Френсис Йейтс, «Джордано Бруно и герметическая традиция», Чикаго, 1964).

Глава 6.

КАЗУС БРУНО

Перенесемся с Пиренейского полуострова в Италию и обратим взор на едва ли не самую знаменитую «жертву» инквизиции – Джордано Бруно по прозвищу Ноланец. Сожгли его в 1600 году, и это, конечно, уже никакое не Средневековье, а самый конец Ренессанса и начало Нового времени, но в качестве иллюстрации к работе Sanctum Officium такая зарисовка необходима.

Из советского (да и современного) школьного учебника мы помним, что Бруно, великий ученый, отстаивавший гелиоцентрическую концепцию Коперника, был схвачен объятыми религиозными предрассудками инквизиторами, осужден и сожжен на костре - разумеется, за свои невероятно прогрессивные мысли, совершившие переворот в науке и противные отсталым тупым церковникам, не желавшим никаких перемен и отстаивавшим смехотворные библейские догмы. С какой стороны не взгляни – безвинный агнец, отданный за заклание свирепым волчищам из Священного Трибунала.

Так что же это был за человек, являлся ли он ученым в традиционном понимании данного термина и почему злые клерикалы отправили Бруно на костер? И, в конце концов, при чем тут Николай Коперник с гелиоцентризмом?

Как раз ни Коперник, ни его теория о вращении Земли и прочих планет вокруг Солнца, к истории обвинения Джордано Бруно почти не имеют отношения. Так, весьма косвенное.

Объект нашего внимания родился в 1548 году в Ноле, Кампанья, получив при крещении имя Филипп. С десяти до пятнадцати лет он проходит курс домашнего обучения у дяди в Неаполе – судя по всему семья была достаточно обеспеченной, чтобы позволить нанять в качестве учителя профессора Римского университета Виченцо Кале де Сарно. Затем Бруно поступает послушником в монастырь Сан-Доменико Маджоре – центр учености, где в свое время преподавал сам Фома Аквинский. В 1565 году он принимает постриг, взяв монашеское имя Джордано и продолжает обучение в соответствии с тогдашними традициями – древняя и новейшая философия, арабские авторы, Николай Кузанский с его модной натурфилософией и, заметим, каббала. Попутно сочиняет сонеты и неплохие комедийные пьесы.

В это же самое время начинает проявляться острая конфликтность его характера, которую апологеты Бруно с придыханием называют «замечательной искренностью и прямотой». В Санта-Мария Маджоре он первый раз попадает под подозрение в ереси, поскольку осудил книгу «О семи радостях Пресвятой Девы» и вынес из своей кельи изображения святых, оставив только распятие – это был первый звоночек. Дело спустили на тормозах, и Джордано Бруно в 1572 году становится рукоположенным священником, получая приход в городке Кампанья.

Запомним: он был доминиканским монахом и священником. Это очень важный пункт.

Вроде бы – живи да радуйся. Доходная должность, прекрасный кампанский климат, козий сыр, доброе вино, необременительные обязанности... Но всего через три года Бруно внезапно отзывают обратно в монастырь, где предъявляют обвинения не больше и не меньше, а по ста тридцати пунктам, в которых приходской священник умудрился отступить от догматов католической церкви. Это ведь просто уму непостижимо, за столь короткий срок наговорить столько глупостей, включая сочувствие арианской ереси! Вдобавок, у него нашли запрещенные сочинения. Бруно бежит из монастыря в Рим, где надеется объясниться перед руководством доминиканского ордена, но когда дело принимает совсем скверный оборот, бежит из Рима далее на север – через Геную и Венецию, в Швейцарию...

Затем начинается эпоха непрерывных странствий, сопровождаемых постоянными ссорами и скандалами. Перечислим главные этапы этого долгого и тернистого пути, занявшего полтора десятилетия.

Женева. Диспут с кальвинистами, скандал, обвинение в ереси теперь уже со стороны протестантов, тюрьма, бегство. Заключение Бруно о кальвинистах: «Да искоренит герой будущего эту глупую секту педантов, которые, не творя никаких добрых дел, предписываемых божественным законом и природою, мнят себя избранниками Бога только потому, что утверждают, будто спасение зависит не от добрых или злых дел, а лишь от веры в букву их катехизиса».

