К А Р Т И Н А В Т О Р А Я

Первое мая 1935 года.

Та же комната. На улице весна. В раскрытом окне светятся огни празднично иллюминированной Москвы, у Германа вечеринка. Здесь Таня, Шаманова, друзья Германа ≈ молодые геологи. Шум, кто-то играет на пианино, в углу бренчит балалайка, Михей, толстый, бородатый крепыш, подняв бокал, тщетно пытается установить тишину.

М и х е й. Друзья... Друзья, не могу молчать...

В о з г л а с ы. Опять Михей не может молчать!

≈ Убрать его!

≈ Тише... Пусть говорит!

≈ Говори, Михей!

М и х е й (торжественно). Братцы геологи! Неукротимые энтузиасты! Люди тридцатых годов! Мощные дубы Горного института, ныне разведчики и инженеры! Три года назад мы простились с институтом, простились друг с другом. Умудренные опытом учебы и одержимые страстью познания земных недр, мы пустились в великое кочевье. Прошло три года, и сегодня, в день Первого мая, мы собрались сюда, чтобы приветствовать героя нашего содружества ≈ Германа Балашова!

В о з г л а с ы. Герман, встань! Явись народу.

Герман встает.

М и х е й. Три дня назад закончились последние испытания его электрической драги, и мы победили. Вот стоит он перед нами, наш уважаемый друг и конструктор. Мы пьем этот бокал за его талант, за наш институт и за нашего любимого декана! Ура!

Шум, звон бокалов. Туш на пианино и балалайке.

В о з г л а с ы. Ну и Михей! Оказывается, на Алдане умеют говорить речи!..

М и х е й. На Алдане умеют еще и выполнять план, что не всегда случается с некоторыми казахстанцами.

Хохот.

В о з г л а с ы. Попало, Яшенька?

≈ Руби, Михей!

В о з г л а с. Ай да борода!

Г е р м а н. Прошу внимания! (Встает.) Я предлагаю тост за того, кто помог мне в работе, за человека, которому я обязан своей победой... за Марию Донатовну!

М и х е й. Умные речи приятно слушать! (Шамановой.) Пью за вас, моя радость.

Все чокаются. Приветственные возгласы, Таня встает из-за стола и подходит к клетке с вороненком.

(Герману.) Прочувственно сказал, шельмец. (Смеется.) Нет, тут что-то кроется. (Тане.) На вашем месте я бы обратил на это внимание, хозяйка. А?.. (Хохочет.) Клянусь своей бородой...

Небольшая пауза.

Ш а м а н о в а. Кстати, как вы добились такой роскошной бороды, Михей?

М и х е й. Эх, Мария Донатовна, того, что можешь добиться, добьешься всегда.

Ш а м а н о в а. Вы уверены?

М и х е й. Только этого мало, надо добиться не только того, что можешь, но и того, что хочешь... Это посерьезнее. Вот выходите за меня замуж.

Ш а м а н о в а. Ого! Я вижу, в таких вопросах вы не раздумывая действуете...

М и х е й. Жизнь научила, Мария Донатовна.

Ш а м а н о в а. (смеется). Совсем вы потерянный, Михей.

М и х е й. Это хорошо, что потерянный: авось кто-нибудь и найдет.

Герман подходит к Тане, которая возится с клеткой вороненка.

Г е р м а н. Ну, давай сюда клетку.

Т а н я. А тебе не жалко Семена?

Г е р м а н. Конечно, жалко, но ведь мы решили.

Т а н я (громко). Внимание! Всем, всем, всем! (Поднимает клетку.) Перед вами Семен Семенович. Всю зиму он был нам лучшим другом, и мы с Германом решили выпустить его на волю в день Первого мая. Сегодня этот день наступил. Предлагаю устроить торжественные проводы.

Кто-то заиграл на пианино туш. Все двинулись к клетке.

М и х е й (поет).

Птичка Божия не знает

Ни заботы, ни труда...

В с е (подхватывают).

Хлопотливо не свивает

Долговечного гнезда...

Т а н я (торжественно). Уважаемый Семен Семенович! Настают печальные минуты прощания. Ты возмужал, окреп, из маломощного вороненка превратился в добротного, обтекаемого ворона. И сегодня, в день Первого мая, мы отпускаем тебя в твои вороньи странствия, желая легкой и веселой дороги. (Кланяется птице.) Прощай, Семен, не поминай лихом.

Туш. Все толпятся у клетки, раскланиваются с птицей.

В о з г л а с ы. Пожми ему лапу!

≈ Не все сразу, по очереди!

Г е р м а н. Тише... Открывай дверцу... Теперь выпускай.

Т а н я. Прощай, Семен Семенович!

Г е р м а н. Полетел.

Т а н я. Сел на карниз...

Г е р м а н. Черт возьми, он не хочет лететь...

Т а н я. Что же делать?

М и х е й (кричит). Давай, давай, Семен Семенович!

Т а н я. Не кричите, он летит обратно!

Все стоят у окна, кричат и машут руками. Таня размахивает полотенцем.

М и х е й. Ага!.. Испугался... Повернул.

Т а н я. Полетел к бульвару...

На улице музыка.

В о з г л а с ы. Где? Не вижу.

≈ Вон за тем домом...

≈ Нет!

Т а н я. Улетел. (Смотрит на пустую клетку.) Он был свидетелем самых счастливых наших дней... Помнишь, Герман? Бессонные ночи, бутерброды с колбасой, чертежи и надежды! (Тихо.) Теперь они осуществились.

Ш а м а н о в а. Почему же так грустно, Танюша?

Т а н я. Когда осуществляются мечты, всегда бывает немного грустно.

Г е р м а н. Моя драга прошла все испытания. Прикажете плакать?

Т а н я. Ты опять не понял... Ну что ж.

Кто-то с силой ударил басовую струну.

Г е р м а н. (Шамановой). Я налью вам чаю. (Идет к столу.)

М и х е й (с гитарой в руках). А ну-ка, братики, давайте нашу сибирскую...

Хор мужских голосов негромко поет протяжную сибирскую песню. Михей аккомпанирует на гитаре. Шаманова подходит к Тане, кладет ей руку на плечо. Таня смотрит на нее. Некоторое время они молчат.

Ш а м а н о в а. Татьяна... скажите мне, что с вами?

Таня молчит.

В вас тревога какая-то и настороженность... словно вы боитесь...

Т а н я. Я ничего не боюсь.

Ш а м а н о в а. В двадцать лет ≈ я ведь помню ≈ голова полна всяческих мечтаний. Вес╦лые планы, надежды и множество желаний. Ведь верно?

Т а н я. Может быть.

Ш а м а н о в а. А вот ваших желаний я не разберу. (Мягко.) Я много старше вас, и... поймите меня, нельзя быть равнодушной... даже к себе.

Т а н я (серьезно). Ей-богу?

Ш а м а н о в а. Я завтра уезжаю. Совсем. Вероятно, мы никогда не увидимся... И мне очень не хочется расстаться с вами... вот так.

Т а н я. Вы уедете, и мы вас забудем... с Семен Семеновичем. (Увидела пустую клетку.) Ах да... (Пауза.) Значит, завтра?

Ш а м а н о в а. А вы странная, Татьяна, словно потеряли что-то.

Т а н я. Да. А что один дурак потерял, сто умных не найдут. (Пауза.) Идите к столу, Герман налил вам чаю. (Отходит в сторону.)

Шаманова смотрит на часы.

М и х е й. Ну, за Семена Семеновича, за его дорогу! Что же вы совсем не пьете, хозяйка?

Г е р м а н. Оставь ее... Дуется, а почему ≈ неизвестно.

М и х е й. Нет, не оставлю! (Ведет Таню к пианино.) Спой, светик, не стыдись.

Т а н я. Мне не хочется, Мишенька.

Г е р м а н. Зачем ломаться? Спой, ребята просят.

В о з г л а с ы. Просим Танюшу!

≈ Слово хозяйке!

≈ Тсс... Тишина...

Т а н я (поет).

Милее всех был Джеми, мой Джеми любимый,

Любил меня мой Джеми, так преданно любил.

Одним пороком он страдал, что сердца женского не знал,

Лукавых чар не понимал, увы, мне жаль, мне жаль.

Ах, если б только знал он, как верно и нежно

Его люблю и жажду опять свиданья с ним...

(Оборвала пение. Молчит. Медленно встает, держась за пианино.)

Г е р м а н. (недоумевая). Танюша...

Т а н я (слабо улыбаясь). Да держи же меня, глупый, я свалюсь.

Ш а м а н о в а. Что с вами?

Т а н я. Ничего не вижу... Все кружится...

Герман берет ее на руки и кладет на тахту.

М и х е й. А ну, братики, давайте в другую комнату... Живо, живо...

Все уходят. Герман протягивает Тане стакан воды.

Т а н я (приподнимает голову, пристально смотрит на Германа и вдруг заливается неудержимым хохотом). Герман, Герман, какой ты смешной... Ты даже не представляешь, какой ты смешной. (Задыхаясь от смеха.) Знаменитый муж принес стакан воды...

Г е р м а н. Так... ты нарочно притворилась... ты хочешь спровадить моих друзей...

Т а н я (улыбаясь). Час пробил, и я раскрою тебе страшную тайну. В ноги, супруг мой, в ноги...

Г е р м а н. Я не желаю слушать твои глупости! (Идет к двери.)

Т а н я. Но, Герман, я же хочу серьезно...

Хлопнула дверь.

(Одна.) Дурак. Он не стоит моей тайны. Правда, Семен Семенович? (Оглянулась.) Да... Уважаемый Семен странствует.

С улицы доносится веселая музыка; в комнату входит Дуся в карнавальном костюме, на лице у нее маска хохочущего клоуна.

(Испуганно.) А!.. Кто это?

Д у с я (снимая маску). Это я, это я, Татьяна Алексеевна. Вы не пугайтесь!

Т а н я. Дуся?..

Д у с я (звонко смеется). Уморительная маска... Я ее вам в подарок... День-то нынче какой! Я ведь первый раз в Москве при таком празднике.

Т а н я. А что это у вас за костюм, Дусенька?

Д у с я. Костюмированный! Я вместе с братом, с его заводом, на демонстрацию ездила... (Торжественно.) На грузовике, Татьяна Алексеевна! Все думала, вас встречу.

Т а н я. Я не ходила. Нездоровится мне сегодня... А Герман с друзьями был на трибуне.

Д у с я. Счастливый! Хотя на грузовике тоже очень весело.

Т а н я. А вы зачем пришли, Дусенька? Сегодня же у вас выходной.

Д у с я. Я к вам по делу, Татьяна Алексеевна. Вы только не обижайтесь... (Мнется.) Я к вам очень большую любовь имею, но... давайте так поладим, что с пятнадцатого я от вас ухожу... До пятнадцатого я отработаю, ну, а там... ухожу... (Улыбаясь.) Братишка меня на завод тянет, а по вечерам у них техническая школа. Меня все ребята уговаривают. (Смущенно.) Я, Татьяна Алексеевна, учиться хочу... на инженера, как Герман Николаевич.

Т а н я. А вы думаете, так легко стать инженером?

Д у с я. Зачем? Я понимаю, что трудно... Конечно, в городе я всего первый год и в деревне только начальную кончила... Да ведь бояться мне вовсе нечего, лет мне всего семнадцать, а стремление я имею самое большое. Что ж мне молодость-то по чужим людям терять...

Таня молча смотрит на нее, словно решает что-то важное. Вдруг обняла Дусю, поцеловала.

Что вы, Татьяна Алексеевна?..

Т а н я. Пустяки! (Тряхнула головой.) Вот что, Дусенька, если узнаете где-нибудь насчет домработницы или, еще лучше, няни (улыбнулась), дайте мой адрес.

Д у с я (тоже улыбнувшись). А разве вы...

Т а н я (тихо). Да...

Д у с я (оживляясь). Герман Николаевич небось рад?

Т а н я. Он еще не знает. Вы не говорите ему, Дуся, я сама скажу... Это ведь для него, только для него.

Д у с я. Зачем же для него? Что ни говори ≈ ребенок для матери первая радость.

Т а н я. Нет, Дуся, я не хотела... Мне ведь всего двадцать два года. И вдруг детеныш!

Д у с я. Двадцать два года ≈ это не всего, а уже, Татьяна Алексеевна.

Молчание. На улице гудит автомобиль.

Ну, я пошла ≈ шофер знаки подает!.. Да. Еще у меня дело: братишка у нас к жене переехал, так что хозяйка комнату сдает, если будет жилец подходящий, пошлите...

Т а н я. Хорошо, Дусенька...

Д у с я. А сейчас мы всей машиной в клуб едем. Там бал будет костюмированный и бой конфетти... (Оживляясь.) Вы разыграйте гостей-то. Маску наденьте и в простыню завернитесь, будто не вы... Или спрячьтесь где-нибудь, а потом страшным голосом...

Смеясь, уходят в коридор. С улицы слышится радио, воздух наполнен музыкой.

Из соседней комнаты выходит Шаманова, за ней Герман.

Ш а м а н о в а. Нет, нет, завтра я качу восвояси, а дел не перечтешь. В Москве я бываю редко, а друзей и забот московских у меня вагон ≈ надо бежать! (Улыбнулась.) Десять лет назад, когда кончала вуз, тоже вот бегала по Москве... в солдатской шинели и шапке с оборванным ухом... Представляете вид? На курсе у нас народ был обстрелянный, прямо с фронтов, серьезная публика... А теперь у всех бороды, опыт и дети...

Пауза.

Да... дети.

Г е р м а н. А у вас?

Ш а м а н о в а. А у нас таковых нет.

Г е р м а н. Но ведь вы... вы были замужем?

Ш а м а н о в а. Нет... Я, видите ли, в юности любила одного очень хорошего человека, но сначала нам обоим было некогда, а потом его убили басмачи... Это было в Бухаре, в двадцать шестом году. (Помолчав.) Семьи у меня никогда не было. Матери своей я не помню, а отец погиб на Лене в двенадцатом году. Такая жизнь ≈ очень трудная штука, даже если работу любишь крепче всего. (Улыбнулась.) Впрочем... все образуется, верно? Если живешь по-настоящему, то завтрашний день всегда лучше вчерашнего.

Г е р м а н. Мария Донатовна, завтра вы уезжаете, и... есть вещи, которые трудно сказать словами... но для меня вы самый красивый человек... во всем. (Взволнованно.) Все это звучит глупо и... к черту...

Ш а м а н о в а. Ну вот! Он еще на меня кричит!.. Принесите-ка мне пальто, и поживее.

Герман идет в коридор и возвращается с пальто.

Г е р м а н. Я отлично вижу, что я вам неприятен, вы постоянно издеваетесь надо мной, высмеиваете. А за последние дни вы совсем стали избегать меня... (Резко.) И вообще мне неприятна ваша манера разговаривать со мной, я не школьник, а вы не старшая моя родственница. (Пауза.) Через две недели я выезжаю на ваш прииск руководить монтажом моей драги. Наркомат дал свое согласие. Имейте это в виду.

Ш а м а н о в а. Оставайтесь дома, мы отлично справимся без вас.

Г е р м а н. Две недели назад вы утверждали обратное. Я полагаю, что из-за наших личных отношений не должно страдать дело. Я все равно приеду на прииск. Мне надоела Москва, эта комната, и я не привык долго сидеть на месте... Все мое детство прошло в разъездах.

Ш а м а н о в а. Ваш отец любил путешествовать?

Г е р м а н. Приходилось любить. У него был тяжелый характер. К людям он был нетерпим и ни с кем не ладил. Он любил только...

Ш а м а н о в а. Вашу мать?

Г е р м а н. Нет, меня.

Пауза.

Ш а м а н о в а. Вот что... Если вы приедете, вам придется у нас пробыть месяца два-три. Дело, конечно, не в одном монтаже, вам надо видеть вашу драгу в настоящих производственных условиях. Как бы идеальна она ни была, но доделки после практических наблюдений, конечно, будут... (Помолчав.) Поэтому забирайте Таню и приезжайте с ней. (Пауза.) Ну?.. Что же вы молчите?

Г е р м а н. Боюсь, что ей там нечего будет делать.

Ш а м а н о в а. А разве у нее здесь есть дела?

Герман молчит.

Что она вообще умеет делать?

Г е р м а н. Она немного музыкант, немного чертежник и немножко доктор, но в общем ≈ ничего. (Пауза.) Самое страшное то, что она совершенно лишена собственных интересов.

Ш а м а н о в а. Но это же из-за вас она бросила институт, работу...

Г е р м а н. (горячо). Я не хотел этого. Я сотни раз говорил, чтобы она вернулась в институт.

Таня в хохочущей маске и в длинной скатерти, наброшенной на плечи, тихонько выходит из коридора и прячется за гардину.

Завтра утром я приду на вокзал... проводить вас.

Пауза.

Ш а м а н о в а. А если я очень попрошу не приходить?

Г е р м а н. Я не подойду к вам, буду стоять у другого вагона и смотреть... издали.

Ш а м а н о в а. Не надо... Ничего не надо. Прощайте. Я сегодня очень устала.

Г е р м а н. Подождите... Неужели вы не понимаете, что мне трудно, что мне невозможно жить без всякой надежды видеть вас?

Ш а м а н о в а. (ей все труднее и труднее казаться равнодушной). Все пройдет, все забудется ≈ слышите?

Г е р м а н. Почему... почему вы мне не верите?

Ш а м а н о в а. Что бы я ни чувствовала, что бы я ни думала о вас ≈ разве это может иметь хоть какое-нибудь значение? (Пауза.) Да... и все же мне, кажется, трудно расстаться с вами...

Г е р м а н. Маша!..

Ш а м а н о в а. Вероятно, этого не стоило говорить... Да, да, конечно, не стоило.

Г е р м а н. Я... Я поеду с вами.

Ш а м а н о в а. Нет, я уеду одна, и вы забудете меня. (Пауза.) Она очень любит вас, Герман.

Г е р м а н. (горячо). Значит, по-вашему, я должен отказаться от счастья, потому что...

Ш а м а н о в а. (перебивает его). Счастье?.. (Пауза.) Вы знаете меня ≈ я никогда не отступаю от своего слова. Запомните: никогда.

Г е р м а н. (смотрит на нее). Я понял. (Опускает голову.)

Ш а м а н о в а. Спасибо. (Твердо.) Значит, на прииск вы приедете с Таней.

Г е р м а н. Да.

Ш а м а н о в а. А на вокзал завтра не придете. (Идет в коридор.)

Г е р м а н. Не приду. (Уходит за ней.)

Уличное радио передает вальс. Из-за гардины медленно выходит Таня, она все еще в нелепой хохочущей маске, скатерть сползает с ее плеч. Таня медленно идет по комнате, снимает маску, смотрит на нее и, словно пугаясь, бросает на пол. В соседней комнате взрыв смеха. Таня бежит к окну, хватается за раму, долго смотрит на залитый огнями город. Потом подбегает к шкафу, вынимает чемодан и стремительно засовывает в него разные тряпки, не глядя на них, не думая. В комнате бьют часы. Таня надевает на себя жакет, беретик, идет к двери, останавливается, долго смотрит на комнату, подходит к любимым безделушкам. Берет детский музыкальный ящичек, крутит ручку ≈ слышится мелодичный звон. Быстро прячет ящичек в карман, идет к двери и снова останавливается.

Из коридора доносится шум.

Т а н я. Герман... Как же выйти... Только бы не встретиться...

Радио передает знакомую полечку. Таня смотрит на шкаф и, как когда-то, прячется в него, закрывая за собой дверцы.

По комнате быстро проходит Герман. Таня выходит из шкафа.

Где же шарфик?.. Надо... обязательно шарфик.

Г е р м а н. (возвращается). Куда же ты? А как же чай?

Т а н я. Чайник в кухне, он, кажется, вскипел... А мне надо к портнихе... на минутку.

Г е р м а н. Ты скоро?

Т а н я. Да... мне близко. (Не выдержав, подбегает к нему, крепко обнимает.)

Г е р м а н. Что ты?

Т а н я. Ты хороший, да, Герман?.. Ты хороший... Скажи, что ты хороший, ну, скажи ≈ «я хороший».

Г е р м а н. (улыбаясь). Я плохой.

Т а н я. Нет, нет, хороший. И пусть тебе будет хорошо. (Улыбаясь, смотрит на него.) Ты ведь помнишь: надо заплатить за прокат пианино... мы задолжали... (Идет к двери.)

Г е р м а н. Таня!

Т а н я (остановилась). А?

Г е р м а н. Купи мне папирос. У тебя есть деньги?

Таня молчит.

Вот, возьми ... (Протягивает ей деньги.)

Т а н я. Хорошо.

Герман выходит в соседнюю комнату.

Таня смотрит на деньги, кладет их на стол и быстро уходит.

Через мгновение слышно, как хлопнула дверь парадной.

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском: