АЛЛЕГОРИЧЕСКАЯ СТАТУЯ ВО ВКУСЕ РЕНЕССАНСА 4 страница

ПРЕЖНЯЯ ЖИЗНЬ

Я прожил много лет средь портиков широких,

Что в бликах солнечных торжественно горят;

Как в сумраке пещер базальтовых, глубоких,

Я полюбил бродить под сенью колоннад.

Волной колышима, лазурь небес далеких

И догорающий в моих зрачках закат,

И полнозвучный рев и звон валов высоких

Одной гармонией ласкали слух и взгляд.

Я прожил много лет, покоем восхищенный,

Среди лазури волн и пышной красоты,

С толпой моих рабов, нагой и умащенной;

Зной охлаждающих широких пальм листы

Заботливо рабы над головой качали,

Но тайных ран души, увы, не облегчали.

le français

XIII

ЦЫГАНЕ В ПУТИ

Пророческий народ с блестящими зрачками

В путь дальний тронулся, влача своих детей

На спинах, у сосцов отвиснувших грудей,

Питая алчность губ роскошными дарами;

Вслед за кибитками, тяжелыми возами,

Блестя оружием, бредет толпа мужей,

Грустя о призраках первоначальных дней,

Блуждая в небесах усталыми глазами.

Навстречу им сверчок, заслышав шум шагов,

Заводит песнь свою из чащи запыленной;

Кибела стелет им живой ковер цветов,

Струит из скал ручей в пустыне раскаленной,

И тем, чей взор проник во мглу грядущих дней,

Готовит пышный кров средь пыли и камней.

le français

XIV

ЧЕЛОВЕК И МОРЕ

Свободный человек, от века полюбил

Ты океан — двойник твоей души мятежной;

В разбеге вечном волн он, как и ты, безбрежный,

Всю бездну горьких дум чудесно отразил.

Ты рвешься ринуться туда; отваги полн,

Чтоб заключить простор холодных вод в объятья,

Развеять скорбь души под гордый ропот волн,

Сливая с ревом вод безумные проклятья.

Вы оба сумрачны, зловеще-молчаливы.

Кто, человек, твои изведал глубины?

Кто скажет, океан, куда погребены

Твои несметные богатства, страж ревнивый?

И, бездны долгих лет сражаясь без конца,

Не зная жалости, пощады, угрызений,

Вы смерти жаждете, вы жаждете сражений,

Два брата страшные, два вечные борца!

le français

XV

ДОН ЖУАН [27] В АДУ

Вот к подземной волне он, смеясь, подступает.

Вот бесстрашно обол свой Харону швырнул;[28]

Страшный нищий в лицо ему дерзко взглянул

И весло за веслом у него вырывает.

И, отвислые груди свои обнажив,

Словно стадо загубленных жертв, за кормою

Сонмы женщин мятутся, весь берег покрыв;

Вторят черные своды протяжному вою.

Сганарелло[29]твердит об уплате долгов,

Дон Луис[30]указует рукой ослабелой

Смельчака, осквернившего лоб его белый,

Мертвецам, что блуждают у тех берегов.

Снова тень непорочной Эльвиры[31]склонилась

Пред изменником, полная тихой мольбой,

Чтобы вновь сладость первых речей засветилась,

Чтоб ее подарил он улыбкой одной.

У руля, весь окован железной бронею,

Исполин[32]возвышается черной горой,

Но, на шпагу свою опершися рукою,

За волною следит равнодушно герой.

le français

XVI

НАКАЗАНИЕ ГОРДОСТИ [33]

XVII

КРАСОТА

Вся, как каменная греза, я бессмертна, я прекрасна,

Чтоб о каменные груди ты расшибся, человек;

Страсть, что я внушу поэту, как материя, безгласна

И ничем неистребима, как материя, вовек.

Я, как сфинкс, царю в лазури, выше всякого познанья,

С лебединой белизною сочетаю холод льда;

Я недвижна, я отвергла беглых линий трепетанье,

Никогда не знаю смеха и не плачу никогда!

Эти позы, эти жесты у надменных изваяний

Мною созданы, чтоб душу вы, поэты, до конца

Расточили, изнемогши от упорных созерцаний;

Я колдую, я чарую мне покорные сердца

Этим взором глаз широких, светом вечными зеркальным,

Где предметы отразились очертаньем идеальным!

le français

XVIII

ИДЕАЛ

Не вам, утонченно-изящные виньеты,

Созданье хрупкое изнеженных веков,

Ботфорты тощих ног, рук хрупких кастаньеты,

Не вам спасти мой дух, что рвется из оков;

Пусть Гаварни[34]всю жизнь поет свои хлорозы[35]—

Когда б за ним их хор послушный воспевал

Меж вами, бледные и мертвенные розы,

Мне не дано взрастить мой красный идеал.