Тулуза. Бруно получает вакантную кафедру философии в Тулузском университете, где начинает читать вызывающие и откровенно провокационные лекции об Аристотеле, опровергая его учение, на котором строилась вся средневековая схоластика. Ссора с прочими преподавателями, изгнание с должности. Мнение Джордано Бруно о коллегах: «...Конечно, эти люди не могут высоко ценить философию, - или ничего не стоящую, или ту, которую они не знают. Но кто открыл истину, это сокрытое от большинства людей сокровище, тот, подчиняясь ее красоте, становится уже ревностным блюстителем того, чтобы она не была извращаема, не находилась в пренебрежении и не подвергалась осквернению. Самые жалкие из людей - это те, кто из-за куска хлеба занимаются философией».

(Переводим с бруновского языка на русский: «Вы, жалкие и ничтожные личности, не оценили мои взгляды на открытую мне истину»).

Париж. В Тулузе он успел получить докторский диплом и звание ординарного профессора, а потому мог быть принят в Сорбонну. Бруно ставит условие: никакого обязательного посещения мессы – что само по себе подозрительно, особенно для священника. Благодаря книге о мнемонике (развитии памяти) был замечен королем Генрихом III, вошел в круг парижской научной богемы, но опять рассорился со всеми, с кем только можно и вынужден был уехать в Англию. Объяснял это низкими интригами католических обскурантов и замшелых аристотелистов – ничего нового.

Лондон. Поступление в Оксфорд. Английский вице-канцлер получает от Джордано Бруно удивительное письмо, которое наводит на определенные размышления о вменяемости итальянца. Бруно именует себя, любимого, «...доктором более совершенного богословия, профессором более высшей мудрости, чем та, которая преподается обыкновенно. Его знают везде, не знают только варвары. Он будит спящих, поражает кичливое и упрямое невежество; он гражданин и житель всего мира, перед которым равен британец и итальянец, мужчина и женщина, епископ и князь, монах и логик. Он сын отца-неба и матери-земли». (цитируется по изд. Антоновский Ю.М. «Джордано Бруно, его жизнь и философская деятельность» 1891 г.).

В протестантском Оксфорде он читает крайне странные лекции, от которых, как утверждали современники, «краснели стены богословской аудитории», причем это сопровождалось «своеобразным латинским языком». Пикантная подробность: злые языки поговаривают, будто Джордано Бруно в Оксфорде читал лекцию, использовав трактат флорентийца Марсилио Фичина «О жизни», посвященный проблемам магии, выдав его за собственное сочинение.

Итог предсказуем – из Оксфорда Джордано Бруно вышибли с громким скандалом, а мы можем оценить его высказывание о тамошних ретроградах: «Созвездие педантов, которые своим невежеством, самонадеянностью и грубостью вывели бы из терпения самого Иова. Оксфорд – вдова здравого знания».

Кажется, мы нечто подобное уже слышали совсем недавно?

Марбург. Попытка получить кафедру в университете. Причем Бруно нагло соврал, назвав себя «профессором римской теологии». Вежливый отказ, за которым последовал очередной взрыв неконтролируемой ярости – он грубо обругал ректора в его собственном доме и заявил, что «факультет нарушил народное право и обычаи всех германских университетов и поступил против интересов науки».

Виттенберг. Получение кафедры и очередное славословие самому себе перед ректором – «Я питомец муз, друг человечества и философ по профессии». Через два года – ссора с новым кальвинистским руководством, отставка.

Прага. Здесь друг человечества ничего не добился, кроме трехсот талеров, подаренных императором Рудольфом, за посвящение таковому книги «О ста шестидесяти положениях против математиков и философов своего времени». Ключевое слово здесь – «против». Все они философы, один я д’Артаньян.

Гельмштадт. Кратковременное пребывание в университете герцога Юлия Брауншвейгского. Здесь Бруно договорился до того, что пастор кафедрального собора Гельмштадта влепил ему отлучение от церкви – формального католика отлучили лютеране, это ли не достижение?! Изгнание из университета.

Франкфурт-на-Майне. Бургомистр не пускает буйного еретика в город, в результате Бруно селится в кармелитском монастыре за стенами, где пишет несколько книг.

Цюрих. Читает лекции по метафизике ограниченному кружку золотой молодежи, пользуясь поддержкой молодого и богатого дворянина Иоганна Генриха Гейнцеля фон Дегерштейна. Один из участников кружка, протестантский священник Рафаэль Эглин, впоследствии вспоминал о странной особенности Джордано Бруно – он диктовал свои мысли... стоя на одной ноге, причем делал это постоянно. Причины, по которым Бруно спешно покинул Цюрих, нам не известны, но исходя из всего вышеизложенного, нетрудно предположить, что он опять совершил какую-нибудь дикую выходку. Гений, что возьмешь.

Тем временем во Франкфурте ищущий тайного знания венецианский аристократ Джованни Мочениго через посредника вступает с Бруно в контакт и приглашает в Италию, обещая содержание с проживанием в своем палаццо, в обмен на обучение «Луллиевому искусству» - тренировка памяти и способы изыскивать новые идеи. Наш герой принимает предложение и в марте 1592 года едет в Венецию, словно позабыв, что доминиканский орден точит на него зуб за дезертирство, а инквизиция прислеживала за похождениями Бруно в протестантских странах и изучала его сомнительные сочинения.

Вот такая одиссея. Столь подробное описание странствий Джордано Бруно было приведено ради более ясного понимания его кипучей натуры. Чрезмерно кипучей, и это еще очень мягко сказано...

* * *

Так а что же наука, спросите вы? Наука, которой Бруно якобы неустанно занимался на протяжении пятнадцатилетних странствий, почти в десятке европейских университетов?

Давайте дня начала приведем выдержку из одной оксфордской лекции Джордано Бруно:

«...Природа души одинакова у всех организованных существ, и разница ее проявлений определяется большим или меньшим совершенством тех орудий, которыми она располагает в каждом случае. Представьте себе, что головка змеи преобразилась в человеческую голову и сообразно тому изменился бюст, язык сделался толще и развились плечи, что по бокам выросли руки и из хвоста расчленились ноги, - она стала бы мыслить, дышать, говорить и действовать, как человек, она стала бы человеком. Обратная метаморфоза привела бы к противоположным результатам. Очень возможно, что многие животные обладают более светлым умом и понятливостью, чем человек, но они стоят ниже его, потому что обладают менее совершенными орудиями. Подумайте в самом деле, что бы было с человеком, будь у него хоть вдвое больше ума, если бы его руки превратились в пару ног. Не только изменилась бы мера безопасности, но сам строй семьи, общества, государства; немыслимы были бы науки и искусства, и все то, что, свидетельствуя о величии человека, делает его безусловным властелином над всем живущим, - и все это не столько в силу какого-то интеллектуального преимущества, сколько потому, что одни мы владеем руками - этим органом из всех органов».

Немудрено, что такие вот заявления вызвали оторопь у профессоров Оксфорда. Даже современные поклонники Бруно осторожно замечают, что он «наговорил много странностей». Так что же он преподавал? О чем писал? Чем делился? Чем-то действительно эпохально новым, прорывным, истинно верным?

Может быть, достижения Бруно связаны с пропагандированием идей Николая Коперника изложенных в книге «О вращении небесных сфер»? Загвоздка тут в том, что этот научный труд, впервые полностью опубликованный в 1543 году (его предтеча, брошюра Коперника «Commentariolus» и вовсе появилась в 1514) был широко распространен, изучался во многих университетах, а отношение к гелиоцентрической системе со стороны католической церкви в те годы было нейтрально-спокойным и местами благожелательным – папа Григорий XIII готовил переход с юлианского на грегорианский календарь (1583 г.) и для этой реформы оказались полезны наблюдения за светилами. В 1533 году, в Риме была прочитана серия лекций с изложением теории Коперника, — их посетили папа Климент VII и несколько кардиналов, проявившие немалый интерес к гелиоцентрической гипотезе. В 1536 году Капуанский кардинал Николас Шенберг даже написал Копернику из Рима и попросил прислать копию трактата «в ближайшее возможное время».

Конечно, у Коперника оставалось множество оппонентов, в том числе и в церковной среде, но его книга не являлась запретным плодом вплоть до 1616 года, когда римский понтифик Павел V вдруг решил, что она противоречит Святому Писанию. При жизни Джордано Бруно гелиоцентрическая концепция резко осуждалась как раз прогрессивными протестантами, а не дремучими католиками. Сдать человека в инквизицию за книгу Коперника или дискуссии о ее тематике во времена Бруно выглядело бы нонсенсом. Не осуждена Церковью? Не внесена в «Индекс запрещенных книг»? Так в чем же трудности, спрашивается?!

Джордано Бруно, безусловно, развил теорию Коперника, что опять же было ненаказуемо – он вполне разумно счел, что звезды есть иные миры, множество таковых миров бесконечно, и созданы они к вящей славе Господней. Вот его собственные слова, тщательно записанные секретарем Священного Трибунала:

«...В моих книгах, в частности, можно обнаружить взгляды, которые в целом заключаются в следующем. Я полагаю вселенную бесконечной, то есть созданием бесконечного божественного могущества. Ибо я считаю недостойным божественной благости и могущества, чтобы Бог, обладая способностью создать помимо этого мира другой и другие бесконечные миры, создал конечный мир. Таким образом, я заявлял, что существуют бесконечные миры, подобные миру земли, которую я вместе с Пифагором считаю светилом, подобным луне, планетам и иным звездам, число которых бесконечно. Я считаю, что все эти тела суть миры, без числа, образующие бесконечную совокупность в бесконечном пространстве, называющуюся бесконечной вселенной, в которой находятся бесконечные миры».

(«Джордано Бруно перед судом инквизиции (краткое изложение следственного дела Джордано Бруно)» Вопросы истории религии и атеизма. Т. 6. М. 1958.)

И ведь что характерно, не возразишь – с точки зрения наших современных знаний. В XVI веке такая доктрина, конечно, была революционной, даже граничащей с ересью. Именно «граничащей», не более – данный вопрос мог выноситься на богословский диспут, а там уж кто кого переспорит.

Однако, тут есть тонкий нюанс, благодаря которому граница была перейдена.

Католическое понимание Бога – персонифицированное. Бог, как существо обладающее разумом, способностью к творению, безграничным могуществом и прочими неизмеримыми и непознаваемыми смертным достоинствами – Творец, стоящий вне природы и над ней. В философии Джордано Бруно, которую он ясно изложил в поэме «О безмерном и бесчисленном» и нескольких других книгах, персонификация исчезает: «[Бог] является божественным бытием в вещах», то есть религиозный смысл термина «Бог» исчезает, замещаясь абстрактными «природой» и «материей».

Ересь? Конечно ересь. Он декларирует отсутствие Бога как существа, пускай и непознаваемого человеческим разумом.

Больше того, в представлениях Бруно планеты существуют в герметической традиции — это живые божественные существа, которые вращаются по своей воле и имеют магические свойства. Стоп, - скажете вы, - но при чем тут наука (например вышеописанное и действительно верное строение вселенной) и магия? Как они сочетались в разуме Джордано Бруно?!

Сейчас мы в очередной раз вспомним термин «менталитет». Как было неоднократно сказано, для человека Средневековья и Ренессанса волшебство, чудеса и мистика были вещами самыми привычными и естественными. Бруно не исключение, особенно в свете не самых известных подробностей его приобщения к оккультно-магической практике – герметизму.

* * *

Началось все в славном городе Флоренция около 1460 года. Тогда Флорентийская республика постепенно трансформировалась в так называемую «Сеньорию» - фактически, в диктатуру одного или нескольких аристократов. Сеньором Флоренции к тому времени был Козимо Медичи по прозвищу Векььо (Старый) – деятель поистине незаурядный, основатель династии будущих великих герцогов Тосканских, банкир, щедрый меценат, и один из самых выдающихся покровителей итальянского Ренессанса.

Как человек эпохи Возрождения Козимо Веккьо коллекционировал предметы искусства и, разумеется, старинные книги, собирая библиотеку. Один из его агентов по приобретению манускриптов, греческий монах, доставляет во Флоренцию из Македонии рукопись, содержавшую четырнадцать разделов-трактатов, якобы сочиненных лично Гермесом Трисмегистом – античным божеством, на чьей мифологической биографии мы останавливаться не будем.

Во Флоренции вскоре появилась так называемая «Платоновская Академия» - элитное объединение богатых или просто талантливых граждан, в которое входили дворяне, священники, поэты, художники, банкиры и прочие представители местной богемы. Академия вовсе не являлась учебным заведением – лекции там никто не читал, постоянных студентов не было, науки не преподавались. Более всего она напоминала дискуссионный философский клуб с некоторыми чертами оккультной секты, члены которой искали тайненькое знаньице. Возглавлял Академию врач, философ, астролог и оккультист Марсилио Фичино, которого мы недавно вскользь упоминали, говоря о «странных» лекциях Бруно в Оксфорде. Занятия оккультными практиками совершенно не мешали Фичино совмещать магию с ремеслом священника – такое было время, в эпоху Возрождения подобные увлечения рассматривались как вполне невинные и приличествующие просвещенному человеку.

Советский профессор философии А.Ф. Лосев характеризует изыскания членов Платоновской Академии следующим образом: «...рассуждая о религии, они хотели охватить решительно все ее исторические формы. Доказывалось, что и католик, и буддист, и магометанин, и древний иудей, и даже все язычники идут к Богу, хотя с внешней стороны и разными путями, но по существу своему это один и тот же, всеобщий и единственный религиозный путь, который дан человеку от природы. Поэтому Моисей и Орфей - это одно и то же, Платон и Христос - это в существе своём одно и то же, католик и язычник - одно и то же».

С точки зрения католической церкви и инквизиции такие выкладки выглядели безусловной и злостной ересью, но флорентийских «академиков» никто не трогал – у них были слишком могущественные покровители, да и учение свое Марсилио Фичино с соратниками не распространяли, поскольку не стремились делиться «элитарным» знанием, предназначенным только для избранных...

По указанию Козимо Медичи Фичино переводит македонские манускрипты на латынь, они получают название «Герметического корпуса» (от имени Гермеса Трисмегиста) или же «Поймандр», по названию начального трактата; часть свода посвящена философии, часть астрологии, алхимии и магии. Общая характеристика – изложение Гермесом полученных им сверхъестественным путем божественных откровений, посвященных самым разным аспектам бытия. При этом Гермес ассоциируется еще и с древнеегипетским божеством Тотом, доносящим до смертных сокровенное знание Египта эпохи фараонов.

Сказать, что «Герметический корпус» произвел фурор – значит не сказать ничего. Для тех времен это была сенсация глобального уровня, особенно на фоне массового увлечения возрожденческой интеллигенции оккультизмом. Существованию практически всей эзотерики, от Ренессанса до наших дней, мы обязаны сеньору Козимо Медичи, чей агент притащил во Флоренцию эти рукописи - магия и гностицизм в них переплетены теснейшим образом.

(Заметка на полях: по ряду лингвистических и текстологических признаков данные рукописи были созданы около II-III веков н.э. на основе более древних трактатов и раннехристианских книг, ради приобщения язычников к христианской концепции в понятной для политеистов античности форме).

Первое печатное издание «Корпуса» увидело свет уже 1471 году, а к концу XVI века мы видим более полутора десятков отдельных изданий не считая дополнительных тиражей. Практически любой образованный человек эпохи мог ознакомиться с этими трактатами.

К чему было столь долгое разъяснение и при чем тут Джордано Бруно?

О, Бруно тут очень даже при чем! Неизвестно, когда в его руки попал «Герметический корпус», - возможно, что еще в ранние годы пребывания в монастыре Санта-Мария Маджоре или во время священничества в Кампанье, - но впечатление на молодого монаха этот манускрипт произвел неизгладимое, о чем свидетельствует вся дальнейшая деятельность нашего героя.

Возвращаемся к парижскому периоду жизни Бруно и открываем книги «О тенях идей» и «Песнь Цирцеи» посвященные мнемонике – тренировке памяти. В Средневековье и Ренессансе ученые мужи в своих трактатах традиционно основывались на работах античных авторов. Самое известное римское сочинение по мнемонике называется «Rhetoricon ad Herennium», «Риторика для Геренния», одно время оно приписывалось самому Цицерону и было написано примерно в 86-82 годах до Рождества Христова на основании более раннего греческого источника родосской ораторской школы.

Казалось бы, бери древнеримскую основу и развивай, как делают все уважающие себя ученые. Ничего подобного, мы простых путей не ищем! В работах Бруно классические античные корни почти полностью отсутствуют, зато магии с переизбытком. На первых же страницах «Теней» мы встречаем Гермеса Трисмегиста, спорящего с Филотеем (выступающим как персонификация автора, самого Бруно) и Логифером о книге, которую держит в руках Гермес, где говорится о Тенях Идей и герметическом искусстве памяти; сам подход к памяти рассматривается как главный инструмент в формировании мага.

М. В. Рассадин, священник и исследователь истории оккультизма в статье «Джордано Бруно. Герметическая традиция и ренессансная магия», замечает:

«...Его (Бруно) система мнемоники выглядит, как метод запечатления в памяти основных или архитипических астрологических образов и символов, используя которые в качестве мнемонических или талисманных, адепт получает универсальное знание, создает магическую организацию воображения, магически могущественную личность и обретает силы, резонирующие с силами космоса. Так что тот, кто овладевает этой системой, подымается над временем, и в его уме отражается вся природная и человеческая вселенная. Он станет подлинным Эоном (Aion), обладателем Божественной силы».

И чем дальше мы будем закапываться в сочинения Бруно, тем больше будем видеть в них античных и египетских духов, таинственных обрядов, упоминаний Каббалы, Тота, Юпитера, Цереры, Изиды, магического расположения звезд и планет, пространства Зодиака, «одушевленных предметов» и прочего махровейшего оккультизма – поразительно, какая немыслимая каша царила в голове этого человека!

Возьмем книгу Бруно «Изгнание торжествующего зверя» от 1584 года, в которой, как торжественно оповещается в современной аннотации, «естественнее всего вылилась проповедь новой религии человечества, проповедь, поставившая Бруно на исторической грани как творца и вдохновителя новой философии и культуры». Вот так, не больше и не меньше. Новая религия в его видении должна была выглядеть следующим образом, цитируем:

«... О Египет, Египет! Только сказки останутся от твоей религии, сказки также невероятные для грядущих поколений, у коих не будет ничего, что поведало бы им о твоих благочестивых деяниях, кроме письмен, высеченных на камнях. И сии письмена будут рассказывать не богам и не людям; ибо люди умрут, а божество переселится на небо, но - скифам и индийцам или прочим таким же диким народам. Тьма возобладает над светом, смерть станут считать полезнее жизни, никто не поднимет очей своих к небу, на религиозного человека будут смотреть, как на безумца, неблагочестивого станут считать благоразумным, необузданного - сильным, злейшего - добрым. И - поверишь ли мне? - даже смертную казнь определят тому, кто будет исповедовать религию разума: ибо явится новая правда, новые законы, не останется ничего святого, ничего религиозного, не раздастся ни одного слова, достойного неба или небожителей. Одни только ангелы погибели пребудут и, смешавшись с людьми, толкнут несчастных на дерзость ко всякому злу, якобы к справедливости, и дадут тем самым предлог для войн, для грабительства, обмана и для всего прочего, противного душе и естественной справедливости: и то будет старость и безверие мира! Но не сомневайся, Асклепий, ибо после того как исполнится все это, Господь и Отец Бог, управитель мира, всемогущий промыслитель, водным или огненным потопом, болезнями или язвами, или прочими слугами своей милосердной справедливости, несомненно положит конец этому позору и воззовет мир к древнему виду».

В сухом остатке: ожидается триумфальное воскрешение основанной на удивительной магии древнеегипетской религии, каковая сменит хаос и безнадежность, позволит воссиять потерянной с веками мудрости и волшебным знаниям былых времен – тому дано особое, уникальное знамение, пророчество, свидетельствующее о наступлении новой эпохи!

Теперь догадайтесь, что это за мистическое знамение.

Верно – гелиоцентрическая концепция Коперника, по мнению Бруно ясно дающая понять, что свет Древнего Египта возвращается.

Вот такой, с позволения сказать, «ученый».

* * *

Можно без обиняков сказать, что на костер Джордано Бруно под руки привели Козимо Медичи, приказавший перевести «Герметический корпус» и интеллектуальная секта флорентийской «Платоновской Академии» во главе с Марсилио Фичино, большим поклонником которого Бруно являлся. Герметика и оккультизм становятся его idee fixe до конца жизни, без них не обходится ни одно сочинение. Причем если Фичино пытался криво-косо примирить христианство и «древнеегипетскую магию», то Бруно пошел дальше и скатился к откровенному язычеству.

Слышим возражения: ну раз магия для тех времен была естественной и обязательной частью мировоззрения, так что ж в этом необычного?! Может быть все научные трактаты тогда писались в подобной стилистике?

Берем с полки книгу Николая Коперника «О вращении небесных тел» - ведь именно вокруг нее и ломаются копья. Открываем. На первых страницах читаем посвящение папе Павлу III, с упоминаниями великих ученых и философов античности: Плутарха, Цицерона, Лисида. А дальше?

А дальше мы наблюдаем сугубо научное произведение. Обоснование сферичности Земли и вращения планеты вокруг своей оси. Тригонометрия и таблицы синусов. Опровержение заблуждений античности и в частности концепции Птолемея. Описание астрономических приборов, звездный каталог, движение Луны по замкнутой орбите, объяснение лунных и солнечных затмений, расчеты расстояний от Солнца до планет, принцип относительности движения и так далее. Никакой мистики и оккультных пассажей.

Справедливости ради заметим, что герметическая традиция тогда была настолько сильна, что Коперник не удержался и процитировал фрагмент из «Асклепия» - трактата, в котором Гермес Трисмегист беседует с Асклепием о творении мира и божественной иерархии, - фрагмент, в котором говорился о мистико-магическом почитании Солнца в Древнем Египте. Но и только. Книга Коперника – это прежде всего математика, физика, астрономия. Как раз то, чего почти нет у Бруно, являвшегося крайне посредственными математиком, зато «радикальнейшим из магов»; для него теория Коперника – это «иероглиф, герметическая печать, которая скрывает могущественные божественные тайны и в секрет которой он проник».

Сам Бруно относился к Копернику следующим образом, что ясно показано в сочинении «Великопостная вечеря»:

«...Коперник, достойный человек, совершил великое открытие и сам его не вполне понял, поскольку был всего лишь математик; Ноланец постиг истинный смысл чертежа Коперника, увидел в нем сияние божественного смысла, иероглиф божественной истины, иероглиф возврата египетской религии – одним словом, тайны, скрытые от жалких, слепых оксфордских педантов».

Френсис Йейтс, «Джордано Бруно и герметическая традиция», Чикаго, 1964).

Еще одной отличительной особенностью сочинений Бруно является невероятно сложное для понимания изложение материала; даже в XVI веке, когда вычурный язык трактатов считался проявлением хорошего вкуса и образованности автора, книги итальянца были неприятным исключением. В 1588 году Джордано Бруно приезжает в Прагу, надеясь добиться расположения императора Рудольфа II, известного своим покровительством не только наукам, но и оккультизму, астрологии и алхимии. Императору посвящается книга «Сто шестьдесят тезисов против математиков и философов нашего времени», написанная неудобоваримым языком и непонятная по содержанию, включающая загадочные магические диаграммы – вероятно, Бруно предполагал, что Рудольф, сам увлеченный герметикой, поймет «тайное послание» зашифрованное в «Тезисах», но его расчеты не оправдались.

Император не предложил итальянцу должность при дворе или в пражском университете, прислал три сотни талеров (обычный вежливый ответ в благодарность за посвящение книги) и с тем Бруно несолоно хлебавши вернулся в Германию. Тот факт, что он не сумел зацепиться в Праге, «столице магов», говорит о многом – вероятно, даже для Рудольфа II буйный итальянец оказался чересчур «странным».

Мы уже упоминали о его чудовищном, запредельном самомнении - «…тот, кто пересек воздушное пространство, проникнувший в небо, пройдя меж звездами за границы мира» и маниакальных попытках ниспровергнуть авторитет Аристотеля и всех его последователей. Дело доходило вплоть до рукоприкладства. До нас дошел рассказ некоего Котена, библиотекаря аббатства Сен-Виктор:

«...Бруно вызвал "королевских чтецов и всех слушателей в Камбре", были 28 и 29 мая (1586 года), приходившиеся на "среду и четверг недели Пятидесятницы". Защищал тезисы Эннекен, ученик Бруно, занимавший "главную кафедру", а сам Бруно занимал "малую кафедру, у двери в сад". Возможно, это была мера предосторожности, на случай, если придется убегать, – и убегать действительно пришлось.

<...>

Бруно встал и обратился ко всем с призывом опровергнуть его и защитить Аристотеля. Никто ничего не сказал, и тогда он закричал еще громче, словно одержав победу. Но тут встал молодой адвокат, по имени "Rodolphus Calerius", и в длинной речи защищал Аристотеля от Бруновых клевет, начав ее с замечания, что "королевские чтецы" потому не выступили прежде, что считали Бруно недостойным ответа. В заключение он призвал Бруно ответить и защититься, но Бруно молча покинул свое место. Студенты схватили его и заявили, что не отпустят, пока он не отречется от клеветы на Аристотеля. Наконец он от них освободился под условием, что на следующий день вернется, чтобы ответить адвокату. Тот вывесил объявление, что на следующий день явится. И на следующий день "Rodolphus Calerius" занял кафедру и очень изящно защищал Аристотеля от уловок и тщеславия Бруно и снова призвал его к ответу. "Но Брунус не появился, и с тех пор в этом городе не показывался"».

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском: