ТОР 5 статей: Методические подходы к анализу финансового состояния предприятия Проблема периодизации русской литературы ХХ века. Краткая характеристика второй половины ХХ века Характеристика шлифовальных кругов и ее маркировка Служебные части речи. Предлог. Союз. Частицы КАТЕГОРИИ:
|
Почувствовав душу Юноши). 2 страницаВедь жить, ведь жить она должна!
Герман Да, я познал!
Вальтер (вскакивает в гневе) Так я один пойду!
Вальтер хочет быстро удалиться. Герман Стой, мальчик! Стой!
Оба падают на колени перед Распятием. ДЕЙСТВИЕ III Подвальная большая комната, без окон, под сводом. Прямо против зрителей большой, некрашеный стол. На нём несколько толстых книг и Распятие, прибор для письма и несколько канделябров. Рядом с ним скамейка. На самой середине комнаты дыбы. Несколько правее железная пустая кровать, рядом с ней сковорода с горячими углями. Затем целый ряд других предметов пытки. Направо тяжелая, железная дверь, в которую вводят осуждённых. Сперва сцена совершенно пуста. Потом безмолвно, словно крадучись, входит слуга, зажигает свечи, расставляет предметы на столе и испытующе смотрит на орудия пытки. Потом уходит, запирая тяжёлую железную дверь снаружи за сценой. В углу комнаты подымается пар и, когда он пропадает, на сцене стоят Герман и Вальтер. Герман Будь спокоен.
Вальтер становится с ним рядом. Герман палкой с железным остриём чертит около них магический круг. Вальтер Тебе я верю, мой Учитель!
Голос Снимите с дыбы. Невыносимо я страдаю! Й голос О, ноги сожжены! Убейте же меня! Вальтер Учитель! Ты слышишь стоны! Голос Невинен я, о Боже! Господь, будь мне свидетель! Герман То голоса замученных вчера.
Голоса О, пощадите! О, оставьте
За сценой звон отпираемой тяжёлой железной двери. Входят три монаха-инквизитора с актуариусом: двое старых, один молодой. За ними у железных дверей становится стража. Монахи и актуариус торжественно садятся за судейский стол. Й инквизитор (торжественно) Сегодня нам подсудна
Два стражника уходят. Й инквизитор Отец Антоний, получили ль
Й инквизитор Да, получил и прочитал её,
Й инквизитор А жалко! Говорят, вернейший способ вызвать духов и заставить их принести нам золота. Молодой инквизитор Но, отец мой! Может, золото от беса? Й инквизитор (иронически) Кто бес? Кто нет!
Й инквизитор Читал я много раз
Й инквизитор Не заклинания слабы,—
Входят два стражника; за ними ведут Клару двое палачей и трое помощников. Рядом с Кларой идёт жена палача, толстая, обрюзглая баба, Брунгильда. Клара в одной только короткой рубашке: ноги её, руки и шея голые. На глазах у неё повязка. Ведут её задом к инквизиторам. Й инквизитор Брунгильда, подойди! Брунгильда (подходя к столу и низко кланяясь) Примите мой поклон нижайший,
Й инквизитор Скажи нам, баба, искала ль ты печати дьявола на теле подсудимой? Брунгильда Святейшие отцы!
Й инквизитор И что же? Брунгильда Да что! Всё плачет и дрожит! Й инквизитор А печать дьявола ты не видала? Брунгильда (вздыхая) Как ни старалась,
Й инквизитор Довольно! Отойди!
Клару подводят к столу. Палач с глаз её снимает повязку. Й инквизитор Девица Клара! Я прошу тебя
Клара (глядя прямо на него) Святой отец!
Й инквизитор Дитя, признайся нам!
Клара Я говорю вам,
Молодой инквизитор (убедительно) Она готова дать
Й инквизитор Ты, юный брат, забыл, —
Он обращается теперь к Кларе. Дочь моя! Вот эти вещи
Клара (вся дрожа) О, Боже мой! Ты видишь!
Й инквизитор Палач! Объясни подсудимой
Палач с грубым смехом подводит Клару поочерёдно ко всем орудиям пытки и показывает ей их. Клара вся дрожит и смотрит прямо, не моргая. Палач Вот это, милая моя, дыбой мы зовём. Вот тут мы привязываем ручки, а вот тут ножки. Затем начинаем растягивать. А суставчики-то: хрусь! хрусь! А затем под мышечками огоньком поджарим, а можно и у грудок. Тебе это, деточка, не нравится?! Но другое: качели. Вот так: ручки связываем на спинке, а верёвку привязываем за них, а верёвочка-то перекинута через блок, там на потолке. Потом и начинаем то подымать вверх девочку, а то сразу опускать её. При этом все жилочки рвутся и все косточки лопаются. Тоже не нравится, моя кошечка?! Ну, так вот другое: это гробик! В него кладут и привязывают крепко. В ротик кладут вот эту воронку. И через нее помаленечку вливают, поверишь ли, ведра два самой чистой водички. Живот-то во какой вздует! Не веришь! Ну так попроси отцов святейших, — они позволят тебе самой проверить мои слова. А вот это сапог испанский, самый модный! У кого ножки кривые — тому он живо их выпрямит. Ведь презабавный инструмент! Вальтер Что будет дальше! О, Боже! Боже! Герман Успокойся!
Й инквизитор О, злая дочь моя!
Клара Нет! Пусть пытка!
Й инквизитор Так, хорошо! Палач!
Й инквизитор Постойте! Дочь моя,
Й инквизитор (делает неопределённую гримасу) Хм! Хм!
Клара Я правдой не торгую.
Й инквизитор Что делать!
Герман медленно и торжественно вытягивает свои руки против Клары и всех судей; подходит к Кларе, как сомнамбул, и дотрагивается до неё руками. Затем пятится тихо и уверенно опять к себе в круг. Палач ввинчивает ногу Клары в испанский сапог. Клара (восторженно) Иисус Христос страдал,
Й инквизитор Пиши: она себя невестой назвала,
Клара Отверстым вижу небо,
Й инквизитор Пиши: помог ей дьявол
Палач развинчивает сапог. Палач (в изумлении) Нога её цела,
Й инквизитор Вон, на железную кровать
Клару ведут к кровати. Привязывают её к ней и раздувают рядом с ней жаровню. Жаровню подносят к её ногам. Пламя начинает их лизать. Вальтер О, Боже, Боже мой! Спасите! Он хочет выскочить из круга и броситься к Кларе. Й инквизитор Что это, голос?!
Герман схватывает Вальтера и тащит его опять в круг. Довольно, палачи!
Вальтер Учитель, помоги! Герман Я ей уже помог!
Они торжественно уходят. Перед ними тяжёлые двери с гулким металлическим звоном сами распахиваются и потом, пропустив их, опять шумно захлопываются. Инквизиторы и палачи безмолвны. ДЕЙСТВИЕ IV Поле за городской стеной. Вдали виднеются башни средневекового города. В перспективе темнеет бор. Среди сцены, несколько в её глубине, огромный костёр, к нему сбоку прислонена лестница. На сцене толпится многочисленная пёстрая толпа. Она состоит из ландскнехтов, ремесленников, бюргеров, лекарей, брадобреев, крестьян и крестьянок и т. д. Все в необыкновенном оживлении ждут казни. По авансцене медленно прохаживаются, совершенно отдельно от толпы, два странных, очень крупного роста, существа в широких мантиях. Они закутаны и их лиц не видать. Одно во всём ярко-серебряном, белом, а другое во всём глубоко-чёрном. Они не разговаривают и держат друг друга за руки. Некоторые из народа следят за ними испуганно глазами. Во время следующего разговора два странных существа незаметно исчезают в толпе. Нищий Зачем они пришли? Зачем? Ты видишь этих двух? Лекарь Видать-то вижу. Наверно, проходимцы. Нищий Ты ничего не понял! Лекарь А ты, старик, наверно можешь больше меня понять, учёного доктора?! Нищий Больше! Больше! Я смотрю, всю жизнь смотрю. Я все давно понимаю. Лекарь Их больше нет. Нищий Их нет, но они придут. Они всегда приходят. Лекарь Ну так пускай приходят. Нищий Они придут к тебе. Ты должен их любовно встретить. Лекарь Мне некогда болтать слова пустые. Отстань! Я посмотреть хочу, как будут ведьму жечь. Он теряется в толпе. Женщина Батюшки мои! Здесь будут жечь её? Й ландскнехт Конечно, милка! Изжарят, как овцу. Женщина За что же? Й ландскнехт А за то, что ведьма! Правда, брадобрей мне говорил, что лишь под старость бабы становятся ведьмами. Эта же, говорят, молодая, смазливенькая. Значит, поспешила. Женщина Безбожник! Срамник! Уйди ты прочь! Й ландскнехт (обнимая её) Ну, голубка-мамочка, не сердись! Вокруг высокого и худого монаха в изодранной ряске собирается толпа. Монах высоко над своей головой жестикулирует руками и что-то кричит. Толпа волнуется. Монах Да, надо жечь всех колдунов, всех ведьм, всех женщин. Они соблазняют нашего брата. Они сосуд дьявола. Старик Не увлекайся, святой отец! Не поддавайся сам соблазну. Молодая бабёнка Не тебя ли, старого козла, станут соблазнять! Пьяница! Монах (в гневе) Вас спалит земной и небесный огонь, адовы чада! Й ландскнехт Не ругай баб, проходимец! Я глотку тебе заткну. Вам бабы не нужны. Вся забота ваша о чертях. Ну, и любите их. Мы же останемся с бабами. Проще. Народ хохочет. Монах в гневе потрясает кулаком и уходит. Нищий Помолитесь Богу! Помолитесь Богу! Крестьянин Старик, отчего ты не просишь сегодня для себя милостыни? Нищий Сам Господь мне даст её сегодня. Прошу я за несчастных. Беда! Беда! Крестьянин Какая тут беда! Беда ль, что ведьму жгут? Нищий Сегодня жгут, и — знаете кого? Крестьянин Ведьму! Нищий Нет, Клару, невесту ученика нашего Германа. В народе раздаются протяжные и печальные голоса. Голоса Герман… Герман… Герман… Крестьянин Быть не может! Он не даст её в обиду, даром, что овцы смирнее. Он задаст им на орехи. Нищий Глядите, глядите, — вот и он, и с ним его Вальтер. Герман тихо бредёт, опустив на грудь седую голову, за ним на расстоянии двух шагов идёт Вальтер. Женщина (падая на колени перед Германом) Учитель, дочь моя больна. Исцели её. Герман проходит мимо, не замечая её. Нищий Свет моих очей! Исцелитель, друг народа, теперь я не боюсь! Ты их сильней! Й ландскнехт (подходя к Герману) Заговори меня, отец почтенный, чтоб вражеские сабли не ранили меня. Герман Друг, оставь! Сегодня я слабей дитяти! Оставь! Ландскнехт удивлённо отходит в сторону. К Герману напирает толпа народа. Они кричат и потрясают в воздухе кулаками. Герман изумлённо, словно проснувшись от тяжёлого сна, останавливается и смотрит на них. Народ Учитель! Учитель! Ты нас лечил, ты нас спасал, ты Богу за нас молился, — мы вырвем из рук этих дьяволов Клару. Мы им головы прошибём. Мы их на куски разорвём. Где они?! Где они?! Ребята дружно! Все за одного! Герман (печально и неуверенно) Спасибо вам, но это всё не то! Душа моя печальна. Я сам себя потерял. Тут тоже сила, но не земная. О, настают века страданий! Всех вас спасти я должен. Клара не одна. За ней других сожгут, и много, много светлых знаний, и силы, и любви уснёт навеки… Нищий Он прав! Он к Богу ближе, чем мы, и Бог его научит, как поступить. Народ Её везут! Везут! Везут! Внезапно настаёт тишина. В воздухе тихо и печально проносятся вопли. Голоса Горе! Горе! Горе! Идёт медленно шествие. Клара окружена палачами и стражей. Она сидит задом наперёд, лицом к хвосту, на осле. На голове её высокий колпак с изображениями чертей. За ней идут судьи. Шествие подходит к костру. Клару вводят на костёр, привязывают к находящемуся там столбу. Вальтер прорывается сквозь народ к костру и становится рядом с ним. Голоса народа Слуги дьявола! Убийцы! Кровопийцы! Народ сильно волнуется. Ландскнехты отгоняют его от костра. Судья (читает) Судом Святейшей Инквизиции девица Клара приговорена за колдовство и за сожительство с дьяволом к смертной казни через сожжение на костре. Пусть будет Господь милостив к её грешной душе! Клара (на костре) Я невинна! Молитесь за меня! Народ (кричит) Старик Учитель! Дай нам спасти её! За что они её терзать хотят?! За что?! За что?! Герман падает на колени. Голос из народа Тише! Тише! Он хочет молиться! Бог его услышит! Среди полного безмолвия Герман стоит с минуту на коленях; затем порывисто схватывает себя обеими руками за голову и говорит торжественно, как в забытьи. Герман «Твой Вальтер ранен… Он должен жить…
Пауза. Да, я понял тайну слов,
Он встаёт; гордо и быстро подходит к костру. Глаза его жгут окружающих. Народ и стража расступаются перед ним. Дорогу мне! Дорогу!
Всюду трепет и безмолвие. Он у самого костра и простирает руки к Кларе. Дочь бедная моя!
Верёвки спадают с Клары, и она медленно по воздуху парит к Герману и становится с ним рядом. К ней подходит Вальтер и берёт её за руку. Теперь черёд за мной.
Герман медленно восходит на костёр. Я нужен там!
Костёр разгорается. И рухнет ваше счастье.
Костёр страшно разгорается. Германа среди пламени больше не видно. Занавес тихо опускается. К СВЕТУ! Жил в нём сильный дух, и он был полон воспоминаний. Они смутно крылись где-то в его внешности: в худом теле с длинными, крючковатыми руками и в огромной голове с непомерно длинным, острым носом. Долго и усиленно изучал он церковную латынь и сложный церковный ритуал. Учился он с большим прилежанием. Лишь иногда находили на него какие-то странные минуты. Тогда он забывал всё. Как безумный, глядел он в пространство, и воспоминания о прежнем могуществе и силе, не стеснённой худым телом и безобразным носом, наполняли его человеческое сердце. И была в нём тоска, великая тоска! Шли годы. Они казались ему медленными, вялыми… Но вот, наконец, настал блаженный миг! Он говорил пробную проповедь в одном большом храме. Высокий храм — он так высок, что под сводами царит постоянный мрак. Туда не смеют проникнуть даже многочисленные мысли толпы, которая внизу, на полу храма, собралась слушать. Он забыл самого себя, он забыл всё. Слышит он только свой собственный, властный голос. Этот голос покрывает всё. Толпа безмолвствует. Она внемлет не словам, а чему-то иному — могучему. Кто-то среди безмолвия начинает хохотать и что-то выкрикивать. Это женщина — бесноватая. Её успокаивают, уводят… Вот другой миг! Он священник. Он в доме своего покойного предшественника. Он только что горячо молился. Теперь он занят разборкой его рукописей. Много лет их писал учёный старик. И в этом, уже отошедшем от земли, была страстная тоскующая душа. Он тоже искал, болезненно вспоминал… Вспомнил ли он перед своей кончиной то, что забыл, родившись на земле?! Его преемник, отец Антоний, внимательно читает рукописи. Уже далеко за полночь. Слабо освещает ночник согнутую, некрасивую фигуру монаха. Но, вот, одна из рукописей сильно привлекла его внимание. Его некрасивое лицо сияет, глаза горят. Он вскакивает. Нелепо машет по воздуху рукой. «Вот он, вот путь, по которому я пойду!» — шепчут его губы. Он сильно взволнован. «Мне нужно знание. Широкое знание. В знании свет и любовь. Да помогут мне элементары!» Перед ним лежала рукопись с подробным указанием, как вызвать служебных духов. На следующую ночь, в двенадцать часов, решил он приступить к делу… Бледное утро глядело в окно, когда он, утомлённый, лежал на коленях и молился. Затем он уснул. Как и всегда, дух его освободился во время сна от телесных оков; вольно и плавно полетел он к своим друзьям, которые трепетно окружили его. Они стали его ласкать. Дух был печален. Он жаловался на тело, которое так плохо его понимает. Особенно безнадёжно он отзывался о широком лбе монаха. Этот лоб переделывал прежние, светлые воспоминания все на свой лад. Под свободой он понимал могущество, под любовью — слабость… Долго, долго печалились духи, и в надзвёздных далях тихо звучали их слабые стоны. Они проводили своего бедного брата к безобразному телу монаха. Он проснулся спокойным. Он смутно помнил разговоры со своими братьями, но не отдавал в них себе отчёта. Он объяснял себе своё спокойствие и тихую радость тем, что, вот, скоро он овладеет высшими тайнами и станет сильным — сильнее всех. Целый день ходил он сам не свой. Душа его постоянно рвалась к своим братьям и не давала его мозгу на чём-нибудь сосредоточиться. Настал вечер — холодный, угрюмый. Тело его, под влиянием большой головы, было полно сил и ожидания. Душа же его устала, потрясая целый день цепями, которые приковывали её к телу некрасивого монаха. Ночь была везде. Она глядела чёрно-бархатными глазами во все окна к одинокому монаху. Ночь была и в его душе. Его длинные руки трепетно чертили магический круг, трепетно расставляли светильники, а губы в страстной дрожи шептали слова заклинаний. И он верил, что сейчас настанет желанный миг, который так томительно, так давно он ждал. И он настал! Но всё было иначе, чем думал отец Антоний. Запертая дверь тихо скрипнула. В комнату тихими шагами вошёл высокий человек весь в чёрном, с широким лицом, с длинными, седыми усами. Он неторопливо сел на скамейку и сказал: «Брось всё это. Выйди из круга и поговорим спокойно». Отец Антоний повиновался. Его большой лоб его не предупредил, что этого делать не следует. Он сидел на скамейке против незнакомого и беседовал с ним о теологических вопросах. Он говорил с ним, как равный с равным. Незнакомец просил называть себя просто: «Дворянин». Они оба друг другу очень понравились, и отец Антоний просил «Дворянина» навещать его. Однако тот ответил, что, если отец Антоний желает с ним видеться, то он непременно должен подписать одну бумагу, и не просто, а своей собственной кровью. Бумага ничего особенного в себе не заключала. В ней отец Антоний был обязан молиться впредь, не упоминая имени Бога, обязан был посещать собрания демонов и, по их приказу, всеми средствами, даже чарами любовными, привлекать к их обществу женщин и вводить их также на собрания демонов. Жить ему разрешалось на земле ещё десять лет — после чего он должен был присоединиться к сонму демонов. За всё это «Дворянин» обещал дать ему огромное знание и силу и помогать ему во всех его начинаниях. Такие условия показались большой голове отца Антония ничтожными, так как он в глубине своей души сознавал, что настоящая молитва заключается не в словах, а в настроении. Далее, дорожил он только знанием, а не жизнью, и шёл всегда охотно к тем, кто помогал ему и делал ему полезное. Радостно порезал он себе палец и радостно подписал договор. Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском:
|