Как черной пропасти, моей душе глубокой

Желанна навсегда, о леди Макбет, ты,

И вы, возросшие давно, в стране далекой

Эсхила страшного преступные мечты,

И ты, Ночь Анджело[36], что не тревожишь стана,

Сосцы роскошные отдав устам Титана[37]!

le français

XIX

ВЕЛИКАНША

В века, когда, горя огнем, Природы грудь

Детей чудовищных рождала сонм несчетный,

Жить с великаншею я стал бы, беззаботный,

И к ней, как страстный кот к ногам царевны, льнуть.

Я б созерцал восторг ее забав ужасных,

Ее расцветший дух, ее возросший стан,

В ее немых глазах блуждающий туман

И пламя темное восторгов сладострастных.

Я стал бы бешено карабкаться по ней,

Взбираться на ее громадные колени;

Когда же в жалящей истоме летних дней

Она ложилась бы в полях под властью лени,

Я мирно стал бы спать в тени ее грудей,

Как у подошвы гор спят хижины селений.

le français

XX

МАСКА

Эрнесту Кристофу [38], ваятелю

АЛЛЕГОРИЧЕСКАЯ СТАТУЯ ВО ВКУСЕ РЕНЕССАНСА

Вот чудо грации, Флоренции созданье;

В него восторженно вперяй покорный взор;

В изгибах мускулов и в складок очертанье —

Избыток Прелести и Мощи, двух сестер;

Обожествленная резцом волшебным глыба

Предстала Женщиной, могуча и нежна,

Для ложа пышного царицей создана;

Ее лобзания пленить равно могли бы

И принца и жреца на ложе нег и сна.

С усмешкой тонкою, с улыбкой вожделенной,

Где бродит гордости сверкающий экстаз,

Победоносная, она глядит на нас —

И бледный лик ее, презреньем вдохновленный,

Со всех сторон живит и обрамляет газ.

«Страсть призвала меня, меня Любовь венчает!»

В ней все — величие, и все прекрасно в ней;

Пред чарами ее, волнуясь, цепеней!

Но чудо страшное нежданно взор встречает:

Вдруг тело женщины, где чары божества,

Где обещает все восторг и изумленье —

О чудо мерзкое, позор богохуленья! —

Венчает страшная, двойная голова!

Ее прекрасный лик с гримасою красивой —

Лишь маска внешняя, обманчивый наряд,

И настоящий лик сквозь этот облик лживый

Бросает яростно неотразимый взгляд.

О Красота! клянусь, — река твоих рыданий,

Бурля, вливается в больную грудь мою;

Меня пьянит поток обманов и страданий,

Я из твоих очей струи забвенья пью!

— О чем ее печаль? Пред ней все страны света

Повержены во прах; увы, какое зло

Ее, великую, насквозь пронзить могло —

Ее, чья грудь крепка, сильна, как грудь атлета?

— Ее печаль о том, что многие года

Ей было жить дано, что жить ей должно ныне,

Но, что всего страшней, во мгле ее уныний,

Как нам, ей суждено жить завтра, жить всегда!

le français

XXI

ГИМН КРАСОТЕ

Скажи, откуда ты приходишь, Красота?

Твой взор — лазурь небес иль порожденье ада?

Ты, как вино, пьянишь прильнувшие уста,

Равно ты радости и козни сеять рада.

Заря и гаснущий закат в твоих глазах,

Ты аромат струишь, как будто вечер бурный;

Героем отрок стал, великий пал во прах,

Упившись губ твоих чарующею урной.

Прислал ли ад тебя, иль звездные края?

Твой Демон, словно пес, с тобою неотступно;

Всегда таинственна, безмолвна власть твоя,

И все в тебе — восторг, и все в тебе преступно!

С усмешкой гордою идешь по трупам ты,

Алмазы ужаса струят свой блеск жестокий,

Ты носишь с гордостью преступные мечты

На животе своем, как звонкие брелоки.

Вот мотылек, тобой мгновенно ослеплен,

Летит к тебе — горит, тебя благословляя;

Любовник трепетный, с возлюбленной сплетен,

Как с гробом бледный труп, сливается, сгнивая.

Будь ты дитя небес иль порожденье ада,

Будь ты чудовище иль чистая мечта,

В тебе безвестная, ужасная отрада!

Ты отверзаешь нам к безбрежности врата.

Ты Бог иль Сатана? Ты Ангел иль Сирена?

Не все ль равно: лишь ты, царица Красота,

Освобождаешь мир от тягостного плена,

Шлешь благовония и звуки и цвета!

le français

XXII

ЭКЗОТИЧЕСКИЙ АРОМАТ [39]

XXIII

ШЕВЕЛЮРА

О, завитое в пышные букли руно!

Аромат, отягченный волною истомы,

Напояет альков, где тепло и темно;

Я мечты пробуждаю от сладостной дремы,

Как платок надушенный взбивая руно!..

Нега Азии томной и Африки зной,

Мир далекий, отшедший, о лес благовонный,

Возникает над черной твоей глубиной!

Я парю, ароматом твоим опьяненный,

Как другие сердца музыкальной волной!

Я лечу в те края, где от зноя безмолвны

Люди, полные соков, где жгут небеса;

Пусть меня унесут эти косы, как волны!

Я в тебе, море черное, грезами полный,

Вижу длинные мачты, огни, паруса;

Там свой дух напою я прохладной волною

Ароматов, напевов и ярких цветов;

Там скользят корабли золотою стезею,

Раскрывая объятья для радостных снов,

Отдаваясь небесному, вечному зною.

Я склонюсь опьяненной, влюбленной главой

К волнам черного моря, где скрыто другое,

Убаюканный качкою береговой;

В лень обильную сердце вернется больное,

В колыхание нег, в благовонный покой!

Вы лазурны, как свод высоко-округленный,

Вы — шатер далеко протянувшейся мглы;

На пушистых концах пряди с прядью сплетенной

Жадно пьет, словно влагу, мой дух опьяненный

Запах муска, кокоса и жаркой смолы.

В эти косы тяжелые буду я вечно

Рассыпать бриллиантов сверкающий свет,

Чтоб, ответив на каждый порыв быстротечный,

Ты была как оазис в степи бесконечной,

Чтобы волны былого поили мой бред.

le français

XXIV

Тебя, как свод ночной, безумно я люблю,

Тебя, великую молчальницу мою!

Ты — урна горести; ты сердце услаждаешь,

Когда насмешливо меня вдруг покидаешь,

И недоступнее мне кажется в тот миг

Бездонная лазурь, краса ночей моих!

Я как на приступ рвусь тогда к тебе, бессильный,

Ползу, как клуб червей, почуя труп могильный.

Как ты, холодная, желанна мне! Поверь, —

Неумолимая, как беспощадный зверь!

le français

XXV

Ожесточенная от скуки злых оков,

Ты всю вселенную вместила б в свой альков;

Отточенных зубов влекома хищной жаждой,

Ты жертву новую на день готовишь каждый.

Твои глаза блестят, как в праздничные дни

На окнах лавочек зажженные огни;

Их блеск — заемный блеск, их власть всегда случайна,

Их красота — тебе неведомая тайна!

Машина мертвая, ты жажду утолишь

Лишь кровью мировой, но мир лишь ты целишь;

Скажи, ужель тебе неведом стыд, ужели

Красоты в зеркалах твои не побледнели?

Иль зла бездонности не видит мудрый взгляд,

И, ужаснувшись, ты не пятишься назад?

Или таинственным намереньем Природы

Твои, о женщина, благословятся роды,

И от тебя в наш мир, прославив грешный род —

Кощунство высшее! — сам гений снизойдет!

le français

XXVI

SED NON SATIATA [41]

XXVII

Когда она идет, роняя блеск огней

Одеждой радужной, сбегающей волнами,

Вдруг вспоминается мне пляска длинных змей

На остриях жезлов, протянутых волхвами.

Как горькие пески, как небеса степей,

Всегда бесчувственны к страданьям и прекрасны,

Как сочетанья волн в безбрежности морей,

Ее движения всегда равно бесстрастны!

В ней всюду тайный смысл, и все так странно в ней;

Ее граненых глаз роскошны минералы,

Где с взором ангельским слит сфинксов взор усталый,

С сияньем золота — игра немых камней;

Как блеск ненужных звезд, роскошен блеск холодный

Величья женщины прекрасной и бесплодной.

le français

XXVIII

ТАНЦУЮЩАЯ ЗМЕЯ

Твой вид беспечный и ленивый

Я созерцать люблю, когда

Твоих мерцаний переливы

Дрожат, как дальняя звезда.

Люблю кочующие волны

Благоухающих кудрей,

Что благовоний едких полны

И черной синевы морей.

Как челн, зарею окрыленный,

Вдруг распускает паруса,

Мой дух, мечтою умиленный,

Вдруг улетает в небеса.

И два бесчувственные глаза

Презрели радость и печаль,

Как два холодные алмаза,

Где слиты золото и сталь.

Свершая танец свой красивый,

Ты приняла, переняла

Змеи танцующей извивы

На тонком острие жезла.

Истомы ношею тяжелой

Твоя головка склонена —

То вдруг игривостью веселой

Напомнит мне игру слона.

Твой торс склоненный, удлиненный

Дрожит, как чуткая ладья,

Когда вдруг реи наклоненной

Коснется влажная струя.

И, как порой волна, вскипая,

Растет от таянья снегов,

Струится влага, проникая

Сквозь тесный ряд твоих зубов.

Мне снится: жадными губами

Вино богемское я пью,

Как небо, чистыми звездами

Осыпавшее грудь мою!

le français

XXIX

ПАДАЛЬ

Скажи, ты помнишь ли ту вещь, что приковала

Наш взор, обласканный сияньем летних дней,

Ту падаль, что вокруг зловонье изливала,

Труп, опрокинутый на ложе из камней.

Он, ноги тощие к лазури простирая,

Дыша отравою, весь в гное и в поту

Валялся там и гнил, все недра разверзая

С распутством женщины, что кажет наготу.

И солнце жадное над падалью сверкало,

Стремясь скорее все до капли разложить,

Вернуть Природе все, что власть ее соткала,

Все то, что некогда горело жаждой жить!

Под взорами небес, зловонье изливая,

Она раскинулась чудовищным цветком,

И задыхалась ты — и, словно неживая,

Готовилась упасть на свежий луг ничком.

Неслось жужжанье мух из живота гнилого,

Личинок жадные и черные полки

Струились, как смола, из остова живого,

И, шевелясь, ползли истлевшие куски.

Волной кипящею пред нами труп вздымался;

Он низвергался вниз, чтоб снова вырастать,

И как-то странно жил и странно колыхался,

И раздувался весь, чтоб больше, больше стать!

И странной музыкой все вкруг него дышало,

Как будто ветра вздох был слит с журчаньем вод,

Как будто в веялке, кружась, зерно шуршало

И свой ритмический свершало оборот.

Вдруг нам почудилось, что пеленою черной

Распавшись, труп исчез, как побледневший сон.

Как контур выцветший, что, взору непокорный,

Воспоминанием бывает довершен.

И пес встревоженный, сердитый и голодный,

Укрывшись за скалой, с ворчаньем мига ждал,

Чтоб снова броситься на смрадный труп свободно

И вновь глодать скелет, который он глодал.

А вот придет пора — и ты, червей питая,

Как это чудище, вдруг станешь смрад и гной,

Ты — солнца светлый лик, звезда очей златая,

Ты — страсть моей души, ты — чистый ангел мой!

О да, прекрасная — ты будешь остов смрадный,

Чтоб под ковром цветов, средь сумрака могил,

Среди костей найти свой жребий безотрадный,

Едва рассеется последний дым кадил.

Но ты скажи червям, когда без сожаленья

Они тебя пожрут лобзанием своим,

Что лик моей любви, распавшейся из тленья,

Воздвигну я навек нетленным и святым!

le français

XXX

DE PROFUNDIS CLAMAVI [45]

XXXI

ВАМПИР

В мою больную грудь она

Вошла, как острый нож, блистая,

Пуста, прекрасна и сильна,

Как демонов безумных стая.

Она в альков послушный свой

Мой бедный разум превратила;

Меня, как цепью роковой,

Сковала с ней слепая сила.

И как к игре игрок упорный,

Иль горький пьяница к вину,

Как черви к падали тлетворной,

Я к ней, навек проклятой, льну.

Я стал молить: «Лишь ты мне можешь

Вернуть свободу, острый меч;

Ты, вероломный яд, поможешь

Мое бессилие пресечь!»

Но оба дружно: «Будь покоен! —

С презреньем отвечали мне. —

Ты сам свободы недостоин,

Ты раб по собственной вине!

Когда от страшного кумира

Мы разум твой освободим,

Ты жизнь в холодный труп вампира

Вдохнешь лобзанием своим!»

le français

XXXII

Я эту ночь провел с еврейкою ужасной;

Как возле трупа труп, мы распростерлись с ней,

И я всю ночь мечтал, не отводя очей

От грустных прелестей, унылый и бесстрастный.

Она предстала мне могучей и прекрасной,

Сверкая грацией далеких, прошлых дней;

Как благовонный шлем, навис убор кудрей —

И вновь зажглась в душе любовь мечтою властной.

О, я б любил тебя; в порыве жгучих грез

Я б расточал тебе сокровища лобзаний,

От этих свежих ног до этих черных кос,

Когда бы, без труда сдержав волну рыданий,

Царица страшная! во мраке вечеров

Ты затуманила холодный блеск зрачков!

le français

XXXIII

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском: