьтесь, В самом Ветхом Завете Новозаветное древнее, чем Ветхозаветное и закон.

Первоевангелие прозвучало сразу за грехопадением о семени жены. «Он, Христос, поразит голову змея». В чём было ядро веры Ветхозаветных праведников, хорошо видно по первому житию в св. Писании. Какое житие в св. Писании было первым? Это жизнь патриарха Авраама, отца всех верующих. Именно об Аврааме шел великий спор в Новом Завете. Мы знаем жизнь Авраама в её главных этапах, от призвания к вере до кончины и погребения. Вера, сама по себе есть испытание, и одно из самых суровых в жизни Авраама был завет рассечённых жертв. Это 15я глава Книги Бытия, когда Господь прошёл между рассечёнными телами жертв. Завет рассечённых жертв, он указывал на Голгофу. Вот завет рассечённых жертв (15 гл Быт.) предшествует завету обрезания. Завет обрезания был без жертв, а обрезание действительно указывало на закон. Это 17 гл. Книги Бытия.

В Аврааме, отце верующих, совершилась вера живая, догадливая, простирающаяся, не слепая, зрячая, и даже знающая. Послушание Авраама, когда он вышел из Месопотамии, было подвигом веры, но послушание только открыло ему дорогу веры. Далее, человек в Аврааме вступает на путь риска.И где же Авраам только орудие? В Ветхом завете праведники только орудие? Нет.

Авраам – собеседник, и даже дерзновенный в истории с Садомом. Сотрудник дела Божественного спасения. По молитве Авраама был спасён язычник Авимелех, который желал быть праведным. Поэтому Авраам, как указывающий на Спасителя, Авраам первый был назван «пророк». Это 20я глава кн. Бытия. Где же Авраам орудие?

Когда Христос говорит о завоне, Он говорит «закон и пророки». Вот это отмечает Лосский, и здесь он совершенно прав. Я сейчас его мысли приведу. «Закон сопровождается Божественными обетованиями, которые непрерывно уточняются пророками. Пророки – это люди, избранные Богом, чтобы возвещать глубинный смысл закона фарисеям, которые постепенно превращали закон в какую-то статическую реальность и средство оправдания, пророки изъясняли его дух, его исторический динамизм и содержащийся в нём эсхотологический призыв. Таким образом, значение пророков аналогично значению предания для Церкви. И пророки и предание раскрывают нам подлинный смысл Священного Писания…» пишет Лосский, и в этом он совершенно прав.

Главное в Ветхом Завете не закон. Главное в Ветхом Завете – Новый Завет, который содержится в нём, как пророчество. И жизнь Ветхозаветных праведников, она изнутри направляется несбывшимся ещё Новозаветным содержанием. Жизнь Ветхозаветных праведников направляется несбывшимся Новозаветным содержанием, когда из неведомого будущего устраивается настоящее.

В Христианской церкви полнота и смысл и завершение истории открывается верующему в таинстве евхаристии. То есть, эсхотологическое содержание таинства это по существу то же самое освящение настоящего из будущего, настоящего из будущего, которое дано всякому верующему в истинного Бога.

От праведника в древности требовалось жить по сознанию и вере жизнью будущего века, который придёт с Мессией. Точно также, как от христиан сейчас требуется жить по сознанию и вере Жизнью Будущего Века, который есть Царство Небесное.

Жизнью Будущего Века мы живём в таинстве евхаристии, и когда живём по-божьи, словом Божьим. И это наша опора в настоящей жизни.

А если повреждается евхаристическая жизнь, вот если это происходит, повреждается евхаристическая жизнь, мы можем потерять ориентацию во всемирном времени, а эта ориентация проявляется в том, что мы и чаем и живём жизнью будущего века. Вот если уходит от души евхаристия, мы теряем общий стержень Ветхозаветных книг. Теряется понимание Ветхозаветных книг. Мы перестаём понимать дохристианское прошлое, а именно, что верой ветхозаветные праведники простирались к неведомому, и они как-то знали то, о чём не были осведомлены. Вот о познании настоящего из будущего возможно только в Духе Святом, Который тот же самый в Ветхом завете и в Новом. В древности Дух Святой говорил через пророков. Его же действием и возмогала быть Ветхозаветная церковь.

С другой стороны, когда исполнение пророчеств было отвергнуто; пророчества исполнились, но исполнение пророчеств было отвергнуто в иудаизме – был отвергнут не только Христос, Мессия, но и сам Дух, говоривший через пророков – и, как следствие, исказилось восприятие мирового времени. То есть, иудаизм не есть богопочетание истинное отчасти. Нельзя сказать, что и у христиан и у иудеев один Бог – нет. Иудаизм не есть богопочетание истинное отчасти. Когда исполнение пророчеств в иудаизме было отвергнуто, кардинально изменилось само ощущение времени и истории. Возник, как пишет греческий богослов, «возник линейный иудейский историзм, для которого будущее представляет собой реальность, которая ещё должна наступить». То есть, будущее ещё только должно наступить. Такая реальность, которая ещё должна наступить, словно бы она ещё никак в истории не была явлена.

Итак, когда мы перестаём слышать призыв, который как шёл, так и идёт к нам из будущего царства, когда повреждается евхаристическая жизнь, тогда же размыкается Ветхозаветное и Новозаветное, и становится возможным убеждение, что в Ветхом Завете человек только орудие воли Божьей.

Вот такое предисловие вынужден был сделать. Послушаем, как Честертон говорит о Книге Иова. Он начинает с того, что в Ветхом Завете человек только орудие Воли Божьей. Вот, что он пишет.

«Те, кто сетует на жестокость или лукавство судей и пророков Израиля,привносят в дохристианскую пору чисто христианские представления о святости, то есть о том, что орудием Божьим обычно бывают очень хорошие люди.». Вот, Честертон говорит, что это не так. «Ветхозаветная мысль попроще, она понятней, ближе здравому смыслу: сила — это сила, хитрость — это хитрость, мирской успех — это мирской успех, а Бог использует их в Своих целях, как использует силы природы.».

Честертон вспоминает эпизод, как Иаков обманул отца и пишет: «Нам кажется, что патриарх должен быть образцом, что Иаков — вроде святого; …Но это — не не дети Божьи»… Вот, если бы я своими глазами не прочитал, я бы не поверил, что Честертон может такое говорить!, «это не дети Божьи, а рабы, громадные страшные рабы, вроде восточных джиннов, служивших Аладдину. Главную мысль большей части Ветхого Завета можно бы назвать одиночеством Божьим. Господь — не только главный герой этих книг, Он — единственный их герой. Перед ясностью Его цели намерения всех прочих тупы и автоматичны, словно у животных; перед весомостью Его все сыны плоти — словно тени.». Конец цитаты, а мне нужно перевести дух.

«Человек – червь» - сказал Вилдад Иову, и Иов взорвался своей последней речью. Иов не защищал человека; смысл его возражения был в том, что Бог не таков, чтобы человек был червь. Но ведь и червь – живая тварь? Дальше Вилдада идёт Честертон.

«Все патриархи и пророки — просто орудия Его, оружие, ибо Господь — муж брани. Навин для Него — боевой топор, Моисей — мерило, Самсон — только меч, Исайя — только труба.Святые подобны Богу, они — как бы крохотные Его статуи. Человек Ветхого Завета похож на Бога не больше, чем пила или молоток похожи на плотника. Вот ключ к израильскому Писанию, вот главная его черта».

Что? Ясно изложено. То есть, человек Ветхого Завета в лучшем случае – бездушное орудие, в лучшем случае бездушное орудие, а вообще, люди – истуканчики. Нет. Вот не так. Христианский Восток больше ценил и ценит человека, в том числе и человека Ветхого Завета. В человеке христианский восток тщательно разглядывает образ Божий, также как он, Восток, умеет и любит созидать образы, в которых дышит Дух. Восток понял Книгу Иова, а Запад?

Честертон пишет: «Ветхий Завет просто ликует о ничтожестве человека перед замыслом Божьим. «Книга Иова» отличается только тем, что именно в ней встаёт вопрос: каков же этот замысел? … Пускай Господь использует Свои орудия; пускай Он ломает их. Но что Он делает, для чего ломает?». Вот такую постановку вопроса Честертон называет «философская загадка». Вот интересно было бы, если бы всё-таки он ответил на тот вопрос, который поставил.

Читаем Честертона. «Иов требует от Бога объяснений… он препирается с Творцом, ибо Им гордится. Он даже ругается с Ним, но не сомневается, что у «противника» есть непонятные ему оправдания.». Ну, фривольно изложено, но по существу вот это правильно. Иов судится с Богом, зная, что он сам не прав. Честертон: «Когда, уже к концу, внезапно появляется Бог, возникает неожиданная, дивная тема, которая и придаёт книге невиданное величие. Всё время все люди, особенно Иов, задавали вопросы о Боге. У поэта похуже Бог — в том ли, в ином ли виде — на эти бы вопросы ответил.». Значит, Честертон полагает, что Господь не ответил. «Но тут Он Сам задаёт вопросы о Себе. В этой драме скепсиса главный скептик — Господь. Он делает именно то, что делали всегда великие защитники веры — скажем, то, что делал Сократ: обращает рационализм против него самого. Бог как бы говорит, что, если уж спрашивать, то Он побьёт и на этом поприще всё, до чего додумается человек.Всемогущий идёт на великое, дерзновенное смирение. Он хочет, чтобы Его судили; Он просит только того, чего просит всякий подсудимый — права спрашивать истца… Вот первое, что надо заметить в речах Господних, лучших главах книги. Весь человеческий скепсис перекрыт и оспорен высшим скепсисом.».

Вот, заметим, что явление Господа к Иову и вопросы, которые в нём звучат, это у Честертона тема философическая. Под словом «скепсис» он разумеет метод вопросов, который одинаково применял и Сократ в беседе с софистами и Христос в беседе с фарисеями. И вот, Честертон не задаётся вопросом: может быть я и моя культура, мы все не поняли, что говорит и о чём спрашивает Господь его? Может быть это понял кто-то другой, кто читал книгу в иной духовной, интеллектуальной, языковой среде? К сожалению, такого здравого скепсиса, мастер скептических вопросов Честертон не обнаружил.

Когда мы разбирали речи Господа к Иову, мы читали в них пророческое содержание. Ответил Господь Иову, только в очень сложной форме, очень таинственных словах, потому что рядом стоял сатана и слушал. Мы читали и вычитывали пророческое содержание речей Господа к Иову. Британский писатель читает текст Книги в переводе с еврейского языка на английский и либо не слышит пророческого содержания речи Господа, либо его там невозможно было услышать. Впрочем, философия это первое, что отмечает Честертон. Первое в речи Божьей, Господь не решает загадки, а ставит. Замечательно, это первое.

Второе, с этим связанное. Что делает Книгу религиозной, а не философской. Что же делает книгу всё-таки религиозной? Что пишет Честертон. «К ак ни странно, Иова удовлетворяет перечисление непостижимых фактов. …до речи Господа Иов утешиться не мог, после — утешился.Он ничего не узнал, но ощутил грозный дух того, что слишком прекрасно, чтобы поддаться рассказу… Загадки Божьи утешают сильнее, чем ответы человеческие.». Вот в чём религиозное содержание книги по Честертону.

Вот, интересно, или эта книга начинается не как религиозное произведение, как сказка? Пришёл, дескать, дьявол к Богу и ну Его искушать, а Бог дьяволу говорит.. и прочее. Это не религия, это сказка. Правильно? И в том, как Бог с дьяволом спорит о человеке – нет для образованного европейца ни филисофского ни религиозного компонента. Вот, что Бог с дьяволом о человеке спорят, в этом религиозного компанента нет. Ну, а есть что-то, о чём в 20м веке можно говорить, как о мифологии. Ну, дьявол это ж миф. А лучше вообще не упоминать. Вот, Честертон и не упоминает. Говорит об Иове, а о поединке Иова с врагом рода человеческого – не говорит.

Итак, религиозное в книге то, что непонятно как, а утешился Иов. Это второе, что отмечает Честертон.

Третье, конечно то, это я цитирую его «Бог бранит и того, кто Его обвинял, и тех, кто Его защищал; Он сшибает одним и тем же методом и пессимистов, и оптимистов. Господь заставляет Иова увидеть поразительный мир, даже если для этого нужно показать мир дурацкий. Чтоб удивить человека, Бог становится богохульником; можно сказать, что Он становится безбожником. Показывая Иову, одно за другим, разные творения — коня, орла, осла, ворона, павлина, страуса, крокодила, — Он так описывает их, что они становятся чудищами. Всё это вместе — какой-то псалом, какая-то песнь удивления. Творец дивится тому, что сотворил... Вот оно третье свойство книги. Иов ставит вопросительный знак, Бог отвечает восклицательным. Вместо того чтобы объяснить мир, Бог утверждает, что мир намного нелепей, чем думал Иов.». Опять Честертон не задаётся вопросом: может быть я не понял, что говорил Господь, а другие поняли? Нет, далёкое расстояние отделяет крайний запад старого света от христианского Востока, и свет с Востока туда не достиг.

И завершение. «Урок этой книги» - пишет Честертон – «в том, что человека утешит лишь парадокс. Итак, философия, непонятка, и юродство.». Это первое, второе и третье, и парадокс – делу венец.

Вот, что увидел Честертон в дрейней книге. И мы видим, как бьётся человеческая мысль вокруг проблем этой Книги. Внутрь мысль проницательного британца не проникает.

Если, кто хочет остаться один-на-один с еврейским текстом книги Иова или его переводом на современный язык, тот может с пользой для себя вспомнить о том, как её понимал Гилберт Кит Честертон.

Вот эта статья Честертона, она яркая по языку, она по мысли ни в чём не оригинальна. Она повторяет убеждение западной науки, которая подходит к книгам Откровения в точности также, как к любым другим памятником истории религии.

Вот, оказывается – я это с удивлением узнал - что книгу Иова историки религии помещают в один раздел Екклесиастом. Это книга, где как известно, Бог не являлся и не отвечал на вопрошания человека. Вот историк религии пишет, что Екклесиаст вместе с книгой Иова рассматривают, как свидетельство потрясения, к которому привела несостоятельность доктрины воздаяния. Вот была доктрина воздаяния, потом она рухнула, и возникли две книги – Екклесиаст и книга Иова. В обеих книгах подчёркивается необъяснимость Божьих деяний.

«Что касается речей Господа к Иову, то» - пишет историк религии, (это Мирча Илиаде) – «то ответ Яхве разочаровывает своей безличностью. Бог говорит из бури. Его слова истинная иерофания. Но Он не отвечает на вопль Иова. Яхве довольствуется напоминанием Иову о Своём всемогуществе, о своих космических обязанностях. Бог говорит с Иовом о львах и диких козах, о других тварях, чью жизнь и размножение Он делает возможной, потому что Сам создал их. Во второй речи к Иову Яхве подробно описывает зверя бегемота и чудовища левиофана. В ответ Иов даёт понять, что ему ясен скрытый смысл урока Яхве: само существование Вселенной это чудо, бытие Творца – за пределами человеческого понимания. Если всё управляется Господней волей, то всё, что выпадает на долю верующего наполнено религиозным смыслом…».

Я ничего не понимаю. Где религиозный смысл? Что мир вот такой вот да? Что чудеса и всё? В этом религия? Всё, к чему свелось: «Писатель в речах Яхве может видеть великолепие безответных загадок, а учёного, историка, речи Яхве разочаровывают своей безличностью. Итог один: Бог непостижим и всё наполнено религиозным смыслом…».

К сожалению это всё, чем могли нам помощь Честертон и западная наука.

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском: